Глава 42

Невыносимая вонь понемногу выветривалась. Слезу, по крайней мере, уже не вышибало, так что старик тоже рискнул спуститься в тайный закуток. А спустившись, сунул руку за неподъемный стеллаж и…

И все действительно оказалось проще некуда. Здоровенный шкаф вдруг сдвинулся с места, провернулся вокруг своей оси. Сразу потянуло сквозняком. Откуда-то из-за стены потянуло, выдувая неприятный запах и наполняя подвал спертым воздухом подземелья.

Так… Между задней стенкой стеллажа и каменной кладкой образовалась щель. Потом щель расширилась, стала проемом, в который запросто мог бы пройти человек.

— Старые ходы госпитальеров, — пояснил Мункыз. — О них неизвестно даже всезнающим Хранителям Гроба. Когда немецкие колдуны прокладывали Проход Шайтана, большая часть подземелий обрушилась. Но ходы, что связывали владения иоаннитов с аль-Кумамы — церковью Гроба, уцелели.

Бурцев начинал понимать. Укрытый от чужих глаз подвал всего лишь маскировал вход в настоящий тайник алхимика-подпольщика. Туда-то и была спрятана вся контрабанда. А чтобы у немцев не возникло желания устраивать под землей обыск…

— Ты специально разлил здесь какую-то гадость, да, Мункыз?

— Ну, положим, это вовсе не гадость, — не то обиделся, не то развеселился старик. — Я разбил сосуд с особо зловонными ингредиентами, которые использую для создания философского камня и алхимического напитка, продлевающего жизнь.

— Хм, — Бурцев принюхался, пытаясь определить состав убойной смеси. Не смог. — И о каких же ингредиентах идет речь?

— О, слишком долго перечислять, — Мункыз ухмыльнулся. — Это сложная смесь. Прокисший джак, козлиный помет, львиная моча…

Бурцев фыркнул… Надо же, и здесь львиная моча! Венецианские красавицы моют ею голову как шампунем. А местные шарлатаны, выходит, гонят из урины царя зверей философский камень и эликсир молодости!

— …сера, протухшее яйцо, негашеная известь, ртутные соединения…

— Хватит-хватит-хватит! — взмолился Бурцев. — Можешь не продолжать.

Парфюмер, мать твою!

— Ну, и еще многое-многое другое, — сжалился Мункыз. — Запахи эти надолго отпугивают и людей, и собак.

— А это не того… не опасно это? — на всякий случай осведомился Бурцев. — Может, нам лучше выбраться отсюда?

— Ничего страшного, — заверил алхимик. — От вдыхания паров моих микстур еще никто не умирал.

Успокоил… Можно сказать и так.

— А что, из твоего варева действительно выпариваются философские камни и эликсир молодости?

— Ну… философского камня мне еще добыть не удалось, — признался Мункыз, — а что касается эликсира…

Алхимик хитро прищурился:

— Не знаю, Василий-Вацлав. Видишь ли, запах у полученного напитка такой… гм… специфический…

— Уж могу себе представить!

— В общем, никто пока не решился попробовать мой эликсир. Даже я сам. Поэтому мне нечего ответить на твой вопрос.

Ладно, нечего — так нечего. Бурцев сунул факел в проем между стеллажом и стеной подвала. Посветил… Темный коридор. Шершавые стены, низкий сводчатый потолок. Оружия и снарядов не было. Фокусы продолжаются?

— Мункыз, где наши вещички?

— Там, — лекарь-алхимик указывал куда-то во тьму. — Тридцать шагов прямо и десять направо.

Ага, как же, тридцать шагов! И еще десять! Бурцев представил, как этот сухонький старичок бегает в темноте со снарядами под мышкой. С весьма увесистыми, между прочим: Бурцев и то запыхался, спуская танковые фугаски в подвал. А ведь было еще оружие дружинников и два «шмайсера» в придачу. Нет, перетаскать все это добро за время, пока Мункыз находился в подвале один, нереально. Даже для спринтера-тяжеловеса. Быстренько покидать за отодвинутый стеллаж — это еще да, это возможно, но тридцать шагов прямо и десять направо…

А Мункыз смотрел на него и улыбался.

Очень весело!

— Слушай, дед, — Бурцев начинал терять терпение. — Я ведь сейчас напою тебя твоим же эликсиром. Ты у меня быстренько помолодеешь! До младенческого возраста! Чтоб старческое слабоумие прошло.

— Но я говорю правду! — возмутился алхимик.

— Тебе не под силу таскать такие тяжести!

— А я их и не таскал. Там, — кивок в темноту, — есть кому таскать и без меня.

— Там? — Бурцев уставился на него. — Есть? Кому?!

В отблесках факельного света мелькнула тень. И не одна. Из мрака, словно из стен выступали… И не понять, кто выступал… Грязные, страшные… Бурцев невольно отпрянул. Не заметил, как перешел на русский:

— Мать вашу!

Выставил факел вперед. Взмахнул перед собой гудящим пламенем:

— Стоять, уроды! Сожгу любого, кто приблизится!

— Эй, воевода, чего там? — прогремел сверху голос Гаврилы.

В подвал уже спускалась помощь.

— Не кричи так, Василий-Вацлав, — потребовал Мункыз. — И не нужно размахивать огнем. Это друзья.

— Друзья?!

Ничего ж себе дружбаны! Бурцев покрепче вцепился в факел. Рядом уже стояли Гаврила, Сыма Цзян и Джеймс.

— Да, друзья. Это не приведения, не джины и не дэвы. Это люди из плоти и крови.

— Что они здесь делают, Мункыз?

— Готовятся к ночной вылазке. Ты разве не знал, куда идешь, когда направил стопы к моему дому?

— Знал…

Так вот оно, иерусалимское подполье! Вот кто ведет в Святом Городе тайную войну! Пламя гоняло причудливые тени по серым камням и бледным лицам. Толком разглядеть или хотя бы сосчитать людей в этом обманчивом освещении было трудно, почти невозможно.

Подпольщики — вовсе, как оказалось, и не страшные, а скорее уставшие, измотанные — сползались на огонь, будто истосковавшиеся по свету узники. Все вооружены. Но очень-очень убого. Дубинки да короткие ножи. Да два копья на сучковатых палках. Да пара простеньких луков. Да одна ржавая сабля. На весь отряд. Доспехов нет. Щитов и шлемов тоже. С настоящим оружием у этих бойцов невидимого фронта было туго.

— Здесь воины, ремесленники, торговцы, дехкане… — негромко произнес старый араб. — Те, кто слишком много потерял. И кому терять больше нечего. Их семьи погибли. Их сердца жаждут мести.

Сарацин говорил. Бурцев слушал…

В отряд Мункыза входили и мусульмане, и христиане. Не было разве что иудеев: евреев немцы перебили всех поголовно, как только захватили город. Бойцы иерусалимского сопротивления через доверенных лиц поддерживали связь с повстанцами, рыскавшими по Святой земле, снабжали их информацией обо всем, что происходит в логове Хранителей и тевтонов, а также сами периодически совершали вылазки. Нападать на позиции германцев или на немецкие патрули для плохо вооруженых горожан было смерти подобно — смерти бессмысленной и ненужной. Поэтому главной целью подпольщиков становились дома сарацинских «полицаев».

А уж мунафиков вырезали безжалостно, часто — вместе с семьями. В ответ немцы устраивали показательные акции возмездия на улицах и рынках Иерусалима. Кровь за кровь. Террор за террор… И разомкнуть этот круг уже невозможно.

Городские партизаны гибли часто, однако тайные подземелья иоаннитов не пустовали. После каждой карательной операции в городе появлялись новые мстители. Мстители искали убежище и соратников. Кто очень хотел, кто хотел по-настоящему — находил.