Глава 4
Мед поэзии

Отставив Фольстер по левому борту, длинная ладья викингов устремилась на север. В Зундский пролив. «Узким горлом Зунда моря вепрь карабкался», – сказал Хродгейр. И Вратко его понял. Недаром же два дня словен ходил по палубе за старым Сигурдом, упрашивая его объяснить неразумному, что за вирши рассказывает предводитель дружины по каждому случаю.

Старик отнекивался, ссылаясь на занятость, усмехался в густые усы, говорил парню, что не до того сейчас, лучше бы, мол, учился грести наравне с матерыми хирдманами… Вратко возразил, что грести он тоже учится, но когда корабль идет под углом к ветру и волны так и норовят ударить покрепче в дубовую, просмоленную скулу, никто новичка на скамью не посадит. Это подтвердил и Олаф. Пообещал: когда море успокоится, самолично будет учить новгородца и гребле, и бою на мечах и секирах. Без этого у викингов никак нельзя. Даже если ты не намерен ни на кого нападать, а занят мирной торговлей, всегда найдутся желающие пощупать тебя за мошну. Тем более в водах, издревле принадлежащих датчанам.

Датчане-даны – мореходы хоть куда. Это норвежцы Хродгейра признавали безоговорочно. В прежние времена частенько случалось им бить друг друга на море. Сражались нещадно. То одни брали верх, то другие. Вот вспомнить хотя бы сражение при Стикластадире, когда погиб норвежский конунг – так они своих королей зовут – Олаф Толстый, которого теперь все больше святым зовут, или недавний бой в устье Ниссы, где на сей раз верх одержали норвежцы. Сейчас между двумя королевствами соблюдался мир, но отчаянные головы нет-нет да и проверяли на прочность соседские щиты и кольчуги.

Услышавший их разговор Хродгейр милостиво разрешил Сигурду просветить молодого словена, кто такие скальды и как они складывают стихи. Кстати, стихи эти викинги называли висами.

Похоже, Сигурд только и ждал разрешения предводителя. Получив оное, старик разошелся – не остановить.

Вратко слушал его, раскрыв рот. Хродгейр, расположившийся неподалеку, время от времени вставлял пару слов, поправляя Сигурда или поясняя сказанное им.

Началось, как и следовало предполагать, с Одина. У северян вообще любое дело начиналось всегда с Одина.

Когда боги урманские – асы и ваны – после долгой кровопролитной войны заключали мир между собой, они по очереди плюнули в золотую чашу. Это у них так было принято побратимство заключать. После из смешанной слюны они создали человека по имени Квасир. Он оказался настолько мудрым, вобрав в себя по частичке от каждого бога, что мог ответить на любой вопрос, какой ему только ни задавали. А еще любил путешествовать и пополнять свой кладезь премудрости новыми знаниями.

«Прямо как я, – подумал Вратко, а потом устыдился собственной нескромности. – Вот еще выдумал! Сравнить себя с волшебным героем, которого и создали чародейством, и чародейской же силой наделили»…

Однажды Квасир попал в пещеру к двум карликам: Фьялару и Галару. Эти два подлых, вероломных существа попрали все законы гостеприимства и убили мудреца. Сам по себе поступок ужасный и достойный строжайшей кары. Но карлики еще и над трупом поглумились – собрали кровь Квасира и смешали ее с медом диких пчел. Было ли в обычаях племени карликов людоедство или просто эти двое нарушали все мыслимые и немыслимые законы общества, непонятно. Напиток, получившийся из смеси крови Квасира и меда, давал великую силу. Всякий, кто его пригублял, делался либо поэтом, либо мудрецом.

«Как можно пить такую гадость? Да и кто мог забрести в гости к убийцам Фьялару и Галару без риска утром не проснуться?»

Вратко почти угадал. Злобные карлики осквернили душу еще одним грехом гостеубийства – заманили к себе и прикончили йотуна вместе с его женой. Но, как говорится, сколь веревочке ни виться, а кончику быть. Сын убитого великана, Суттунг, пришел отомстить за родителей. Он усадил карликов Фьялара и Галара на верхушку скалы, что в прилив скрывалась под гладью моря, а сам унес мед мудрости и вдохновения в горы Хнитбьёрг, где спрятал его в пещере.

«Интересно, сам он отхлебнул или нет? – размышлял Вратко. – Вот я бы не удержался. Как можно владеть таким сокровищем и не воспользоваться? Но с другой стороны, если бы Суттунг попробовал меда мудрости, то не дал бы томиться под спудом великому сокровищу, а роздал бы его желающим приобщиться к величию асов»…

Мед мудрости хранился в котле и двух чашах в глубокой пещере под скалой. А охраняла его дочь великана – здоровенная Гуннлёд. Один, сидя на престоле богов в Асгарде, увидел все это. Отец богов решил исправить дело и восстановить справедливость, но, поскольку йотуны по силе почти не уступали асам, попытка принудить их поступать против воли была задачей не из легких. Для того чтобы вызволить и вернуть миру мед поэзии, Один нанялся в работники к брату Суттунга, представившись обычным человеком по имени Бёльверк. В награду за труды он попросил глоток чудесного меда. Брат Суттунга, которого звали Бауги, опрометчиво согласился. Вот и пришлось одному великану помогать Одину провести другого. Впрочем, для Высокого стравить двух турсов – самое плевое дело.

Бауги вместе с Бёльверком пробурили отверстие в скале до той самой пещеры, в которой Суттунг хранил мед поэзии. После этого Один превратился в змею, пролез в отверстие и в три глотка осушил котел и две чаши.

Выбрался отец богов в змеином обличье на волю, обернулся орлом и помчался в Асгард. Но от йотунов так просто не убежать. Суттунг, обнаружив пропажу, догадался, чьих рук дело это хитроумное похищение. Великан превратился в орла, настолько же превосходящего размерами обычных птиц, как и сам Суттунг – людей и асов. Долго он гнался за Одином и загонял его настолько, что бог проглотил часть меда, который до того удерживал в зобу. Но все-таки он спасся, оставив йотуна ни с чем, и в Асгарде отрыгнул мед в большую чашу, которую на радостях приволокли прочие боги. Они не стали прятать волшебный напиток, а отдали его людям. С тех пор о всяком поэте говорят, что он вкусил меда Одина. А та часть меда мудрости, что попала в желудок бога, летевшего в облике орла, вышла из-под птичьего хвоста пометом. Говорят, те, кто спутал его с истинным медом, стали плохими скальдами. Они, как ни стараются, не могут подобрать нужных слов в строку. На пиру воины смеются над их потугами. Так и ходят они среди людей, обиженные, злые, уверенные в собственном величии.

В завершение рассказа Сигурда Хродгейр сказал вису, вызвавшую веселый смех среди хирдманов:

После этого Черный Скальд пояснил новгородцу, что висой называется стихотворение из восьми строчек, сложенных по особым законам. Размер, которым пишут висы, называется дротткветт. В строках дротткветта должны повторяться звуки, это придает стихам неповторимую красоту и своеобразие. Как, например, строкам, принадлежащим самому Харальду Суровому. Их он слагал, будучи еще простым морским разбойником, наводящим ужас на побережья Средиземного моря:

А связывать строки в висе рифмами совсем не обязательно. Рифмы в дортткветте могут быть и внутри строки. Так даже красивее.

Сложность и красота творений скальдов определяется не только внутренними рифмами и чередованием звуков. Немало в этом помогают хейти и кеннинги. Что это за штуки такие и с чем их едят, пришлось объяснять долго.

На самом деле хейти – это замена одного названия или имени другим названием или именем. Например, имена Тора и Перуна Хродгейр заменил словом «Молниеметатели». А Одина мог бы назвать Высоким, Вещим, Хрофтом, Одноглазым… Ну, у отца богов много имен, всех не перечислишь. Загадывать хейти и разгадывать их могут лишь те, кто в легендах и преданиях викингов чувствует себя как рыба в воде.

Кеннинг предполагает замену одного слова несколькими, иносказательно описывающими главные свойства того предмета или живого существа, о котором идет речь. Нередко кеннинги позволяют избежать повторения слов в висе. Скажем, путь китов – море, поле волн – тоже море, да и поле Ньёрдово – тоже море. А вот в висах Харальда и конь дубовый, и рысь морская – корабль викингов, дреки. Часто используются привычные кеннинги: ясень битвы – воин, огонь раны – меч, Фрейя злата – женщина. Но настоящий скальд, пояснял Хродгейр, тот самый, вкусивший истинного меда поэзии, а не из орлиной задницы, старается придумывать свои. Каждый раз новые, и каждый раз все больше и больше – на взгляд Вратко – запутаннее. Кеннинг может быть не только двухступенчатый, а и трех, и четырех, и больше… В общем, сколько душе угодно, и кому как умение поэтическое позволяет.

– А зачем вам, воинам, нужны эти стихи? – спросил новгородец и тут же пожалел, заметив, как напряглись лица викингов. Не обидеть бы неосторожным словом…

Но Хродгейр и Сигурд переглянулись. Предводитель улыбнулся, сверкнув белыми зубами из-под смоляных усов.

– Видишь его? – спросил он, отстегивая от пояса широкий боевой нож, заключенный в деревянные ножны.

– Вижу.

Парень принял оружие, провел пальцем по узорам, вырезанным неизвестным умельцем. Вдоль ножен среди листвы и цветов крались неведомые звери, похожие на котов, только более зубастые и когтистые. Пардусы, догадался Вратко. Он слышал об этих зверях от того же араба Абдул Равшана. Если верить рассказам гостя с юга, нет на земле тварей более быстрых, чем они. Стрелу в полете догоняют.

– Скажи, если бы ножны были простыми, не украшенными, этот нож резал бы хуже? – вроде бы невинно поинтересовался Хродгейр, но Вратко сразу заподозрил подвох.

– Нет, конечно же… – Он вытащил клинок из ножен на два пальца. Хорошая сталь, буровато-серая, в разводах. – Режет нож или нет, вообще не зависит от ножен. А уж тем паче от рисунков на них.

– Верно. И вкус вина одинаковый, хоть его пить из глиняной кружки, хоть из серебряного кубка.

– Так почему же…

– А это я спросить хотел. Почему люди украшают изделия рук своих? От нечего делать?

– Нет… – Вратко покачал головой.

– Чтобы продать подороже?

– Ну…

Хродгейр рассмеялся:

– Хочешь сказать, и для этого тоже? Не стану спорить. Верно. Но согласись: приятнее взять в руки тонко вылепленный горшок с веселеньким узором по краю, чем грубую, кое-как сляпанную поделку? Можно заколоть плащ обычной железкой, а можно фибулой, сделанной рукой искусного мастера. Можно подпоясываться веревкой, а можно пояском из тисненой кожи. Мне продолжать?

Вратко покачал головой:

– Не надо. Я, кажется, все уже понял.

– Вот и молодец. Я же вижу, ты способен чувствовать красоту. Не каждому человеку это дано.

– А мне дано? Так, выходит? – прищурился новгородец. Сам он не ощущал в себе никакой тяги к прекрасному. Силы, чтобы самому творить красоту, он не слышал тем более. Вот любопытство – да. Как всегда, столкнувшись с чем-то новым, он хотел познать тайну сложения скальдовых стихов. Ну, по крайней мере, разобраться подробно – что да как.

– Тебе дано. И не спорь. Я ведь – скальд. Мне многое видно из того, что нельзя словами объяснить.

– Ты слушай Хродгейра, – вмешался Сигурд. – К его словам Торир Злая Секира прислушивается. И сам Харальд Суровый порой – тоже.

– Не хвали, а то захвалишь, – отмахнулся предводитель викингов.

– Я лишнего не скажу. Ты ж меня знаешь, Хродгейр. Я просто хочу мальчонке пояснить: ни у кого на лбу печати нет… От Одина или от Белого Бога христиан, это не важно, раз ее все равно нет. Многие всю жизнь пыжатся, чтобы научиться висы складывать, а нет… не выходит. – Старик вздохнул. – Вот меня взять, к примеру. Вроде бы все выучил, что надо – и как слоги считать, и как кеннинги подбирать, и поболтать люблю, не обидел Один… А висы слагать – никак! Не выходит, хоть ты тресни…

– Выходит, не оттуда ты хлебнул? – весело крикнул Олаф, оборачиваясь через плечо – хирдманы ни на миг не прерывали размеренной гребли, но слышали все. – Из-под хвоста, получается?

– Не получается! – ничуть не обиделся Сигурд. Он улыбнулся, показывая две черные дырки на месте передних зубов. – Тот хлебнул из-под хвоста, кто, умением не обладая, все-таки тужится что-то из себя показать. А я, когда понял, что скальд из меня не выйдет, успокоился. Ты же, Олаф, тоже вис не слагаешь?

– Не слагаю! – радостно ответил здоровяк.

– Значит, ты тоже из-под хвоста хлебнул?

Викинг аж поперхнулся. Хотел что-то гневно ответить, но закашлялся.

– Лучше быть викингом не из числа первых, чем скальдом из числа последних! – провозгласил Сигурд, поднимая к серому небу палец с обломанным ногтем.

Осадив Олафа, старик победно посмотрел по сторонам и сказал, обращаясь к Вратко:

– А ты, паренек, можешь счастья попытать. Проси Хродгейра, чтобы в ученики тебя взял.

Словен посмотрел на норвежцев недоверчиво. Вот еще придумали – учиться вирши складывать. Занятие ли это для настоящего мужчины? Но если посмотреть на Черного Скальда, выходит, занятие, ничем не ущемляющее достоинство. И меч на поясе, и меткое слово на языке. И, судя по тому, что прочие викинги почитают его за вождя, мастерски управлялся Хродгейр не только со словами и строчками.

– Ну, уж и не знаю, выйдет ли… – нерешительно промямлил Вратко.

– А я тебя сейчас испытаю, – ухмыльнулся Хродгейр. – Что кеннингом называется – уяснил?

– Ну, вроде как…

– Не «вроде», а уяснил или нет? Я спрашиваю.

– Уяснил, уяснил…

– Так подбери мне кеннинг на слово «море».

– Ну, так чего тут сложного? Путь китов. Дорога Ньёрда.

– Это ты взял известные. А ты свой подбери. Такой, чтобы никто до тебя не использовал.

– Новый?

– Новый, новый. Давай, потрудись, Подарок Ньёрда.

– Ну…

Олаф, сидевший на первой скамье справа, снова повернулся:

– Давай, парень! Покажи, на что ты способен! Или я зря порты из-за тебя мочил?

Викинги заржали.

Вратко приподнялся, выглядывая за борт. Зундов пролив волновался. Еще не буря, но уже преддверие ее. Если бы не привычка новгородца путешествовать на ладьях по морю Нево да не поход с германцем Гюнтером по Варяжскому морю, то его выворотило бы от качки. А так – ничего, вроде бы притерпелся.

Серо-зеленые валы катились с северо-востока, наискось ходу «Слейпнира». Каждую волну венчала шапка грязноватой желтой пены.

– Пенное поле, – брякнул парень наугад.

– Неплохо, – кивнул Хродгейр.

– Только было уже, – заметил, поджав губы, Сигурд.

– Поле пенных холмов.

– А вот это уже лучше! – просиял скальд. – Теперь кеннинг для корабля.

– Только не говори: «конь поля пенных холмов», – скрипуче засмеялся Сигурд. – Что-то новенькое придумай.

– Кит битвы! – не задумываясь, выдал Вратко.

Брови Хродгейра поползли на лоб:

– Ай да словен! Ай да Подарок Ньёрда!

– Что? – не понял парень.

– Здорово сказал. Я бы такое с ходу не выдал.

– Да я что? Я ничего… – Вратко покраснел. Похвала показалась ему незаслуженной. Что такого он сказал? Первое, что на ум пришло. Ну, повезло, ну, понравился его кеннинг скальду…

– Ты не красней, как красна девица! – окликнул его Сигурд. – Похвалу запоминай, но не зазнавайся. Тебе еще долго учиться надо, прежде чем виса получится такой, какой она должна быть!

– А ты никак позавидовал, старый? – снова обернулся Олаф. – Смотри! Сам знаешь, до чего зависть Локи довела!

– Тут завидовать еще нечему! – сварливо отозвался Сигурд. – Я-то старый конь, зубы сточивший. За молодыми жеребчиками мне не угнаться, ясное дело. Только и мальчишке, что еще вчера болтался в волнах, как поплавок на леске, рано еще скальдом себя мнить. Ему еще обтереться надо!

– А надо ли? – зычно выкрикнул рыжебородый викинг с двумя забавными косичками на висках. – Если оботрется, как ты, то будет лысый! Кто его тогда полюбит? Какая красавица рог с брагой поднесет?

– Молчал бы ты! – не растерялся Сигурд. – Известно, только умный лысеет к старости. Кто много думает, у того волосы выпадают. Так что тебе, Асмунд, это не грозит!

– Я вообще рассчитываю не дожить до старости! – не растерялся рыжий. – Я хочу умереть с мечом в руках и войти в Вальхаллу.

Хирдманы поддержали его одобрительными выкриками.

Сигурд махнул рукой – что с них возьмешь? Молодежь! Только и думают, что о битвах, пирах, красотках.

– Так я жду… – Хродгейр начал говорить, но отвлекся, глядя на стремительно темнеющее небо. – Не быть бы урагану…

Он поднялся и, ловко удерживая равновесие, пробежал на корму, где косматый, будто медведь, Гуннар удерживал под мышкой рулевое весло. Они принялись оживленно совещаться, показывая друг другу на небо, волны и виднеющееся на пределе зрения датское побережье.

Сигурд, наблюдая за ними, чесал затылок и качал головой. А Вратко и думать забыл о кеннингах и прочих ухищрениях стихосложения. Встретить бурю даже на «Морской красавице» Гюнтера казалось страшным испытанием, а это все-таки корабль – с палубой, трюмом, помещениями для матросов. А тут – ладья. Скамьи с гребцами открыты всем ветрам. Есть, конечно, небольшой закут под дощатым настилом, но он весь занят припасами, бочками с водой, сундуками с оружием, которое викинги на палубе не хранят. Станут волны бить через гребные люки да поверх огорожи, зальют все и всех. Тогда и не будут знать викинги, что им делать – то ли воду вычерпывать, то ли грести. А тяжело нагруженный корабль вскоре перестанет слушаться руля, все чаще начнет зачерпывать воду бортом и в конце концов отправится на дно. Во владения вана Ньёрда.

Вратко изо всех сил тряхнул головой, отгоняя ужасное видение. Нельзя! Можно ведь и сглазить, накликать беду…

– Правильно, думай о хорошем, – буркнул Сигурд. – Лучше удачу приманивай. Коль ты в скальды годишься, сила тебе дана. Зови удачу…

Хродгейр обменялся с Гуннаром последней парой слов, шагнул вперед и приложил ко рту ладони, составив их воронкой.

– Слу-у-ушай!!! – Протяжный зов пронесся над палубой, превозмогая свист ветра и рокот волн. – Буря идет с севера! Мы спрячемся от нее в заливе Жадного Хевдинга. Только на весла придется приналечь! Готовы?

– Да-а-а! – Тридцать шесть глоток выдохнули как одна.

– Тогда дружно! Взяли! Вперед!!!

Многие викинги, улучив мгновение, поплевали на ладони, а по команде вождя так налегли, что крепкие ясеневые весла согнулись.

Гуннар всем телом навалился на рулевое весло, и дреки начал понемногу забирать вправо, туда, где чернела полоска берега.

– Что это за Жадный Хевдинг? – спросил Вратко у Сигурда.

– Да жил тут один такой… – ответил старик. – Лет триста назад. Еще до того, как кнез Хрерик в Альдейгьюборг пришел.

– Кто?

– Ты что, Хрерика не знаешь?

Скорым шагом приблизился Хродгейр. Бросил коротко:

– Словены его Рюриком зовут.

– А! – просиял Вратко. – Понял. Знаю, само собой.

– Понятливый… – скривился Сигурд. – Так вот еще до датского Харальда Синезубого и до нашего Харальда Прекрасноволосого…

– Думаю, это было еще до конунга франков Карла Великого, – добавил Хродгейр.

– Точно! – согласился старик. – Жил в здешних краях хевдинг Ингольв…

И вдруг замолчал, пристально вглядываясь в кипящее пенными бурунами море. Вратко проследил за его взглядом. Холодок нехорошего предчувствия пополз у него между лопаток. Со стороны моря к ним медленно приближалась еще одна ладья. Хищно ощерившийся дракон на штевне – никаких сомнений в том, что корабль этот принадлежит тоже викингам.

Датчане?

Решили под шумок пограбить вблизи своих берегов?

Похоже, Хродгейр подумал о том же.

– Гребем дружно! – крикнул он. – Но силы берегите. Может статься, позвеним мечами!

Приглушенный гул прокатился над скамьями.

Олаф оскалился и повел плечами. Рыжий Асмунд чуть сгорбился, работая веслом..

– Я за оружием? – перевел глаза на предводителя Сигурд.

– Погоди. До берега далеко. До них тоже не близко. Что суетиться попусту? Мы же дружина Черного Скальда, так ведь?

Старый викинг кивнул.

Они продолжали втроем стоять у вздыбившегося к грязным тучам штевня «Слейпнира» и, прикрывая глаза от летящих в лицо соленых брызг, всматривались в чужой дреки, который медленно, но верно сокращал разделяющие их сажени. Берег тоже становился все ближе и ближе. Уже видны черные лбы скал, редкие сосны, притулившиеся на их верхушках, кипящий прибой у подножия камней. Но входа в залив Жадного Хевдинга Вратко до сих пор не видел.