1428 год, город Орлеан: первая кровь.

За ночь тучи разошлись, так и не пролившись обещанным ливнем. Проснувшееся солнце озарило верхушки поросших колючим кустарником холмов, плавно скользнуло по обрывистым склонам, теплый ветер сдул холодный зябкий туман. Радостно щебетали птицы где-то над головой, а я продолжал гнать последнего оставшегося в живых сатаниста. Тот так бойко перебирал ногами, что я лишь диву давался. Вот бы мне призадуматься, а куда это мы так летим? Но разве есть в нашей суматошной жизни время остановиться, оглянуться повнимательнее, хорошенько поразмыслить? Вечно куда-то опаздываем, за кем-то мчимся…

Оставив хнычущего ребенка в безопасном месте, я строго наказал ему ждать, пока совсем не рассветет, а уж потом идти в просыпающуюся вдалеке деревню. Беглеца я настиг уже на рассвете. Лучше бы я его не ловил! Мало того что вконец разболелась левая нога, которую зацепил дубинкой «оборотень в рясе», к тому же я за какое-то мгновение из охотника превратился в дичь.

Как оказалось, сразу за холмами беглеца поджидал целый отряд конных воинов, а потому вот уже полчаса я бодро бежал по сильно пересеченной местности в обратном направлении. Благо кони могли идти только шагом, осторожно ставя копыта среди нагромождения камней и булыжников, иначе бы мне ни за что не уйти. Двух всадников, не пожалевших лошадиных ног, я достойно встретил метким пистолетным огнем в упор.

К сожалению, перезарядить пистолеты не вышло: во время погони я крайне неудачно упал боком на острый край валуна, вдребезги расколотив деревянную флягу с порохом. С другой стороны, начни я отстреливаться напропалую, загонщики могли бы передумать брать меня живьем. У луков и арбалетов убойная сила ничуть не меньше, зато дальность стрельбы намного лучше.

Сразу за первой линией Проклятых холмов я резко свернул вправо, кинувшись бежать изо всех сил. Я застал загонщиков врасплох: пока они сообразили пустить коней в галоп, я стрелой промчался через открытое место, вновь углубился меж поросших колючим кустарником холмов. Великая вещь – хорошее знание местности. На пути начали попадаться отдельные деревца, сначала по одному, затем группками. Вот они вытянулись и поздоровели, наконец пошел самый настоящий лес.

Через пару часов напряженной игры в кошки-мышки сквозь сочную листву деревьев блеснула серая лента воды. Под ногами глухо зачавкало, вмиг отпрянувшие деревья сменились хмурыми высоченными камышами. Собрав остаток сил, я кинулся вперед. Мне надо выиграть полминуты, хоть на мгновение пропасть с глаз преследователей.

Что ж, вовремя я успел добраться до загодя присмотренного укрытия. В одном месте мерно плещущая вода изрядно подмыла высокий берег, вырыв незаметную с трех шагов пещеру. Пусть приходится сидеть в воде по самые плечи, в приятной компании пучеглазых рыб, что недоуменно тычут носами в живот и спину, зато никто меня здесь не найдет.

Я просидел около часа, пока растерянно ругающиеся охотники без толку ворошили камыши, все пытались понять: куда я делся прямо из-под носа? Наконец зычные голоса стихли, только что полный суетящихся людей берег опустел, но я не спешил выбираться из воды. Мудрые люди однажды сказали: поспешишь – на тот свет угодишь, я же никуда не торопился.

Убежище сатанистов разгромлено, ядро секты физически уничтожено. Вряд ли поклонники Рогатого рискнут вновь орудовать на засвеченной территории, побоятся. Кроме того, я считаю, что местный сеньор должен знать имя спасшегося, вряд ли шевалье Анже Визани совсем не в курсе происходящего.

Отец Бартимеус без труда сможет выяснить нужные ему детали, благо инквизицию пока никто не отменял. Вдобавок я видел лицо спасшегося, пусть несколько секунд и издали, но опознать всегда сумею. Так что последнему из дьяволопоклонников не уйти, не скрыться. Достанем везде!

Прошел еще час, все так же мирно чирикали птицы, полыхало в синем небе беззаботное солнце, а насекомые жужжали даже яростнее, чем прежде. Наверное, проснулись и вошли в пик формы. Словом, все при деле, один я изображал ихтиандра. Только я собрался перестать валять дурака и вылезти на берег, как раздался треск кустов и приближающийся топот. Несколько человек в серых с черным камзолах особо не раздумывая попрыгали с берега в воду, явно планируя переплыть реку.

Издали доносятся частые резкие щелчки и сухой шелест стрел, какое-то мгновенье, и невесть откуда взявшиеся люди замертво рушатся в текущую воду, двоих подбили как уток, на лету. Тут же берег наполняется всадниками на хрипящих конях, гомоном и довольными похвальбами. Прислушавшись, понимаю, что в сети к охотникам попал пробиравшийся неподалеку отряд англичан. Тех, кому чудом удалось вырваться из яростной сечи, выгнали прямо на засевших в засаде арбалетчиков. Теперь даже последнему оруженосцу ясно, откуда растут уши и кто напал на любимого сеньора.

– Проверить и добить! – рявкает сзади повелительный голос.

С веселыми прибаутками столпившиеся на берегу арбалетчики всаживают в каждую жертву еще по несколько стрел. Затем самого юного посылают вытаскивать трупы, что тот и проделывает с немалыми жалобами и стонами, торопясь побыстрее очутиться на берегу. Арбалетчики собирают стрелы, попутно обшаривают карманы, срывают кольца и цепи. Я ежусь, теплая, как молоко, вода отчего-то кажется ледяной. Выходит, охотники сидели в засаде где-то рядом. Интересно, кто эти бедолаги, что попались в ловушку вместо меня?

Один из мертвецов, отнесенный вялым течением совсем близко к убежищу, вдруг дергается, приподнимая голову, мутные от боли глаза невидяще глядят на меня. Я стискиваю кулаки, в ушах до сих пор стоит сочный хруст, с которым арбалетные болты пробивают человеческую плоть, затем решаюсь. Цепко ухватив за ногу, плавно втаскиваю раненого к себе. Медицинские рефлексы угасают медленно, нельзя просто так бросать человека умирать. В полутьме пещеры лицо раненого кажется белым как мел. Он коротко стонет, грязно ругается по-английски.

– Умоляю, тише, – шепчу ему на ухо на том же языке, одновременно зажимаю раненому рот, с опасением прислушиваясь.

– Эй, – с недоумением рычит чей-то голос прямо над головой, – а где моя стрела, я твердо помню, как всадил ее одному из мерзавцев прямо в сердце?

«И вовсе не в сердце, а в левое плечо, мазила!» – молча поправляю я хвастуна.

– Да-да, – подхватывает чей-то ехидный голос, – ты же у нас лучший из стрелков, прямо Аполлон, где же твоя хваленая стрела с красным древком?

Немедленно арбалетчики начинают смеяться, на все лады обсуждая кривые стрелы и неких хвастунов, что могут только языком молоть. Таким не арбалет надо в руки давать, а ручную мельницу, тогда бы толку вышло намного больше.

Взбешенный стрелок, рыча и плюясь от гнева, высказывает наконец мысль, которая еще минуту назад пришла мне в голову.

– Он жив, тот мерзавец, прячется где-то здесь, в камышах! – кричит обиженный арбалетчик. – Ищите его внимательнее, господа.

– Эй, не твоя ли там бултыхается стрела? – любопытствует кто-то из невидимых мне стрелков.

– Нет, уж я ни за что не промахнусь!

Ноющего пажа подзатыльником провожают в воду, его появление вызывает гомерический хохот. Искомая красная стрела насквозь пронзила довольно крупную рыбину, какую я вообще-то берег себе на обед.

– Рыболов! – стонут от смеха стрелки. – Отважный охотник на селедок! Он в китобои готовится, как руку набьет, так сразу и отправится в океан!

Вдоволь повеселившись, довольная собой компания срывается с места, на берегу вновь воцаряется сонное спокойствие. Когда все стихает, я осторожно убираю руку со рта умирающего англичанина.

– Кто это? – слабо шепчет он. На подобный вопрос так сразу и не ответишь. Я выбираю самый простой вариант.

– Друг, – пожимаю я плечами.

– Где мои спутники?

– Убиты.

– А где мы находимся?

Эк он соскучился по беседе, прямо трехлетний ребенок. Уйма вопросов накопилась, пока бежал от охотников.

– Где, где, – бурчу я, – в пещере, вот где.

Раненый с немалой силой хватает меня за плечо. Хватка у него железная, очевидно, еще один рыцарь на мою голову.

– Пообещай, – требовательно сипит он.

– Чего пообещать?

– Что доставишь письмо по назначению, а там получишь золото, много золота!

– Кому я должен доставить письмо? – Мне и в самом деле любопытно. Если умирающий просит так настойчиво, значит, дело важное.

– Господину Батисту Грандену, мэру города Бурбон.

– Согласен, – просто говорю я. – Где письмо-то?

Как я и опасался, на самом интересном месте раненый замолкает. Отмучился, бедолага. Убедившись, что на сей раз в засаде никого не осталось, вытаскиваю тело на берег, скидываю с себя всю одежду, выжимаю и развешиваю на кустах. Пока теплый весенний ветер и жаркое солнце дружно сушат мои пожитки, я тщательно обыскиваю труп. Искомое письмо в плотном двойном конверте бережно зашито в подкладку камзола. С интересом изучаю текст, по мере того как я вникаю в суть, брови ползут все выше и выше.

В письме нет ровным счетом ничего предосудительного! Зачем тогда англичанам везти мэру крупного города, который поддерживает дофина Карла, письмо от некоего господина Фердинанда к какому-то господину Монтескье? Применен ли здесь шифр, или нечто попроще? Помнится, есть такой детский метод – писать молоком между строк. Внешне ничего не заметно, но если подержать написанное над огнем… Я осторожно беру письмо за кончики, долго держу над разожженным пламенем, ничего не выходит.

– Секунду, – говорю я, аккуратно расправляю конверт из-под письма, подношу получившийся бумажный лист к костру.

Делаю это из чистой дотошности, на всякий случай. Если письмо зашифровано, мне самому никогда не справиться с разгадкой. Но пытаться хоть что-то сделать я просто обязан. А потому медленно проявляющиеся желтоватые строчки на внутренней стороне конверта служат мне заслуженным подарком. С интересом я вчитываюсь в послание, глаза округляются, а челюсть медленно отвисает.

– Значит… – медленно шепчу я.

– …вот что они задумали, – задумчиво отзывается наставник, в пятый раз проглядывая тайное послание. – Весьма любопытно.

Он бережно складывает письмо, безо всякого выражения смотрит на меня. Долго смотрит, минут пять. Не понимаю, в чем тут дело, но сижу спокойно. Может, это у наставника медитация такая, смотришь на приятного тебе человека и с усилием заставляешь себя любить окружающих? Ведь обещал же Господь помиловать Содом и Гоморру, если там найдется хоть десяток праведников, так почему не возлюбить все человечество разом, если уж тебе несказанно повезло с учеником?

– Повтори-ка еще раз, с самого начала, – приказывает отец Бартимеус. По мере очередного пересказа он то и дело задает сбивающие вопросы, уточняет каждую деталь.

Наконец понимаю: меня подозревают в том, что я двойной агент, а якобы перехваченная депеша подсунута, чтобы ввести французов в заблуждение. По окончании трехчасового допроса он отправляет меня в комнату, где я в полном одиночестве провожу остаток дня. Едва завидев кровать, я тут же рушусь на нее как подкошенный, еле успев скинуть одежду. Сплю без задних ног, поскольку по пути к аббатству загнал двух лошадей, последняя пала за две мили до ворот, потому я неплохо пробежался.

Наутро меня вызывают к отцу настоятелю господину Гаспару де Ортону. Пока я монотонно пересказываю все, что случилось, в двадцатый раз, аббат угрюмо молчит. Неподвижен и безгласен присутствующий в кабинете секретарь аббата, мой наставник.

– Почему ты счел это письмо столь важным? – холодно интересуется отец настоятель.

– Потому что от мэра Бурбона требуют немедленно закрыть ворота перед дофином Карлом, – отзываюсь я. – А при известии о взятии Орлеана, какое случится не позже чем через два месяца, немедленно поднять английский флаг.

– Ну и что?

– Похоже, англичане намереваются стянуть крупные силы к Орлеану, а затем взять город одним решительным штурмом.

Гаспар де Ортон пару минут смотрит мне прямо в глаза. Взгляд у него тяжелый, словно таран, крушащий городские ворота. Я не опускаю глаз, хоть это и нелегко.

– А ты не думал, что сцена с расстрелом англичан может быть подстроена? – любопытствует господин де Ортон.

– Не похоже, – твердо отвечаю я.

– Чересчур много смертей и случайных совпадений, – тяжело роняет аббат.

Я вежливо киваю. Не принимайте меня за простака, эта мысль первой пришла мне в голову, лишь только я прочел тайные строки на конверте. Могли ли знать англичане, что я прибыл из аббатства Сен-Венсан, а потому подсунуть через меня дезу? Разумеется, да. А теперь спросим иначе: кто я такой, чтобы через меня передавать дезинформацию о начале войны? Да никто и звать никак! Сведения такой важности и секретности обычно циркулируют совсем в иных кругах. Жертвовать преданными людьми, чтобы убедить какого-то послушника-недоучку… нет! План хорош, лишь когда он прост. Так что же получается: моя случайная встреча с умирающим гонцом может спасти Францию?

– У нас остается мало времени, – задумчиво говорит аббат. – Рисковать Орлеаном было бы весьма опрометчиво. Потому я возьму на себя смелость передать рекомендацию сенешалю, моему кузену, чтобы войска заняли Орлеан.

Наконец аудиенция заканчивается. Отец настоятель протягивает руку, я почтительно целую тяжелый перстень.

– Я доволен тобой, Робер, – сообщает он. – И ты, и отец Бартимеус хорошо потрудились. Но пока что тебе придется посидеть в аббатстве.

Я незаметно вздыхаю, почтительно кланяюсь. Честно говоря, иного я и не ждал. В мыслях, конечно, представлял, как меня осыпают цветами, а красивые девушки так и бросаются на шею. Штирлиц возвращается с Той стороны с Планом коварного нападения, ну и так далее. Реальность оказалась намного суровее. Принесший настолько неприятные вести должен быть готов, что его кинут в темницу и, пока все трижды не перепроверят, не выпустят.

Я сижу в приемной, ожидая задержавшегося наставника; из-за плотно закрытых дверей кабинета не доносится ни звука. Стоящие по обе стороны дверей неподвижные фигуры в надвинутых на глаза капюшонах, похоже, вообще не дышат, замерли как статуи. Холодно поблескивают глаза, вот и все признаки того, что это живые люди, а не вытесанные из камня фигуры.

Что ж, раз в кои-то веки выдалась свободная минута, посвятим ее размышлениям. Понятно, что верить человеку, доставившему сведения исключительной важности, можно тогда лишь, когда они подтверждаются из параллельных источников. Подчеркну: независимых друг от друга. Аббата простачком не назовешь. Только сумасшедший сочтет, что можно дорасти до таких высот и продолжать верить людям на слово.

Бушующая на протяжении добрых ста лет война изрядно отточила навыки как разведки, так и контрразведки. Разросшиеся спецслужбы наперебой подсовывают кому только можно откровенную дезинформацию и тщательно отфильтрованную правду. Двойные и тройные агенты трудятся не покладая рук, докладывая французам о задумках бургундцев, англичанам о планах арагонцев, кастильцам о намерениях Рима. И у каждой стороны в той бесконечной игре на первом месте личный интерес, далеко идущие планы.

Что ж, не посадили на цепь в монастырской темнице – уже приятно. С удовольствием побездельничаю, книжки полистаю, заодно узнаю у братьев Бюро, как идут дела с огнестрельными новинками. Словом, скучать некогда.

Скучать мне и не пришлось. Уже через две недели я оказался за крепкими стенами Орлеана, разумеется, не просто так, а по заданию. Для начала я планомерно изучил город до последнего переулка, ведь память человеческая такая коварная вещь, что, как и мышцы, нуждается в постоянной тренировке. А потому уже через несколько дней в руках у меня – недурной план Орлеана вместе с окрестностями.

В городе сосредоточен немалый гарнизон: две тысячи воинов, полторы тысячи шотландских наемников, вдобавок горожане собрали трехтысячное ополчение. Наигравшись в разведчика крепостей, я начинаю прием больных, стосковался я по этой работе. Помогать людям – нешуточное удовольствие, а заодно я узнаю все сплетни, что циркулируют в городе.

Вот уже месяц, как по стране поползли слухи о скором пришествии то ли святой Екатерины, давней покровительницы Франции, то ли библейской пророчицы и отважной воительницы Деборы, что некогда разбила безбожных ханаан и спасла народ иудейский. Те, кто познатнее, склоняются в пользу святой Екатерины, кто попроще – в пользу Деборы, представляя последнюю в виде этакой золотоволосой амазонки громадного роста и изрядной силы. Чтобы и коня богатырского на скаку осадить, и в горящую избу десяток англичан одним грозным видом могла загнать. Предсказанная спасительница якобы явится в образе простой девушки, а потому ее узнают не сразу, а как только сотворит чудо. Для меня очевидно, что подспудный спрос на русских женщин, столь ярко проявившийся у французов в двадцатом веке, на самом деле возник давным-давно.

Из уст в уста передают, что ровно восемьсот лет назад великий маг и провидец Мерлин предсказал, что Францию чуть не сгубит одна порочная женщина, а в самый последний момент спасет невинная девушка. Слухи распространяются так интенсивно, что для меня очевидно: ползут из одного центра.

Если с распутницей, погубившей Францию, все более-менее понятно, это – мать дофина Карла, королева Изабелла Баварская, то со спасительницей совершенно ничего не ясно. Очевидно, появится. Но откуда? А вдруг это Жанна д’Арк? Да нет, вряд ли. Просто всегда бродят какие-то слухи, люди к любому событию приплетают всяческие пророчества. Вот взять, к примеру, Нострадамуса, так на бедолагу уже пять веков подряд ссылается всяк, кому не лень. Что ни случится, так покойный Мишель, оказывается, давно это предсказал.

Попасть в один промежуток времени с живой легендой, что спасла Францию, у меня нет никаких шансов. Сами посудите, где я и где та легенда? Да это все равно что претендовать на личную встречу с Моисеем, Буддой или даже Магометом! Об Иисусе я и не упоминаю. В конце концов, мало ли на свете существует пророчеств о невинных девушках, что спасут страну? Я ненадолго задумываюсь и тут же понимаю, что о других таких спасительницах ни разу не слышал, Дева – случай в истории уникальный. Обычно страну спасает великий герой или там сильномогучий богатырь, а то и целая команда геркулесов, что совершенно естественно. Но чтобы слабая девушка?

Лично мне непонятно, какое отношение британский друид с римскими корнями, кормившийся при дворе маленького королевства Артура, имел ко Франции, что в качестве страны в те седые времена даже в принципе не существовала? Здесь эта мысль никому и в голову не идет! Простаки воспринимают как само собой разумеющееся, что с начала сотворения земли все пророки, пророчицы и святые не имели иной заботы, как только о процветании земли французской.

Возможно, я излишне подозрителен, а настороживший меня слух повертится еще пару недель, затем окончательно стихнет. Как взволновали город, а затем тихо угасли явившиеся поочередно слухи: в понедельник – англичане восвояси убираются на свой остров; в среду – британцы всем островом переселяются во Францию, спасаясь от объявившегося огнедышащего дракона о семи головах, что есть воплощение грехов людских; в четверг – хозяйки веселых заведений, пользуясь возросшим спросом на девиц, взвинтили цены вдвое.

Как ни странно, последний слух потряс простых добропорядочных французов больше всего, горожане на все лады обсуждали предприимчивость и деловую хватку хозяек борделей, кто с осуждением, а кто с восторгом. В кулуарах мэр Орлеана господин Огюст Фурнишон благодушно заметил, что частная инициатива и предпринимательство во французском королевстве охраняются законом, а потому каждый честный налогоплательщик может рассчитывать на поддержку и покровительство городских властей.

Между тем в город начали стекаться тревожные слухи о приближающейся армии англичан. Британцы идут двумя колоннами, безжалостно разоряя города и деревни на своем пути. Захватчики опустошили всю округу, чтобы осажденному Орлеану неоткуда было ждать подмоги. А во главе британцев выступает весьма неприятная личность, это Томас Монтегю, граф Солсбери, кавалер ордена Подвязки. Бывший соратник покойного Генриха Завоевателя, наместник покоренной Нормандии и правая рука регента Франции герцога Бедфорда.

Во Франции граф Солсбери широко известен как «мясник из Мелена». В последние годы отличился в битвах при Боже, Кравене и Вернее, где наголову разгромил численно превосходящие французские войска. По отношению к местному населению предпочитает тактику «выжженной земли». Жесток, решителен, не признает рыцарских правил ведения битв. Любимое развлечение – захватив в бою знатного пленника, сажать его в тесную железную клетку и возить за собой на манер своеобразного зоопарка.

В прошлом году осадил было Монтаржи, но латники «Орлеанского бастарда» графа Дюнуа наголову разбили армию Солсбери. Говорят, во время неожиданной ночной атаки надменный британец сбежал, в чем был, оставив ликующим французам любовницу, войсковую казну и обожаемый «зоопарк». Сбежал аж в Британию, но не угомонился.

В начале этого года вернулся из Англии с новым войском, а кроме того, дополнительно нанял полторы тысячи бургундцев. Яркий представитель «ястребов» среди высшей английской знати. Ненавидит все французское; если город не сдается тут же при его появлении, все мужское население поголовно уничтожается. А вы думали, его просто так прозвали палачом и мясником? Но живодеров у англичан и так в избытке. Что гораздо хуже: граф – опытный полководец.

Орлеан – третий по величине город страны. Подобных ему по всей Европе десятка два, не больше, и укреплен он на совесть. Каменное кольцо толстых стен надежно окружает город, раскинувшийся на северной стороне Луары. Мощные башни подпирают небеса, празднично трепещут на свежем ветру вымпелы и флаги. Семьдесят пушек приглашающе выставили дула со стен самой мощной французской крепости, пять ворот с лязгом захлопнули непрошибаемо-крепкие створки перед врагами.

В ночь на седьмое мая те прокрались по южному берегу Луары, стремительной атакой попытались захватить широкий каменный мост, что перекинут через реку. На том берегу мост защищает мощное земляное укрепление, через один пролет моста на песчаном островке посреди реки воздвигнут маленький каменный форт с двумя высокими башнями, который зовется Турелью. От той крепостицы еще восемнадцать пролетов моста тянутся к Орлеану, ногами-сваями упираясь в дно Луары.

Французы защищались как львы, но после двух дней беспрерывных атак оставили земляную крепость, взорвали башни Турели и, разобрав за собой два пролета моста, отошли в Орлеан. Граф Суффолкский, младший брат «мясника» Солсбери, устроил по случаю победы самый настоящий пир с фейерверками. Вечером десятого мая мы с бессильной ненавистью наблюдали, как, благоразумно устроившись за пределами досягаемости наших пушек, англичане беззаботно празднуют удачное начало осады.

Через пару дней с основным войском прибыл сам «палач». По пути граф Солсбери немного задержался, предаваясь любимым развлечениям английской знати: пыткам, казням и публичным сожжениям. Тут же британцы начали возводить земляные крепости, пытаясь заблокировать все городские ворота.

А еще через три дня Марк Бюро сорвал осаду Орлеана. Правильнее сказать, сорвали ее мы вместе. Забыл упомянуть: я в Жемчужине-на-Луаре присутствую как лицо сопровождающее. Господин аббат отрядил меня приглядывать за неким молодым дарованием, прикрывать ему спину и следить, чтоб не кашлял. Главное – Марк должен вернуться в аббатство Сен-Венсан живым и здоровым.

Молодой бретонец прибыл в Орлеан для практической проверки некоторых идей, какие они с Жаном уже успели воплотить в жизнь. «Архиепископ Турпен» – первое орудие из двенадцатиствольной пушечной батареи, задуманной братьями. Названа серия в честь знаменитых паладинов Карла Великого, пэров Франции и его верных сподвижников. В соответствии с моими подсказками внутренняя часть зарядной камеры сделана в виде конуса. Старый секрет русских мастеров, под чутким руководством графа Шувалова ливших секретные пушки «единорог», сгодится и для французов.

Если зарядную часть делать цилиндрической, как и прочий ствол, часть пороховых газов прорывается мимо ядра, пропадая даром. Если же зарядную часть исполнить в виде конуса, вся энергия уходит на толчок ядра, что теперь летит значительно дальше и, что совсем не лишнее, гораздо точнее. Длинноствольные «единороги» лупили аж на четыре километра, наводя страх и ужас на прусские войска, ведь били пушки из тыла, через голову русских войск!

Первая пушка, как опытный образец, отлита самой маленькой. Малышка удалась на славу, лупит двадцатифунтовыми чугунными ядрами аж на полтора километра! Когда мы уезжали, Жан Бюро планировал отлить две следующие пушки серии, «Роланд Бретонский» и «Ожье Датчанин». Те орудия задуманы калибром побольше, стволом подлиннее, пятидесятифунтовые ядра подойдут для них в самый раз. Жан в нетерпении ждет возвращения младшего брата из Орлеана, волнуется как ребенок, сгрыз все ногти на руках. Мастер лично рвался поучаствовать в осаде, проверить, как покажет себя в бою новое орудие. Разумеется, его не отпустили.

Пока что у братьев возникли затруднения в изготовлении взрывающихся ядер, но скоро только сказка сказывается, я и не ожидал немедленного воплощения всех задумок. Будет день, будет пища. Настанет время, и Франция будет иметь лучшую в мире артиллерию, но чтобы те мечты сбылись, Орлеан должен выдержать осаду.

«Архиепископ Турпен» – семьдесят первое орудие в Орлеане. Среди прочих пушек города самая точная, предмет бессильной ненависти осаждающих. Единственное, что по-настоящему огорчает Марка: среди прочей осадной артиллерии англичане подвезли на редкость мощное и точное орудие, у французов подобных монстров нет. Секретная новинка то и дело гулко ухает с южного берега Луары, с легкостью посылая двухсотфунтовые ядра на невиданные расстояния.

– Робер, – до крови закусывает губу Марк, голос ревниво дрожит, – английская военная наука не стоит на месте! Подобная дальнобойность и скорострельность – невиданное дело!

Я и сам хмурюсь, похоже, у противника появился свой чудо-мастер. Посмотреть бы на пушку вблизи, а еще лучше – подорвать. Щедро засыпать пороху, забить дуло понадежнее и поднести горящий фитиль. Увы, лазутчики сообщили, что это орудие охраняют лучше, чем короля. Сделаешь к военному секрету лишний шаг, проявишь ненужное любопытство, тут же утыкают стрелами, как ежа. Конечно, можно попробовать поднять дух осажденных подобным макаром, но в одиночку мне не справиться.

Взять с собой Марка? У парня светлая голова и золотые руки, но воин он никудышный. Да и не по-хозяйски это, не дай бог, ранят или убьют. Где же набрать надежных компаньонов? Может, обратиться к шотландцам: вот кто забубенные головушки, вообще ничего не боятся. Пять-шесть ловких ребят могут навести изрядного шороху на том берегу… Я лениво раздумываю над планом вредительской вылазки, тем временем внимательно разглядывая кишащий англичанами берег.

– Ну-ка посмотри сам. – Я сую маленькую подзорную трубу в руки Марка. Подобно мне, оружейных дел мастер притаился за зубцом крепостной стены. В наползающих сумерках прекрасно видно, как британские саперы трудолюбивыми муравьями облепили башни Турели. Те прямо на глазах заращивают полученные при отходе французов пробоины, обзаводятся новыми амбразурами, направленными уже в нашу сторону.

– Нехорошо, – назидательно замечаю я. – Если на верхние площадки башен Турели установят пушки, тогда англичане смогут бить по Орлеану прямой наводкой. Башни-то будут повыше городской стены.

Мы некоторое время смотрим друг на друга в упор, одновременно на лица наползает широкая ухмылка.

– О чем ты думаешь? – спрашивает Марк.

– Где бы нам взять десяток крепких молодцов, чтобы до рассвета незаметно установить «Архиепископа» напротив Турели, – отзываюсь я в тон.

«Архиепископ Турпен» установлен наискось от моста через Луару. Два прошедших дня мы развлекались тем, что обстреливали наведенный англичанами паром. Несколько раз Марку удалось попасть по движущейся мишени, что ползла через реку, перевозя воинов. Лучшим выстрелом мы единогласно признали тот, которым кроме людей ухитрились снести в воду переправляемую пушку, та только задорно булькнула. Искать ее на песчаном дне среди заносов – пустое дело!

Краем уха слышал, что великие люди потому и велики, что много успевают. Отказывают себе в жизненных удовольствиях, спят урывками, посвящая все время только работе. В ночь на пятнадцатое мая мы с Марком вообще не спали, только к двум часам ночи закончив перетаскивать нашего малыша. Едва отпустили помогавших нам воинов, как в голову Марку пришла не менее светлая идея: создать напротив Турели пушечную батарею. Но кто бы позволил нам снять со стен осажденного города хоть одно артиллерийское орудие?

Мама недаром называла себя авантюристкой, вы бы удивились, сколько всего может натворить один маленький смышленый библиотекарь! Часть ее генов явно передалась мне, и чего только я не подался в пираты? Прямо среди ночи я поднял командующего обороной Орлеана графа Дюнуа. Пока «Орлеанский бастард» разобрался в том, что происходит, пока выделил личного адъютанта с письменным приказом… в общем, установить еще две пушки мы успели перед самым рассветом.

В восемь утра, когда британские саперы и каменщики давно должны были приступить к работе, в Турели царило странное безмолвие. Лишь унылые крики речных чаек, стаи которых со всех сторон облепили форт, оживляли пейзаж.

– В чем дело? – наконец прорычал сквозь зубы Марк. – Они узнали о нашем плане? Но как это возможно?

– Черт его знает, – отозвался я, – сам ничего не пойму. У них, конечно, имеются шпионы в Орлеане, но… Нет, все равно не ясно. Может быть, у англичан сегодня какой-нибудь праздник?

Незаметно для себя я задремал. Весеннее солнце припекало так ласково, мерно плескала широкая спокойная река, печально гомонили чайки. Ближе к полудню, судя по вставшему над головой солнцу, Марк осторожно пихнул меня в бок. Я вскинулся, бретонец тут же придавил мою голову вниз.

– Не дергайся, – тихим голосом приказал он, – посмотри сам.

Я приложил к глазу подзорную трубу, минут пять рассматривал ожившую Турель, по которой без видимого дела слонялись англичане, так же тихо спросил:

– Что ты сам думаешь?

– Часа два назад в форте появилось десятка полтора лучников, расселись так, что их не видно, но держат под прицелом нашу башню и прилегающие стены. Я приказал всем скрыться с виду, сейчас в башне только мы с тобой. Час назад подошел еще десяток арбалетчиков, а пажи занесли на самый верх левой башни стулья и стол, расстелили ковры по полу. Веди себя очень осторожно, сейчас за нашей башней внимательно наблюдает куча народу.

Я тряхнул головой, сон как рукой сняло, а сердце забило в бубен грудной клетки, нагнетая кровь в мышцы, готовя к бою.

– Нет, – шепнул я неверяще, – не может быть, чтобы Господь сделал нам такой подарок!

– Может! – убежденно отозвался Марк. – Кому же, как не нам? Скоро на левую башню пожалует крупная рыба!

В полном безмолвии прошла еще пара часов, а затем форт Турель до краев наполнился англичанами. Судя по дорогим доспехам, вычурным шлемам с колышущимися поверх перьями экзотических птиц, расшитым золотом и серебром плащам с дворянскими гербами – это рыцари, и не из простых!

– Как ты думаешь, порох отсырел? – враз осипшим голосом полюбопытствовал Марк, по бледному лицу потекли капли пота.

– Не знаю, – так же негромко откликнулся я, – но перезарядить пушки нам уже не дадут.

Все произошло практически мгновенно. Как только на вершине левой башни появились люди в роскошных доспехах и с властными движениями, мы как черти из коробочки выскочили из-за каменных зубцов и кинулись к пушкам с зажженными фитилями в руках. Расстояние в триста метров арбалетный болт проделывает меньше чем за секунду, тяжелая стрела из длинного английского лука летит чуть медленнее. Три арбалетных болта как тараном саданули в тяжелый панцирь. Выронив горящий фитиль, я пушинкой отлетел назад, больно ударившись затылком.

Грохнул пушечный выстрел, окутав площадку густым пороховым дымом и заглушив непрерывный шелест тяжелых стрел, что взбесившимся водопадом пролились сверху. Прикрываясь длинным щитом, я пополз к стонущему от боли Марку. Арбалетный болт насквозь пробил ему плечо, к счастью, раненый бретонец рухнул на месте, оказавшись под защитой одного из каменных зубцов башни. Как я выволок его из-под обстрела – это отдельная песня, а может быть, даже сага, ведь после пушечного выстрела английские стрелки будто взбесились!

В тот день Марк успел выстрелить лишь из «Архиепископа Турпена». По счастливой случайности чугунное ядро ударило в каменную стену захваченного англичанами форта, задев длинный металлический штырь. Тот, выгнувшись от удара, самым концом зацепил голову «мясника» Солсбери, начисто снеся графу половину лица. Лучший английский полководец, проводивший рекогносцировку перед решительным штурмом, скончался через неделю, так и не придя в сознание. Командование принял младший брат графа, лейтенант Уильям де Ла Пол, герцог Суффолкский.

Как человек осторожный и предусмотрительный, лейтенант мигом отвел войска на переформирование. Вновь англичане нерешительно приступили к Орлеану только через полгода, в ноябре, когда из Англии прибыл новый главнокомандующий граф Джон Толбот. Сорокашестилетний воин, опытный и осторожный, за благородство и смелость называемый англичанами Ахиллом, деятельно взялся за осаду, но в то время я был уже в совершенно другом месте.

А Марк Бюро стал самой известной личностью в Орлеане, популярностью затмив даже графа Дюнуа, Орлеанского бастарда. В честь юного героя, «что подобно библейскому Давиду одним движением руки поверг свирепого великана Голиафа», мэр Орлеана господин Огюст Фурнишон дал пышный пир.

Бывалые воины, удивленно покачивая головами, разглядывали «мальчишку» с рукой на перевязи, который ухитрился сразить опытного полководца и отогнать от ворот города целую армию. Почесывая затылки, знатные рыцари смущенно признавали, что в техническом прогрессе, как ни крути, что-то такое есть. Надо бы повнимательнее присмотреться к грохочущим, извергающим вонючий дым и пламя железным трубам, похоже, за ними будущее!