Со спора о Наварре началось Столетняя война, битвой за нее же и закончилась. Добрых триста лет английские короли владели изрядным куском французской земли, и все то время бравые гасконцы искренне полагали себя подданными британской короны. И когда победоносная армия Орлеанского Бастарда освободила их наконец от "английского ига", обитатели спорной провинции не на шутку призадумались.

Казалось бы, не один ли им черт, кто там из Валуа восседает на троне, Карл VII, или его племянник Генрих? Ан нет, не один! Англичане, стараясь удержать в подчинении спорную провинцию, ни про какие денежные поборы и не заикались. Наоборот, это британцы то и дело осыпали гасконскую знать золотом. Французы же, установив законную власть, первым делом вспомнили о налогах.

Приунывшие было гасконцы быстро смекнули, что надо делать, и к государю Британии отправилась представительная делегация. Генрих VI благосклонно выслушал нижайшую просьбу незамедлительно вернуть Наварру под свою пресветлую руку, и вот так в 1453 году в Бордо, столице Гаскони высадился шеститысячный английский десант. Всяк знает, едва представится возможность прихватить кусок чужой земли — британцев не надо долго звать.

Завидев на горизонте английские вымпела французы тут же разбежались. Перепуганные галлы отступали так споро, что в спешке побросали пушки и обозы. Не удивительно, ведь армией вторжения командовал лучший британский полководец сэр Джон Толбот, граф Шрусбери.

На галлов прославленный воин наводил панический ужас, и француженки пугали им детей: "Не будешь слушаться, злой Толбот заберет тебя, зажарит на вертеле и съест"! Ежились галлы не зря, во всей французской армии не было ни одного полководца, какой мог хотя бы сравниться с "английским Ахиллом".

Французский король кинул в Гасконь все, что смог наскрести — десять тысяч воинов. Настоящих бойцов среди них была дай бог четверть, остальные — безусые юнцы и поседевшие ветераны. Зато командование сюзерен поручил своему любимцу — некоему Жану Бюро, простолюдину. Что ж, в выборе государь не ошибся.

Жан Бюро не верил в доблесть рыцарской конницы, да с бору по сосенке собранной пехоты, а потому сделал ставку на артиллерию. Двести пятьдесят орудий везло с собой войско! И были то не замшелые памятники старины, к коим зажженный фитиль поднести боязно, а новехонькие орудия, все до единого отлитые братьями Бюро! Немыслимое количество, просто невероятное для далекого пятнадцатого века, когда самые крупные города имели два-три, много — четыре десятка пушек.

Не дожидаясь, пока осмелевшие французы подступят к Бордо, неукротимый лорд Толбот напал на них первым. Глухой безлунной ночью "английский Ахилл" сумел провести войско через дотоле непроходимый лес, и ранним утром объявился у городка Кастийон, именно там, где накануне встали лагерем галлы.

Сходу британцы разогнали часть французов, мирно дрыхнувших в монастыре Сен-Лоран. Ну а затем, не обращая внимания ни на частокол, ни на глубокий ров, атаковали основные силы. И пусть их было вдвое меньше, натиск англичан едва не увенчался успехом. Казалось, что еще немного, и галлов сметут, как гнилую солому, и лягушатники побегут, дружно сверкая пятками.

Британцы были сильны… но и противником их командовал не какой-нибудь герцог или граф с родословной, что тянется от самого Карла Великого. Галлов вел в бой главный орудийный мастер Франции, и потому в самый напряженный момент в дело вступила "царица полей", артиллерия! Мигом поднялся страшный грохот, поле битвы заволокло клубами пыли и пороховым дымом.

За десятки миль от места сражения крестьяне недоуменно всматривались в ясное небо, ища черные, подернутые сполохами молний тучи, и дивясь необычайной силы грому.

Пушек у французов было так много, что в последней битве Столетней войны они стояли буквально колесо к колесу. И ни один выстрел не пропал даром, ведь били они прямой наводкой, в упор. Орудия палили непрерывно, оглохшие пушкари объяснялись жестами, и каждое выпущенное ими ядро попадало в атакующих британцев, оставляя за собой изломанные, разорванные на куски тела.

Англичане наступали плотным фронтом, и отдельным пушкарям удавалось одним выстрелом снести до десятка британцев! Прошло совсем немного времени, и атакующие дрогнули.

Еще не поздно было отвести войско назад, дождаться подхода подкреплений, и повторить бой в иных, более выгодных условиях, но увы… Для принятия решения "английскому Ахиллу" не хватило каких-то минут. В самый напряженный момент битвы, когда все повисло на волоске, во фланг атакующим ударил французский резерв — отборная тысяча тяжелых латников!

Британцев охватила паника, и они бросились наутек. Галлы (редчайший случай!) в тот раз совсем не брали пленных, предпочитая безжалостно истреблять бегущих, к полудню поле боя было сплошь усеяно телами англичан.

Британцы полегли все до единого, погиб и сэр Джон Толбот, главнокомандующий. Устрашенные небывалой жестокостью, с какой был уничтожен английский десант, гасконцы наконец-то покорились власти французского короля, оставив помыслы об измене. И вот это был настоящий конец! Все, что осталось в загребущих руках островитян — это город-порт Кале, да и тот впоследствии перешел под власть французской короны. На долгие шестьдесят лет между двумя странами установился долгожданный мир.

Наступала новая, небывалая жизнь. Окончание войны означало конец повсеместно бесчинствующим бандам мародеров, прекращение бесконечных поборов и сокращение налогов, развитие торговли и ремесел.

Праздник в городах и деревнях не стихал месяцами, королевский же двор отмечал победу целый год. Балы, карнавалы, охоты и торжественные приемы следовали один за другим, без малейшей передышки. Не отставали и вояки. Знатные рыцари и простые латники, лучники и артиллеристы, моряки и арбалетчики отмечали победу со свойственным всем военным размахом.

Но был кое-кто еще. Те, кто несмотря на внешнюю неприметность своих усилий сделали для победы никак не менее всех прочих. В летописях не встретишь их имен, ведь современники презирали и стыдились разведчиков, насмешливо именуя тех "рыцарями плаща и кинжала".

Вызывала негодование подлая шпионская привычка бить в спину, не обставляя вызов на бой пронзительными звуками сверкающих горнов. А еще те без зазрения совести пользовались ядами и стилетами, подкупали чиновников и соблазняли фавориток. Им не подавали руки, и в приличном обществе их как бы не замечали.

Часто опасный труд разведчиков пропадал втуне, но иногда, совсем редко, им все же улыбалась фортуна. И вот тогда в осажденных крепостях взрывались "от случайной искры" пороховые погреба. Необъяснимым образом тонули новехонькие, с иголочки, военные корабли, а накрепко запертые ворота вражьих городов приглашающе распахивались как бы сами по себе, от ветра.

То были люди, вершившие историю. Да-да, именно они, а вовсе не напыщенные фигуры в коронах и горностаевых мантиях. И, да: они любили золото и женщин, но нам ли, развалясь на мягком диване, тыкать в героев грязным пальцем? Превыше мирских благ они любили Родину, и потому заслуживают доброй памяти. Об одном из них наша книга.