Пока Гридя разглагольствовал, они добрались до посада. Мужики, завидя Белбородко, степенно кланялись, девки смущенно улыбались, строили глазки. Степан мужикам отвечал, а девок демонстративно игнорировал — и так не дают прохода, а приветишь какую — хоть из града беги. Ведь местные-то как? Увлекут красавицу на сеновал, и ну пежить. Другое дело Белбородко — с чувством, с толком, с расстановкой; полночи прелестница охами да вздохами исходит...

В общем, из чувства самосохранения на дам Степан старался обращать как можно меньше внимания.

— Ну, что одра вы на слона выменяли, это я понял, — прятал улыбку в бородищу Степан, — а при чем тут Дубровка?

Гридя, заметив, что гроза миновала, повеселел:

— Вишь, батька, чего вышло-то — перебрал Чуек медовухи. Утром гульбу продолжил и перебрал. А когда Чуек переберет — сильно говорливый становится, не заткнешь. Вот и стал трепаться, как он странников облапошил, как одра подсунул, а вместо него гору живую взял. Народ слушал, дивился. Еще бы не дивиться! Ежели бы врал Чуек, побили бы, и вся недолга, а так — гора живая у Кудряшовой родни на подворье живет. Почитай весь Куяб видел... Значит, не блазнит парень, правду говорит.

— Постой, постой, — Степан попридержал Гридю, — как это — на подворье?

— А чего? Та же скотина.... И сено жрет, и траву... Даже репой не брезгует.

— Он же потопчет там всех?!

— Да ни-и, — ухмыльнулся Гридя, — тятька Кудряшовый мужик правильный, такого не потопчешь. Вишвамитра ему показал, как с горой управляться — чисто как с коровой, только вместо хворостины дрын посерьезней надобен. Ежели что не так, сразу дрыном промеж глаз... А ежели полезное чего гора сделает — репу послаще, да чтобы прямо из рук.

«Вообще-то даже не плохо, что хлопцы умыкнули слона, — подумал Степан. — Элефанта вполне можно использовать в военных целях. Одеть в брони, на ноги — железные башмаки, против «чеснока»; посадить на спину погонщика и двух-трех стрелков. Серьезное подспорье пехоте получится».

— Так и чего Чуек? — напомнил Белбородко.

— Я и говорю, — встрепенулся Гридя, — слушок по Куябу пополз...

— Ну а Дубровка-то при чем?!

— Дык, дошли до пришельцев те слухи...

— Ну?

— Дык, скупили всех одров полудохлых на куябском Торжке... И в Дубровку продали... Говорят, Вишвамитра на ведуна Дубровки Угрима морок напустил. Угрим за тех кляч жита немерено дал...

Степан не знал, плакать ему или смеяться. Это ж надо, Гридя с Кудряшом предков цыган блазнить научили!

— Слона-то как звать? — только и спросил Белбородко.

— Это, как его... — напрягся Гридя, — имя такое диковинное, вроде как не имя, а брань срамная... А, вспомнил — Рабиндранатом кличут.

Кузнецы уже истомились их ждать. Вернее, двое истомились, третий — небольшого роста плотный мужик с рыжей бородищей и такой же рыжей шевелюрой — был занят ковлей. Хозяин кузни, звали его Вихраст, держал длинными щипцами раскаленную болванку, обозначал молоточком, куда надо шарахнуть. Молот, коим ворочал здоровенный парень по кличке Сычок (тоже рыжий), опускался аккурат в указанное место.

— Ты не дураком бей, а с душой, удар в уме прикидывай, не сосну валишь, — наставлял парня голубоглазый кузнец из скучающих, — запорешь, батька-то, небось, шкуру спустит.

Хлопец молчал.

— Ты молот-то как держишь, скрючился, ровно горбун, смотреть тошно... Спину-то, спину больше распрямляй, когда взмахиваешь... Сподручнее будет вниз обрушивать...

Хлопец отмалчивался, только пыхтеть начал.

— Ты не бычься, — «подбодрил» сынка Вихраст, — Василек дело говорит, он коваль знатный — старого на молодого перекует. За науку благодарить должен. До весны помахаешь, може, я тебя к тонким работам приставлю... Слухай, чего люди умные говорят!

— Да слухаю я, батя! — опустил молот хлопец.

— Ты зубы-то не показывай, молчи!

— Батя самому Перуну брони сковать может, доброго коваля он из тебя, хлопче, сделает, как пройдешь обряд посвящения в мужи, так из подмастерьев уйдешь, верно говорю, а, Вихраст?

— Поглядим, — буркнул Вихраст. — Бона Рябчик — юнак еще, а к тонкому делу допущен, потому — разумение в нем имеется и к старшим почтителен.

— Да когда я непочтителен был?.. — возмущенно шарахнул по заготовке Сычок.

— Цыть! Поговори у меня, сучье племя!

— Слушайся батьку!

Пот застил глаза молотобойца... Вихраст отер руки о кожаный видавший виды фартук, кликнул подмастерья:

— Эй, Рябчик, подь сюды... Перейми...

Степан невольно улыбнулся. Рябчик походил скорее на бычка-трехлетка, чем на рябчика. Ничего не поделаешь, уж ежели прилипло прозвище... Пока не пройдет обряд инициации, придется носить детское имя.

Подмастерье взял щипцы и молоточек, нацелился, застучал легонько.

— Лепо, — одобрил Вихраст и обратился к сынку: — А тож, как ты, Сычок, разуменья кузнечного не имел. Смотри, как выстукивает.

— Тю!.. — мрачно ответил молотобоец. И шарахнул в обозначенное место.

Степана Вихраст заметил уже давно, как не заметить, когда сотник и Гридя вошли в кузню. Но даже головы не повернул, видать, обижался на то, что ждать Белбородко себя заставил.

Наверное, решив, что достаточно подержал гостей «в дверях», Вихраст наконец подошел к Степану:

— А уж я думал — занедужил ты.

«Начальство не опаздывает, начальство задерживается, — подумал Степан, — кроме того, начальство не болеет, а поправляет здоровье».

В каком-то смысле он действительно был начальством. В Куябе с легкой руки Белбородко образовалось что-то вроде артели. Три кузни получили один на всех «государственный военный заказ». И весьма выгодный — Белбородко то и дело подкидывал идеи, которые кузнецы воплощали в металле. Идей было много, а кузнецов в Куябе мало, потому работали сообща, можно сказать, конвейерным методом — каждая кузня выполняла свою часть работы, а потом Степан осуществлял «отверточную сборку» изделия, вернее, не Степан, десять особо сметливых кметей под Степановым чутким руководством.

Вихраста Степан обучил азам слесарного искусства и ставил задачи рыжебородому кузнецу почти что на инженерном языке — с чертежом, нацарапанным на бересте, в котором даже размеры были прописаны. Правда, вместо привычных для инженера сантиметров и миллиметров использовались «ноготь» и «полногтя».

Но зато имелись эталонные образцы длины, выкованные по заказу Белбородко все тем же Вихрастом. Кроме того, Вихраст выковал три стальные пластины (по одной для каждой из кузней), нанес на них деления. На изготовлении линеек настоял Белбородко. Вихраст переводил Степанову задачу другим кузнецам в понятных им терминах: «Присобачь енту коряжину к ентой хреновине да шарахни легонечко...» Старшой на то и старшой — должен говорить со всяким на его языке.

— Здорово, Вихраст, — сказал Белбородко.

— И ты здоров будь, — неспешно огладил бородищу кузнец, — мы уж думали, расходиться пора.

Степан повинился:

— Замешкался, мужики. Сам не знаю, как вышло. Рыжий немного оттаял, усмехнулся:

— Знамо как — девка не отпустила...

— Да одна ли? — показал зубы Василек — кузнец, стоящий позади Вихраста. Глаза у Василька были голубые, потому и прозвище у парня было цветковое. — Ядрен у тя корень, Степан!

— Спасибо на добром слове.

Вихрастов пацан скалился, с интересом поглядывая на Степана. Опустит молот — посмотрит, ухмыльнется. Занесет молот — посмотрит, ухмыльнется... Батьке поведение сынка не понравилось:

— Вот я уши-то твои гадючие пообрываю, ишь баба любопытная...

— Да я ж, — удар молота, — чай, — взмах, — не глухой, — удар молота, — батя... — виновато проговорил хлопец.

— Опосля потолкуем...

Вся компания во главе с Вихрастом вышла во двор. Строжил кузнец сынка, пекся о моральном облике.

А на дворе было пасмурно, по небу гуляли хмурые тучи. Не задался денек.

— Сказывают, важно ты девок... это самое... — хмыкнул, но хмыкнул невесело, с затаенной обидой кузнец по имени Жеребяка и завернул узлом подкову, которую доселе преспокойно держал в руках. Жеребяка был парном видным — русые кудри, косая сажень в плечах, глаза карие, бесстыжие. До того, как появился Степан, слыл Жеребяка наипервейшей грозой девок. — Они это... как мухи на мед...

Степан скромно промолчал.

— Это оттого, что он слово петушиное знает, — заявил Василек, — скажет то слово — и все девки его...

Жеребяка вернул подкове первоначальный облик.

— Небось, приворот-траву в огне жжешь али другое снадобье?

Жеребяка смотрел с такой трогательной надеждой, что Степан невольно почувствовал себя графом Калиостро, сокрывшим от общества формулу любви. Промелькнула даже шальная мысль: не организовать ли кружок по практическому освоению Камасутры. Нет, с кружком надо повременить, не до просветительской деятельности сейчас.

— А ты в подмастерья к нему иди, — Василек словно угадал мысли Белбородко, — може, чему и выучишься.

— Девок портить много ума не надо, — проворчал Жеребяка.

Василек засмеялся:

— Видит собака молоко, да рыло коротко! Жеребяка насупился, задышал — видно, на больное наступили.

— Ты кого это собакой назвал, потрох свинячий?! От, я тебе дрыном-то, да по хребтине!

— Тю, дрыном, — расхохотался Василек, — да ты ж и с тросткой осиновой против деда безрукого не управишься!

— Гляди, Васька, кровью харкать будешь! Жеребяка стянул рубаху. Немного подумал, куда ее девать (на землю бросать — не по-хозяйски), и положил на поленницу. Поверх рубахи легла многострадальная подкова.

— Ты это, гляди, — ввернул Вихраст, — без рубахи-то душа вылететь могёт. Так только на смерть идут.

— Разберемся... — буркнул Жеребяка.

Василек разоблачаться не стал, даже ворота не рассупонил — показывал, что не считает Жеребяку опасным противником.

Жеребяка подошел к плетню и с натугой выдернул дрын, изготовился. (Хозяин плетня с интересом наблюдал за хлопцем и порче имущества не противился.)

Степан было дернулся разнимать, но Вихраст остановил — ништо, пущай выпустят пар.

— Ишь семя в голову шибануло, — разоблачаясь, усмехнулся Василек. — Сам напросился, давно поучить хотел, шоб девок чужих не лапал.

Василек выдернул дрын, примерился, крутанув в руке:

— Вот им тя и проучу...

— Кого это я лапал? — медленно пошел вокруг Василька Жеребяка, выискивая слабину в противнике. — Чего брешешь, Васька, сын песий!

Василек сделал выпад, метя Жеребяке в живот, но тот ловко увернулся, отбил дрын и обратным ходом попытался ударить нападавшего по ногам. Не вышло — Василек вовремя отскочил. Наткнулся спиной на поленницу, дрова посыпались.

— Пострелу помнишь?

Василек обрушил дрын сверху, но Жеребяка закрылся своим, едва не вышибив оружие из рук противника.

— То ж она от тебя сбежала, хлопче, — вполне оправдывая свое прозвище, заржал Жеребяка, — говорила, морковина у тя больно мелка!

После этих слов началась настоящая рубка. Колья мелькали, как вертолетные лопасти. По всему было видно — опыт у бойцов солидный. Никто понапрасну не рисковал, напролом не лез. Пару раз Жеребяка задел Василька — по предплечью и ребрам, но и тот не остался в долгу — под глазом ворога наливался здоровый синяк, и похоже, зубов у Жеребяки поубавилось.

— Надо бы растащить, — забеспокоился Степан, — а то не ровен час зашибутся...

«И кому я тогда свой заказ отдам?» — но это Степан не сказал, это Степан подумал.

Вихраст с азартом наблюдал за поединком и на Степановы слова не отреагировал.

— Ты ж башку ему не проломи, дурень, — заорал Вихраст, когда Василек едва не достал до Жеребякиной маковки. — Не то виру родичам за смерть платить будешь!

— Ништо, заплачу, — рассекал дрыном воздух, выделывал ногами редкостные коленца, стараясь достать противника, Василек, — чай, не голь перекатная, подыму виру-то. Даром, что ли, он рубаху стянул...

Жеребяка пятился, отбиваясь, как мог:

— Это мы еще поглядим, кто кому виру платить будет.

Жеребяка вдруг метнулся в ноги Васильку, по-хитрому крутанул дрыном и... Василек оказался на земле. Жеребяка вскочил, размахнулся...

— Стоять!!! — заорал Белбородко, бросаясь на кузнеца.

Жеребяка на мгновенье опешил. Этого вполне хватило, чтобы Василек перекатился бочком, качественно перекатился, не потеряв оружия. Изготовился.

Степан уклонился от опускающегося прямо на него дрына и впечатал «маваси-гири» в поддых Жеребяки. Любой другой после такого удара уже сидел бы на пятой точке и хватал ртом воздух. Любой другой, но не Жеребяка. Кряжистый, словно столетний дуб, кузнец чуть пошатнулся и разорвал дистанцию. Здоровый черт! Надо бить сильнее.

— Все, кончай бузу, — рявкнул Белбородко, следя за перемещениями обоих бойцов.

— Чего под горячую руку лезешь? — обиделся Жеребяка.

— Сами разберемся, — поддакнул Василек, — наше дело!

Как говаривал Зигмунд Фрейд, если дать людям предмет общей ненависти, они объединятся на почве общей любви. Таковым предметом стал Белбородко. Колья развернулись в его сторону.

Первым бросился Жеребяка, за ним попер Василек... Степан уклонялся от ударов, наносил ответные. Хлопцы умудрялись не только обрабатывать Степана, но и драться промеж собой. Учитывая промашку с Жеребякой, бил Степан «в полный рост».

— Ну что, — задушевно проговорил он, когда у обоих бойцов прыти поубавилось, — порчу на вас напустить? Это мы быстренько. — И, сделав морду кирпичом, загнусил: — Слово мое верное, нерушимое, в огне закаленное, водой омытое... Птицы в небесах, рыбы в морях, гады ползучие в травах высоких, налитых... Из тех трав соки уходят; птицы камнем к земле летят, рыбы в мережах прочных трепещутся...

Улучив момент, Белбородко выразительно взглянул на Гридю. Парнишка был сметлив, сообразил, что подмогнуть треба.

— Уймитесь, хлопцы, — завопил он, — он же заговор творит! Вы ж иссохнете, али какая зараза пристанет!

Вихраст степенно откашлялся в кулак, что означало призыв к порядку.

— Чего вы, хлопцы? Побузили, и ладно... Дело у нас.

Василек смачно плюнул и отшвырнул дрын. Жеребяка немного помешкал, но тоже решил, что для здоровья полезнее охолодиться, напялил рубаху и принялся выкручивать рога подкове.

— Видать, надобность случилась, раз позвал? — проговорил Вихраст. Рыжий кузнец заметно повеселел. Видать, драка Вихрасту пришлась по вкусу.

— Случилась.

Кузнец выжидательно молчал, из-под косматых бровей хитро посматривая на Белбородко.

— Что скажешь, Вихраст? Возьмешь работенку?

— Ить, дел невпроворот... страда... Кому серп выковать, кому борону ожелезить, да и брони ковать...

Обычная песня — цену набивает. Всякий раз Белбородко пятнами покрывался, прежде чем уламывал Вихраста на приемлемые условия. Экий куркуль! Своего не упустит. Впрочем, мужик правильный — дело кузнечное знает и работает на совесть. А что в свою сторону одеяло тянет, так, почитай, все тянут. Все и всегда... Пока жареный петух задницу через это самое одеяло не исклюет. Вот тогда — всем миром навалятся, в такую силищу сольются, что никакой супостат не устоит.

— Страда, говоришь... Как думаешь, кому жито достанется, коли хазары придут?

— Авось сдюжим, — отмахнулся Вихраст, — не впервой татей бить...

— Чаво это на нас полезут? — держался за ушибленный бок Василек.

С некоторых пор Белбородко предпочитал честному торгу нечестное привлечение горних сил в качестве аргумента по снижению цены. Даром, что ли, ведуном кличут! Степан посмурнел, насупился, сжал кулаки (аж пальцы побелели):

— Вот повинился я, что ждать вас заставил, а не надо бы! Потому как сон вещий видел.

— Чего за сон-то? — недоверчиво спросил Вихраст.

— Злой сон, — с серьезным видом заявил Степан, — вещий. Горе грядет великое, беда неминучая. За горами от беды той не спрятаться, в лесах не укрыться.

— Ты не пугай, пуганные уже, — опять принялся терзать подкову Жеребяка, — дело говори...

— Видел, как избы горят Полянские. Видел жен и детей, клинками хазар посеченных. Видел горе лютое, и смерть, и смуту... И кровь великую... Придут, придут орды несметные, истинно говорю... Растащут хазары землю полянскую, что волки косулю. Сокрушат богов наших. Вместо Перуна, Макоши да Рода идолище Тенгри посадят. И поклоняться ему велят. А тех, кто ослушается, конями рвать будут, огнем пытать, жилы из живых вытягивать... Наступят последние времена, наступят, истинно говорю! Хорс-солнышко закатится. Темь приидет. Злыдни да упыри править будут! Мое слово верное, нерушимое, огнем закаленное, Перун-громовержец, Род-батюшка, Макошь-матушка за спиной моей. А коли солгал я, пущай кишки мои изожмутся, зенки повылазят. Слово мое верное, нерушимое, во имя Правды сказанное...

Для пущей убедительности Степан хотел было пересказать Апокалипсис на древнерусский манер (с главными героями из местных: Перуном, Чернобогом, Семарглом и т. д.), но решил повременить — кажись, и без классики проняло слушателей.

Кузнецы стояли сильно хмурые, смотрели исподлобья. Жеребяка, тот и вовсе подкову порвал.

— А делать-то чего? — первым опомнился Вихраст.

— Верный способ имеется, потому к вам, кузнецы, и обратился. Перун-громовержец открыл мне, что хазар немилостивых победить можно, только ежели обереги изготовить. В огне закаленные, тайными словами заговоренные... От кольчуги вражьей обереги те.

Вихраст откашлялся:

— От стрелы, от меча — слыхал, а вот от кольчуги вражьей?!

Гридя наконец не выдержал — его уже давно подмывало включиться в беседу:

— Да то ж ты не понял, диденько, то ж ведуну Перун открыл, а боле никто про те обереги и не слыхивал, оттого сила в них!

— Цыть, младой! — получил подзатыльник отрок. — Когда мужи разговаривают.

Гридя приумолк.

Рыжебородый повернулся к другим кузнецам:

— Ну шо, пособим, хлопцы?

Те ответили в том смысле, что пособить необходимо. Гадами будут последними, ежели в беде такой не пособят.

— Ладно, — подытожил Вихраст, — коли дело такое, обереги изготовим. Шо там за береста у тя, дай-ка гляну...

Степан протянул чертежик. Вихраст внимательно рассмотрел проект, покачал головой:

— Хитро... Железа много уйдет.

— Зато татям по хребтине врежем!

— Дык, работа тонкая, — продолжил Вихраст, — сноровка здесь требуется... Да и время... А нонеча страда...

«Вот черт рыжий, — восхитился Степан, — опять за свое — цену набивает. Нет, с таким народом нам никакие хазары не страшны. Попужаются, попужаются, да и перережут татей, как кур. Эх, надо было про Апокалипсис все же завернуть, ради экономии золотого запаса...»

— Так и скоко оберегов ентих надыть?

— Сотен пятьдесят!

— То ж до холодов ковать!

— А я вам Угрима из Дубровки на подмогу дам.

— Ни, Угрим нонеча от кузнечных дел отбился... Нонеча он — ведун... Как ты. От ведуна в кузнечном дело проку, как от козла — молока.

— С оберегами мы татей побьем, — гнул свое Белбородко, — истинно говорю...

— Знамо, побьем, — соглашался Вихраст.

— В рог бараний скрутим!

— На то и Перуновы обереги.

— И добычу у хазар возьмем...

— Знамо, возьмем.

— А добычу ту мы по Правде поделим.

— Дык, спокон веков добычу татью делили, верно говорю, хлопцы?

Хлопцы подтвердили.

— Так вот я и говорю, — многозначительно заявил Степан, — ватаге вашей долю отвалим, не обидим.

Вихраст хлопнул себя по шее, прибив обнаглевшую муху:

— Вот это разговор, верно, хлопцы? Хлопцы закивали.

— Десятая часть десятины, что воинскому вождю по Правде положена, — ваша!

Вихраст призадумался:

— Ить нет у нас вождя воинского... Истома-то деру дал! А нового покамест старейшины родов не избрали.

— Нет, так будет.

— А коли он не захочет десятину со своей доли отдавать, что тогда?

— Ты ж не хуже меня знаешь, кто вождем воинским станет. Любомир, некому больше. Не от себя, от него говорю! С каких это пор Любомир слову своему не хозяин?

Вихраст помолчал, обдумывая услышанное.

— Любомир мужик правильный, — уважительно проговорил Вихраст, — и слово его, что камень. Токмо... деток мне сейчас, а не после татьего разгрома кормить надо. И жинка, вона, у Васьки на сносях... А на Жеребяковой избе крыша течет... В общем, наше слово такое: по семь хряков и по коровенке каждому.

— А мне за ребро, тобой сломанное, еще двух гусаков пожирнее, — заявил Василек.

— Будут вам хряки и гусаки, — проворчал Степан, — только исполните все на совесть.

— И коровенки, — напомнил Жеребяка.

Степан дал согласие. А куда деваться, когда Родина в опасности?

Подряд на изготовление первой партии арбалетных воротов был размещен.

— Пойдем, Гридя, к Бурьяну, слоника проведаем.

Гридя попытался отнекаться, дескать, чего там смотреть, слоник как слоник... Но Белбородко настаивал, и хлопцу ничего не оставалось, кроме как согласиться.

Белбородко произвел в уме нехитрое вычисление и пришел к печальному выводу: Рабиндраната надо спасать! Азиатский слон весит до пяти тонн, а на сколько потянет корова? Килограмм на пятьсот, да и то, ежели в теле. Стало быть, Рабиндранат по мясу равен целому стаду, наверняка и жрет соответственно. Вот и выходит, что все Бурьяново семейство должно на элефанта горбатиться без выходных и бюллетеней. А чего ради? Молока от него, как от того козла. Деревья валить? Ну, одно поле под посев расчистил, ну, другое... А потом чем прикажете Рабиндраната занимать?

«Попал ты, тезка индийского писателя», — подумал Степан и прибавил шаг. Гридя с пришибленным видом трусил рядом.

— Вот что, — остановился Степан, — как на диво поглядим, сам в Дубровку отправляйся или Чуйка снаряжай, мне без разницы. Передай Угриму, чтобы суд не чинил, в Куяб к Любомиру обидчиков волок, а уж он рассудит, как поступить. Пусть Кудряш с батей договорится, чтобы принял «временно задержанных», нечего в детинец их тащить, а то наши дружиннички не ровен час позабавятся. И чтоб, как татей к Бурьяну приведут, меня с Любомиром сразу кликнул. Все понял, хлопче? — Угу, — сказал Гридя и опасливо покосился на командира — не придумал бы еще чего.