79. Почему Маккэйб огрубел душой

– Маккэйбу и Боконону не удалось поднять то, что зовется «уровень жизни», – продолжал Касл. – По правде говоря, жизнь осталась такой же короткой, такой же грубой, такой же жалкой.

Но люди уже меньше думали об этой страшной правде. Чем больше разрасталась живая легенда о жестоком тиране и кротком святом, скрытом в джунглях, тем счастливее становился народ. Все были заняты одним делом: каждый играл свою роль в спектакле – и любой человек на свете мог этот спектакль понять, мог ему аплодировать.

– Значит, жизнь стала произведением искусства! – восхитился я.

– Да. Но тут возникла одна помеха.

– Какая?

– Вся драма ожесточила души обоих главных актеров – Маккэйба и Боконона. В молодости они очень походили друг на друга, оба были наполовину ангелами, наполовину пиратами.

Но по пьесе требовалось, чтобы пиратская половина Бокононовой души и ангельская половина души Маккэйба ссохлись и отпали. И оба, Маккэйб и Боконон, заплатили жестокой мукой за счастье народа: Маккэйб познал муки тирана, Боконон – мучения святого. Оба, по существу, спятили с ума.

Касл согнул указательный палец левой руки крючком:

– Вот тут-то людей по-настоящему стали вешать на «ку-рю-ку».

– Но Боконона так и не поймали? – спросил я.

– Нет, у Маккэйба хватило смекалки понять, что без святого подвижника ему не с кем будет воевать и сам он превратится в бессмыслицу. «Папа» Монзано тоже это понимает.

– Неужто люди до сих пор умирают на крюке?

– Это неизбежный исход.

– Нет, я спрашиваю, неужели «Папа» и в самом деле казнит людей таким способом?

– Он казнит кого-нибудь раз в два года – так сказать, чтобы каша не остывала. – Касл вздохнул, поглядел на вечернее небо: – Дела, дела, дела…

– Как?

– Так мы, боконисты, говорим, – сказал он, – когда чувствуем, что заваривается что-то таинственное.

– Как, и вы? – Я был потрясен. – Вы тоже боконист?

Он спокойно поднял на меня глаза.

– И вы тоже. Скоро вы это поймете.