ВОСЕМЬ

— Оставь ее в покое, — сказал мистер Леви. — Посмотри, она пытается уснуть.

— Оставить ее в покое? — Миссис Леви подперла мисс Трикси на желтой нейлоновой кушетке. — Да понимаешь ли ты, Гас, что именно в этом — трагедия всей жизни этой несчастной женщины? Она всегда была одна. Ей нужен кто-то. Ей нужна любовь.

— Фу.

Миссис Леви была женщиной с интересами и идеями. За годы она успела без остатка отдать себя бриджу, разведению африканских фиалок, Сьюзан и Сандре, гольфу, Майами, Фанни Хёрст [американская писательница, автор сентиментальных романов.] и Хемингуэю, заочному образованию по переписке, парикмахерам, солнцу, изысканному питанию, бальным танцам, а в последнее время — мисс Трикси. Ей всегда приходилось довольствоваться мисс Трикси где-то вдалеке, а это — неудовлетворительные условия для выполнения программы, намеченной в заочном курсе психологии, выпускной экзамен по которому она с треском провалила. Заочная школа даже отказалась поставить ей двойку. Теперь же в игре с увольнением юного идеалиста миссис Леви разыграла свою карту корректно и получила мисс Трикси в ее морщинистой плоти, с козырьком, шлепанцами и всем остальным. Мистер Гонзалес с радостью предоставил помощнику бухгалтера неограниченный отпуск.

— Мисс Трикси, — елейно произнесла миссис Леви. — Проснитесь.

Мисс Трикси приоткрыла один глаз и просипела:

— Я уже на пенсии?

— Нет, милочка.

— Кого? — рявкнула мисс Трикси. — Я думала, что уже на пенсии!

— Мисс Трикси, вы считаете, что стары и устали. Это очень плохо.

— Кто?

— Вы.

— Ох, так и есть. Я очень устала.

— Разве вы не видите? — спросила миссис Леви. — Это все — только у вас в уме. У вас такой возрастной психоз. Вы по-прежнему еще очень привлекательная женщина. Вы должны повторять себе: «Я по-прежнему еще очень привлекательна. Я очень привлекательная женщина.»

Мисс трикси всхрапнула прямо в лакированную прическу миссис Леви.

— Оставь же ее, наконец, в покое, доктор Фрейд, — рассердился мистер Леви, отрываясь от «Спортс Иллюстрейтед». — Мне уже почти хочется, чтобы домой вернулись Сандра и Сьюзан, и ты могла забавляться с ними. Куда девался твой кружок, с которым ты играла в канасту?

— Не смей со мной разговаривать, неудачник. Как я могу играть в канасту, когда тут психопат в беде?

— Психопат? Да у нее старческое слабоумие. По дороге сюда нам пришлось остановиться примерно на тридцати автозаправках. В конце концов, я устал извлекать ее из машины и показывать, где мужской, а где дамский, поэтому я разработал систему. Закон средних чисел. Я поставил на нее деньги, и она показала результат примерно пятьдесят на пятьдесят.

— Не смей мне больше ничего рассказывать, — предостерегла миссис Леви. — Больше ни слова. Как это типично! Позволять этому анально-компульсивному случаю барахтаться самостоятельно!

— А Лоуренс Велк [американский аккордеонист и руководитель оркестра легкой музыки, ведущий популярной развлекательной телевизионной программы «Шоу Лоуренса Велка» (1955-1982).] уже идет? — неожиданно поинтересовалась мисс Трикси.

— Нет, дорогуша. Не волнуйтесь так.

— Но сегодня же суббота.

— Он еще пойдет. Не беспокойтесь. А теперь лучше скажите мне, что вам снится?

— Я сейчас уже не помню.

— Постарайтесь вспомнить, — сказала миссис Леви, делая в своем ежедневнике нечто вроде пометки механическим карандашиком, усыпанным искусственными бриллиантами. — Вы должны постараться, мисс Трикси. Милочка, ваш ум деформирован. Вы — точно калека.

— Я, может быть, и старая, но я не калека, — неистово возопила мисс Трикси.

— Слушай, ты ее расстраиваешь, Флоренс Найтингейл [английская медицинская сестра, в 1854 году во время Крымской войны организовавшая первый отряд полевых медсестер.], — произнес мистер Леви. — Со всеми своими знаниями о психоанализе ты загубишь все, что еще осталось в ее голове. Ей хочется только одного — выйти на пенсию и лечь спать.

— Ты уже загубил себе жизнь, так не губи хотя бы ей. Этот случай на пенсию списать нельзя. Нужно сделать так, чтобы она чувствовала себя желанной, нужной, любимой…

— Так включи же тогда свою проклятую гимнастическую доску и дай ей вздремнуть!

— Мне показалось, что мы договорились доску сюда не впутывать.

— Оставь ее в покое. Оставь ее в покое. Ступай кататься на своем велотренажере.

— Тихо, пожалста! — каркнула мисс Трикси и потерла глаза.

— Перед нею мы должны разговаривать любезно, — прошептала миссис Леви. — Громкие голоса, ссоры только придадут ей неуверенности.

— Согласен. Давай потише. Только убери этот сенильный мешок из моей игровой комнаты.

— Правильно. Думай, как водится, только о себе. Если б только тебя сегодня мог видеть отец. — Аквамариновые веки миссис Леви возделись в ужасе. — Изъеденный молью повеса ищет оттяга.

— Оттяга?

— А ну-ка закройте рты сейчас же, — встрепенулась мисс Трикси. — Должна вам сказать — в черный день меня сюда привезли. Там, с Гомесом, было гораздо приятнее. Приятно и тихо. Если сегодня какое-нибудь Первое Апреля, то мне это не смешно. — Она взглянула на мистера Леви слезящимися глазками. — Ты — та самая птица, которая мою подругу Глорию уволила. Бедненькая Глория. Добрейший человек в конторе.

— Ох, только не это! — вздохнула миссис Леви и обрушилась на супруга: — Так ты, значит, одного человека уволил, я правильно поняла? А что это за Глория тогда? Единственный человек относится к мисс Трикси по-человечески. Единственный человек — ее друг. Ты это понимаешь? Тебе до этого хоть дело есть? О, нет. Для тябя «Штаны Леви» могут хоть на Марсе находиться. Ты просто приезжаешь с ипподрома и вышибаешь эту Глорию вон.

— Глорию? — переспросил мистер Леви. — Не увольнял я никакую Глорию!

— Нет, увольнял, — пропищала мисс Трикси. — Я своими собственными глазами видела. Бедненькая Глория добрейшей души была. Я помню — Глория мне носки подарила и мясного рулета дала.

— Носки и мясной рулет? — Мистер Леви аж присвистнул. — Ох, ничего себе.

— Вот именно! — крикнула миссис Леви. — Насмехайся над презренным созданием. Только не рассказывай мне, что еще ты натворил в «Штанах Леви». Я этого не вынесу. Я не стану говорить девочкам о Глории. Они не поймут такого бессердечия. Они чересчур для этого невинны.

— Да — лучше и не пытайся им этого рассказать, — разозлился мистер Леви. — Услышу еще одну такую глупость — и окажешься на пляже в Сан-Хуане со своей матерью. Будете веселиться, купаться в море и танцевать сколько влезет.

— Ты мне угрожаешь?

— А ну-ка тихо! — еще громче прорычала мисс Трикси. — Я хочу обратно в «Штаны Леви» сию же минуту.

— Вот видишь? — спросила миссис Леви супруга. — Слышишь, как она стремится к работе? И ты еще хочешь сокрушить ее, отправив на пенсию. Гас, прошу тебя. Тебе нужна помощь. Ты плохо кончишь.

Мисс Трикси потянулась за пакетом с лоскутами, который приволокла с собой вместо багажа.

— Ладно, мисс Трикси, — произнес мистер Леви так, будто подзывал кошку. — пойдемте-ка в машину, а?

— Слава Богу, — вздохнула мисс Трикси.

— Убери от нее свои лапы! — завизжала миссис Леви.

— Я еще даже со стула не встал, — ответил супруг.

Миссис Леви толкнула мисс Трикси обратно на кушетку и сказала:

— А ну сидите тут. Вам нужна помощь.

— Только не ваша, — просипела мисс Трикси. — Дайте мне встать.

— Дай ей встать.

— Я тебя умоляю. — Миссис Леви предостерегающе воздела руку, пухлую и окольцованную. — Не беспокойся за это всеми забытое существо, которое я взяла под свое крыло. И обо мне тоже не беспокойся. Забудь о своих дочурках-крошках. Садись в свою спортивную машину и поезжай. Сегодня начинается регата. Видишь? Из венецианского окна, котолрое я здесь установила на деньги, заработанные п о том твоего отца, видны паруса.

— Я с вами еще посчитаюсь, — рычала с кушетки мисс Трикси. — Погодите. Дождетесь у меня.

Она попыталась подняться, но миссис Леви придавила ее к желтому нейлону.

Насморк его только усугублялся, и каждый приступ кашля вызывал в легких смутную боль, саднившую еще несколько минут после того, как кашель обжигал ему горло и грудь. Патрульный Манкузо стер с губ слюну и попробовал отхаркнуть слизь из горла. Однажды днем его так сильно прихватило клаустрофобией, что он чуть сознание в кабинке не потерял. Теперь, казалось, он готов лишься чувств от головокружения, вызванного простудой. Он прислонился головой к перегородке и прикрыл глаза. По векам изнутри проплывали красные и синие облака. Нужно срочно схватить какого-нибудь субчика и уматывать из этой уборной, пока лихорадка не свалила его так, что сержанту придется носить его в эту уборную каждый день на руках и уносить отсюда. Он всегда надеялся на почести за службу, но что почетного в том, чтобы подохнуть от пневмонии в сортире автостанции? Даже родня будет над ним смеяться. Что его детишки скажут одноклассникам?

Патрульный Манкузо посмотрел на кафельные плитки пола. Они расплывались перед глазами. Его охватила паника. Он прищурился: дымка оказалась влагой, серой пленкой оседавшей на всех поверхностях уборной. Он снова взглянул на раскрытое «Утешение философией», лежавшее на коленях, и перевернул вялую влажную страницу. Книга повергала его в уныние. Парня, который ее написал, скоро замучает король. Так в предисловии говорилось. Все это время, сочиняя эту штуку, он знал: закончит он тем, что ему в голову загонят какую-нибудь дрянь. Патрульному Манкузо парня было жалко, и он чувствовал, что непременно должен прочесть все, что тот написал. Пока он осилил лишь двадцать страниц и оставалось непонятно: этот Боэций что — какой-то шулер? Постоянно твердил про судьбу, шансы и колесо удачи. Как бы там ни было, от таких книжек бодрее на жизнь смотреть не станешь.

Через несколько фраз мысли патрульного Манкузо начали блуждать. Он выглянул в щелочку дверцы, которую всегда оставлял приоткрытой на дюйм-другой, чтобы видеть кто пользуется писсуарами, уборными и ящичком с бумажными полотенцами. Возле кабинок стоял тот самый мальчишка, которого Манкузо, кажется, видел здесь каждый день. Патрульный наблюдал, как его изысканные сапоги перемещаются взад-вперед от кабинок к ящичку. Потом мальчишка прислонился к кабинке и начал что-то рисовать себе на запястьях шариковой ручкой. Тут дело нечисто, решил патрульный Манкузо.

Он распахнул дверцу и направился к пареньку. Подавляя кашель, он попробовал спросить как можно дружелюбнее:

— А что эдо ды дам на дуке пишешь, пдиятедь?

Джордж метнул взгляд на монокль и бороду, вдруг замаячившие сбоку, и ответил:

— А ну пошел от меня к чертям собачьим, пока по яйцам не получил.

— А ды выдови подытыю, — поддразнил его патрульный Манкузо.

— Еще чего? — сказал Джордж. — Вали отсюда. Я не хулиганю.

— Подытыи боижзя?

Джордж не очень понимал, что это за недоумок. Наверняка, такой же псих, как тот торговец сосисками.

— Слушай, придурок, шевели костями. Мне еще только фараонов тут не хватало.

— Де дадо, да? — лучезарно осведомился патрульный Манкузо.

— Нет, да и такому обсосу, как ты, — тоже не надо, — ответил Джордж, разглядывая слезящийся глаз за стеклышком монокля и сопли в бороде.

— Ды адездован, — закашлялся патрульный Манкузо.

— Чего? Парень, да ты совсем умом тронулся.

— Патдудьный Бадкудо. Под пдикдыдием. — Перед прыщами Джорджа сверкнула полицейская бляха. — Пдойдем зо бдой.

— Ты меня это за что, к чертовой матери, арестовал? Я тут стою себе и все, — нервно запротестовал Джордж. — Я ничо не сделал. Да что ж это такое, а?

— Ды пододдеваем.

— Подозреваем в чем? — в панике завопил Джордж.

— Ага! — захлебнулся соплями патрульный Манкузо. — Даг ды в замом деде боижзя!

Он попытался было схватить Джорджа за руку, чтобы надеть наручники, но тот выхватил у него из-под мышки «Утешение философией» и изо всех сил шарахнул книгой патрульного в висок. Игнациус купил крупное, элегантное ограниченное издание английского перевода, и все пятнадцать долларов его цены обрушились патрульному Манкузо на голову с силой словаря. Патрульный нагнулся подобрать выпавший из глаза монокль, а выпрямившись, увидел, как мальчишка проворно выскакивает из дверей уборной с книгой в руке. Он хотел было пуститься в погоню, но голова пульсировала от нещадной боли. Он вернулся в кабинку — передохнуть и погрузиться в еще большее отчаяние. Что же он скажет миссис Райлли о книге?

Джордж поскорее открыл дверцу в камере хранения автобусной станции и вытащил коричневые пакеты, которые там оставлял. Не закрыв ячейку, он выскочил на Канальную улицу и зазвякал пряжками к деловому центру города, оглядываясь, не следуют ли за ним монокль с бородой. Но за спиной никакой бороды не было.

Вот непруха так непруха. Этот замаскированный агент будет шибаться по автобусной станции весь день, его искать. А завтра? На автостанции уже небезопасно; туда уже ни-ни.

— Черт бы побрал эту мисс Ли, — вслух выругался Джордж, не сбавляя шага. Не будь она такой сквалыгой, так бы не получилось. Уволила бы этого кренделя, и он как и раньше бы пакетики забирал — в два часа. А тут — чуть не замели. А все потому, что ходи, проверяй пакетики на автостанции, таскайся с ними по два часа каждый день. Ну куда еще такую парашу засунешь? А с собой таскать весь день — так и устать недолго. Мать дома торчит все время, туда с ними и не сунешься.

— Прижимистая сука, — бормотнул Джордж. Он подоткнул пакеты под мышку и тут понял, что прихватил с собой книгу замаскированного шпика. У фараона увел. Тоже хорошо. Мисс Ли просила его книжку принести. Джордж посмотрел на название: «Утешение философией». Ну, вот ей и учебник есть.

Санта Батталья попробовала картофельный салат, облизала ложку и аккуратно разместила ее на бумажной салфетке рядом с блюдом. Высасывая из зубов лохмотья петрушки и лука, она сообщила портрету матушки на каминной доске:

— Им понравится. Никто больше такого картошного салатца не готовит, как Санта.

Гостиная была почти готова к вечеринке. На шкафчике старого радиоприемника выстроились две квинты «Старых Времен» и коробка с шестью бутылочками «Севен-Апа». Фонограф, взятый напрокат у племянницы, восседал на вымытом линолеуме в центре комнаты, шнур от него поднимался к люстре, куда его подключили. Два гигантских мешка картофельных чипсов покоились в углах красного плюшевого дивана. Из банки оливок на жестяном подносе, установленном на сложенной и накрытой покрывалом раздвижной кровати на колесиках, торчала вилка.

Санта схватила с каминной доски рамочку с фотографией древней и недружелюбной на вид старухи в черном платье и черных чулках, стоявшей в переулке, заваленном устричными раковинами.

— Бедненькая мамуля, — с чувством выдохнула она, одарив фотографию громогласным влажным поцелуем. Слой жира на стекле портрета выдавал частоту этих любвеобильных натисков. — Тяжко же тебе пришлось, девонька. — Угольки сицилийских глаз зыркали со снимка на Санту почти как живые. — Одна только картинка твоя и осталась у меня, мамуля, да и тут в каком-то переулке. Стыдоба-то какая.

Санта вздохнула от всеобщей несправедливости и грохнула картинкой о каминную доску, утвердив ее между вазочкой восковых фруктов, букетом бумажных цинний, статуэткой Девы Марии и фигуркой Пражского Инфанта [28-сантиметровая статуэтка Младенца Иисуса с птицей в руке, датируемая 1340 годом. Культ Пражского Инфанта зародился в XVII веке.]. Затем пошла в кухню за наколотым льдом и еще одной табуреткой. Вернувшись в гостиную с табуреткой и походным ведерком со льдом, она расставила на каминной доске перед маминым портретом свои самые лучшие вазочки для желе. Близость фотографии побудила ее схватить портрет и еще раз покрыть его поцелуями, причем кусочек льда у нее во рту постоянно стукался о стекло.

— Я ж за тебя молитвы кажный день читаю, девонька, — бессвязно сообщила Санта фотографии, пытаясь удержать ледышку на языке. — Только попробуй не поверить, что тебе свечечка у Святого Одо постоянно горит.

Кто— то постучал в передние ставни. Санта поспешно отставила портрет, перевернув его лицом вниз.

— Ирэна! — заорала Санта, открыв дверь и увидев нерешительную миссис Райлли на ступенях крыльца и своего племянника патрульного Манкузо — на дорожке. — Заходи же ж, голубушка миленькая. Какая хорошенькая ты у нас сёдни.

— Спасибо, милочка, — ответила миссис Райлли. — Фу-у! Я уж и забыла, как долго сюда ехать. Мы с Анджело битый час в этой машине парились.

— Взе дедо в пдобках, вот в дём, — высказал предположение патрульный Манкузо.

— Нет, ты послушай, какой насморк, — ужаснулась Санта. — Ай, Анджело. Ты этим люд я м в учаске скажи, чтоб не сажали тебя больше в этот тувалет. А Рита где?

— Ода де б даздоении. У дее годова бодит.

— Так не мудрено — сидеть взаперти с этими спиногрызами всю время, — высказалась Санта. — Ай, ей почаще выходить в люди надобно, Анджело. Что она в самом деле?

— Дербы, — печально ответил Анджело. — У дее дербдое даздойздбо.

— Невры это ужыс, — подтвердила миссис Райлли. — Знаешь, чего было-то, Санта? Анджело посеял книжку, что ему Игнациус дал. Стыдоба-то какая, а? Книжка-то ладно, тока Игнациусу ничо не говори. А то он тут такое устроит.

Миссис Райлли поднесла палец к губам, давая понять, что книжка должна остаться тайной навсегда.

— Ну так давай же ж мне свой польт, девонька, — нетерпеливо сказала Санта, чуть ли не сдирая с миссис Райлли старое пурпурное трикотажное полупальто. Ее переполняла решимость не допустить призрака Игнациуса Ж.Райлли до своей вечеринки: он и так тревожил слишком много вечеров в кегельбане.

— Хорошенькая у тебя тут квартера, Санта, — почтительно произнесла миссис Райлли. — Чисто.

— Ага, только я себе линолиму для гостиной нового хочу купить. Ты, милочка, когда-нить себе бумажные занавески вешала? Совсем неплохо смотряцца. Я такие славненькие в «Мезон Бланш» видала.

— Я как-то покупала хорошие бумажные занавески Игнациусу в комнату, так он их от окна оторвал и помял все. Говорит, что они — выкидыш. Кошмар какой, правда?

— Это кому какой вкус, — поспешно высказалась Санта.

— Игнациус же ж не знает, что я сегодня сюда пошла. Я ему сказала, что к новене пойду.

— Анджело, ну-ка налей Ирэне скоренько выпить. И сам виски себе возьми, простуду лечить надо. У меня в кухне кока-кола есть.

— Игнациусу новены тоже не нравятся. Уж прямо и не знаю, чем этому мальчику угодить. Хоть и нельзя так про свое чадо, но Игнациус у меня лично уже во где сидит.

— Я хороший картошный салатец сготовила, девонька. Старичок этот мне сказал, что хороший картошный салатец сильно любит.

— Ты б видела, какую огроменную форму он мне в постирушку бросает. Да еще указывает, как стирать. Будто мыльный порошок по тилевизору торгует. И ведет себя так, точно до упаду надрывается, когда тележку эту свою по всему городу толкает.

— Ты гля на Анджело, лапа. Какой хороший кок е ль нам намешал.

— А у тебя аспырины есть, милочка?

— Ай, Ирэна! Что ж ты компанию не поддержишь, за что мне такое наказание? Лучше выпей. Погоди, вот старичок придет скоро. Ух, хорошо повеселимся. Смотри, вы со старичком потанцеваете прям перед фоногрыфом.

— Потанцеваем? Да не хочется мне ни с никакими старичками танцевать. А и потом, у меня ноги сёдни отекли, пока формы его гладила.

— Ирэна, нельзя ж его так подвести, девонька. Ты б видела, как он аж расцвел весь, когда я его прям возле церкви пригласила. Бедный старичок. Попомни мое слово — никто никуда его не приглашает.

— Так ему хотелось прийти, а?

— Хотелось? Да он у меня расспрашивать кинулся, одевать ему кустюм или как?

— И чего ж ты сказала ему, лапуся?

— Ну, я и сказала: «А надевайте, чего хотите, мистер».

— Вот это мило. — Миссис Райлли опустила глаза на свое зеленое тафтяное платье для коктейлей. — А Игнациус еще у меня спрашивает, чего это я в парадное платье к новене вырядилась. Сидит щас у себя в комнате, глупости какие-то пишет. Я грю: «А сейчас ты чего это пишешь все, мальчик?» — а он грит: «Я пишу, каково сосыски торговать.» Вот ужыс-то какой, а? Ну кто такой рассказ читать-то станет? Знаешь, скока он принес сёдни из своей сосысочной? Четыре доллара. И как я только буду этому человеку платить?

— Ты гля. Анджело нам славный хайбол принес.

Миссис Райлли приняла вазочку для желе из рук Анджело и двумя глотками сразу отполовинила коктейль.

— Ты откуда такую славненькую штукенцию взяла, дорогуша?

— Ты это про что? — спросила Санта.

— Да про фоногрыф твой, вон посередь пола стоит.

— Это племяшки моей. Ненаглядненькая моя. Только-только школу Святого Одо закончила, а уже хорошо продавщицей устроилась.

— Вот вишь? — возбужденно воскликнула миссис Райлли. — Спорим, ей лучше выходит, чем Игнациусу.

— Боже ж ты мой, Анджело, — сказала Санта. — Хватит уже кашлять. Ложись полежи в задней комнате, отдохни, пока старичок не пришел.

— Бедненький Анджело, — вздохнула миссис Райлли, когда патрульный вышел из гостиной. — Вот уж славный мальчонка. Вы с ним у меня такие хорошие друзья. И подумать тока — мы все встренулись, когда он хотел арессовать Игнациуса.

— Интересно, почему старичок никак не идет.

— Мож, он и не придет, Санта. — Мисси Райлли допила. — Я себе еще сделаю, если ты не против, лапа. У меня промблемы.

— Давай, голуба. Я твой польт на кухню отнесу, да посмотрю, как там Анджело. Хоть два человека пока у меня на вечеринке щасливые. Только б старичок не упал нигде по дороге, да ногу себе не сломал.

Когда Санта вышла, миссис Райлли наполнила свою вазочку коньяком и на палец долила «Севен-Апа». Взяла ложку, попробовала картофельный салат и, промакнув начисто ложку губами, вернула ее на бумажную салфетку. Семейка на другой половине сдвоенного дома Санты, судя по звукам, подняла народное восстание. Отхлебывая из вазочки, мисси Райлли приложила ухо к стене и попробовала отфильтровать чуточку смысла из громких воплей.

— Анджело там от кашля принимает, — сказала Санта, входя в гостиную.

— Ох, и крепкие у тебя стены в этом доме, малыша, — сказала миссис Райлли, не в состоянии уловить суть спора по другую сторону стены. — Жили б мы тут с Игнациусом — мисс Энни не на что б было кляузничать.

— Ну где же старичок-то этот? — осведомилась Санта у ставней, выходивших на парадное крыльцо.

— Мож, он и не придет вовсе.

— Мож, он забыл.

— Вот так обычно и бывает со стариками этими, милочка.

— Ну, не такой уж он и старый, Ирэна.

— А скока ему?

— Где-то под семьсят, наверно.

— Ну да, это не старый. Моя бедненькая танта [Искаж. фр. tante — тетушка.] Маргерит, я тебе про нее рассказывала, ну еще как на нее пацанва напала, чтоб пейсят центов из ридикюля забрать, — так ей уже к восьмисяти. — Миссис Райлли допила. — Может, он на какую хорошую кинокартину пошел поглядеть или еще чего. Санта, ты не против, если я себе еще стаканчик налью?

— Ирэна! Ты должна еще на танцы сёдни выйти, деушка. Я этого старичка милого ни с какой пьянчужкой знакомить не собираюсь.

— Я — малюпусенький. У меня севодня невры расходились.

Миссис Райлли плюхнула себе добрую порцию виски и снова уселась — прямо на мешок картофельных чипсов.

— Ох Боже-Сусе, что я опять натворила?

— Чипсы размолола, что ж еще? — немного сердито ответила Санта.

— Ай, да там только крошечки теперь остались, — сказала миссис Райлли, извлекая из-под кормы мешок и изучая расплющенный целлофан. — Послушай, Санта, а скока время? Игнациус грит, сёдни точно на него ломщики нападут, так чтоб я рано пришла.

— Ой, да выкинь из головы, Ирэна. Ты ж тока что пришла.

— Сказать тебе правду, Санта, так я, наверно, и вовсе не хочу со старичком этим знакомиться.

— Ну, уже все равно менять поздно.

— Ага, а что мы с этим старичком делать-то будем? — предчувствуя недоброе, осведомилась миссис Райлли.

— Ай, отдыхай себе, Ирэна. Ты меня неврируешь. Уж лучше б я тебя и не звала. — Санта на мгновение отняла вазочку от губ миссис Райлли. — Теперь послушай меня. У тебя ж гадкий артюрит был? А в кегли поиграла — прошло. Прошло же ж? Ты дома сидела с этим самашетшим мальчишкой кажный вечер, пока Санта не пришла. Сидела же ж? А теперь послушай Санту, ненаглядная моя. Ты ж не хочешь доживать век свой совсем одна, с этим Игнациусом на руках. А старичок, похоже, при деньжатах. И одет чистенько. И тебя откуда-то знает. И ты ему нрависся. — Санта посмотрела миссис Райлли прямо в глаза. — Этот старичок может за тебя долг уплатить.

— Да-а? — Раньше миссис Райлли об этом как-то не подумала. Старичок внезапно показался ей чуточку привлекательнее. — И чистенький?

— Конешно, чистенький, — рассердилась Санта. — Ты думаешь, я подруженьку свою с побродяжником знакомить стану?

Кто— то легонько постучал в ставни парадной двери.

— Ой, это точно уж он, — нетерпеливо выпалила Санта.

— Скажи ж ему, что мне уйти нужно было, голуба.

— Уйти? Куда тебе уйти надо, Ирэна? Он же ж уже под самой дверью стоит.

— Вот как, а?

— Дай-ка я пойду погляжу.

Санта открыла дверь и распахнула ставни.

— Эй, мистер Робишо, — окликнула она кого-то в ночи — миссис Райлли не видела, кого. — А мы вас ждем-ждем. Моя подруга тут, мисс Райлли, уже прямо и не знает, куда вы запропастились. Заходите уже, не стойте на холоде.

— Ага, мисс Батталья, вы уж простите, что припоздал малость — внучков надо было по кварталу поводить. Они лотурею с четками для сестер продают.

— Я знаю, — подтвердила Санта. — Я на днях сама у ребятенка билетик купила. Да такие четки красивые. А дама одна знакомая вообще в прошлом году подвесной мотор выйграла по лотурее у сестер.

Мисси Райлли вся аж замерла на диване, не отрывая взгляда от коктейля, точно обнаружила, что в нем плавает таракан.

— Ирэна! — вскричала Санта. — Чего ж ты делаешь, девонька? Скажи мистеру Робишо «здрасьте».

Миссис Райлли подняла голову и узнала старика, которого патрульный Манкузо арестовал перед Д.Г.Холмсом.

— Приятно познакомиться, — сказала она коктейлю.

— Может, мисс Райлли и запамятовала, — сообщил мистер Робишо лучившейся радостью Санте, — но мы уже виделись.

— Подумать только — да вы старые друзья. — Санта была в восторге. — Нет, ну как мир-то тесен.

— Ай-й-йя-яй-й, — выдавила миссис Райлли, и голос ее перехватило от страданий. — Э-э-ла-ла.

— А помните же ж, — суказал ей мистер Робишо, — это в центре было, возле Холмса. — Этот полицейский хотел вашего мальчонку заграбастать, а вместо него меня арессовал.

Санта выпучила от удивления глаза.

— Ох, да, — промолвила миссис Райлли. — Кажется, теперь помню. Немножко.

— Так вы ж там не при чем, мисс Райлли. Это все полиция. Сплошные комунясы.

— Только не так громко, — предостерегла миссис Райлли. — В этом доме такие стены тонкие. — Она подвинула локоть и сшибла свою опустевшую вазочку с подлокотника дивана. — Ох, Хоссподи. Санта, может, сходишь скажешь Анджело, пусть идет уже. А я себе и такси поймаю. Скажи, через черный ход можно выйти. Так ему легче будет. Понимаешь?

— Я понимаю, голубушка. — Санта повернулась к мистеру Робишо. — Послушайте, когда вы нас с подругой возле кегельбани видели, вы с нами никакого мущину не заметили, а?

— Вы, дамы, совсем одни были.

— А это не в тот вечер было, когда А. под арест попал? — прошептала Санте миссис Райлли.

— Ой, да, Ирэна. Ты ж за мной на этой своей машине заехала. Помнишь, еще бампер перед кегельбаней совсем оторвался?

— Помню. У меня он на заднем сиденье валяется. Я ж это из-за Игнациуса всю машину разбила, он меня сзаду сидел и так неврировал.

— Ай, нет, — изрек мистер Робишо. — Вот чего я терпеть не могу — неудачливого бедолагу или скучную компанию.

— Ежли мне кто-то грязью ляпнет, — продолжала Санта, — я другую щеку попробую подставить. Понимаете, о чем я? Вот это по-христьянски. Пральна же ж, Ирэна?

— Пральна, дорогуша, — нехотя согласилась миссис Райлли. — Санта, лапуся, не найдется у тебя славненького аспырина?

— Ирэна! — рассердилась Санта. — А знаете, мистер Робишо, что б вы сказали, если б увидели того полицая, который вас заграбастал?

— Надеюсь, я его никогда не увижу, — с чувством произнес мистер Робишо. — Он грязный комуняс. Такие и хотят полицейское государство у нас завести.

— Нет, ну предположим? Вы бы разве не простили его и не забыли бы?

— Санта, — перебила ее миссис Райлли, — я, наверное, сбегаю в кухню и поищу себе славненького аспырина.

— Позор-то какой, — продолжал рассказывать Санте мистер Робишо. — Вся моя семья про это услыхала. Полиция моей дочери позвонила.

— Ай, да это пустяки, — ответила Санта. — Всякого когда-нибудь в жизни загребают. Вы ее вот видите? — Санта взяла фотографию, лежавшую лицом вниз на каминной доске, и показала двум своим гостям. — Бедненькая моя мамуля. Полиция забирала ее на Рынке Лотеншлягер четыре раза за нарушание опчественного спокойствия. — Санта прервалась для того, чтобы одарить снимок влажным поцелуем. — Думаете, она расстроилась? Вот еще.

— Так это твоя мамочка? — заинтересовалась миссис Райлли. — Тяжко же ей пришлось, а? Матерям вообще тяжкая дорожка выпадает, вы уж мне поверьте.

— Так я ж и говорю, — продолжала Санта. — Я б ни за что не переживала, если б меня арестывали. У полисменов работа чижолая. И ошибаются иногда. Они же ж люди, в конце концов.

— Я всегда была порядочной гражданкой, — сказала миссис Райлли. — Схожу сполосну бокал в раковине.

— Ох, да сядь ты, Ирэна. Дай мне поговорить с мистером Робишо.

Миссис Райлли подошла к старому шкафчику радио и нацедила себе «Старых Времен».

— Я этого патрульного Манкузо никогда не забуду, — говорил между тем мистер Робишо.

— Манкузо? — с большим удивлением осведомилась Санта. — У меня много родни с тем же самым именем. На самом деле, один из них и в силах служит. На самом деле, он как раз тут сейчас.

— Мне кажется, я слышу, как меня Игнациус зовет. Я, наверное, пойду уже.

— Зовет тебя? — спросила Санта. — Что ты хочешь сказать, Ирэна? Игнациус отсуда шесть миль как из города ехать. Смотри, мы мистеру Робишо даже выпить еще не налили. Сделай-ка ему кок е ль, девонька, пока я схожу Анджело приведу. — Миссис Райлли яростно изучала содержимое своего бокала, в надежде отыскать там таракана или хотя бы муху. — Давайте мне свой польт, мистер Робишо. Вас как друзья называют?

— Клод.

— Клод, а я — Санта. А вот тут у нас Ирэна. Ирэна, скажи «здрасьте».

— Здрасьте, — автоматически повторила миссис Райлли.

— Вы тут пока подруж и тесь, пока я хожу, — напутствовала их Санта, исчезая в другую комнату.

— Как поживает этот ваш прекрасный большой мальчик? — спросил мистер Робишо, чтобы покончить с наступившим молчанием.

— Кто?

— Сынок ваш.

— Ах, он. Он ничего. — Мысли миссис Райлли снова перенеслись на Константинопольскую улицу, где оставленный ею Игнациус писал у себя в комнате и что-то бормотал о Мирне Минкофф. Миссис Райлли слышала из-за двери, как он говорил: «Ее следует сечь розгами, пока не упадет».

Последовало долгое молчание, нарушаемое лишь неистовым прихлебыванием миссис Райлли от края вазочки.

— Хотите хорошеньких картофельных чипсов? — наконец, спросила она, осознав, что от тишины ей еще более не по себе.

— Да, я б, наверно, не отказался.

— Они в мешке прям рядом с вами. — Миссис Райлли смотрела, как мистер Робишо открывает целлофановый пакет. И лицо его, и серый габардиновый костюм казались аккуратными и только что выглаженными. — Может, Санте помочь надо. Может, она там пошла и упала.

— Да она ж из комнаты вышла минуту назад. Сейчас вернется.

— Эти полы — такие опасные, — заметила миссис Райлли, пристально изучая блестящий линолеум. — Можно поскользнуться и череп себе напополам раскроить.

— В жизни вообще надо осторожнее.

— Ай, и не говорите. Я-то всегда осторожная.

— Я тоже. Осторожность себя окупает.

— Еще как окупает. Вот и Игнациус мне как-то на днях сказал, — солгала миссис Райлли. — Грит мне: «Мамуля, осторожность как пить дать себя окупает, правда?» А я ему грю: «Правильно, сынок. Осторожнее давай.»

— Вот это хороший совет.

— Я всегда Игнациусу советую. Понимаете? Всегда ему помочь стараюсь.

— Я голову готов дать — вы хорошая мама. Я ж вас частенько с вашим мальчиком в городе видал — и всегда думаю, какой же прекрасный большой мальчик. Как бы из прочих выделяется, понимаете?

— Я с ним стараюсь. Всегда ему грю: «Будь осторожнее, сынок. Смотри не поскользнись, череп себе напополам не раскрои, руку не сломай.» — Миссис Райлли немного пососала кубики ледышек. — Игнациус осторожности еще у самой груди моей научился. И всегда был мне за это благодарный.

— Это хорошее воспитание, вы уж мне поверьте.

— Твержу ему постоянно, грю: «Игнациус, осторожнее улицу переходи, сынок».

— С этим уличным движением осмотрительнее надо, Ирэна. Вы не возражаете, если я вас по имени называть стану, а?

— На здоровье.

— Ирэна — красивое имя.

— Вы так считаете? Игнациус грит. Ему не нравится. — Миссис Райлли перекрестилась и допила. — Ох, тяжкая у меня дорожка, мистер Робишо. Вам-то об этом и можно сказать.

— Зовите меня Клодом.

— Боженька мне свидетель, ужасный крест мне нести надобно. Хотите, налью вам?

— Ага, спасибо. Хотя не слишком крепкого. Я человек непьющий.

— Ох, Боже-Сусе. — Миссис Райлли шмыгнула носом, наполняя две вазочки виски до краев. — Как подумаю, сколько мне достается. Иногда так просто хоть сядь и поплачь хорошенько.

И с этими словами миссис Райлли громко и неудержимо разрыдалась.

— Ай, не плачьте же ж, — взмолился мистер Робишо, совершенно сбитый с толку трагическим поворотом, который вечер стал совершенно очевидно принимать.

— Я должна что-то сделать. Хоть властям позвонить, чтоб пришли и забрали этого мальчишку, — всхлипывала миссис Райлли. Потом притихла — только чтобы набрать полный рот «Старых Времен». — Может, они его хоть в тюремное заключение посадят или еще куда.

— А ему ж разве не тридцать?

— Сердце разрывается.

— Разве он не пишет чего-то?

— Глупости всякие, которые никому никогда и читать не захочется. А теперь они с этой Мирной оскорбляния друг дружке пишут. Игнациус мне говорит, он эту девчонку еще проучит. Вот ведь ужыс же какой? Бедненькая Мирна.

Мистер Робишо, не в состоянии придумать, что ему на это ответить, спросил:

— А чего б вам священника не позвать, чтобы с мальчиком поговорил?

— Свящ-щенника? — еще пуще залилась миссис Райлли. — Никакого священника Игнациус и слушать-то не станет. Он и нашего приходского-то иретиком дразнит. Они так поругались, так поругались, когда у Игнациуса пёсик умер. — Мистер Робишо не смог подыскать никакого комментария и к этому загадочному высказыванию. — Кошмар же ж был. Я уж думала, меня из Церквы вышвырнут. Прям и не знаю, откуда этот мальчишка идей своих понахватался. Хорошо хоть его бедный папочка покойник. Сердце у папочки бы просто не выдержало от этой его тележки сосысок.

— От какой тележки сосисок?

— Да он же по всем улицам сейчас тележку сосысок толкает.

— О. Значит, он теперь работу себе нашел.

— Работу? — Миссис Райлли всхлипнула. — У меня все соседи уже об нем говорят. Дамочка по соседству мульон раз уж спрашивала. Вся Константинопольская улица об нем судачит. Как подумаю, скока денег я этому мальчику на образование угробила. Знаете, я-то думала, детки должны тебе старость утешать. А какое утешение от Игнациуса?

— Может, ваш мальчик слишком долго в школу ходил, — предположил мистер Робишо. — В этих коллежах столько комунясов.

— От как? — заинтересовалась миссис Райлли, промакивая глаза подолом зеленого тафтяного платья и не подозревая, что являет взору мистера Робишо широкие затяжки на коленях чулок. — Может и вправду вот что с ним такое. Игнациус совсем как комуняс мамулю третирует.

— А вы спросите своего мальчика как-нибудь, что он про демократию думает.

— И спрошу, не сумлевайтесь, — радостно закивала миссис Райлли. Игнациус как раз такой тип, чтобы оказаться коммунистом. И даже немножко похож на какого-нибудь. — Может, я его припугну хорошенько.

— Мальчик этот ваш не должен вас огорчать. У вас же ж очень прекрасный характер. Я такое в даме сильно уважаю. Когда я вас возле кегельбана с мисс Баттальей узнал, так сразу себе и сказал: «Надеюсь, я с нею когда-нибудь познакомлюсь».

— Так и сказали?

— Меня ваша прямота прям восхитила — как вы за мальчика свово заступились перед этим грязным фараоном, а особо — если у вас с ним дома нелады. Тут мужество надобно.

— Я уж жалела, что не дала Анджело его забрать. Ничего б больше тогда б и не было. Игнациуса бы накрепко в каталажку заперли.

— А Анджело — это кто?

— Ну вот! И надо было мне варежку разевать. А что я сказала, Клод?

— Что-то про какого-то Анджело.

— Боже-Сусе, дайте-ка я схожу посмотрю, как там Санта. Беньдяшка. Может, о плиту обожглась. Санта постоянно себе обжигается. Неосторожно она с огнем, знаете ли.

— Если б обожглась, так закричала бы.

— Санта уж не закричит. У ней много мужества, вот же ж девочка. Из нее и слова не вытянешь. Крепкая порода итальянская.

— Господи Иисусе Всемогущий! — взвыл вдруг мистер Робишо, вскакивая на ноги. — Это ж он!

— Что такое? — панически вскрикнула миссис Райлли, а оглядевшись, увидела, что в дверях гостиной стоят Санта и Анджело. — Вот вишь, Санта. Я так и знала же ж. Хосподи, невры у меня и так расходились. Надо было дома сидеть.

— Не будь ты грязным фараоном, я б тебе прямо по носу съездил, — орал Анджело мистер Робишо.

— Ай, не берите в голову, Клод, — спокойно сказала Санта. — Анджело тут плохого не хотел.

— Да он меня погубил, комуняс этот.

Патрульный Манкузо свирепо закашлялся — выглядел он подавленным. Он не очень ясно понимал, что ужасного может с ним приключиться дальше.

— Ох, Боже-Сусе, я лучше пойду, — в отчаяньи произнесла миссис Райлли. — Только драки мне тут и не хватало. Мы ж во все газеты попадем. Вот Игнациус тогда уж довольный будет.

— Вы зачем меня сюда приволокли? — неистово спросил мистер Робишо у Санты. — Что это такое?

— Санта, лапуся, ты мне славненькое такси не вызовешь?

— Ай, заткнись, Ирэна, — ответила Санта. — Теперь послушайте суда, Клод, Анджело говорит, что извиняется за то, что вас привлек.

— Это ничего не значит. Поздно уже извиняться. Меня перед внучками опозорили.

— Да не злитесь вы на Анджело, — взмолилась миссис Райлли. — Это все Игнациус виноват. Плоть и кровь моя, но что есть, то есть — когда на улицу выходит, смешно выглядит. Анджело надо было его в каталажку запереть.

— И поделом, — добавила Санта. — Вы послушайте, Клод, послушайте, что вам Ирэна говорит. Да смотрите на фоногрыф моей племяшки бедненькой не наступите.

— Если б Игнациус повежливей с Анджело был, ничо б и не случилось, — объяснила миссис Райлли публике. — Поглядите тока, как бедный Анджело простыл. Тяжкая у него дорожка, Клод.

— Ты скажи, скажи ему, девонька, — понукала ее Санта. — Анжело насмор себе заработал тока потому, что вас привлек. Клод. — Санта слегка обвиняюще погрозила мистеру Робишо узловатым пальцем. — И теперь вот в тувалете застрял запертый. А дальше его и вообще выпнуть из сил могут.

Патрульный Манкузо печально закашлялся.

— Ну, может, я чутка погорячился, — уступил мистер Робишо.

— Бде де сдедобадо баз пдибдегать, — выдохнул Анджело. — Я дербдиджал.

— Это я во всем виновата, — сказала миссис Райлли, — потому что хотела Игнациуса выгородить. Надо было дать тебе его запереть, Анджело. — Миссис Райлли повернула белое напудренное лицо к мистеру Робишо. — Мистер Робишо, вы мово Игнациуса еще не знаете. Куда б ни пришел — от него везде неприятность.

— Кому-то пора уже этому Игнациусу по мордасам надавать, — рьяно высказалась Санта.

— Кому-то пора уже ему по зубам съездить, — подтвердила миссис Райлли.

— Кому-то давно пора этого Игнациуса отмутузить хорошенько, — сказала Санта. — А теперь давайте, все помиримся.

— Ладно, — согласился мистер Робишо. Он взял Анджело за иссиня-белую руку и вяло ее потряс.

— Ну как же ж это мило, — восхитилась миссис Райлли. — Пошли сядем на диван, Клод, а Санта пускай поиграет на этой штукенции своей ненаглядной племяшки.

Пока Санта ставила на фонограф пластинку Фэтса Домино, заметно сбитый с толку Анджело, хлюпая носом, уселся на кухонную табуретку напротив миссис Райлли и мистера Робишо.

— Ай как славно, — завопила миссис Райлли, перекрикивая оглушительные бас и пианино. — Санта, голубушка, ты это не хочешь потише прикрутить?

Раскаты ритма слегка сократились в громкости.

— Ладно, — закричала Санта своим гостям. — А теперь все тут подружитесь, пока я за тарелками схожу для моего картошного салатца. Эй, ну же ж давайте, Ирэна с Клодом. Порастрясите косточки, детишечки.

Два крохотных угольно-черных глаза злобно зыркали на нее с каминной полки, когда она весело топотала прочь из комнаты. Трое гостей, утопшие в громыхающем бите фонографа, молча созерцали розоватые стены и цветочные узоры линолеума. Затем миссис Райлли неожиданно завопила двум джентльменам:

— А знаете что? Когда я уходила, Игнациус пустил воду в ванную, и я уверена — забыл ее выключить. — А когда никто ей не ответил, добавила: — Ох, и тяжкая же дорожка у матерей.