Он, не стесняясь, приходил к ней в дом. А чего ему стесняться? Она его сестра. Он — Клодий. Она — Клодия. Рабы смотрели на него подозрительно. У всех рабов в ее доме лица профессиональных шпионов. Пусть смотрят. Ничего особенного не происходит. Брат зашел навестить сестру рано утром. Заглянул в малый атрий. Потом они ушли в спальню. Что из того? Может, им надо поговорить наедине. Она сбросила столу. Этого никто не видит. Он скинул тогу. И это не страшно. Дверь заперта. Пусть слуги подслушивают за дверью. Что они услышат?

У Клодии спальня с окном, забранным узорной деревянной решеткой, с мягким ложем, достаточно просторным для Венериных забав. Простыни заранее надушены сирийскими духами, на подушки положены венки из весенних цветов.

Весь прошлый год Клодий часто бывал у сестрицы: муж ее Квинт Метелл Целер в те веселые деньки сидел в Цизальпинской Галлии наместником и встречам этим не мешал. Теперь, вернувшись, был на супругу весьма сердит. Ибо до него дошли слухи… Нелепости, право. Брат навещал сестрицу — разве это возбраняется?

— Ты страшный человек, Клодий, — шепчет сестра.

— Ты страшная женщина, Клодия, — шепчет брат.

Она плотоядно усмехается и подмигивает ему. Закидывает руки за голову и выгибается дугой. В ее повадке есть что-то змеиное. Кожа у нее светлого оттенка, но все равно рядом с нею Клодий кажется белокожим. Он треплет ее густые волосы с золотистым отливом, распускает по плечам.

— Я же просила! — Она в гневе отталкивает его руки. — Я же просила…

Глаза ее так и горят. В глубине — синие болотные огоньки. Он опять испортил ее прическу. Служанка старалась, укладывала, а потом Клодия долго смотрелась в полированное серебряное зеркало, любуясь работой своей искусной Псекады. Клодий за миг все разрушил. Есть часы, а время отсчитывают клепсидры. Но как узнать, какой длины миг? Падение одной капли? Двух? Десяти? Миг, когда вода останавливается. То есть время перестает течь. Да, Клодий испортил прическу Клодии. Потому что терпеть не может этих нелепых хохолков надо лбом.

— Эта прическа делает тебя похожей на курицу. А я люблю куриц только в жареном виде.

Хмурит брови сестрица. Брови у нее черные, густые.

— Как ты смеешь так говорить? — Она оскорблена и колотит кулачками ему в грудь.

Он ее постоянно оскорбляет. Каждый раз, когда они предаются Венериным усладам, он говорит какую-нибудь гадость. Это ее возбуждает. Она царапается и кусает его губы. И визжит так, что даже самому последнему глупцу ясно, чем занимаются в спальне брат с сестрой.

Он оскорбляет ее и злит за их ненужное родство, которое порождает слухи. Она оскорбляет его и злит за то, что рядом с нею он выглядит шалопаем-юнцом. Рядом с другими она кажется юной красавицей, подле брата — солидной матроной. Он в отместку заставляет ее стонать и извиваться в его объятиях и, покусывая мочку ее уха, шепчет:

— Ты спишь с родным братом, дорогая.

Она стонет во время Венериного спазма, вырывается, шипит, как змея.

— Дурак! Какой же ты придурок… Зачем ты прокрался на таинства? Неужели ради этой дурочки Помпеи? Ради нее оскорбил богиню.

— Я не оскорблял богиню, сестрица. Я ее ублажил. Она давно не знала настоящей мужской любви. Ваши женские ласки — это маловато.

— Надо было мне отправиться на праздник и зарезать тебя в доме Цезаря — вот это точно бы понравилось богине.

— А тебе?

— Мне тоже.

У Клодия есть еще две сестры. Вторую кличут Клодией Младшей. Бывшая супруга Лукулла, с которой богач-гурман развелся, как только вернулся с Востока. По Городу ходят слухи, что Клодий спит со второй сестрой тоже. Но это ложь. То есть вторая сестренка, может, и рассказывает об этом, чтобы во всем сравняться со старшей, но ему даже целовать ту, вторую, неприятно. Но приходится. А третья, Терция… Не будем о ней говорить. Терция — вдовица. Поговорим о старшей, о ней есть что сказать.

Клодию Старшую прозвали Квадрантией после того, как очередной любовник прислал ей кошелек, полный мелких медных монет — квадрантов. Она не осталась в долгу: натравила на оскорбителя своих ухажеров, и наглеца сильно изувечили. Но прозвище Квадрантия прилипло к ней намертво. Клодия всегда ссорится с бывшими любовниками — такая у нее натура. Любовь мгновенно переплавляется в ее страстном сердце в ненависть, причем ненависть лютую и куда более долгоживущую, чем любовь.

Помни об этом, Клодий, помни, хотя ты ей и брат.

— Тебе пора в суд, братец, — шепчет сестрица. — Тебя там ждут.

— Я не тороплюсь.

— Вдруг тебя объявят вне закона? Обвинение-то серьезное. Святотатство. Не печалься. Если поселишься в Массилии, я буду изредка тебя навещать. Я — любящая сестра. — Она усмехается, проводит язычком по губам. Он бы проучил ее за эти слова, да времени уже нет.

— Не приговорят, — отвечает он, закутываясь в тогу. Самому тогу надеть практически невозможно, специально обученная для этого рабыня укладывает складки. Но сейчас никого звать нельзя. И Клодия помогает брату.

— Ты так уверен, что все обойдется?

— Абсолютно. — Он целует ее в губы — как и положено целовать сестру. Она кусает его за ухо — как не положено сестре.

За те месяцы, что Клодий носил траурные одежды и не стригся, находясь под следствием, его каштановые волосы отросли до плеч. Теперь ему не пришлось бы пользоваться фальшивыми локонами, чтобы выдавать себя за женщину. Полагалось еще и не брить бороду, но Клодий, никогда не выполнявший предписаний буквально, демонстративно брился каждый день, причем так чисто, что казалось, будто борода у него не растет вовсе. Ему исполнилось тридцать, но многие принимают его за мальчишку. Пульхр, Красавчик, Смазливый — его родовое прозвище всякий обыгрывал на свой лад. Что касается траурной тоги, то Клодия нисколько не смущал ее темный цвет. Да, римляне каждой мелочи придают значение. Претендент на магистратуру носит тогу из отбеленной шерсти, то есть утверждает, что он такой же белый и чистый, и от этой белоснежной тоги родилось и явилось в свет слово «кандидат». Всаднику полагается тога с узкой пурпурной полосой, сенатору — с широкой. Да и сам пурпур в зависимости от цвета тоже бывает аристократический и плебейский. Аристократический — дорогой и алый, как кровь, а плебейский — дешевый, фиолетового оттенка, почти черный.

Эти тонкости порой Клодия немало веселили. А порой донимали и приводили в бешенство.

Сейчас Клодий демонстративно не спешил. На Верхней Священной Дороге, возле храма Ларов, Клодий полюбовался выставленными на продажу цветами. Потом стал спускаться к форуму, и цветочников сменили ювелиры. В одной из этих лавок Клодий купил дешевое колечко — железное, с золотой звездочкой. Он любил посылать такие вещицы любовницам из знатных семейств. Может, подарить это колечко Помпее? Только зачем? Прибережем для какой-нибудь другой развратной самочки. Клодий миновал Фабиеву триумфальную арку и вышел на форум. Он вел себя так, будто явился узнать новости у сплетников, что вечно сидят под рострами, да заглянуть в Старые лавки. А трибунал, установленное на нем кресло председателя, скамьи вокруг и предстоящее судилище — не имеют к нему никакого отношения. Но толпа, которая следовала за Клодием, не стала бы сопровождать его во время посещений ювелирных лавок.

Да, железное колечко — это все, что сейчас Клодий может себе позволить. После этого судебного процесса Клодию пора записываться кому-нибудь в клиенты, приходить с утра на салютации и умоляюще заглядывать в глаза — не пригласят ли на обед. Поразительно, какими жадными становятся пролетарии, если только почуют, что можно урвать кусок. Более алчными бывают только судьи.

Цезарь уже пришел, сделал вид, что немного раздосадован происходящим — и только. Как будто все это его и не касалось — не в его дом пробрался Клодий, не за его женой, правда, уже бывшей, волочился. Чем быстрее суд закончится, тем лучше для Цезаря. Из-за этого суда он никак не мог уехать в Дальнюю Испанию, куда был назначен пропретором. Если правду говорят, что его долг вырос до ста миллионов сестерциев, то Цезарь очень рискует.

Тем временем толпа на форуме все росла, и это были отнюдь не сторонники обвинения. Подумаешь, кощунство, гнев богов! Римские боги никого нынче не пугают, римлян волнует только собственное благополучие. И еще — невиданные богатства, которые привозят с Востока: изысканные лакомства, яркие ткани, драгоценные камни. Чтобы их покупать, всем нужны сестерции. Как можно больше сестерциев. Тысячи, миллионы. Не полные кошельки, а полные корзины денег. Не стоит осуждать людские слабости — лучше ими воспользоваться. Судьи — тоже люди. Солидные граждане, у которых есть жены, обожающие жемчуг, взрослые дочери на выданье и сыновья, отягченные долгами.

Клодий отошел наконец от лавок и занял место на скамье для подсудимого. Рядом с ним — адвокаты. Среди них — старший брат Аппий Клавдий. Средний брат Гай, скотина, не пожелал явиться.

В принципе, Клодию не стоит волноваться. Свидетели все за него. Кто его может выдать? Цезарь, который прекрасно помнит о похищенном письме? Или Цицерон, который чуть ли не каждый день клянется в дружбе? Вот и проверим, на кого из вас можно полагаться, квириты. Все жители Рима благодаря стараниям нанятых Зосимом людей давно уверены, что судьи все до одного куплены. Так что им эту репутацию волей-неволей придется оправдать. Тем более что у дочки одного появилось предорогое жемчужное ожерелье. У жены другого — великолепные серьги и новая лектика.

Речь обвинителя Клодий мирно продремал — тот говорил долго, нудно и ни о чем. Наконец вызвал свидетелем Гая Цезаря, великого понтифика.

— Тебе, Цезарь, известно что-нибудь о связи обвиняемого Публия Клодия с твоей супругой? — сурово нахмурил брови обвинитель.

Толпа притихла. Все ждали, что скажет Цезарь. Его ответ мог разом решить судьбу Клодия.

— Нет. По существу дела мне ничего не известно. — Таков был ответ свидетеля.

— Есть ли у тебя какие-нибудь претензии к Публию Клодию?

— Нет. Я же сказал: мне ничего не известно.

— Но почему ты развелся со своей супругой Помпеей?

— Потому что даже подозрение не должно коснуться супруги Цезаря.

Пока свидетель говорил, было очень тихо, но едва умолк, как ропот одобрения волной покатился по форуму.

«Даже тень… тень подозрения», — передавали зеваки на разные лады фразу Цезаря.

— Только посмей тронуть нашего Клодия! — вдруг выкрикнул кто-то, разом перекрыв гомон толпы.

Судьи обеспокоились, стали перешептываться. Все труднее им было соблюдать степенность, самый примитивный страх отражался на лицах.

— Нам нужна охрана, — заявил один из судей, нервным движением расправляя складки тоги.

— Разумеется, им необходима охрана, — громко сказал Аппий, — чтобы не отняли ту кучу денег, что им заплатили. — Эта его шутка уже несколько дней анонимно гуляла по Городу, и каждый острослов приписывал ее себе. В конце концов, наверняка скажут, что это слова Цицерона — ведь нынче все остроумные фразы приписывают «Спасителю отечества».

Клодий обернулся и помахал толпящемуся на форуме народу. В ответ раздался радостный рев — огромное существо по кличке «Римский плебс» рыкнуло угрожающе. Если что, Зосим тут недалеко, в толпе. И, разумеется, меч при нем. Да и ребята вокруг не робкие. Заседание можно сорвать в любой момент. Но не стоит, все подготовлено и будет разыграно акт за актом. Даже если сейчас на форуме появится Добрая богиня и заявит, что Клодий ее изнасиловал, ей не поверят.

Тем временем очередь дошла до Цицерона.

Клодий глянул на старого друга и ощутил смутную тревогу. Не исключено, что Цицерон сейчас начнет распевать старую песню об изгнании Катилины и забудет, что перед ним не Катилина, а хороший парень Клодий, которому надо помочь в трудный час.

— Тебе известно что-нибудь об этом деле? — спросил обвинитель важно.

— Известно, и очень хорошо. Я видел Клодия за три часа до того, как он появился в доме Гая Цезаря. Разумеется, он не сообщил мне о своих намерениях, — заявил «Спаситель отечества».

— Ты видел в третий день до декабрьских Нон Публия Клодия в Риме? — оживился обвинитель и встрепенулся, как зверь, почуявший кровь.

— Именно. — Цицерон приосанился.

По форуму покатился гул. Толпа подалась к трибуналу. Клодий нахмурился. До этого мгновения он был уверен в победе, как всегда, но тут что-то в глубине души дрогнуло. А что если осудят? Конфискуют имущество и… Нет, невозможно. Он придушит этого надутого дурака Цицерона!

Марк Туллий поглядел на обвиняемого самодовольно и свысока. Как видно, он был чрезвычайно доволен собой и своей поразительной честностью. Кто из богов внушил ему замечательную мысль так высказаться? Уж не сама ли Фемида?

— Публий Клодий говорит, что был в Интерамне, в своем поместье, а это в ста милях от Рима. Кавсиний Схола это подтверждает, — вступил в разговор защитник Клодия. — Прошло столько времени, как ты можешь помнить, сиятельный, что было в тот день?

— Как же я мог забыть! Он приходил ко мне, и мы вместе долго вспоминали памятные декабрьские Ноны моего консульства, когда я стяжал бессмертную славу.

— Может, ты и меня видел в те самые декабрьские Ноны, а не в третий день до нынешних? — выкрикнул со своего места Клодий. — Ведь я охранял тебя во время заговора Катилины! Я спас тебе жизнь!

— Точно помню, что именно в тот день Клодий заходил ко мне, — повторил Марк Туллий.

— Цицерон, тебе языком только горох молоть, — выкрикнул кто-то из толпы.

— Он помнит заговор Катилины — больше ничего! — закричал другой, и Клодий узнал голос Зосима. — Во всем другом ему веры нет.

— Нет веры! Нет! — неслось сразу со всех сторон.

Судьи вновь принялись совещаться. Похоже, они уже собирались голосовать. Вопрос лишь в том, поверили они «Спасителю отечества» или нет? Такой свидетель, как Цицерон, вполне мог изменить ход судебного процесса. Клодию очень не нравилось, что судьи перешептываются так долго, но он старался выглядеть беззаботным, как будто все происходящее его не касалось.

Наконец совещание прекратилось, обвинитель не стал никого больше вызывать, судьи тут же перешли к голосованию и накидали табличек в урну. Подсчет голосов дал удивительные результаты: двадцать пять судей — за осуждение, зато тридцать один заполнил таблички неразборчиво. Надо же, какая стеснительность! Таким образом, суд оправдал Публия Клодия.

Клодий сорвался с места, пробился сквозь толпу к Цицерону, который после оправдания обвиняемого, казалось, еще больше гордился своей неуместной правдивостью.

— Видишь, сиятельный, твоим обвинениям судьи не поверили! — выкликнул Публий.

— Напротив. Мне поверили двадцать пять судей. Остальные не поверили тебе. Только, получив взятки, они решились тебя оправдать.

Стоящие вокруг зеваки захохотали. Теперь этот анекдот пойдет гулять по Городу. Клодий в ярости закусил губу. Остроумного ответа, как назло, на ум не приходило. Да и что тут ответить? Цицерон!

А консуляр улыбнулся и добавил:

— Наглого человека я делаю скромным не только важностью своей речи, но и подобными замечаниями.

Цицерон даже не пытался скрыть, что ему доставляет удовольствие унижать друга. Марк Туллий чувствовал себя героем, который вступил в бой за справедливость, позабыв о личном. Но вряд ли они теперь будут считаться друзьями.

Поздно вечером Клодий, прихватив чашу с вином, направился в таблин. Раб-прислужник зажег светильники и свечи так, чтобы сделалось почти светло, потом принес из кухни несколько остывших углей.

Держа чашу в руке, Клодий прошелся вдоль стены, размышляя и улыбаясь своим тайным мыслям. Теперь ему никто не сможет помешать — он Бешеный, так называл его отец, бешеный в достижении своей цели.

Клодий взял уголек и на облупившей фреске — что-то растительное, теперь уже не разобрать, что, и принялся быстро чертить лестницу. Вот первая ступень — это должность квестора в Сицилии, где Клодия, скорее всего, заставят заниматься поставками хлеба. Город Рим столь огромен, что вопрос его снабжения — постоянная головная боль сената. Сделавшись квестором, молодой магистрат обеспечил себе место в сенате — он автоматически становился одним из тех шестисот, кто вершит дела в Республике, и только цензоры могут вычеркнуть сенатора из списка. Затем… Клодий помедлил и провел длинную горизонтальную черту. Это трибунат, в карьерной лестнице такой ступеньки нет, но должность народного трибуна может служить прекрасной площадкой для подготовки к дальнейшему подъему, к распространению своей власти фактически на весь Город — Клодий прочертил горизонтальную черту от стены до стены. Кстати, народный трибун вполне может предложить закон, ограничивающий власть цензоров. Почему бы и нет? Что дальше? Конечно же, должность эдила, новая ступень — для пущей популярности придется устраивать пышные игры, в этот год понадобится много денег, несколько миллионов из собственного кармана. Неважно, их потом можно вернуть. Еще одна ступенька — это должность претора. Только спустя десять лет после квестуры. Долго ждать, слишком долго. Претор — это серьезно. Под властью претора суды, у претора право вести военные действия; после консула — должность самая важная и почетная. На следующий год претор может получить провинцию в управление. Клодий написал на стене «провинция». А дальше… О, дальше — самое заманчивое и желанное — должность консула. Но это только спустя три года, в 706 году.

И, будучи консулом, надо подготовить себе новую площадку… Должность в провинции… Нет, что-то куда более значительное…

Клодий провел еще одну горизонтальную черту.