Глава 50

А купец продолжал:

— Мощи блаженного проповедника были упокоены за алтарной оградой темно-красного веронского мрамора, под 250 иконами. С тех пор он считается покровителем и защитником Венеции, а лев святого Марка стал символом республики.

Ага, так вот, значит, откуда здесь такое изобилие резных, литых, кованых и лепных представителей семейства кошачьих!

— В базилике Сан-Марко дожи клянутся в верности Венеции. И там же им воздают последние почести, трижды по три раза поднимая на носилках тела упокоившихся правителей республики. Кстати, Дворец Дожей — вот он рядом, у самой воды.

Дворец Дожей тринадцатого века выглядел скорее угрожающе, нежели красиво. По сути, Дворец представлял собой замок-крепость — квадратный, неприступный, с тремя мощными башнями. В таком можно отсидеться и в случае вражеского нападения, и во время народных волнений.

— А во-о-он там, видите, решетки? Это тюрьма Карчери. Большая тюрьма, очень. И очень жуткое место, — не преминул похвастаться очередной достопримечательностью Джузеппе. — Внизу — Поццы, вверху — Пьомби. Не приведи Господь туда попасть! В нижних камерах, бывает, заключенные отбывают свой срок по пояс в воде. В верхних — жарятся заживо под раскаленными свинцовыми крышами. К тюрьме из Дворца Дожей ведет мостик. Мост вздохов — так его у нас называют. Кто проходит по этому мосту, назад обычно не возвращается.

— А это что? — раздался голос Гаврилы с соседней лодки. — Высоченная такая, с золотой фигуркой наверху...

Новгородец указывал на башню, что стояла напротив базилики и торчала над городом подобно персту, уткнувшемуся в небеса. На самой верхотуре, действительно, что-то поблескивало золотом. Внизу же — в тени башни — шла бойкая торговля. Кажется, на площади Сан-Марко по случаю праздника продавали вино.

— Это наша главная колокольня, маяк и сторожевая башня, — гордо ответствовал Джузеппе. — Ей добрых две сотни лет. А наверху — золотая статуя архангела Гавриила.

— Правда?!

Алексич широко улыбнулся — тезка все-таки. Потом добавил на русском, обращаясь уже к Бурцеву:

— Самое подходящее место для вечевого колокола. Собрали бы эти венецианцы народ на вече, как в Новгороде, да всем миром накостыляли б по шеям и дожу-князю своему, и боярам из Советов, чтобы делом занимались, а не отдавали город на откуп немцам.

Бурцев переводить не стал. Со своим уставом, как говорится... В конце-то концов, в Новгороде тоже не все гладко. Что-что, а это он знал по собственному опыту. Так что вечевой колокол тут — не панацея.

— Что сказал синьор Габриэло? — заискивающе улыбнулся Джузеппе.

— Восхищается, — хмуро пробормотал Бурцев.

— О да, красотами Венеции нельзя не восхищаться! Кстати, мы уже прибыли в портовый район.

Бурцев видел. И морскую лагуну, раскинувшуюся перед ними. И стайки рыбачьих лодок, рассыпанных по волнистому, в белых барашках ультрамарину. И корабли, сгрудившиеся у причалов.

На флот крупнейшей в тринадцатом столетии морской державы даже Гаврила засмотрелся, забыв и о красавице Дездемоне, и о реформах по переводу венецианской республики на вечевое управление.

— Вот это ладьи! — пробасил новгородец.

Вообще-то суда Венеции здорово отличались от привычных северянам ладей, дракаров и шнеков. Здесь стояли на якорях и покачивались у причалов длинные низкие галеры — с парусами и веслами, с таранами и без оных. И вместительные, но неповоротливые и медлительные грузовые нефы. И высокобортные пузатые торговые когги. И быстроходные когги военные. Одномачтовые и двухмачтовые. А кое-где и трехмачтовые — тоже. От парусов — разноцветных, разноразмерных, прямых и косых, латинских — рябило в глазах.

— А вот и «Буцентавр» дожа! — воскликнул Джузеппе.

Купец указывал на самый, пожалуй, роскошный корабль Венецианской республики у самого большого причала.

— Именно на нем синьору Типоло предстоит совершить обряд обручения с морем.

Галера дожа, казалось, создавалась специально, чтобы опровергнуть утверждение о том, что золото не может плавать. Галера блестела на солнце до рези в глазах. Двухпалубная, метров под тридцать пять в длину, более шести — в ширину. На каждом борту — около двух десятков семиметровых весел. Ворочать одно такое будет под силу, наверное, трем — и никак не меньше — гребцам.

Отделанный благородным металлом от вычурных фигур носового декора до кормы; изукрашенный резьбой, позолотой, арками, террасами и навесами для венецианской знати; ощетинившийся тяжеленными веслами; лишенный мачт и парусов, но вызывающе распустивший на ветру множество пестрых лент и громадный парусоподобный ярко-красный флаг с золотым крылатым львом; огромный, неманевренный, не годный ни к бою, ни к долгому морскому переходу, однако идеально подходивший для торжественных церемоний и парадов перед восторженной публикой, этот дворец на плаву уже издали притягивал взгляд. Только Бурцев смотрел сейчас не на парадную галеру дожа. Все его внимание было сосредоточено на другом судне.

Судно стояло по соседству — в почетной близости от разукрашенной галеры. В весьма почетной: декоративный, облепленный фигурками морских чудовищ, полногрудых девиц и львиными мордами таран «Буцентавра» едва не скребся о носовую обшивку соседа по причалу. О металлическую обшивку...