Глава 12

— Ты ведь не рыцарь? — Голос полячки все еще дрожал, но в нем проявились новые нотки. Холодная надменность знатной дамы или что-то вроде того…

Бурцев поморщился:

— И откуда ж такая уверенность?

— У тебя на доспехах нет ни герба, ни крестов воинов Христа. А надпись на твоем нагруднике не может быть геральдическим знаком или рыцарским девизом…

Бурцев взглянул на бронежилет. Сквозь грязные потеки и размывы отчетливо проступали четыре броские буквы «ОМОН». Без всяких там виньеток, единорогов, грифонов и львов на задних лапах. Да уж, геральдикой и не пахнет. На гордый девиз тоже не тянет. На латинице звучит как «ОМОХ». Полнейшая белиберда.

Нарукавная нашивка МВД тоже не произвела никакого впечатления на барышню. Видимо, настоящие гербы принято вышивать во всю грудь. Остальное воспринимается не более чем легкомысленные украшения.

— … И потом, ни один благородный рыцарь не стал бы так грубо обращаться с дамой, — продолжала гневаться полячка. — Благородный рыцарь на твоем месте преклонил бы колено и…

Он перебил ее совсем уж не по-рыцарски:

— Я, между прочим, тебя от татар спас, подруга. Могу вернуть обратно, если не нравится мое общество.

— Я тебе не подруга, хам! — От ее визга, кажется, даже что-то упало с еловых пап… К счастью, девица быстро перегорела пламенем оскорбленной невинности. Стоноподобный вздох — и тон панночки переменился: — Хорошо, русич… Твой поступок действительно заслуживает похвалы. За помощь, оказанную мне, ты получишь награду. Потом. А пока можешь поцеловать мою руку. Только не испачкай. Многие рыцари были вы счастливы, добившись такой чести, так что…

Тяжело же ей далось это решение! Сжав губки, полячка протянула Бурцеву ручонку, которой совсем недавно пыталась выцарапать ему глаза. Может, и выцарапала бы, не окажись на пути острых ноготков прозрачного забрала каски-«Ската».

— Спасибо. Премного благодарен, но я уж как-нибудь обойдусь.

Бурцев отвернулся от «благодетельницы», ища взглядом оброненный при падении с повозки ремень. Ага, вот он, родимый. Бурцев застегнул пряжку. Как раз на том самом месте, куда ударила стрела панночки.

— Твои манеры не оставляют поводов для сомнений в твоем происхождении, — резюмировала полячка. — Ты не можешь принадлежать к знатному роду. Но если будешь впредь служить мне верой и правдой…

— Ну, знаешь ли… — вскипел Бурцев. — Бить из самострела в своего спасителя — тоже не самая благородная манера. А кто кому послужит — это мы еще посмотрим. В твоей повозке есть что-нибудь пожрать? Полячка удивленно скривилась:

— Пожрать? В смысле — кушать? Разумеется, есть. Я не босячка какая-нибудь, чтобы путешествовать без припасов.

— Тогда, будь любезна, займись стряпней. Перекусим, и пора готовиться к ночлегу. Солнце-то садится. По темноте нас искать не станут. Так что переночуем в повозке. Зароемся в шкуры — и на боковую. Лучшего убежища в лесу все равно не найти, а под открытым небом околеем. У вас тут, я смотрю, еще прохладно, снежок вон лежит. Ну, а утром…

Он осекся. Округлившиеся глаза панночки пол ли на лоб, высокая грудь ходила ходуном.

— Кто?! Я?! Я должна готовить еду?! Тебе?! Mужлану?! Ты вообще знаешь, с кем разговариваем русич?!

— Хорошо, давай знакомиться, — усмехнулся Бурцев. — Меня зовут Вася.

Разгневанная девушка, казалось, вот-вот задохнется от волнения. Однако, когда очень хотела, панненка умела справляться со своими чувствами. Сделав в собой неимоверное усилие, полячка сглотнула клотавшую ярость и заговорила ледяным тоном Снежной королевы:

— Слушай внимательно, Вацлав…

— Вацлав?

— Так я тебя буду называть…

— Да хоть горшком! — Он пожал плечами. Вацлав так Вацлав. Пожалуй, с польским именем ему здесь даже проще будет.

— Я весь — внимание!

Девица, казалось, не уловила иронии:

— Перед тобой, презренный смерд, дочь покойного малопольского князя Лешко Белого. Имя мое — Агдлайда Краковская.

Слова эти панночка произнесла с таким видом, бу то ожидала, что он сию же секунду бухнется ниц. A не дождетесь, ваше княжеское высочество!

Бурцева за малым не стошнило от великосветской напыщенности собеседницы. Такой тон и такие реч уместны где угодно, только не в сгущающихся лесны сумерках. Эта Агда… ох и имечко — язык сломаеш. Эта изнеженная девица конкретно выводила его из себя. И в конце концов вывела. Пожалуй, не помешает сразу расставить все точки над «i». Во избежание дальнейших недоразумений…

— Значит, так! Теперь ты слушай внимательно, Аделаида, — так тебя буду называть я.

Она дернулась, но смолчала. Сочла ниже своего достоинства пререкаться с простолюдином? Ладно, лишь бы не перебивала.

— Во-первых, — продолжил он, — мне требуется твоя помощь. Поскольку никогда раньше в ваших землях я не бывал и о происходящих тут делах имею весьма смутное представление. Ты же нуждаешься во мне еще больше. В одиночку и без охраны такой расфуфыренной дамочке долго не протянуть. Тебя схватят татары или разбойники. Или сожрут… ну, например, волки.

Полячка стоически молчала, поджав губки.

— Или лесные крысы!

Агделайда-Аделаида вздрогнула. Ага, проняло! Бурцев понятия не имел, жили ли в старопольских лесах крысы и нападали ли они на людей, но сейчас это не важно. Главное — припугнуть молодую стервозную особу с замашками капризной поп-звезды. Страх обычно делает людей сговорчивыми и покладистыми.

— И во-вторых, что вытекает из «во-первых»… Здесь, в лесу, мы с тобой на равных, княжна. Твой титул в этой глуши — ничто. И поэтому, хочешь ты того или нет, но определенную часть работы выполнять тебе придется. И работы грязной. Так что лучше не упрямься, а займись ужином.

— Я лучше умру! — вскинула подбородок полячка.

— Валяй, — с деланным равнодушием махнул рукой Бурцев. — Одному мне будет проще, чем с паразитом на шее. Найду себе другого спутника.

Бурцев сделал вид, будто собирается уходить.

И вот тут Аделаида его удивила. По-настоящему. Она разревелась.

Только что перед ним стояла высокомерная гордячка, а теперь размазывала слезы по лицу обиженная девчоночка-тинейджер. Ну, и что с такой делать?!

Бурцев тяжело вздохнул. Ладно, проблемы лидерства и распределения обязанностей будем решать позже. За провизией в повозку княжны он полез сам. Распрягал и стреноживал лошадей Бурцев тоже в одиночестве — под непрекращающиеся всхлипы молодоq полячки.