При пересечении городских ворот османы сняли кляп со рта девушки. Нелли зашлась в кашле и… выругалась. Она пробовала плакать, требовать, угрожать. Но захватившие ее турки были подобны статуям Будды: невозмутимы и молчаливы. Лишь когда голос пленницы начал срываться на визг, один из всадников стукнул ее. Не сильно – тыльной стороной ладони. Так, чтобы лишь вразумить непонятливую, а не покалечить.

Нелли умолкла.

Отряд рысью пронесся по узким улочкам, миновал торговую площадь перед причалом и устремился по петляющей дороге вверх. Когда за спиной кавалькады остались кварталы торговцев и менял, трущобы бедноты и гарнизонная твердыня, всадники придержали лошадей у ворот богатого дома.

Именно дома, а не дворца или палаццо, которые так любили строить венецианцы, бывшие хозяева этих земель.

Двухэтажное здание с большим внутренним двором утопало в зелени. Абрикосовые, персиковые деревья перемежались кустами роз и жасмина, яркими клумбами и аккуратными дорожками, составленных из ярких цветных плиток. В глубине журчал фонтан и бренчала бузуки.

Десяток вооруженных до зубов янычар, охранявших въезд в сад, несомненно, узнав прибывших, тем не менее, отказались пропускать внутрь всех. Большинство улуфажей проводили в расположенную рядом казарму. Лошадей прибежавшие слуги забрали в конюшни крепости. И только четверым, командиру отряда и двум его онбаши, державшим пленницу, позволили войти. Перед гостями и за ними шли охранники с обнаженными ятаганами.

Нелли опять заткнули рот.

Продравшись через заросли, турки вышли к маленькой беседке. Высоченные кусты, усыпанные вянущими желтыми и розовыми цветами, закрывали ее со стороны дороги.

Там, на низком деревянном помосте возлежал хозяин дома. Десяток атласных подушечек создавали комфорт немолодому телу. Под рукой его, на небольших медных подставках, расположились вазы с пахлавой и лукумом, пирожками на меду и засахаренными фруктами. На большом блюде громоздились кисти винограда, разрезанный арбуз и нежные, прозрачные груши. Кувшин с теплым щербетом и хотабом, компотом из меда и фруктов, дополняли картину. Лишь бутыль вина казалась лишней.

За спиной тучного турка топтались два паренька с опахалами. Их задачей было не столько овевать господина, создавая прохладу, сколько отгонять рои мух, кружащих над лакомствами. У входа в беседку дежурили трое янычар с обнаженными саблями.

Перед помостом, на плитке, сидел потрепанный старик, извлекающий из своей бузуки длинный нудноватый мотив.

Аромат цветов витал повсюду, кружил голову, навевал дремоту.

Нелли, которую стражи держали под локти, отметила, что ноги янычар вымокли, хотя полдень давно миновал. Видимо, для поддержания этого великолепия приходилось поливать сад постоянно.

Полулежавший на кушетке тучный турок в расшитом золотом халате вяло махнул рукой. Старик, бренчащий на бузуке, умолк, поклонился и, пятясь, двинулся к выходу. Мальчики с опахалами, стоявшие за спиной хозяина дома, быстрее заработали своим метелками.

Хозяин дома приподнялся, сел на кушетке, взмахнул руками:

– Малик-эфенди, вот уж кого я не ожидал здесь увидеть? Что могло понадобиться чамашир-баши в нашем захолустье? Присаживайся, будь гостем, отведай скромной трапезы, посланной Аллахом своему верному рабу.

– И тебе здоровья и долгих лет, могучий Салы-ага.

Приехавший осман улыбнулся, поклонился и, повинуясь приглашающему жесту, подсел на помост. Он омочил ладони в мгновенно поднесенном тазу с водой, вытер бороду.

– У тебя необычные пристрастия, уважаемый Салы-ага.

Малик кивнул в сторону ушедшего музыканта. Дахий закатил глаза и ухмыльнулся:

– Воспоминания… Иногда, чтобы почувствовать себе молодым, надо что-то больше, чем горячая невольница или даже старые друзья.

По жесту хозяина сладости на помосте сменились подносами, заваленные горой блинчиков с сырной и мясной начинкой, грудами каких-то голубцов, нарезанным мясом, отварной бараниной, кюфте и пастрымой. Слуги меняли блюда одно за другим. От каждого гость отведывал хотя бы кусочек.

Для глотающих слюни онбаши Малика вынесли еще один помост, на котором красовались казан с пловом и стопка лепешек. Упрашивать никого не пришлось. Улуфажи со словами благодарности набросились на яства, передав связанную Нелли сторожам янычарам.

Пока гость насыщался, хозяин молчал, подкладывая Малику все новые куски. Но всему приходит конец. Гость откинулся на спинку помоста, поглаживая округлившееся брюхо, вместо мяса перед османами опять появились сладости и фрукты. Настала время беседы.

И тут турки не спешили. Гость долго расспрашивал Салы-ага о его здоровье, здоровье близких, о местных новостях и событиях. Хозяин в ответ интересовался самочувствием гостя, его родственников, друзей и знакомых, урожаем полей нового поместья, приобретенного Маликом-эфенди в возвращенных Порте землях.

Конечности Нелли одеревенели в путах.

Когда и сладости перестали интересовать гостя, ага удалил из беседки всех слуг, оставшись с гостем один на один. Малик выложил то, ради чего он проделал долгий путь:

– Русские разорвали союз с Австрией и заключили мир с Францией.

Салы-ага нахмурился:

– Это – плохая весть. Русские далеко, а французы близко. Эти земли безумные кяфиры считают своими. Придут обратно брать. И без пушек русских фрегатов нам будет нелегко.

Малик сочувственно вздохнул:

– Вот потому и приехал я… – он подхватил пластинку лукума, повертел в руках и положил обратно, тщательно вытер пальцы. – Диван просит тебя, могучий ага, не слишком давить на местных реайа. Нам не нужны волнения. А ты, ведь, уважаемый, своим рвением в деле борьбы с неверными славен. Вот и опасаются в Константинополе, что перегнешь ты лук, сломаешь… Бунтующие сербы – это та палочка, которая может сломать спину волу.

Салы-ага почесал шею:

– Малик-эфенди, сербы – это моя проблема. Моя и остальных дахиев. Мы очистили землю от мятежников, выбили французов. Надо будет, сделаем это еще раз.

Малик закатил глаза и поднял ладони, показывая, что все в воле Аллаха.

Салы-ага спросил:

– Надо ли мне бояться, что русские теперь могут ударить и на нас?

Посланец Дивана огладил бороду. Глаза его ощупывали собеседника, определяя, насколько далеко они могут зайти в разговоре:

– Это вряд ли. Султан верит российскому царю. Пока еще…

Малик-эфенди решился. Он придвинулся к дахию:

– Ты знаешь, мудрый ага, я купил себе земли на востоке отсюда. Отличные земли, скажу тебе. И Омар-хаджи, и некоторые другие наши друзья неплохо вложились в это, – он сглотнул, отдышался. – Султан не видит, что, оставаясь верным союзу, он рискует.

Малик-эфенди взволнованно зашептал:

– Русские отошли. Англичане воевать не желают. По крайней мере, на суше. А австрийцы долго против Франции не устоят. Тогда придет и наш черед. Франция – давнишний наш союзник, и пока они согласны закрыть глаза на захват Боки и нескольких островов, если Порта передумает. Им уже не нужен Египет, наплевать на эти клочки скал и полуразрушенные виноградники. Но! – он поднял палец. – Если мы промедлим, то кяфиры закончат воевать между собой и обратятся против нас.

Малик-эфенди задумчиво поигрывал извлеченными из дорожного кошеля четками:

– Я уже сказал, что австрийцы долго не выдюжат. Чьими землями они станут компенсировать потери в Италии? Где захотят смыть позор русские генералы? О ком вспомнят французы? – эфенди скрипнул зубами. – Мы станем разменной пешкой, шкурой, от которой каждый пожелает отрезать кусок.

Салы-ага развел руками:

– Я-то чем могу помочь?

Малик придвинулся ближе:

– Если бы удалось поссорить султана с русским царем… То французы с радостью бы приняли условия Дивана и помирились бы с нами. Мы оставляем им порты в Африке, даже Александрию. Пускай сами разбираются с мамлюками. От Египта все равно никакой пользы. Но зато приобретаем могучего друга и земли в Адриатике. Наши земли!

– Как?

Малик усмехнулся. Узкие глаза его загорелись:

– Если до султана дойдет послание, что русские готовят восстание среди местного населения, то он рассердится. А это – нам на руку.

– Что-то я не понял… То, уважаемый эфенди, ты просишь меня не жать на местных реайа, то требуешь… устроить мятеж?

Эфенди погладил бороду:

– Ты неправильно понял меня, могучий ага. Слухи и мятеж – суть дела разные… Я, вот например, слышал, твои воины словили русского эмиссара?

Дахий махнул рукой:

– Как словили, так и упустили. Тут шпионов – тьма. И русские, и французы, и немцы.

Малик задумчиво произнес:

– И еще я слышал, что этот русский объявился в Черногории, в селении у границы самой. Вроде бы, он – родственник одного из местных разбойников?

– У тебя есть люди в Цетине?

– У Дивана, – эфенди сделал ударение на названии высшего султанского совета. – У Дивана есть люди везде.

Ага пожал плечами:

– Не знаю… Мало ли что говорят.

Эфенди нахмурился, расстроенный непониманием собеседника:

– И было бы как нельзя вовремя если бы этот кяфир признался в том, что именно он готовит мятеж.

Салы-ага потянулся, громко выдохнул. До него дошло, что от него просят.

– Ну, а мне-то какая с этого выгода, уважаемый? Ты же знаешь, что земли у меня в той же Сербии – с кадилук добрый.

Малик усмехнулся:

– Земли не бывает мало. Как и золота с серебром.

По знаку османа один из онбаши начал расшнуровывать прихваченный кожаный мешок. Охранники янычары ухватились крепче за сабли, но ага знаком показал, чтобы не мешали.

На столик перед дахием легли два свертка.

– Ты принимаешь франки, уважаемый ага?

Дахий рассмеялся. Все становилось еще более понятно:

– Я принимаю золото, эфенди. И мне все равно, чей профиль на нем.

– Мы договорились?

Салы-ага положил руку на сверток:

– То, что нужно Великой Порте, мне просто необходимо.

Малик довольно улыбнулся и поднялся:

– Тогда я жду новостей.

– Это не займет много времени.

Эфенди довольно улыбнулся.

Уже попрощавшись с хозяином и выйдя из беседки, эфенди приметил скрученную фигурку пленницы.

Малик хлопнул себя по лбу и повернулся к идущему следом дахию:

– Я знаю, как ты ценишь юную красоту, уважаемый. Это – мой тебе подарок.

Губы Салы-ага раздвинулись в плотоядной усмешке.