– А мог не убивать? – вопрос застал Савинова врасплох. Наверное, потому, что он сам всю дорогу думал об этом. Ответ, казалось, был прост – не мог. Он ведь, зараза, с топором, а у меня вон – нож только. Все честно, правдоподобно, и, конечно, ему поверят. Но сам-то он знал без тени сомнений – мог. Да что там – достаточно было, схватившись за топорище, повозиться несколько лишних секунд, и их бы успели разнять… Савинов поднял глаза на князя:

– Мог.

Ольбард помолчал, кусая ус, – думал. Диармайд с Храбром о чем-то тихо переговаривались. Потом ирландец наклонился к князю и что-то начал ему втолковывать вполголоса. Сашка, хоть и стоял невдалеке, не понял ни слова, хотя говорили по-русски. В голове у него звенела гулкая колокольная пустота. Ольбард, слушая Диармайда, все время не отрываясь смотрел на Савинова и, казалось, что-то для себя решал. Наверное, прикидывал – как лучше поступить. Потом кивнул какой-то своей мысли и спросил:

– А знал ли, что убитый тобою Олель жены твоей восхотел?

«Ай да Храбр! Они же здесь, как в деревне, – все друг про дружку знают!» Сашка сам ни за что не стал бы впутывать в это дело Ярину, а вот – решилось за него…

– Знал.

– Добро! Выходит, был ты в своем праве, коли он на тя напал – вооруженный на спящего. Начала боя вашего стража не видела, но следы твои слова подтверждают…

«Интересно, какие следы там остались на сухой траве? Разве что кроме дырки в дерне от топора…» Хотя Сашка понимал, что в чтении следов он полный профан, а для них всех – примятая травинка что автограф на месте преступления. А насчет – «в своем праве», так закон здесь к посягательствам на чужую жену очень строг. Коли застанут на месте – голова с плеч, а коли не поймают – изгонят на все четыре стороны.

– …Закона ты не преступил, посему и виру платить не должен… Однако род Олеля большой, могут мстить, коли обиженными себя сочтут. Потому головное заплачу за тебя я. Ты – моей дружины воин, а ссоры да которы мне во граде моем не нужны… То, что признал честно, будто мог не убивать, – то добре. Да в бою всякое возможно. А Олель не таков был, чтобы решения свои менять. Стал бы искать случая своего добиться… Теперь иди.

Сашка поклонился и вышел. Голова у него шла кругом. Как-то все слишком просто решилось. Понятно – князь хочет его защитить, прикрыть от кровной мести. Но подтекстом в словах Ольбарда значилось, что градских убивать больше не надо, иначе придется ему, князю, судить по-другому. Закон для всех одинаков, а вира за убитого – сорок гривен, деньги большие.

Храбр догнал его за дверями гридницы, остановил:

– Помни, Олекса, что князь рек, – род Олеля большой, и хоть был тот у них, словно кость в горле, а мстить за своего – то по Правде. Может, и не станут, коль князь взялся виру платить, очистил тебя, – но на твоем месте я бы поостерегся. У охотника трое родных братьев – все мужи уже, да двоюродных – человек пять. Наш Согуд, кстати, тоже…

– Согуд?

– Ну да. Он явно-то мстить не станет – князь не простит, но всякое быть может. Вдруг он не забыл тебе зубов выбитых…

Сашка поблагодарил побратима и пошел дальше, мрачно прикидывая последствия всей этой истории. О Ярине он старался не думать, да разве тут удержишься… Упомянутый Согуд, оказавшийся двоюродным братом убитого (по здешним меркам родство очень близкое!), поджидал его за поворотом галереи. Стоял молча, набычившись, потом поднял на Сашку глаза. В них было что-то непонятное, будто старался воин подавить нечто, рвущееся наружу.

– Ты, Олекса, не думай… Олель, конечно, брат мне, но князь рассудил верно… Олель совсем голову потерял, с ним даже отец его сладить не мог, да и погиб он в ту зиму на охоте… Родовичи мои мстить не станут… Да только жаль глупого…

Савинов не знал, что и ответить, но это и не понадобилось. Согуд отвернулся и пошел прочь, опустив голову. Видать по всему – дружны были двоюродные братья. «Чертов псих! – зло подумал Сашка. – Все изнахратил! А ведь так хорошо было… Видно, правду говорят: если у вас все хорошо – значит, вы просто чего-то не заметили!» Мысль его сразу перескочила на Ярину. Он не знал – как будет смотреть ей в глаза. Соврать, что не было другого выхода, – не сможет. Он вообще не может ей врать… Как-то она все воспримет? Он знал, что многие женщины, которых он знал в своем мире, устроили бы форменную истерику. Она – не такая, но то, что между ними все случилось так быстро… Он не знал, чего ждать, и ему было по-настоящему страшно. Савинов понял, что не готов и не может, да что там – не имеет права ее потерять!

Едва он ступил на крыльцо, как увидел ее. Она стояла посреди княжьего двора и смотрела… Сердце в груди дернулось и заколотилось. Сашка медленно спустился по ступеням. Мимо проводили коней, куда-то спешили отроки, кто-то колотил железом о железо. Все окружающее ушло куда-то на край сознания, словно покрывшись легкой туманной дымкой. Он же видел только ее глаза и таящееся в них непонятное выражение, да еще как девичья рука сжимает уголок наброшенного на плечи платка. «Боже мой…» Он пошел к ней через двор, мимо занятых своим делом людей, а Ярина продолжала стоять. И лишь когда до нее осталась всего пара шагов, девушка двинулась навстречу… и обняла его, нежно так, успокаивающе. И шепнула тихо: «Живой…»