Днем, когда мы с Мирко уже отпрыгали с саблями и разогревали себе вчерашние чевапчичи, колбаски из жареного бараньего фарша, к дому подбежал запыхавшийся Саво. От обычной невозмутимости не осталось и следа.

– Скорее, Петр!

– Что случилось?

Он глотал воздух широко открытым ртом.

– Цыганке… Она… Говорить начала она! Тебя зовет!

До старого Ивицы добирались бегом. Там уже собрались ближайшие соседи, приземистые бабки и деды, босоногая ребятня.

Френи сидела на том же самом лежаке, на котором я видел ее утром. Только теперь она безостановочно раскачивалась. Глаза полузакрыты, а сама шепчет без остановки:

– Петр, уходи! Турки идут… Турки идут… Турки идут… Петр, уходи!

– Давно так? – спросил я Ойку.

Та только кивнула.

Сербы топчутся бестолково, все друг друга подталкивают. На лицах смятение, беспокойство, некоторые злятся.

– Мирко, к нам турки незаметно могут подобраться?

Вопрос, наверное, глуповат. Я сам уже не раз видел, как меняются на посту охраняющие селение гайдуки. Горная гряда, отделяющая нас от дороги к побережью, имеет несколько удобных подъемов, но все они прекрасно просматриваются. Один сторожевой видит все вокруг на десятки верст. Так что днем подходы – как на ладони, а пускаться в путь ночью, в горах, решатся немногие.

Вот и сегодня утром в горы ушли двое выздоравливающих в деревне юнаков. В случае опасности они должны устроить камнепад и дать пару предупредительных выстрелов. Путь по горам – дело небыстрое. Пока враг дотопает – местные соберут все пожитки, добро и уйдут в схоронное место, под самые облака. Оттуда их можно выморить только голодом. Да и то, если знать все козлиные тропки и перекрыть их. Иначе и в осаде горцы обеспечат себе подвоз продуктов и воды.

Воевать в горах – нелегкое дело.

А она заладила: «Турки идут, турки идут».

Где?

Пока Карабариса в деревне нет, селяне слушают старейшин. А среди них единого мнения как раз и нет. Мирко советует начинать сборы, пара дедов смеются, утверждая, что из-за бабских страхов они скотину по камням гонять не будут. Староста деревни, ее глава во всем, что касаемо дел мирных, – дед Никола. Именно он должен принять решение. Когда-то Никола был знатным гайдуком, много видел. Сейчас такое и предположить сложно, глядя на расплывшуюся фигуру в богатой красной безрукавке, расшитой серебряными нитями.

Седой истукан долго думает, шамкая ртом, будто споря сам с собой, потом сплевывает и авторитетно заявляет, что цыганка не ворожит, а этих самых турок и призывает.

Френи тут же заткнули рот.

Страсти разгорелись.

Ойка вытягивает кляп и толкает в рот девушки ложку с успокоительным отваром. Френи разволновалась, руки дергаются, слюна течет по подбородку, глаза уже совсем обезумели. Лишь шепчет невнятно свое «Турки… Турки».

– Что думаешь, барчук? Тикать иль остаться?

Мирко озадачен. Деды, выступив единым фронтом, его в панике да в малодушии уже обвинили. Мне и цыганке тоже досталось за компанию.

– Не знаю, как кто, а мы уходим, – я потянул старого гайдука за рубашку.

Из рук Ойки забираю взволнованную цыганку, успокаивающе глажу ее и веду за собой.

Рядом топает Саво. Погодя мгновение, устремляется вослед Мирко.

– Куда вы? – кричит в спину Ивица. – Труса праздновать?

Сербы хихикают… Останавливаюсь и поворачиваюсь к толпе.

Смех замирает.

– Бона была хорошей ведьмаркой… А все свое умение она внучке передала, поверьте уж… Так что, когда Френи говорит, что идут турки, я ей верю.

Уходим. За спиной молчаливое сопение обиженных людей. Выкриков и оскорблений больше нет.