Глава 21

В насквозь продуваемых аллеях на подступах к девятиэтажной башне было зябко и голо — дрожали в порывах ветра обледеневшие ветви, кружились снежинки и пофыркивала паром раздолбанная карета «скорой помощи». «Тойота» припарковалась рядом, Артур заглушил мотор, но еще некоторое время они безмолвно сидели на своих местах, собираясь с духом — словно астронавты перед первым в истории выходом на Луну: ни черта героического или возвышенного, только напряженное ожидание какой-нибудь подлости.

— А вдруг там ее родители? — спросил он. — Ты сейчас не в том состоянии, чтобы вести переговоры.

— Переживу, — отстраненно сказала Майя.

В приемном покое им выдали белые простыни с завязками и по паре тапочек. «К Бродниковой, — сказала она. — Девочка, четырнадцать лет, поступила в неврологию вчера ночью». — «Знаю, — кивнула нянечка. — Депутатская дочка. Третий этаж, по коридору направо, десятая палата». — «У нее есть кто-нибудь?» — «Папаша приезжал недавно, на иностранной машине. Всех врачей на уши поставил, медсестрам — по коробке зефира в шоколаде, главному — коньяк… Заботливый». — «Он уехал?» — «Уехал. Там какая-то девочка в очках, с косой. Вроде подружка». Валя Савичева, поняла Майя.

Палата была двухместной, с умывальником, туалетом, телевизором и холодильником. И даже с неувядшей геранью на подоконнике — роскошь по нынешним российским меркам. Сева действительно расстарался ради единственного чада. Пока еще не депутат (нянечка немного опередила события), но девяносто девять из ста, что станет им в ближайшие сутки. Денег в семье сразу прибавится, и тогда он сможет заказать меня профессиональному киллеру, вяло подумала Майя. И может быть, даже купит мне место на центральной аллее кладбища: удобно, не нужно далеко таскать воду для полива…

Кровать справа была пуста. На левой лежала Келли — худенькая до прозрачности, казавшаяся маленькой и беззащитной под огромным одеялом, в бледно-зеленой домашней пижаме с симпатичным вислоухим щенком на груди слева. Тумбочка в изголовье была завалена апельсинами, конфетами и заставлена целой батареей пакетиков с натуральными соками. Похоже, Келли даже не взглянула на них. Рядом с кроватью на стуле сидела Валя Савичева и держала больную подругу за руку. Обе были неподвижны и обе молчали.

Майя деликатно кашлянула. Валя встрепенулась и порывисто поднялась навстречу.

— Здравствуйте. Я уже ухожу. — И засуетилась, собираясь. Потом наклонилась над Ликой и чмокнула ее в щеку. — Я заскочу вечером, хорошо?

— Конечно, — отозвалась та. Радости в ее голосе не ощущалось. Вообще ничего не ощущалось.

— Как она? — тихо спросила Майя, задержавшись в дверях.

Валя пожала плечами:

— Лежит, молчит. Ничего не ест. — Она поежилась. — Майя Аркадьевна, неужели это правда? Ну, все, что случилось…

Майя кивнула. Наверное, девочка втайне ожидала от нее другого — может быть, уверения, что на самом деле ничего страшного не произошло, что ночной кошмар, вызванный слишком обильным ужином, кончился и все живы, включая красавицу Софью в дореволюционном особняке на Невском.

— Ужас. А ведь мне она нравилась… Вы всё знаете: скажите, зачем она подбросила мне записку? Лике — понятно… Но мне?

— Не знаю, милая, — виновато сказала Майя. — Взрослые вообще не такие умные, какими кажутся.

Валя ободряюще улыбнулась подруге и выскользнула из палаты, прикрыв дверь за собой. Майя присела на стул и поправила на Келли одеяло. Та не пошевелилась.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — идеально ровный, ничего не выражающий голос, то же ощущение, что и в ледяной аллее по дороге сюда — пусто и голо, ни листвы, ни луча. Ни души.

Майя замолчала в нерешительности — она никак не могла начать разговор.

— Следователь сказал, что ты подтвердила мои показания. Если бы не ты, меня бы, наверное, арестовали.

— Надо же, — так же безучастно произнесла Лика. — Эта трость была у нас дома сколько я себя помню. Я даже играла с ней и не подозревала, что в рукояти спрятан нож…

— Никто не подозревал, — эхом отозвалась Майя. — Никто… И убийца в том числе.

Стояла тишина — было полное впечатление, будто вся больница в одночасье опустела: больные и персонал, довольные друг другом, разошлись по домам, даже инвалиды и лежачие, разобрав «утки», разъехались на своих дребезжащих каталках, только в единственной палате, под номером десять, шелестели голоса-призраки, да громко, на все отделение, капала вода в умывальнике.

— Мотив — вот что мне не давало покоя. Следователь высказал мысль, что Вера Алексеевна была… гм…

— Сумасшедшей, — подсказала Келли.

— Я не поверила. Я видела ее глаза в тот момент, когда она замахнулась на меня ножом, и потом все время думала о них, пыталась вспомнить их выражение… И все больше приходила к выводу: они не были безумными. В них была решимость, ярость, даже злость — но не безумие. Вера Алексеевна преследовала вполне определенную цель — якобы она хотела скрыть преступление, совершенное шестьдесят лет назад в Ницце.

— И вы снова не поверили, — глухо проговорила Лика.

— Не поверила. Я спросила у Веры Алексеевны, как она проникла в школу во время дискотеки. Она ответила, что через черный ход, сбоку от актового зала… Так вот, она сказала неправду, Келли. Потому что в тот момент задняя дверь была заперта, Еропыч открыл ее только спустя полчаса, чтобы выпустить Гоца. Твоя бабушка не могла знать об этом. Но самое главное, на чем споткнулся настоящий преступник, — это трость. В ее рукояти был спрятан нож, идеальное орудие убийства, почему же он не пустил его в ход? Ответ один: человек, убивший Эдика Безрукова, не знал о секрете трости, которую держал в руках. Ты понимаешь, о чем я?

Келли молчала. Личико ее, утратившее детскую припухлость, еще больше заострилось, сухие глаза смотрели куда-то мимо Майи, мимо Артура — в одну точку на стене…

— Бабушка призналась, — выдавила она. — Все слышали, она призналась в убийстве.

— Она призналась, — подтвердила Майя. — Она поняла, что я слишком близко подошла к убийце, и сделала все, лишь бы отвести от него подозрение. Она и умерла только для того, чтобы убийцу не разоблачили. Она могла поступить так ради единственного на земле человека.

Ради своей внучки. Ради тебя, Анжелика.

Майя ожидала чего угодно — взрыва, слез, истерики, оправданий… Келли не пошевелилась, даже не изменила направление взгляда, и ее руки с прозрачно-тонкими запястьями все так же неподвижно лежали поверх одеяла.

— Тебе очень хотелось, чтобы твой папа победил на выборах, верно? Тогда ты смогла бы поехать учиться в свой колледж… Ты ведь мечтала только об этом — об их красивой форме, о зависти одноклассниц, о престиже (еще бы, одно из старейших учебных заведений, почти Кембридж или Оксфорд!), о постриженных лужайках, конных прогулках по частному парку… А всего-то и требовалось: уничтожить старую потрепанную тетрадь…

Лика едва заметно улыбнулась — похоже, Майино высказывание ее позабавило.

— Теперь вы подозреваете меня?

— Нет, Келли, нет… Это вы с бабушкой подозревали друг друга: ты увидела человека в костюме Бабы Яги возле двери музея, а Вера Алексеевна обнаружила дома пропажу своей трости и подумала прежде всего на тебя. А трость взял преступник, чтобы отвести от себя подозрение… Я понятно говорю?

— Я же не маленькая.

— Вы подозревали друг друга — и прикрывали друг друга, поэтому ты так долго молчала о дневнике.

— А бабушка…

— Бабушка не поджигала музей. Когда-то, в детстве, они с братом застрелили человека. Но школьного охранника, Гришу и Гоца убила не она.

— А кто? — спросила Анжелика без особого интереса.

Майя помолчала, собираясь с силами.

— Тот, кто очень хотел, чтобы у тебя все получилось. Кто мечтал уехать вместе с тобой в Америку — ведь ты однажды обещала это, помнишь?

Лика озадаченно нахмурилась.

— Откуда вы знаете? Это была наша тайна…

— Лера однажды проговорилась. Она получила тройку по физике, Артур сказал: «А еще собираешься в политех…» Она ответила: «Наверстаю. Это Валя у нас круглая отличница, но ей положено: они с Келли собрались в Штаты рвать». Ты-то об этом разговоре давно забыла. А твоя подруга восприняла все всерьез…

— ЗАТКНИСЬ!!!

Вопль был дикий, совершенно нечеловеческий, полный ярости и какой-то абсолютно запредельной тоски — такой, что волосы на голове поднялись дыбом. На Майю накатил странный столбняк — тело будто сковало льдом, и даже многоопытный Артур с его хваленой реакцией опоздал на долю секунды.

Валя Савичева, маленький злобный зверек, стояла в дверях, сжимая пистолет в вытянутых белых от напряжения руках.

— Келли, не слушай ее! Не слушай, что она говорит! Она все врет!!!

Палец на спусковом крючке. И слишком большое расстояние, чтобы попытаться дотянуться, или броситься на пол, или…

Майя и не пыталась. Для этой девочки, вооруженной совсем не детским пистолетом (тем самым — с ним, как с последним аргументом в свою защиту, школьный директор пришел ко мне в новогоднюю ночь и из него получил пулю в сердце), она была сейчас врагом номер один. Воплощенным Злом. И черный глазок холодно и спокойно смотрел ей в грудь, на уровне солнечного сплетения. Туда, куда Вере Алексеевне, взявшей на себя чужой страшный грех — грех убийства, вошел клинок, сработанный ее братом. Вот и настало для тебя время платить по счетам, подруга Тарзана. Лишь один вопрос еще казался ей важным, у порога смерти…

— Зачем ты это сделала, Валя? ЗАЧЕМ?!

— Я сказала, заткнись! Сука, если бы не ты… — Девочка с усилием оторвала ненавидящий взгляд от Майи и посмотрела на Лику. В ее глазах — Майя поклясться бы могла! — появилась вдруг самая настоящая нежность. — Келли, честное слово, я только ради тебя… Помнишь, мы болтали после уроков — тогда еще математичка заболела… Помнишь?

— Да, — сказала Лика одними губами.

Валя вдруг обмякла и коротко рассмеялась, будто услышала что-то забавное. Майе был знаком этот смех: с того новогоднего вечера, когда она стояла у окна в пустом кабинете истории, в руке был бокал с ликером, и все были живы, живы, живы… И золотистые песчинки кружились у самого дна.

— Ты говорила, что возьмешь меня с собой в Штаты, учиться в колледже. Мы мечтали, как это будет здорово: сидеть за одной партой, вместе ходить вечером в бар, играть в поло… Ты помнишь?

Дверь в палату отворилась, вошел Колчин и тихо сказал:

— Валюша, все кончено. Отдай пистолет.

Она, будто не слыша, на негнущихся ногах шагнула вперед. Указательный палец еще лежал на крючке, и пистолет еще был опасен, но из такого положения уже не стреляют. Майя перевела дыхание. Кажется, смерть опять промахнулась.

— Я никому не хотела делать больно. И Грише, хотя он иногда бывал такой противный… Какого черта ему не плясалось на дискотеке!

— Он видел тебя в костюме ведьмы, да?

— Я как раз оттащила охранника в кабинет истории, оглянулась — он стоит в дверях, в желтом костюмчике с капюшоном, и смотрит… А у меня маска съехала набок — конечно, он меня узнал.

— А потом ты велела ему указать на школьного директора, — еле слышно сказала Майя.

Валя всхлипнула — пополам с рвущимся наружу смехом, предвестником истерики.

— Я сто раз ему говорила: тебе нечего бояться. Только скажи следователю, что видел в коридоре человека в костюме Деда Мороза (против Василия Евгеньевича я тоже ничего не имела — просто на него так удобно было все свалить). А Гриша… Он все время пялился в зеркало в вестибюле — где я отражалась… А потом вдруг улыбнулся и подмигнул. Он бы выдал меня — рано или поздно. Поэтому мне пришлось… Лика, я не хотела! Я бы все сделала — я же купила ему этого несчастного Бэтмена! Я бы и гонки ему подарила — но где бы я взяла столько денег?!

Она сделала еще шаг и опустилась на корточки рядом с кроватью Келли. Она уже ничего не просила и ни на что не надеялась.

— Теперь ведь все равно, да?

Анжелика протянула руку и неловко дотронулась до Валиных волос.

— Наверное, да.

— Скажи честно, это важно для меня… Ты бы меня не обманула? Ты правда взяла бы меня с собой?

— Правда, — мягко сказала Келли.

И Валя наконец расплакалась — бурно, взахлеб, словно прорвало плотину. Ненужный теперь пистолет выскользнул из пальцев, она свернулась калачиком на полу, подтянув колени к подбородку, черная коса распалась, и волосы, роскошные, шелковые, предмет острой зависти всех куце остриженных одноклассниц, накрыли ее с головой…

Когда-то, еще прошлой весной, вдвоем копаясь в Ликиных видеокассетах (стандартный набор: два «Терминатора», четыре «Чужих», «Титаник» и «Водный мир» с Кевином Костнером), Майя с некоторым удивление обнаружила «Поющих под дождем» — культовый фильм конца пятидесятых. Теперь она узнала, что Келли придумала себе кличку в честь актера и режиссера Джина Келли, предмета поклонения поствоенных эстетов. Кроме того, ей открылось, что Лика, оказывается, обожает Поля Мориа и Джеймса Ласта и терпеть не может «Ласковый май» («Врубаю его, только когда хочу предков позлить. Ну, или еще кого-нибудь»), из еды любит манную кашу, а из шедевров кинематографа— «Семнадцать мгновений весны». Словом, решительно не соответствует имиджу, который сама же лелеяла все эти годы («Только не говорите никому, тетя Джейн. Засмеют еще»). Она ласково потрепала девочку по волосам: «Я — могила».

— А папа уезжает в Москву, — вздохнув, сообщила девочка. — Будет заседать в своей Думе. Он говорит, что вопрос о колледже для меня уже решен, а мне совсем не хочется ехать. Странно, да?

Они помолчали.

— Вы придете еще?

— Обязательно, — сказала Майя. — Хочешь, чтобы я что-нибудь принесла?

Келли секунду подумала и покачала головой:

— Ничего не хочу. Приходите сами: просто поговорить.

— Тебе нужно поговорить с мамой, — сказала Майя. — Она сейчас нуждается в тебе.

Уже выйдя из больничного корпуса, она оглянулась и посмотрела наверх. Анжелика торчала в окне третьего этажа и смотрела ей вслед — кусочек зеленой пижамы со слишком, пожалуй, широкими рукавами для худеньких рук, и, кажется, впервые за эти дни неуклюжее подобие улыбки на лице.

— Старуха ошиблась, — задумчиво проговорил Артур, открывая дверцу машины. — Она подозревала собственную внучку. А я подозревал Леру…

— Мы все ошибались, — сказала Майя. — Хотя я давно должна была догадаться… Помнишь, когда мы встретились в школьном вестибюле, Лера сказала: «Последнюю задачу пришлось „содрать" у Веньки Катышева…» «Содрать» на школьном жаргоне означает «срисовать» или «списать»… Позже, в магазине, она при нас похвалила свою подружку: «Валька знаете какие костюмы придумывает! Закачаешься!» Гриша посмотрел на Бабу Ягу в витрине и возразил: «Сдирает».

— «Сдирает», — пробормотал Артур. — «Удирает»… Да, ты права. Разница та же, что и между «провожу» и «выпровожу».

— За несколько дней до этого Валя увидела в витрине куклу, сочиненную Левой Мазепой, и не долго думая скопировала костюм. Именно в нем Валя была на третьем этаже в коридоре. И именно в нем убила охранника.

Вечером в электричке, когда мы ехали к вам на дачу, она сокрушалась: «Какой из меня свидетель? Я ничего не заметила…» И при этом довольно точно описала предполагаемого убийцу, да только в двух случаях по-разному: сначала школьного директора в костюме Деда Мороза (шуба, валенки, посох), а затем, когда версия благополучно провалилась, она постаралась перевести внимание на Леру в наряде ведьмы («Что-то красное, но не яркое, а скорее поношенное, понимаете?»). Келли запомнились лишь необычные башмаки, передник и алая заплатка — тогда я впервые подумала: а вдруг на дискотеке было две разные Бабы Яги? С первой все было ясно, но вторая…

Она пришла на дискотеку без карнавального наряда, однако с довольно объемистым молодежным рюкзачком за спиной. Стеклянный шприц взяла у мамы в аптечке (тот хранился с незапамятных времен: Валя однажды переболела воспалением легких, мама делала ей инъекции). Трость потихоньку «позаимствовала» у Веры Алексеевны — та, обнаружив пропажу, в первую очередь подумала на внучку. Что еще? Переоделась под лестницей (невысокая девочка там запросто может спрятаться), поднялась, охранник заметил и пошел следом — что-то показалось ему подозрительным. Остальное тебе известно.

— А Гоц? — спросил Артур. — Почему он так легко открыл ей?

— Она следила за мной. Узнала, что директор прячется у меня в квартире. Потом увидела, как я кладу пистолет в тайник, взяла его оттуда, позвонила в дверь и сказала примерно следующее: «Меня прислала Майя Аркадьевна. Она сейчас у следователя, участвует в опознании, а вам велела передать, что прятаться больше не нужно, настоящий убийца арестован». Гоц обрадовался — он так ждал этого момента, что потерял бдительность. Открыл дверь, впустил Валю в квартиру — и получил пулю.

Майя помолчала. Снова пошел снег — белые влажные хлопья (к оттепели), похожие на клочки ваты, таявшие на влажной крыше Артуровой «тойоты». Она посмотрела на часы и вдруг заторопилась.

— Ты домой? — спросил Артур. — Я подвезу.

— Спасибо, я сама доберусь. Мне нужно заглянуть в прокуратуру напоследок.

Он удивился:

— Я думал, дело закрыто.

— Так и есть. — Она мягко улыбнулась ему. — Поговорим потом, ладно?

Она сделала движение, чтобы уйти, но он вдруг взял ее за руку — решительно, словно преодолев какой-то барьер.

— Подожди. Я хотел тебе сказать… — Он смутился и покраснел, как примерный школьник, забывший стихи о Ленине. — Словом, я подумал: ты одна. Я тоже один (если не считать Леру), и, по-моему, я тебе не безразличен.

— Артур, милый…

Он требовательно смотрел на нее — как Малдер на свою Скалли, или Майкл — на Никиту (не тяну я на Никиту: «Старовата, глаза потеряли блеск, да и ноги значительно короче» — вспомнилось где-то вычитанное). Надо было что-то сказать. Он напряженно ждал, не выпуская ее руку, — наверное, он имел на это право, столько всего было пережито вместе за последние дни, что он действительно имел право услышать «да»…

Я скажу «да», подумала она, и будь что будет. И сказала дурацкое:

— Я тебе позвоню. Попозже, хорошо?

Повернулась и неуверенно пошла прочь, к автобусной остановке за воротами подъездной аллеи. Потом ускорила шаг, потом побежала.

Она очень боялась опоздать к назначенному сроку, поэтому приехала раньше. И еще некоторое время (она не знала, сколько именно: минуты, часы или месяцы) стояла напротив массивных дверей под старомодным длинным козырьком и разглядывала страшноватые морды лепных горгулий на концах водосточных труб. Она уже почти отчаялась, когда дверь наконец отворилась и Роман неуверенно, точно боясь поскользнуться, вышел на крыльцо здания прокуратуры. Он был, как обычно, без шапки, в любимой кожаной куртке и слегка лохматый, напоминая от этого сильно подросшего и похудевшего щенка сенбернара. Небо было затянуто облаками, но он щурил глаза, словно от яркого света.

Он ничего не сказал, увидев ее. Просто слегка развел руки в стороны, и она с разбега уткнулась ему в грудь, разом забыв обо всем на свете. Древний погребальный костер викингов вспыхнул в ее сознании, взметнулся ввысь, обагрив небеса, и величаво поплыл навстречу одноглазому Одину убитый Гоц («Славного тебе пира в Вальхалле, и пусть земля тебе будет пухом — твой убийца схвачен, да что с того!»), исчез из мыслей красавец и чемпион Артур («Судьба жестоко обошлась с тобой — но ты сильный, ты выдержишь, и… у тебя осталась Лера, которую тебе удалось спасти»), сгинул в небытие Севушка Бродников («Кажется, его самые смелые мечты вот-вот исполнятся: обитое раритетным красным сукном кресло с кнопочным пультом для тайного голосования, всенародная любовь и закрытый буфет для избранных. И, черт возьми, я так рада за него!»)

«Черт возьми, я рада за всех вас!»

Ей хотелось сказать ему очень многое — единственному мужчине в мире, тому, кого она, как оказалось, ждала всю жизнь, но слова мешали друг другу, застревали в горле, и Майя, с трудом выстроив их в более или менее лаконичную фразу, спросила:

— Ты голодный?

Роман кивнул. Она доверчиво прижалась к нему и больше не отпускала до самого дома.

Пенза,

[1] При изучении насекомых особое внимание нужно уделять анатомии — это позволит отнести экземпляр к какому-либо классу (фр.).