Глава 73

Не побитых щитов, не изрубленных доспехов, не помятых ведрообразных шлемов на поверку оказалось не так уж и много. Не перепачканных кровяными подтеками и не изорванных в бою белых накидок и плащей с крестами — того меньше. Собственно, полное снаряжение тевтонских братьев, которое не вызвало бы подозрений у защитников замка, удалось подобрать лишь для троих потенциальных диверсантов. Им и предстояло открыть ворота Взгужевежи.

О том, кто поедет к «Башне На Холме», спорили недолго. Освальд, как единственный человек в отряде, говоривший по-немецки не хуже самих крестоносцев, прошел вне конкурса. Да и никто не отважился перечить добжиньцу, жаждущему поквитаться с самозваными хозяевами своей законной вотчины и убийцами отца. Бурцев воспользовался правом вожака и сам готов был перегрызть глотку любому, кто встанет на его пути к Аделаиде. А из-за третьего орденского комплекта чуть не поубивали друг друга Збыслав и Дмитрий. Впрочем, ни тот, ни другой все равно не влезли в тесную кольчужку, миниатюрный панцирь и узкое сюрко. Не смог втиснуться в латы и дядька Адам. Зато Бурангулу доспехи пришлись впору.

— Побудешь немного истинным арийцем, — хмыкнул Бурцев, надевая на голову татарского сотника тевтонский шлем с крестом на личине. — Главное, ни при каких обстоятельствах не снимай этот котелок.

Бурангул не возражал. Только возмущался тупостью огромного рыцарского коня, на которого ему в целях конспирации пришлось пересесть со смышленой низкорослой лошадки, непривычным седлом с высокими луками да тяжестью меча, сменившего легкую, но прочную саблю.

— И как они только дерутся с такими узкими глазами! — пробурчал напоследок татарин, постучав кольчужной перчаткой по смотровой щели шлема.

Кто бы говорил!

К седлам Василий, Освальд и Бурангул подвесили вместительные походные сумки. Вместо обычной снеди в каждой из них лежало по паре-тройке «громовых шаров» мэйд ин чина — аккуратно обмотанных тряпками, чтобы не выпирали острые шипы. Бомбы Сыма Цзяна, конечно, — не ахти какие фугасы, но, если повезет, выломать решетку замковых ворот и оборвать цепи подъемного моста их мощи хватит. Ну, а не повезет — так железные горшки, начиненные порохом, хотя бы посеют панику среди защитников крепости.

— Как только прогремят взрывы, сразу атакуйте — обратился Бурцев к дружине. — Если взрывов не будет, ждите нас сутки. Не вернемся — уходите. И не вздумайте штурмовать замок сами — только зря поляжете.

Приказ пришлось произнести трижды: на русском, польском и татарском.

… А ранним утром к Взгужевеже подъехали три всадника при полном вооружении. Ветер трепал белые плащи с черными крестами на плечах, глухие шлемы-топхельмы выжидательно взирали снизу вверх на поднятый мост и привратную башню.

Их заметили: на боевых площадках было полно кнехтов. Но, видимо, эти ребята здесь ничего не решают. Призывные крики Освальда на немецком не возымели действия. Мост не опустился ни на йоту.

Наконец в черной массе солдат появилась серая накидка с Т-образным крестом. Тевтонский сержант что-то проорал.

— Спрашивает, кто мы такие, — перевел Освальд.

— Ну, так скажи — послы магистра Конрада вернулись.

Освальд прокричал ответ.

Трудновато беседовать вот так — на приличном расстоянии, не снимая шлема. Ну, да луженая глотка добжиньского рыцаря пока справлялась с этой нелегкой задачей — его рев из-под стального ведра звучал глухо и грозно. Однако воин в серой накидке оказался не из пугливых. Со стены снова донесся голос сержанта. Освальд негромко выругался:

— Спрашивает, как представить благочестивых братьев, то бишь нас, магистру.

Крепкое словцо вырвалось и из уст Бурцева. Конечно, ни сам Освальд, ни его люди, расправляясь в си-лезском лесу с посланниками Конрада Тюрингского, не удосужились узнать их имена.

Серый сержант еще раз что-то крикнул. И еще…

— Торопит, пес тевтонский! — скрипнул зубами добжинец.

Понятное дело. Не каждый день дотошный сержант сталкивается с рыцарями, запамятовавшими собственные имена. Думай, голова, думай!

— Скажи, что мы выполняем секретное поручение магистра и не желаем быть узнанными! Скажи, что говорить будем только лично с Конрадом Тюрингским. Скажи, что у нас для него срочные и крайне важные вести о новом крестовом походе. И отчитай этого сержанта построже, чтоб не умничал.

На этот раз Освальд превзошел самого себя. Его отрывистый монолог, приглушенный шлемом, напоминал рык разъяренного льва…

Проняло! Наверху засуетились. Кто-то кого-то звал, кто-то куда-то бежал. Вскоре на стену поднялся рыцарь в белой накидке с черным крестом во всю грудь. Шлема на нем не было — Бурцев разглядел длинные седеющие волосы и всклокоченную бороду. Видно, Христовы братья ордена Святой Марии следят за своим внешним видом не столь тщательно, как светские рыцари, и правила бренной куртуазности у них не в почете.

Одного взгляда, брошенного вниз, рыцарю-монаху хватило, чтобы облаять сержанта. Теперь приказы на стене отдавал орденский брат.

Послышался скрип и лязг. Мост начал медленно опускаться, а воротная решетка за ним так же медленно поднималась вверх.

Наконец-то! Три всадника в тевтонских одеждах въехали в невысокую воротную арку.

Никогда ранее Бурцев не страдал клаустрофобией, но здесь, в этом гулком каменном пространстве, ему стало не по себе. За воротами их ждал с десяток вооруженных воинов. Кнехты и опальный сержант стояли в почетном карауле. Там же вышагивал, позвякивая шпорами о камень, знакомый уже бородач — без доспехов, но при мече.

Увы, сражаться придется не только с ними — во внутреннем дворе замка полно народу. Многие поглядывали в сторону ворот с любопытством. Видимо, подъемный мост в Вгужевеже последнее время опускался нечасто.

Бурцев с тоской посмотрел вперед. Пробиваться в башенку над воротами с боем? Ох, сомнительно что-то… Глянул назад. Добротный мост из цельных бревен, обшитых толстыми досками, снова поднимался — путь к отступлению отрезан. Быстрый взгляд вверх. Острые зубья тяжелой решетки, рассчитанной на удары тарана, нависли над головой. Вспомнились слова Освальда: обрушить ее можно мгновенно — перерубив канаты. Ни щит, ни шлем от падающей решетки не спасет. Заточенные острия раздавят, пригвоздят, впечатают в землю вместе с конем. Но эти железные колья — не единственная опасность. В арочном своде темнело несколько бойниц. Во врага, прорвавшегося через ров, из этих бойниц можно метать копья и стрелы, бросать камни, лить кипяток… Эх, если бы поднять наверх китайские бомбы и взрывами обрушить арочное перекрытие, возможно, удалось бы свалить и тяжелую решетку, и мост.

Тевтон в белом плаще тем временем что-то объяснял.

— Извиняется, — чуть слышно, не поворачивая головы, произнес Освальд. — Говорит, что магистр не надеялся на столь быстрое возвращения послов, поэтому стража не получила соответствующих указаний. Но теперь Конрад велит проводить нас в трапезную. Как только магистр освободится, состоится аудиенция. Этот лохматобородый — он, кстати, комтур моего замка, подлец, — будет нас сопровождать. В сложившейся ситуации, я думаю, есть смысл начать не с ворот, а с Конрада.

Бурцев кивнул. Бородатый рыцарь улыбнулся, сочтя, что его извинения приняты.

— Освальд, — шепнул Бурцев, слезая с седла, — нам бы как-нибудь затащить в привратную башню вот это.

Он тронул сумки с бомбами.

— Попробуем, — так же тихо ответил добжинец. — Скажу, что у нас здесь ковчеги со святыми мощами, делающими неприступными любые ворота. Попрошу сложить нашу поклажу наверху и выставить охрану.

Комтур удивился, но странную просьбу гостей выполнил. Прозвучал краткий приказ. Конюхи взяли под уздцы лошадей, а кнехты, сгибаясь под тяжестью сумок, потащили бомбы вверх по лестнице.

«Только бы от излишнего усердия не обставили „ковчежки“ свечами и лампадками», — подумал Бурцев. Оказаться возле башни в момент случайного взрыва ему вовсе не хотелось.

Бородатый комтур снова заговорил, указав на голову. Жест, понятный без перевода: их просят снять шлемы. Действительно, к чему терпеть неудобства за безопасными стенами замка.

Ну, вот и все. Приплыли… Пальцы Бурцева судорожно вцепились в рукоять меча. Клинок на перевязи оказался ближе, чем трофейная булава, притороченная к седлу. Если не удастся захватить ворота «Башни На Холме», нужно хотя бы подороже продать свою жизнь… Бурангул тоже как бы невзначай подложил руку на эфес меча.

Освальд, однако, к оружию не притронулся. Его ответная речь была краткой, но эффектной. На лице тевтонского брата проступило крайнее изумление, затем — уважение. Рыцарь почтительно склонил голову, жестом приглашая гостей следовать за ним.

Их вели по внутреннему двору — мимо жилых и хозяйственных построек к главной замковой башне. Нет, в ней определенно было что-то общее с башенкой перехода, попавшей в Нижнем парке под резиновую дубинку Бурцева. Уж не эту ли колдовскую башню искал в Польше китайский мудрец Сыма Цзян? А что, очень даже может быть. Впрочем, сейчас-то какой от этого прок?

Пока комтур открывал массивные двери из мореного дуба, обитого железом, Бурцев шепотом задал добжиньцу другой занимавший его вопрос. Куда более актуальный.

— Что ты сказал этому бородатому, Освальд? Ну, насчет шлемов?

— Что мы дали обет до конца весны не открывать лиц солнечному свету. А вы двое к тому же скованы обетом молчания. И позволяете себе лишь тихонько бормотать под нос молитвы.

— Здорово! — восхитился находчивостью рыцаря Бурцев.

Для убедительности захотелось даже прочесть что-нибудь из «Отче наш», да погромче. К счастью, он вовремя спохватился. Православные молитвы тут явно не покатят.

Хорошая все-таки штука — ведро на голове. Под ним никто не углядит улыбки перешептывающегося молчальника.