Они решили начать, когда солнце уже коснулось горизонта.

Сперва мы услышали негромкий скрежет петель отпираемого люка и топот грубых башмаков — судя по нему, врагов было не больше пяти-шести.

Затем послышалась негромкая перебранка — видимо, бандиты выясняли, кому из них идти первым. Хотя чего им опасаться: мы ведь уже должны были валяться без сознания.

Шум смолк, из распахнутого люка высунулось лицо человека лет тридцати пяти, украшенное черной бородкой. Удовлетворенно хмыкнув, он бросил взгляд на весьма натурально притворявшегося спящим Орминиса и разметавшуюся на досках полубака Таисию и скрылся. Через полминуты посланные по наши души один за другим выбрались на палубу.

Все держали наизготовку широкие навахи, а идущий за бородатым — кривую саблю. У него и еще у двоих за поясом были длинноствольные револьверы.

Стиль и особый шик местных бандитов — как можно реже пользоваться огнестрельным оружием.

Чернобородый, осклабившись, направился к Тае и, нагнувшись, протянул руку…

Надо полагать, дуло браунинга, направленного ему прямо в лицо, пусть даже и зажатого в девичьей ладони, было для него весьма неприятным сюрпризом.

В следующую секунду незваные гости обнаружили, что находятся под прицелом без малого десятка стволов.

Несколько мгновений они явно колебались, но все решило то, что в их руках были лишь ножи, а в наших — пистолеты и автоматы.

Побросав клинки, они подняли руки, после чего дали себя беспрепятственно связать и обезоружить.

Правда, один из них шевельнулся, когда линь начал обвивать его запястья. Трудно сказать, было то невольное движение или он намеревался что-то предпринять, однако Ингольф, связывавший его, наверное, даже не успел подумать об этом. Кулак скандинава резко метнулся вперед, и пират, не вскрикнув, рухнул на колени.

— Отвечайте, кто вы такие? — сдвинув брови, задала вопрос Мидара, когда все было закончено.

— Уверяем тебя, госпожа, мы не хотели вам зла… — всхлипнув, пробормотал кто-то из пленников.

— Интересно, сколько раз достопочтенный Красо уже продавал этот кораблик? — подал голос Дмитрий.

— Я не знаю, я служу у хозяина только три месяца… Клянусь вам, уважаемые господа, мы только хотели убежать из Утаорана… — жалобно пропищал чернобородый крепыш, в котором я чутьем угадал главаря.

Мидара задумчиво поигрывала отнятым у врагов кинжалом.

Я примерно представлял, о чем она сейчас думает.

Внутри могло сидеть еще столько же людей, ждущих только удобного момента, чтобы прийти на помощь своим товарищам. По нашим следам могли послать погоню. Правда, до радиосвязи и радиопеленгации тут не додумались, зато сил местных экстрасенсов вполне может хватить, чтобы навести на нас почтенного Красо. Да и экстрасенсов, если прикинуть, не надо — возможные трассы и господствующие ветра в этих водах хорошо известны.

Мидара наконец приняла решение. Схватив ближайшего к ней разбойника за шиворот, она выволокла его из шеренги, подтащив к фальшборту.

Тычком в грудь она повалила его на палубу и опустилась на корточки рядом.

— Мидара… — нерешительно начала Таисия.

— Что? — повернувшись в сторону подруги, холодно спросила та, одновременно разрезая на пирате штаны.

Тая запнулась, отступив на шаг и отвернувшись. Было что-то такое в голосе ее подруги, от чего у любого пропала бы мысль пытаться возражать ей.

— Ну как, дружочек, не хочешь что-нибудь сказать?

На лице молодого пирата, неотрывно смотревшего на клинок в руке нашего капитана, читался нескрываемый ужас.

— Достопочтенная, клянусь, я только три месяца… — со слезами забормотал лежащий.

— Ну, как знаешь…

Одной рукой она захватила содержимое мотни и коротким рассчитанным движением другой отсекла его под корень.

Жуткий, полный ужаса и боли вопль ударил нам в уши. Несчастный забился на досках палубы, как пойманная акула.

С каменным лицом она швырнула окровавленный кусок мяса за борт и небрежно вытерла руку о рубаху жертвы.

— Теперь будете говорить? Ты следующий. — Палец ее указал на чернобородого.

И тогда начал говорить самый младший, за ним наперебой вступили остальные. Да, Красо действительно послал их, как это и в самом деле бывало не раз, чтобы захватить их в плен и доставить для допроса к хозяину.

— Но клянусь вам, клянусь богами-покровителями, мы не должны были вас убивать, нам было приказано, чтобы ни один волос не упал с вашей головы.

— Зачем мы понадобились этому вашему Красо? — задал вопрос Ингольф.

— Хозяин… он не знал… не мог понять, кто вы такие… он думал, вы пираты с Архипелага или искатели сокровищ… Или даже с той стороны… Из младшего мира…

— Ну ладно… пока поверим вам.

Небрежно, как какое-то неодушевленное бревно, даже не оборачиваясь, она начала толкать ногой утаоранца, стонущего в луже крови, к борту.

— Что делать с вами, мы еще решим, — как бы между прочим бросила она. — А пока надо убрать мусор…

— Мидара! — Крик Ингольфа заставил нас обратиться в камень.

Она развернулась на месте, инстинктивно хватаясь за оружие, и это стало ее роковой ошибкой. Искалеченный разбойник каким-то образом сумел освободить руки. Прежде чем кто-то из нас успел что-нибудь сделать или предупредить Мидару, он мертвой хваткой вцепился ей в косы, нечеловеческим усилием рванул их, так что молодая женщина прогнулась назад с криком боли, и в то же мгновение оттолкнулся ногами от переборки и рухнул за борт. Плеск двух тел прозвучал для нас всех как гром.

«Пламя!!!» Сердце мое сдавил ни с чем не сравнимый ужас, подобного которому я не испытывал в жизни… ужас, от которого померк окружающий мир.

Но тут же в мозгу вспыхнуло воспоминание, как полчаса назад наша капитанша на моих глазах спрятала кристалл в шкатулку в своей каюте. Хотя и со стыдом, но признаю, что мысль о драгоценном талисмане в те мгновения вытеснила в моей душе все прочие. Между тем на палубе происходило следующее. С истошным воплем Тая бросилась вперед и уже перенесла ногу через планширь, но Орминис успел схватить ее за плечо и опрокинуть на палубу. Один из разбойников, каким-то ловким движением выскользнув из пут, кинулся на Дмитрия, тот прикончил его выстрелом в голову, почти в упор. Одновременно Ингольф, имевший свой собственный, вполне определенный взгляд на обращение с пленными, тремя молниеносными ударами весла уложил троих оставшихся, тоже лихорадочно пытавшихся освободиться от веревок.

— Кристалл!! Мы все погибли, Василий!! — выкрикнул Секер и принялся биться головой о мачту.

— Да цел он, успокойся! — с силой встряхнул его я.

— Цел?! — Лицо его просветлело, и он без сил сполз на палубу.

Оставив его, я присоединился к сгрудившимся на полубаке товарищам.

Прошла минута, затем другая… третья… Мы молча стояли у фальшборта, только Таисия по-прежнему лежала на палубе, захлебываясь рыданиями.

Дмитрий стащил с головы зюйдвестку с коротким «эх!», его примеру последовал Ингольф.

Внезапно метрах в пяти от брига из воды с плеском вынырнула так хорошо нам знакомая рыжеволосая голова.

Стоящий рядом со мной Орминис пошатнулся, чертя в воздухе указательным пальцем знак против зла.

Несколькими широкими размашистыми движениями Мидара пересекла разделявшее нас расстояние, и вот она уже протягивает нам руку… вот она уже стоит рядом с нами.

Распустившаяся коса закрывала ей половину лица, плечи и живот расцарапаны в кровь, грудная повязка сорвана. Но она довольно улыбается, даже дыхание ее почти не участилось.

— Госпожа, госпожа! — рыдала, совсем потеряв голову, Таисия, обнимая ее колени. — Вы не погибли, великий Боже, вы живы!!

— Ну что ты, Тейси, не плачь. — Мидара ласково гладила ее по волосам. — Я и не собиралась умирать. — Она повернулась к нам, ничуть не стесняясь своей наготы. — Черт, автомат утонул, жалко. Еще с Йоораны со мной. — Она с досадой взмахнула рукой: — Уй, ладонь прокусил, сволочь!

Мы обернулись к нашим пленникам.

Двое, издавая слабые стоны, приподнялись на четвереньки. Один лежал неподвижно, вокруг головы растекалась лужица, казавшаяся в сумерках черной.

— Крепковато я его приложил, — констатировал Ингольф. — Ну да жалеть незачем.

Покачиваясь, двое поднялись на ноги.

— Должно быть, великая Сехмит хранит тебя, воительница, — криво усмехнулся чернобородый главарь, не стесняясь уставившись на обнаженную грудь Мидары. — И половчее тебя не могли выскользнуть из лап Шустрого — да будет его путь на Поля Сетха легок.

— А что, в ваш рай пускают кастратов? — осведомился Ингольф.

— Красо зря связался с вами, — пропустив мимо ушей слова Ингольфа, как бы подумал вслух главарь. — Не знаю уж, кто вы такие, может, даже и демоны, но зря…

Второй молчал, пошатываясь на подгибающихся ногах, — видимо, еще не отошел от удара по голове.

Мидара внимательно посмотрела на нас, словно что-то стараясь прочесть в наших лицах, а потом молча указала пленникам на волны:

— Туда. И побыстрее.

Никто из нас не попытался возразить.

— Дайте хоть шлюпку! — еле шевеля языком, взмолился младший.

— Вы пришли за нашими жизнями, почему мы должны щадить ваши? — отрезала Мидара.

— Сами мы за борт прыгать не будем. Придется вам нас выкидывать, — с кислой ухмылкой заявил бородач. Это не была пустая бравада. Похоже, он действительно не очень боялся смерти.

— Как хотите. Тогда вас просто убьют, а так у вас будет хоть какой-то шанс.

Молодой, шатаясь как лунатик, подошел к лееру и мешком вывалился за борт.

Он сразу же камнем ушел ко дну, наверное решив, что нет смысла напрасно продлевать муки.

Бородатый нарочито медленно разделся, аккуратно сложил вещи на палубу, поставил рядом башмаки. Замешкался, чтобы закрыть глаза двум своим товарищам — застреленному Дмитрием и убитому Ингольфом. С его лица все это время не сходило выражение какого-то добродушного спокойствия.

Уже у самого борта он обернулся к нам, глаза его полыхнули угрюмой ненавистью.

— Ладно, пока, — бросил он, — До встречи на Небесных Полях! — С силой оттолкнувшись, он бросился в темнеющие волны.

Не проронив ни звука, мы стояли и смотрели, как широкими, размашистыми гребками он рассекает волны. Все дальше и дальше уплывал он по темно-золотой дорожке, проложенной заходящим солнцем.

Его голова уже казалась маленькой черной точкой на ее фоне, а мы все стояли и молча смотрели вслед…

Клонящееся к закату солнце тысячами бликов отражалось от штилевого океана.

Наш бриг лежал в дрейфе в самом центре Атлантики.

Дмитрий с Ингольфом в очередной раз забрасывали обнаруженную в подшкиперской тунцеловную снасть, Мустафа курил, стоя у штурвала, а наши женщины улеглись на слегка покачивающейся палубе, обсыхая после купания. Таисия облачилась в шикарный закрытый купальник не то от Версачи, не то от Кардена, стоивший, если я не ошибаюсь, пару тысяч долларов. В прошлом году у нас случился пожар на складах, в ходе которого народ растащил немало добра. На Мидаре было всего несколько клочков ткани — два небольших треугольника на тонких бретельках, прикрывавшие (или открывавшие) груди, и узкая полоска между ног, поддерживаемая шнурком на талии. Лицо ее от солнца прикрывала пестрая косынка. Она как будто дремала.

Позади, во вчерашнем дне и в другом мире, остался переход через портал между двумя вселенными и все, что случилось перед тем.

Невольно я скосил глаза на бак.

Там на медово-желтых досках палубы выделялись два более светлых пятна. Пролившуюся сутки назад кровь Таисия с Секером тщательно отскребли стальными скребками для очистки корпуса от ракушек, а после еще протерли палубу пемзой.

Гибко поднявшись, Мидара встала на руки и приподнялась на кончиках пальцев. Постояв так с полминуты, она обратным сальто вскочила на ноги, бросив в нашу сторону довольный взгляд — мол, кто-нибудь из вас вот так может?

Легко оттолкнувшись, она прыгнула за борт.

Я уловил восхищенный вздох Ингольфа.

— Сколько ты можешь продержаться под водой? — спросил я Мидару, когда она вновь выбралась на палубу.

— Не особо напрягаясь — пять минут.

Она села на горячие доски, выжимая волосы, теперь коротко (до плеч) и не очень ровно обрезанные: со своей шикарной косой, едва не ставшей причиной смерти, она распростилась еще вчера, спустя пару часов после всего.

— Однажды продержалась почти семь, но тогда уже в глазах темнело и грудь потом болела полдня. Когда я училась ходить под парусом, у меня был наставник, который знал кое-какие древние секреты: особое дыхание и все такое, — объяснила она. — Если хочешь, могу научить. Времени, правда, мало — может, скоро уже расстанемся…

Мидара доброжелательно улыбнулась.

Усилием воли я отогнал вчерашнее воспоминание — окровавленный шмат человеческой плоти, небрежно брошенный движением изящной ладони в волны.

Уж сколько раз зарекался судить окружающих!

В чем, если вдуматься, она виновата? В том, что родилась в жестоком мире, в стране, которая вела непрерывную войну невесть сколько лет? Что для мужчин ее отечества женщина не более чем утеха и средство для продолжения рода и что она не захотела этого принять? Но ведь за свой выбор она уже заплатила сполна — и не приведи бог никому так расплатиться…

Что я мог ей сказать? Что я вообще мог ей сказать, ей, чей мир куда дальше от моего, чем даже самые дикие племена моей родной Земли?

Бесполезно убеждать волчицу в пользе вегетарианства.

Вдруг мне стало безотчетно жаль ее, эту сильную и много пережившую женщину.

Она взвалила почти непосильную ношу — отыскать среди мириадов прочих свой родной мир. Ей суждено, может быть, многие годы, если не десятилетия, брести в одиночестве бесконечными путями, соединяющими их, и сгинуть, так и не вернувшись домой.

Впрочем, я этого уже никогда не узнаю… Неумолимое «никогда» разделит нас.

Вслед за этой мыслью неожиданно пришла другая.

А как поступит Мидара с талисманом Древнейших, когда вернется в свой мир?

Не возникнет ли у нее соблазн во имя блага своей отчизны раскрыть его тайну и дать Йооране возможность стать владыкой целых планет?

Соблазн этот может оказаться слишком велик…

И следом возникла совсем уж странная мысль: а как бы поступил я сам на ее месте?

Да, конечно, я понимаю, что подобная вещь не должна попасть в ненадежные руки… Но одно дело рассуждать об этом теоретически и морализировать, и совсем другое — когда у тебя в руках действительно оказывается нечто, способное принести твоей стране колоссальное могущество. А тебе самому, между прочим, — воистину бессмертную славу и несказанные почести.

А кстати, что ждет меня самого?

Смогу ли я вернуться именно в свое время, именно в те дни, когда я покинул родину? Как объясню свое отсутствие, если это не получится?

И что, если к моменту моего возвращения все уже станет другим? Ведь есть же примеры, как быстро может рухнуть устоявшийся уклад.

Все эти годы я почти не задумывался ни о чем подобном, потому что не привык изводить себя бессмысленными мечтами, а последнее время был слишком занят гонкой через миры.

А вот теперь представил себе, как пройду по улицам своего города, воспоминаниям о котором, казалось, уже столетия, как открою ключом, который хранил неизвестно зачем почти семь лет, дверь своей маленькой квартирки в панельной пятиэтажке.

Как предъявлю пропуск на проходной, кивну вахтеру и поднимусь в свой кабинет. Как поздороваюсь с дамами из своего отдела, выслушаю дежурные вопросы о проведенном отпуске и комплименты моему загару и приступлю к работе.

Буду знакомиться с женщинами, ходить в рестораны и кино, ездить в отпуск к Черному морю или в Анталью.

Буду (а смогу ли?) просто жить там, где родился и куда стремлюсь всей душой (всей ли?).

И буду с грустью (да, с грустью) вспоминать эти годы, эту невероятную, полную впечатлений жизнь.

Вспоминать уютные кабачки Рарди, где подают ароматный кофе с вкуснейшими колбасками, и припортовые трущобы Домба, великолепный Карфаген, Александрию и Афины, красивые особой, какой-то зловещей красотой города Атлантиды и затянутые туманом винландские поселения…

Небо, горящее всеми красками тропических закатов, прибой у подножия уходящих в самое небо пиков, рядом с которыми твой корабль кажется таким маленьким перед ликом вечных гор и вечного океана, чужие незнакомые созвездия.

Вспоминать пасущихся в степном высокотравье мамонтов и непуганых косуль, доверчиво подходивших прямо к нашим палаткам. Горьковатый дым костра и вкус свежеприготовленного на огне мяса.

Ярко-синее прозрачное осеннее небо над светлым золотом девственных буковых лесов с багряными островками кленовых рощиц.

Ароматы лесной сырости и прелых листьев, блеск летящих паутинок на багрянце кленов.

Эрдена Чорджи, монгола, с которым я был знаком всего несколько дней, заслонившего меня от стрелы. Умирая, он, пересиливая боль, напевал какую-то веселую мелодию без слов. Буду вспоминать боцмана Келли Горна и Ятэра-Ятэра; Иветту Солсбери в черной шубке из убитой мной пумы, со смехом кидавшую в меня снежки… И других. Своих товарищей по несчастью… нет — по судьбе, таких разных и в то же время схожих в главном, как схожи все люди.

Даже девушек из нашего веселого дома — среди них были очень добрые и хорошие.

И только немногие будут замечать в моих глазах затаенную тоску, но и они будут не в силах ее понять.

Впрочем, мысли эти были пока что неуместны. Сперва надо вернуться. А пока…

Перед нами простиралась бескрайняя спокойная Атлантика. И далекий, бесконечно далекий путь через многие миры. Домой.