Глава шестнадцатая

Поле неудач на дамбах окрестные индейцы, раньше почти боготворившие испанцев, стали относиться к ним значительно хуже. Иногда вслед идущим по улицам солдатам неслись из окон проклятия. Иногда принесенная в казармы пища оказывалась пересоленной. А несколько дней назад за городской стеной Тескоко нашли тела двух убитых солдат. С ними обошлись так, как не могло прийти в голову даже диким баскам, которых и людьми-то трудно было назвать.

Опасаясь, что науськиваемые Куаутемоком индейцы могут напасть на конкистадоров, у которых на узеньких улочках будет мало шансов выжить, Кортес повелел вынести лагерь за стены. Вблизи городка Кайокан для солдат соорудили несколько бараков под тростниковой крышей, для капитанов построили домики, мало чем отличающиеся от шалашей. По углам лагеря возвели дозорные вышки, а на случай атаки перекрыли дорогу рогатками. Две бригантины постоянно стояли на якоре у дамбы, обеспечивая огневое прикрытие со стороны озера.

За несколько дней, проведенных «в поле», испанцы обустроились, наладили быт, благо индейцы не перестали приносить фрукты и птицу в сыром и печеном виде. Потягивая местное кактусовое пиво, Кортес с нескрываемой радостью выслушивал доклады лазутчиков, как плохо живется в городе Мешико. Продовольствия хватает только солдатам, а горожане, особенно не способные работать на укреплениях, вынуждены собирать и есть траву. Воды практически нет и приходится пить мутную солоноватую жижу из оскудевших колодцев. В городе появились первые признаки болезни…

Несколько раз от Куаутемока прибывали послы. Они молили Кортеса уйти, обещая взамен все сокровища, что есть в городе и окрестных селениях. Дипломатичные Марина и Агильяр и даже некоторые из капитанов призывали его прислушаться к голосу разума, не доводить мешиков до отчаяния, а, забрав все золото, отплыть на родину или хотя бы на Кубу. Но капитан-генерал был непреклонен, у него были свои счеты с этим городом.

Наконец то, что предрекали, случилось.

Вместо обычных победных рулад из горла пробежавшего по дамбе несколько лиг вырывался только сдавленный хрип. Он долго не мог отдышаться, а когда смог, поведал, что на перепаханном поле Теночтитлана, где раньше находился подорванный Ромкой артиллерийский парк, мешики собирают войско для последней и решительной битвы. Полки в парадном вооружении выстраиваются для похода на дамбу, все лодки, какие есть в городе, чинят, смолят и готовят под погрузку. Кортес отправил капитана в Тескоко с просьбой разрешить укрыться за городскими стенами, но перед ним даже не открыли ворота. Тогда капитан-генерал приказал укреплять лагерь.

На строительстве работали все. Благородный идальго плечом к плечу с маркитантами из обоза вкапывал в землю колы и приколачивал к ним доски. Седой капитан таскал мешки с землей вместе с корабельным юнгой. Благородных скакунов впрягали в телеги с камнями, а когда те уставали, впрягались сами. На второй день вокруг лагеря возникло подковообразное укрепление высотой в полтора человеческих роста, с проходом в задней, обращенной к лесу части, через который кавалерия могла вырваться на простор. Через каждые десять шагов на бруствере устроили место для стрелка — специальную полочку, встав на которую он возвышался над краем головой и плечами. Через каждые пятьдесят шагов соорудили площадки для размещения батарей, около них поставили дополнительные вышки, на которые посадили самых метких и глазастых солдат. К разрыву в «подкове» стащили рогатки, чтоб забросать проход, если мешики обойдут укрепления. Перед передним фасом вырыли неглубокие канавки и наполнили их вязкой горючей жидкостью, чуть присыпав сверху жухлой травой. Достаточно пустить одну-две горящие стрелы, чтоб загорелось все поле. Для скатывания на врага с бруствера сделали «огненные колеса», валянные из соломы кругляки, пропитанные той же жидкостью. Залили ее и в сосуды и заделали глиняными пробками, пропустив через них фитили. Подожженный и брошенный с руки, такой снаряд взрывался огненным шаром. Помня о заразе, именно огню Кортес придавал большое значение в обороне.

В самом центре образовавшегося в лагере плаца установили набитый землей ящик, в который воткнули флагшток. Обложили его для устойчивости камнями и под барабанный бой подняли знамя конкисты. Вопреки ожиданиям, Кортес не произнес по этому случаю обычной своей зажигательной речи, чем немало смутил боевой дух солдат. Более того, в эти дни он даже почти не показывался из своей хижины и не допускал туда никого, кроме доньи Марины. Иногда к нему заходили ординарцы, но о чем говорили и какие распоряжения отдавал капитан-генерал, они предпочитали не распространяться. Лагерь замер в томительном ожидании.

Ромкино дежурство выпало на вторую часть ночи и раннее утро. Спать хотелось неимоверно, а до смены было еще больше часа.

— Может, еще один обход сделать? — сладко потянувшись, спросил он Мирослава, задумчиво грызущего рядом тонкую былинку.

— О, смотри, Марина, — обрадовался Ромка, завидя тонкий силуэт, появляющийся в дверях хижины.

— Марина, да, — напрягся Мирослав, перекусывая травинку и выщелкивая ее в темноту. — Я как раз о ней с тобой поговорить хотел…

— И я хотел, — обрадовался Ромка. — Да… Даже не знаю… — Он-таки решил поделиться сердечным томлением со старшим товарищем. — Какое-то вот такое чувство возникает, как ее завижу…

— Чувство? — Голос Мирослава сделался суше, сдержанней.

— Ну да, такое… Прямо схватил бы да побежал… — Ромка с трудом подыскивал слова.

— Не пара она тебе, — прокаркал Мирослав.

— От чего ж не пара? — вскинулся Ромка. — Я, конечно, не Кортес, но по знатности рода его, пожалуй, и превосхожу. И подвигов на моем счету немало, и моложе я…

Мирослав задумчиво потер подбородок. Ромка был прав: если он вступит в спор с Кортесом за эту женщину, то шансы у него есть, в отличие от самого Мирослава — бродяги без роду и племени. Зачем он такой заморской принцессе, внимания которой добиваются знатные? А может, и правда воспользоваться давешним ее предложением? Умыкнуть, и направиться в лес, и зажить там в шалаше, как в раю? Или подчинить племя какое-нибудь, чтоб она чувствовала себя царицей при новом Мономахе?

Правда, искать ее будут. Кортес уж точно, ну так на то он и воин, чтоб защищать свою женщину; и капитан-генерал не бессмертный. А если Ромка? С него станется, но что делать прикажете? Убивать?! Он сам удивился тому, как такая мысль вообще могла прийти на ум.

— Не надо бы тебе с этим связываться, — пробормотал Мирослав.

— Чего это не надо? Тебе можно, значит, а мне нет?! Это уж, извини-подвинься, кто смел, тот и съел. Да и вообще, я ж понимаю, как оно у вас, не маленький. Но ты не в открытую все делаешь, а как тать ночной. Да только и так все понимают. А Кортес — мой боевой товарищ, а ты позоришь его перед всем лагерем…

Мирослав сгреб Ромку за воротник и притянул к себе:

— Ты, юнец, говори, да не заговаривайся, с Мариной у меня…

— Да что у тебя с Мариной? — Ромка сорвал пальцы Мирослава с ворота. — Знаешь же, что она все равно останется с капитан-генералом, и продолжаешь.

— Может, и с капитан-генералом, а может… — Мирослав снова сдавил Ромкину шею, — и вообще, не о том я хотел сказать.

— А о чем? — спросил Ромка, снова отрывая пальцы Мирослава от своего воротника и нависая над ним разъяренным кречетом.

— Лазутчик у нас в лагере, — чуть оттолкнул его Мирослав. — Причем не просто шпионит, а Кортеса твоего уже несколько раз убить пытался. То яду подольет, то еще что.

— И ты думаешь, что Марина это?

— Не думаю, но опасаюсь. А кто еще? Вокруг Кортеса людей немного. Только сеньоры капитаны с тобой вместе да Марина. Кто из них? Ты, Альварадо, Олид смерти Кортесу желают? Смешно. Марина? Да, ее специально с тем заданием подослали когда-то, но она призналась во всем, раскаялась — и сколько сделала всего? Да и начались те покушения уже после того, как Марина… Ну, понял, короче.

— А ты за ней внимательно следил? Заметил что-нибудь?

— В том и дело, что нет. Я как-то обшарил ее комнату, обнюхал даже. Нет при ней ни склянок с ядом, ни кинжала даже завалящего.

— Беззащитная она совсем. — Ромка вздохнул с какой-то грустной нежностью.

— Женщины, они того, беззащитными не бывают. Только оружие у них свое. Но это ладно, а раз так, тогда разговор другой, конечно. Тогда… Появляется у меня подозрение одно, — протянул Мирослав. — Чу, палят вроде?

Ромка прислушался. Часовые на соседнем посту тоже засуетились.

— Точно, стрельба у баррикад. Да какая! Аркебузы, как сороки, тарахтят, да пушки вон копытами четырех всадников громыхают.

— Эк завернул. Вирши б тебе слагать, — ответил Мирослав, и Ромка не понял, чего было больше в голосе воина — уважения или насмешки.

— Да ну тебя, — отмахнулся молодой человек. — Пойду дону Франсиско доложу, он сегодня старший по караулу. Погоди. Стихло вроде?

— Стихло, — ответил Мирослав. — Быстро слишком. Не к добру.

— Не к добру, — согласился Ромка. — Лагерь поднимать надо. — Толкнувшись руками, он на заду соскользнул на утоптанную землю.

Навстречу ему уже бежал Франсиско де Луго:

— Дон Рамон, что стряслось?!

— Стрельба на дамбе. Ураганная. Началась минуты две как, минуты полторы назад закончилась, будто и не было, — отрапортовал молодой человек. — Наших кончили всех либо в бегство обратили.

— Поднимайте вашу роту, а я проверю, как готовятся кабальерос, — делово распорядился дон Франсиско и, развернувшись, зашагал в сторону коновязей.

Ромкины солдаты уже спешили по своим местам, поправляя ремешки морионов, — по приказу Кортеса все спали, не раздеваясь и не снимая доспехов. Артиллеристы, хрипя и ругаясь, протащили деревянный ящик с каменными ядрами. Аркебузиры уже стояли по местам и размахивали фитилями, раздувая на их концах маленькие огоньки. Их движение создавало иллюзию огненных кругов, из которых на Ромку неприязненно глянул утренний мрак. Молодой человек украдкой перекрестился и побежал на свое место. Для меченосцев площадок не делали, поэтому им пришлось располагаться наверху, за маленькой земляной насыпью, надеясь больше на крепость своих щитов и шлемов.

Где-то далеко вновь застучали ружья. Над озером поплыли хлесткие звуки выстрелов, многократно усиленные эхом. Стихли, словно ножом отрезанные. Рявкнула где-то корабельная пушка. Опять все стихло. Да что у них там происходит-то?! Вдалеке послышались крики и свистки мешикских касиков. Снова стрельба. Звенящая тишина, нарушаемая лишь тревожными всхрапываниями лошадей да треском факелов, воткнутых прямо между крепящих вал досок. Орудийный залп. Еще один, откуда-то справа, наверное с бригантин, атакующих лодки. Снова все смолкло.

Не в силах выносить гнета тишины, один солдат стал напевать под нос фривольную портовую песню. Кто-то из соратников звонко шлепнул его перчаткой по шлему, и песня оборвалась на полуслове. Ромке показалось, что из камышей доносится скрип уключин, но он оборвал себя, вспомнив, что мешики уключинами не пользуются. Неужели он спутал их с криком ночной птицы?

Точно — птицы. Крики вспугнутой стаи. Рядом совсем. Одиночные выстрелы, вопли, шум свалки, в которой уже и не разобрать, кто кого. Снова тишина. Ромке захотелось выхватить меч и соскользнуть в надвигающийся с воды утренний туман, чтобы уже наконец встретиться с врагом. Вдруг из клубящейся туманом тишины появился мешик в полном боевом вооружении. С огромным щитом и длинным копьем, пышным плюмажем на голове и развевающимся за спиной плащом. Он был один, шел, шатаясь и раскачиваясь из стороны в сторону.

Испанцы приложились к ложам аркебуз. Воин сделал несколько нетвердых шагов, качнулся, уперся копьем в землю и медленно сполз по нему, перебирая по древку руками. Замер на земле неподвижно. Уловка? Военная хитрость? Что?!

Порыв ветра сдернул с озера белое покрывало тумана. Картина, открывшаяся перед конкистадорами, заставила их охнуть. По дамбе плотной стеной, человек к человеку, шли толпы мешикских воинов. Они едва переставляли ноги. Многие падали, тут же исчезая под ногами идущих следом. Вся поверхность озера была покрыта лодками. Раскрашенными посудинами знати, военными остроносыми пирогами, лодчонками простых жителей. Они были доверху заполнены мешиками в боевых одеяниях. Словно не очень понимая, что делают, те переваливались через борт. Многие скрывались с головой и уже не показывались на поверхности. Те, кому доходило едва до колен, безучастно брели к берегу, ступая нетвердо, так же, как и их собратья на дамбе. Как ожившие мертвецы.

От вида этой молчаливой раскачивающейся толпы у Ромки зашевелились волосы на затылке. Рядом икнул Мирослав. Кто-то зашептал молитву.

Один мечник сомлел и скатился вниз, под насыпь, глядя в небо пустыми от ужаса глазами.

На стену взлетел Кортес. Обозрев поле, по которому расползалась страшная армия, он выхватил меч и, вздев его вверх, заорал:

— Стреляйте в них! Не подпускайте ближе. Горящие стрелы несите! Они больны!

Испанцы в момент уяснили, что перед ними не исчадия ада, не ожившие мертвецы и не посланцы с того света, а обычные враги, к тому же обессиленные тягчайшей болезнью. Бруствер расцвел огненными всполохами. Прекрасными и опасными орхидеями распустилась в рассветном небе картечь, выкашивая целые ряды едва двигающихся воинов. Покатились с вала огненные колеса, зажигая на ходу огненные реки. Черный жертвенный дым взметнулся к облакам. Крики сгорающих заживо потонули в реве пламени. С тыла открыли огонь бригантины, они отошли, чтобы не столкнуться с сонмом лодок. А когда поняли, что те уже не опасны, стали упражняться в стрельбе, подбивая на выбор приглянувшееся судно. Мешикская армия, самая крупная из собранных со времен прихода Кортеса в Новую Испанию, таяла на глазах.

Куаутемок сидел перед огромным окном, выходящим в сторону лагеря teules, и с ужасом наблюдал за космами черного дыма. Еще не услышав доклада, он всем своим больным нутром чувствовал, что этим дымом рассеивается над озером не только его великая армия, но и все могущество Мешико.

Конечно, операция была не очень хорошо подготовлена. Воинов пришлось отправлять спешно, как только ему доложили о появлении язв. Великий правитель надеялся, что они успеют. Рассчитывал, что задавят числом. Но в противоборстве с ужасной болезнью он проиграл. И не только армию.

В городе тоже свирепствовала оспа. Люди падали прямо на улицах, и не было сил их хоронить. Те, у кого оставались силы, стремились убраться из города. Несмотря на конфискацию лодок и выставленные у пристаней отряды, уплывали кто на чем мог. На плотах, на деревянных воротах, просто вплавь до ближайших островов. Многие тонули, а кто добирался до берега, разносили заразу дальше. Свитские, предпочитающие отсиживаться за высокими стенами царского дворца, наверняка уже нагрузили скрытые от мытарей лодки самым дорогим и тоже в любой момент готовы были покинуть вымирающий город.

А teules уже хозяйничали на улицах. С помощью проклятых талашкаланцев они планомерно уничтожали дом за домом, квартал за кварталом, скидывая обломки разрушенных домов и храмов в реки и каналы. До дворца правителя они доберутся еще не скоро, но несколько районов уже стерты с лица земли. Что ж, значит, и ему пора позаботиться о себе.

— Эй, — позвал он, кривясь от боли.

Из ниши бесшумно выступил секретарь, приготовился записывать.

— Пригласи ко мне начальника городской стражи и касика Инатекуатля. Да не пиши, запоминай так. И препроводи в мои покои тайно, чтоб никто из благородных не видел. — Куаутемоку вовсе не хотелось, чтоб кто-то из его свиты прознал о планах великого правителя покинуть город, бросив всех на произвол судьбы.

В парадную дверь тихонько поскреблись.

— Кто там еще! — тихо спросил Куаутемок, жестом отсылая секретаря.

— О великий правитель, вождь teules передает вам послание вместе с захваченными подданными.

— Впускайте! — обреченно вздохнул правитель.

Посланцы вошли плача, стеная и кланяясь как заведенные. Куаутемок даже не хотел думать, чего больше в их страданиях — тоски по судьбе родины или страха за собственную участь, ведь они побывали в стане врага и вернулись живыми. Не сочтет ли великий правитель это предательством?

— Хватит выть, — грубо оборвал он их. — Что у вас?

Один из послов осторожно приблизился к трону, пал ниц и протянул правителю свиток желтоватой бумаги с красной печатью. Куаутемок жестом велел юноше, разумеющему язык пришельцев, принять послание и прочесть. Хрустнула печать, зашуршала разворачиваемая бумага. Разнесся по закоулкам огромного зала ломающийся голос юноши:

— Пусть Куаутемок, которого я люблю как родственника великого Мотекусомы, поверит, что мне жаль совершенно уничтожить великий город. Покорись испанской короне, и я обещаю выхлопотать прощение и милость его величества. Откажись от дурных своих советчиков, papas и проклятых идолов и смилуйся над несчастным населением столицы, изнемогающим от голода и жажды.

Глаза Куаутемока полыхнули несвойственным ему огнем. Он поднялся с трона и занес посох, собираясь ударить неизвестно кого. Все, кто находился в зале, отпрянули в ужасе пред его гневом. Немного остыв, он присел обратно на трон и потянулся к чашке с горячим шоколадом.

— Хорошо, позовите мне виднейших военачальников и жрецов, я хочу поговорить с ними о замирении.

Несколько десятков человек вошли в зал так скоро, будто слушали под дверью. А может, и впрямь слушали.

— Итак, мои верные подданные, — начал Куаутемок. — Все средства борьбы нами исчерпаны. Нам грозит смерть от голода и жажды. Большая часть нашей армии погибла. Не кажется ли вам, что лучшим выходом для нас будет мир с Малинче? Пусть каждый безбоязненно скажет свое мнение, прежде всего жрецы, ведающие волю богов Уицлипочтли и Тескатлипоки.

Несколько человек, выходя и кланяясь, соглашались с Куаутемоком, говорили, что в такой ситуации замирение — лучший выход. Что не надо сопротивляться неизбежному. От их сладостных речей Куаутемока стало подташнивать. Он понимал, что нужен мир, но сердце его никак не могло согласиться с разумом.

Наконец очередь дошла до Чимиутли, одного из старых военачальников Мотекусомы, с которым они вместе готовили «Ночь печали». Тот, медленно переступая деревянными ногами, вышел на середину зала, поклонился до земли и произнес:

— Ты наш повелитель, и власть тебе дана не напрасно: честно и мощно правил ты нами. Конечно, мир — великое, славное дело. Но вспомни — с тех пор как иноземцы, эти teules, пришли в нашу страну, не было ни мира, ни удачи. Вспомни, какими милостями осыпал их твой дядя, великий Мотекусома, и что же за это он получил?! Как кончил он, все его дети и родственники — ваши родственники, сперва Какамацин, король Тескоко, а затем повелители Истапалана, Койоакана, Тлакопана и Талатсинго?! Где ныне богатство наших стран?! Ведомо ли тебе, что множество жителей Чалько, Тепеака и Тескоко клеймили раскаленным железом в качестве рабов?! А посему не пренебрегай советом наших богов, не доверяйся словам Малинче. Лучше с честью пасть в борьбе под развалинами этого прекрасного города, нежели покориться и стать рабом.

От его слов что-то всколыхнулось внутри Куаутемока. Зажглось. Он снова вскочил и оглядел притихший зал:

— Согласны ли вы со словами Чимиутли?

Никому не хотелось войны, но и смелости выйти и прямо сказать об этом ни у кого не нашлось.

— Если таково ваше мнение, — воскликнул тронутый и взволнованный речью Куаутемок, — то пусть будет посему! Умрем сражаясь! Ни слова более о сдаче и мире! А теперь уходите и готовьте к бою всех, кто остался. Мне нужно побыть одному.

Когда дверь за касиками и жрецами закрылась, Куаутемок сделал знак секретарю.

Рота меченосцев входила в ворота Мешико. Совсем недавно к ним прилегали могучие стены. Теперь они сиротливо и одиноко возвышались над озером, оставленные талашкаланцами скорее для ориентира, чем ради пользы. За воротами раскинулась серая пустыня, в которой лишь кое-где угадывались фундаменты стоявших тут домов.

Несколько дней назад, пока Ромка и его люди занимались усмирением Койоакана и деревенек вокруг, три корпуса, ведомые Альварадо, Сандовалем и Олидом, железными когтями сомкнулись на самом сердце Мешико — рыночной площади.

Победа оказалась не столь блестящей, как принято писать в сагах и легендах.

Мешики тяжело болели и почти не оказывали сопротивления. Самый серьезный бой, который пришлось выдержать испанцам, длился два часа, и то только потому, что враги зубами цеплялись за каждую из ста четырнадцати ступенек, ведущих на вершину главного си. Именно на нем, побросав в огонь статуи Уицлипочтли и Тескатлипоки, Альварадо поднял знамя конкисты.

Попотеть же выпало разрушительным и похоронным командам. Первые занимались ломкой укреплений и разбором зданий. По велению Кортеса руками, мотыгами, взрывами пороховых зарядов они сравнивали с землей любые строения, встречающиеся на пути, а обломками забрасывали многочисленные каналы.

Вторые, с повязками на лицах, палками с крюками на конце, а то и просто алебардами оттаскивали умерших от оспы на погребальные костры. Город постепенно превращался в ровное безжизненное поле.

— Берегись! — раздалось откуда-то сверху.

Ромка замер на полушаге. Прямо на дорогу с грохотом обвалился кусок глинобитной стены, подняв тучи пыли. Индейцы муравьями набросились на него, расколотили деревянными молотками на мелкие части и уволокли в сторону ближайшей незасыпанной речушки. Невдалеке инженеры в белых рубахах возводили христианскую церковь на фундаменте небольшого си. Складывали они ее из тех каменных блоков, что совсем недавно лежали в основе пирамиды-храма.

Но по-настоящему страшно было там, где команды пройти не успели. Всюду лежали трупы, а среди них больные и слабые, не имевшие сил уйти вместе с другими. Земля повсеместно на улицах, площадях, дворах была взрыта и вскопана, ибо жители искали корешки для утоления голода. По этой же причине лишились коры все деревья. Вода повсюду была солоноватая, горькая. И все же никто в гибнущей столице не покусился на мясо мешика. Врагов они ели, своих же — никогда.

У Ромки, шагающего во главе колонны, на душе было муторно. Он ненавидел этот город, отнявший у него отца, но, видит Бог, не хотел ему такой судьбы. Отряд вышел на площадь, которая осталась единственным местом в городе, вокруг которого сохранились в целости хоть какие-то постройки, включая главный си. Ромка подошел к запорошенному белой пылью капитану разборной команды, отдыхавшей в его тени.

— Сеньор, не подскажете ли, где я могу найти дона Эрнана?

Капитан молча ткнул пальцем наверх. Ромка поднял голову и увидел странную процессию, взошедшую уже почти на самую вершину пирамиды. Впереди несколько жрецов с опущенными головами и несколько священников с большими латунными крестами в руках, а за ними две дюжины солдат, тащащих наверх толстую черную веревку. Или… Да это ж Великий змей! Кецалькоатль!

— Мирослав, смотри. — Ромка положил руку на плечо спутника.

— Вижу, — без особой радости отозвался Мирослав.

— Так ты ж его… Ну да. — Ромка вспомнил не раз пересказанную солдатами историю, как его мнимый слуга убил Великого змея, чуть не потопившего всю эскадру. — Что, жалко?

— Я завсегда зверей жалел больше, чем людей, — ответил воин.

— А где они его взяли? И зачем туда тащат? — Молодой человек снова обратился к капитану.

— Взяли недалеко тут, около пещеры. Сдох и плавал кверху брюхом. Я сам не видел, но израненный весь, говорят, живого места на нем не оставили. Оттого и сдох. А тащат, чтоб на Куаутемока страху навести и на тех, кто еще сопротивляется. Показать: мол, вот мы что с вашим богом можем сделать, а уж с вами-то и подавно.

— И многие сопротивляются?

— Не знаю, — сладко, с хрустом потянулся капитан, — нам того не докладывали. Стрельба вроде слышится, а раненых и нет почти. Победа, считай.

Процессия на лестнице достигла верхней площадки. Заревели трубы и рога, застучал огромный барабан, еще совсем недавно приговаривавший испанцев к жертвенному ножу. Завыли жрецы, священники вознесли крестное знамение. Солдаты подняли тушу змея на вытянутых руках и швырнули вниз. Она долго катилась по склону, подпрыгивая на выступах, и наконец рухнула к подножию пирамиды. Конкистадоры внизу вылили на него несколько ведер горючей жидкости и поднесли факел. Крики наверху стали громче, один из жрецов что-то выхватил из рукава и хотел броситься на Кортеса, но солдаты перехватили его и отправили вслед за змеем. Ромка не стал смотреть, в каком виде тело достигло земли.

По лестнице деловито сбежал Кортес в сопровождении нескольких чиновников с ящичками для письма под мышками. За последние дни он оправился от ран. На его обычно худом лице даже появились округлости щек, стыдливо выглядывающие из-под многодневной щетины.

— О, дон Рамон, — тепло приветствовал он своего друга. — Как здорово, что вы пришли. Сейчас мне нужно отправляться на встречу с Куаутемоком, а все капитаны воюют где-то в городе. Составите мне компанию?

— Конечно, сеньор Эрнан, — ответил польщенный Ромка. — С радостью.

— Тогда ступайте к стрелкам, почиститесь, переоденетесь и через пятнадцать минут приходите к моей палатке. Вон она — слева, за кухней.

Ромка кивнул. Кортес метеором умчался приводить себя в порядок. Мирослав недовольно покачал головой.

— Чего опять не так-то? — Ромка правильно расценил его жест. — Кто б на его месте не радовался. Столько боев, столько лишений. Под смертью сколько раз хожено. И вот наконец замирение великое. Радоваться надо.

Невдалеке с грохотом рухнула башня дворца, когда-то принадлежащего Мотекусоме. С криками поднялись в воздух разноцветные пичуги из разрушенного птичника. Послышались грозный рев ягуара и несколько выстрелов. Солдаты добрались до комнат с храмовыми животными.

— Да я и радуюсь, уж мочи боле нет, — горько ответил Мирослав.

— Ладно, пойдем переоденемся да пыль с кирас смахнем. На такое дело нарядным надо идти.

— Можно подумать, от наряда нашего кому облегчение выйдет, — пробормотал Мирослав, но покорно двинулся вслед за Ромкой, куда было сказано. Пока молодой человек, отфыркиваясь, как конь, с наслаждением плескался в солоноватой воде, Мирослав чинно ополоснул лицо и шею. Протер рукавом запыленный шлем и водрузил его обратно на голову. Присел в тенечке. К нему присоединился Ромка, тряхнул влажными кудрями. Толкнул в плечо:

— Ну, дружище, чего-то скис ты совсем… Закручинился?

— О… Да так, — отмахнулся воин, будто собирался сказать, да не решился. — Вон уже и Кортес.

Дон Эрнан появился из своей палатки медленно и торжественно. В новом, без засечек и царапин, шлеме и кирасе с золотым рисунком по груди. Красные бархатные шаровары заправлены в новенькие сапоги блестящей кожи. То ли берег с начала похода, то ли подвезли с последним пополнением. Следом появились Агильяр в коричневой индейской хламиде, к которым давно питал слабость, и донья Марина в платье, скорее даже куске ткани, обмотанном вокруг тонкого стана. Алые губы, смуглая кожа, волосы цвета воронова крыла. Она была сказочно красива. Ромка почувствовал, как каменеет Мирослав, как напрягаются жгутами мышцы, распирая широкие рукава пропотевшей рубахи. Да и у самого у него случилось брожение внизу живота. Эх, хорошо штаны на два размера больше, не так заметно.

— Я, пожалуй, с вами не пойду, — хрипло, сквозь зубы выдохнул воин. — Посижу тут, в тенечке. Передохну.

— А как… Ну ладно. — Ромка махнул рукой и поднялся.

Откуда-то из бокового прохода появился флорентиец с десятком отдохнувших, принаряженных в чистое солдат за спиной. Сеньор Вала был одет в роскошный черный колет, из-под которого высовывались белоснежные рукава кружевной рубахи. Черные штанишки в облипку, блестящие ботфорты. На голове вместо шлема черный берет с белым пером. На груди витиеватый амулет на толстой золоченой цепи.

— Как на бал собрался, ей-богу, — хохотнул Ромка, но не дождавшись от Мирослава поддержки — тот сидел, уставив глаза куда-то поверх голов, — пошел к Кортесу. Тому уже подводили черного норовистого жеребца, на котором он ездил после гибели его любимой гнедой кобылы. Флорентиец легко вскочил в седло коня попроще. Ромке подвели спокойного увальня пегого окраса, который тут же потянулся мягкими губами к его ладони. Молодой человек, у которого в кармане не было даже завалящего кусочка хлеба, просто погладил его по горбатому носу и, вспомнив ездовую науку, вскочил в седло. Марина и Агильяр предпочли идти пешком. Они пристроились между всадниками и солдатами, построившимися в колонну по два. Двинулись без помпы и фанфар.

— А не мало ли мы взяли с собой народу? — Ромка, с непривычки ерзая по седлу, склонился ближе к Кортесу.

— Возле островов к нам присоединятся еще люди. Да и у Куаутемока, думаю, уже не осталось воинов.

— Островов?

— Да, верховный правитель бежал в построенный на воде и насыпных островах квартал, когда увидел, что дворец правителя ему не отстоять.

— Но там же может скрываться множество мешиков! — воскликнул Ромка.

— Могло бы. И скрывались. Вместе с Куаутемоком туда ушли около тысячи воинов. Но наши бригантины, обстреливающие район с воды, артиллерия с берега и болезнь существенно сократили их количество. Опасаться нечего. Тем более в сами развалины мы не полезем, порешили остановиться у моста, ведущего в озерный район, там есть небольшая площадь.

Ромка представил себе, что сделала картечь с беззащитными тростниковыми домиками на сваях, и вздохнул. Они выехали за вторую линию городских укреплений, о которой теперь напоминали только едва заметные остатки стен, миновали пригород, где талашкаланцы остервенело вырубали роскошные сады, и добрались до передовой. Около батареи из десяти пушек, хищно уставившихся жерлами на плавучую деревню, был разбит небольшой лагерь. Артиллеристы чистили стволы, носили туда-сюда какие-то ящики, перекрикивались оживленно. Двое, по виду тертые ветераны, резались на лафете в самодельные карты. При виде Кортеса они распрямились, отсалютовали кто как умел и вернулись к своим занятиям.

Миновав их, колонна спустилась к берегу, от которого тянулась на озеро разветвленная сеть мостков. Ромка всмотрелся в переплетения тростниковых крыш, пытаясь угадать, где же устроил свой последний дворец великий правитель Мешико, но так ничего и не разглядел. Зато нашарил взглядом паруса бригантин, курсирующих по озеру хищно, как акулы в поиске.

А вот и место назначения. Площадь для переговоров не очень пострадала от обстрелов, и на фоне окружающих разрушений площадка напоминала лежащий в грязи дублон. Куаутемока со свитой не было. Надо же, подумал Ромка, на собственные похороны опаздывать. Как правителя, в смысле. Кортес тронул пятками бока жеребца, тот опасливо покосился на торчащие со всех сторон битые камни и обломанные стволы. Недовольно заржал.

— Мне кажется, лучше спешиться и повести коней в поводу, — выразил общую мысль флорентиец. — А еще лучше — оставить здесь.

— Пожалуй, — ответил Кортес.

Он соскользнул с лошадиной спины и не оглядываясь зашагал вперед. Ромка последовал его примеру.

— Дон Эрнан, — догнал он готовящегося вступить на мост Кортеса. — Позвольте мы с доном Лоренцо пойдем впереди. На всякий случай.

Кортес едва заметно кивнул головой. Ромке очень хотелось достать меч, но он переборол свое желание, выпятил грудь и первым шагнул в наполовину скрытый тенями развалин проход. Неприятное место. Флорентиец последовал за ним, ибо двоим в ряд уже было тесно. Следом начали спускаться остальные.

— Не нравится мне это место, — сказал дон Лоренцо. — Словно горло мышеловки.

— Да, приятного мало, — ответил Ромка вполголоса. — Правда, стрелки прикрывают, но все равно неуютно тут.

Пролом миновали без приключений.

Маленькая площадь словно купалась в солнечном свете. Выйдя на нее, Ромка зажмурился. Проморгавшись, молодой человек обругал себя последними словами — если б кто решил напасть, он оказался бы беззащитен. Слава богу, обошлось. Флорентиец встал с Ромкой плечо в плечо, и они медленно двинулись вперед, настороженно оглядывая края площади и прислушиваясь. Ни пения птиц, ни лая собак, ни других звуков жизни не доносилось до обострившегося Ромкиного слуха. Понятно, что собак поели, птиц распугала канонада, люди умерли или сбежали. А почему не слышно свиты Куаутемока? Все-таки царский двор есть царский двор. Народищу… И чтоб никто не ойкнул, не чихнул?

Они дошли почти до самого берега, откуда на водный квартал уходил широкий мост. Он незаметно перетекал в широкую улицу, сделанную из крепких бревен, стрелой прорезавшую весь квартал и заканчивающуюся огромной площадью, сплошь покрытой водой. Дальше улица переходила в причал, у которого были привязаны несколько украшенных одна другой богаче лодок. В самом дальнем конце, как лебедь меж утками, возвышался убранный накидками из белых перьев корабль великого правителя.

Два десятка разодетых как павлины вельмож толпились на причале. Завидев выходящих на площадь испанцев, они построились подковой, в середине которой оказался невысокий сутулый юноша в снежно-белой тунике, прошитой золотой нитью. Без вычурных украшений она сияла внутренним светом, озаряя сморщенное желтоватое лицо молодого человека, которого четыре невысоких толстых касика поддерживали под локти. Это был Куаутемок.

Увидев, что испанцы подошли, мешики двинулась им навстречу. В траурном молчании они преодолели отделяющее их расстояние и остановились у начала моста. Откуда-то из-за роскошных накидок свитских вынырнули десятка полтора в пух разряженных копейщиков и, перебежав мост, выстроились перед Ромкой и доном Лоренцо почетным караулом.

Оглядев неопасные фигуры мешиков, Ромка с Лоренцо разошлись, давая дорогу делегации писарей и чинуш во главе с Кортесом и переводчиками. Капитан-генерал поклонился правителю Мешико, по желтым губам которого блуждала рассеянная улыбка, и прокашлялся.

— О любезный брат мой, — начал капитан-генерал, — ты позвал меня, чтобы говорить о мире?

— Да, Малинче, — ответствовал молодой человек. — Мир необходим и твоему, и моему народу. Мой изнурен тяготами и болезнями, твой страдает от ран. Нам нужно подписать документ, который отведет вам часть земли по ту сторону Холодных гор, где вы сможете охотиться и возделывать землю.

Переводчики онемели от удивления. Им пришлось сделать над собой великое усилие, чтобы донести до Кортеса смысл сказанного. На лице капитан-генерала отразилось какое-то веселое удивление.

— Но, сеньор, неужели вы не понимаете, что вы сами и вся ваша свита находитесь под прицелом наших орудий, чью разрушительную силу вы на себе недавно испытали. Даже если вы решите продолжить воевать, кто даст вам отсюда уйти? Призываю вас подписать документ, свидетельствующий о полной вассальной зависимости этих земель от великого короля Карла, иначе я не обещаю вам сохранить жизнь.

— Не о моей жизни надо заботиться сейчас, — улыбнулся Куаутемок и взмахнул рукой. За Ромкиной спиной раздались шорох, стук и предсмертные хрипы.

Испанские солдаты падали один за другим, пораженные невидимым врагом. Вода под мостками бурлила, между домами и в развалинах замелькали тени в шапочках с зелеными перьями. Заблестели стеклянные ножи, кровь брызнула на белые плиты. Чинуши сбились в кучу, выставив перед собой, как защиту, деревянные ящички.

Выхватив меч, Ромка подскочил к Кортесу. Капитан-генерал достал свой.

Слева встал в оборонительную стойку флорентиец. Несколько уцелевших солдат с обнаженными мечами прикрыли тыл.

— Ну что, как вы чувствуете себя теперь? — спросил Куаутемок. — Ваше мнение насчет того, какой документ подписывать, не изменилось?

— Проклятый мешик, — процедил сквозь зубы Кортес. — Ты заманил нас в ловушку!

— Вполне в вашем духе, — скромно потупил взор Куаутемок. — Вы думали, что у меня больше не осталось сил, и в этом ваша большая ошибка. Конечно, воевать против ваших пушек я теперь не могу, но, захватив вас в заложники, как вы до того поступили с моим дядей, я смогу диктовать вашей армии свои условия.

— Он тебе не дядя! — взревел Ромка. — Во всяком случае, был, — добавил он чуть тише.

Куаутемок стрельнул в него живыми черными глазами, так не вязавшимися с морщинистым стариковским лицом, но отвлекаться не стал.

— А остальных мы убьем, — добавил он так буднично, что Агильяр даже не сразу смог перевести эти слова.

Он снова взмахнул рукой. Из дверных проемов, из-за развалин, казалось, из-под самой земли появились на площади люди в шапочках с густыми зелеными плюмажами, полностью скрывающими лицо, и разномастным вооружением. У кого были мешикские мечи, у кого испанские, у кого подобия кистеней, алебард, трезубцев. Несколько человек с длинными тонкими копьями появились из-под помоста. Какой-то спецотряд вроде тех, что тренировал в подмосковных полях князь Андрей? Надо ж было так попасть! Но кто мог подумать, бились в голове у Ромки мысли, а потная рука плотнее сжимала рукоятку меча.

— Вот, великий правитель, я и доставил вам Кортеса, — раздалось слева.

Что за диво? Ромка обернулся и обмер. Флорентиец стоял за спиной капитан-генерала, приставив к его горлу широкий клинок.

— Не советую даже пробовать до меня дотронуться. — Голос его стал резким и скрипучим, как промороженные дверные петли. — Одно неверное движение и… — Он недвусмысленно шевельнул локтем. — Голова покатится с плеч.

— Дон Лоренцо, что вы делаете? — недоуменно хлопая глазами, спросил Кортес.

— А он уже давно собирается убить вас, — улыбнулся одними губами Куаутемок. — Мы захватили его после «Ночи печали», поговорили, нашли общие интересы.

— Ах ты… — Кортес рванулся вперед, казалось позабыв о прижатом к его горлу кинжале.

— Успокойтесь, дон Эрнан, — осадил его флорентиец, — мне бы не хотелось пускать в ход оружие. Надеюсь, все вы тут понимаете, что, если это произойдет, мы покойники. Все до единого. — Он возвысил голос. — Если я убью сеньора Кортеса, то мешики с чистой совестью могут перебить всех оставшихся испанцев и попытаются удрать водой. Там их, без сомнения, заметят бригантины и откроют огонь на поражение. Если Куаутемок погибнет, то испанцы назначат своего ставленника и от его имени станут управлять страной, пока не разорят ее окончательно. А если выживет, — дон Лоренцо хохотнул, — то поуправляют от его имени. А потом, заперев в клетку, отвезут в Мадрид, показывать в цирке.

— Но если вы уйдете с Кортесом, у мешиков тоже не будет причин нас не убить, — проговорил Ромка.

— Судьба ваша и ваших товарищей, дон Рамон, заботит меня не очень сильно, — признался флорентиец. — Я хочу, чтоб вы сделали так. Часть богатств из лодок ваших вельмож, сколько влезет, перегрузили в одну — самую быстроходную. Мы сядем туда с доном Эрнаном и прокатимся до берега, там возьмем лошадей и доскачем до Вера Крус. Перегрузим деньги на корабль, идущий в Севилью или Кадис, и больше, клянусь Господом Нашим, вы обо мне никогда не услышите. Ах да, — будто вспомнил он, издевательски упиваясь своей властью, — дон Эрнан, чтоб у вас не возникло желания освободиться по дороге или повести себя глупо, выпейте, пожалуйста, жидкость из этой склянки. В ней содержится яд, приготовленный по старому итальянскому рецепту. Действовать он начнет не раньше чем через неделю, за которую мы должны добраться до Вера Крус. Там я дам вам противоядие. Потом вы можете вернуться и закончить переговоры или поубивать тут друг друга. Мне все равно.

— Можно ли вам верить? — спросил Кортес, стараясь подальше убрать шею от холодящего ее клинка.

— У вас нет выбора. Отпустить вас я уже не могу.

— Хорошо, я пойду с вами, — проговорил капитан-генерал. Он чувствовал — флорентиец не врет и терять ему действительно нечего. — Только прежде, чем я выпью отраву, скажите, какую награду посулили вам мои недоброжелатели? Может, я смогу предложить больше? Плюс дам гарантии свободного проезда до Вера Крус?

— Увы, мой бывший капитан-генерал, дело тут не только в деньгах, — в голосе дона Лоренцо послышались грустные нотки.

Ромка же уловил за его спиной какое-то движение. Один из воинов с зеленом плюмажем, опрометчиво занявший место меж домами так, что его не видели другие, завалился назад, всплеснув руками. Еще один исчез в дверном проеме быстрее молнии. Третий схватился за горло и выпучил глаза, разевая рот в беззвучном крике. Мирослав?! А кто еще?

К похолодевшему Ромкиному сердцу вновь прихлынула горячая кровь. Теперь правильно сыграть. Он стал косить глазами в сторону, противоположную той, где бесшумно один за другим умирали воины в зеленых плюмажах. Флорентиец, заметив его ужимки, чуть отвел взгляд. Ромка скользнул вперед и просунул левую руку между горлом Кортеса и лезвием ножа. Холодная сталь прорезала толстую перчатку, кожу, плоть, чиркнула по кости. Ромка взвыл и с размаху врезал флорентийцу гардой по скуле. Тот упал, увлекая за собой Кортеса. Ромка в длинном выпаде достал грудь одного из мешикских воинов. Уцелевшие испанские солдаты взяли в мечи еще двоих. Конкистадор, прикрывший донью Марину, захрипел и вцепился обеими руками в древко копья, пронзившее не защищенное кирасой горло. Кто-то истошно закричал по-испански, призывая на помощь. Мешикская знать, увлекая с собой Куаутемока, бросилась к лодкам. Ромка рубанул почти не глядя и с трудом выдернул застрявший в теле врага меч. Мешики, собравшись в строй, насели, возведя перед собой стену из сверкающих осколков обсидиана. Ромка срубил одного, попытался достать другого, но получил по шлему тяжкий удар. В глазах потемнело. Он оступился и упал. Над головой блеснул испанский кинжал. Это Мирослав соскочил с крыши, прикрывая друга. И больно получил дубинкой по плечу. Ромка привстал на колено, как кочергой шуруя мечом по нижнему уровню. Мирослав отпрыгнул назад, уходя от копья.

— Что так долго не шел? — выдохнул Ромка, подрубая под колени наскакивающего воина.

— Решил дать ему раскрыться полностью. Россказни послушать. Уф-ф. Ну и устроил он кашу. На Марину еще чуть подозрения не перевел.

— Я не про флорентийца. Вообще. — Ромка отбросил от себя очередного мешика.

— Ну ты это… Не много ль от меня хочешь-то?! Уф-ф! Смотри, драпают как свитские. Задержи Куаутемока, а я пока вон с тем разберусь. — Мирослав указал кинжалом на мускулистого мешика со странно вывернутой левой рукой, одетого лишь в набедренную повязку и шапку с пышным плюмажем, перерезающего горло одному из последних оставшихся солдат. — Это их главный. Инатекуатль.

Ромка узнал коричного убийцу. Он бросился по мосту догонять процессию. Черной змеей выскочив из-под настила, обвил его ногу длинный хлыст, громыхнув костяными вставками. Дернул. Ромка взмахнул руками и рухнул на податливые доски. Завидев вылезающего из-под моста мешика, взмахнул мечом. Подхватил в левую руку оставшуюся без хозяина плеть, вскочил и побежал дальше.

А вот и причал. Перед входом несколько солдат. Королевская гвардия. Ромка взмахнул хлыстом. Один воин схватился за рассеченную щеку, второй захрипел, пытаясь содрать с горла обвившую его полоску сыромятной кожи. Третий упал, пронзенный клинком. Остальные разбежались. Ромка дернул хлыст, освобождая придушенного мешика. Кончик зацепил жаровню, та опрокинулась, рассыпая по настилу веер искр. Кончик хлыста задымился. Некогда тушить. Проскочив вдоль отчаливающих лодок знати, он добежал до корабля Куаутемока.

Великий правитель с ужасом смотрел на Уицлипочтли с огненной змеей Шиукоатль в руке. Этой змеей, словно мечом, он отрубает головы его воинам, как когда-то отрубил голову Койольшауки.

И разбегаются его солдаты, словно сыновья Коатликуэ.

Ромка спрыгнул в лодку, ударом ноги выбил за борт стражника с копьем. Вскочил, приняв на острие меча другого. Смахнул голову третьему и ударом колена пониже пупа отправил вниз четвертого. Тяжелый арбалетный болт воткнулся под ключицу пятому, прятавшемуся за покрытым дорогим сукном высоким резным стулом правителя. Гребцы сами попрыгали за борт. Ромка шагнул к Куаутемоку, сдернул его на днище, чтоб напугать, да и чтоб не попали случайно, и взялся за весло. В несколько сильных движений подогнал лодку обратно и накинул канат на кнехт. За шиворот выволок великого правителя на причал и огляделся.

Подоспевшие на крик испанские мечники добивали полуголых воинов с зелеными плюмажами. Кортес сладил с флорентийцем и вязал ему руки его же собственным кушаком. Мирослав и касик бились на ножах. О, что это было за зрелище! Они не набрасывались петухами, не делали ложных замахов и уходов. Они знали, что в ножевом бою все решает одно движение, и медленно крутились друг вокруг друга, выискивая слабые места и выжидая, кто первым совершит смертельную ошибку. Их движения, похожие на танец двух кобр, завораживали. Клинки блестели в руках, как ядовитые зубы. В глазах не было ничего, кроме холодной и расчетливой готовности убивать.

Первым не выдержал мешик, острие его стеклянного ножа блеснуло у самого горла Мирослава. Не дотянулось совсем чуть-чуть. Длинный испанский кинжал до половины погрузился в его живот.

Воин постоял с несколько секунд, удивленно глядя на сочащуюся сквозь пальцы кровь, и рухнул лицом вперед. Все было кончено.

Ветерок гонял по небу легкие облачка. Солнце ласково гладило суровые обветренные лица испанских капитанов, собравшихся на корме «Сантьяго» полюбоваться видами до основания разрушенного города Мешико и одинокой виселицей, поставленной прямо посреди площади, на которой произошли памятные события. Тело в петле облепили крупные мухи.

Кортес приобнял за печи раненого, прихрамывающего Ромку:

— Вы все еще грустите по его поводу?

— Да нет, не особо, — ответил Ромка. — Предателю кнут и петля. Это закон!

— Сегодня утром я отправил алькальда разобрать его вещи. Он нашел письмо от архиепископа Хуана де Фонсеки, покровителя губернатора Кубы Диего Веласкеса, с которым у меня не очень хорошие отношения, и председателя совета по делам Индий. В письме он лично приказывает Лоренцо Вала убить меня, намекая на то, что в противном случае будут обнародованы письма дона Лоренцо одному юноше… Ну, вы понимаете?

— Да, понимаю. Это сделало б его изгоем во всех странах, до которых дошла бы весть. А в Испании и Британии он и вовсе подлежал бы немедленной казни. Это серьезная причина.

— Да, вот что делают с нами наши грехи. Ладно, дело прошлое. Дон Рамон, я помню, вы не раз изъявляли желание отправиться домой, но долг испанского дворянина и воинское братство возвращали вас в строй. Теперь острая необходимость в этом отпала: из Вера Крус к нам идет огромное подкрепление. Мешики повержены, вассальный договор подписан, но… — Голос капитан-генерала дрогнул. — Мне было бы приятно, если б вы остались в рядах моей армии и продолжили крепить мощь Испании и твердость истинной веры на этом континенте. Только об одном я хотел бы вас попросить — отправьте домой своего слугу. Пока он здесь, мне неспокойно. Ну, вы понимаете?

— Дон Эрнан, я очень ценю ваше доверие, но, пожалуй, уйду вместе с Мирославом. На родине меня еще ждут дела.

— Хорошо, тогда я велю де Альдерете подготовить вашу долю в захваченных сокровищах и выправлю вам бумаги на бесплатный проезд до любого испанского порта, какой вы сочтете удобным.

— Спасибо, дон Эрнан. Пожалуй, мы пойдем собираться в дорогу.