Глава 20
Преддверие битвы

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь грязно-серые облака, скользили по верхушкам стоячих валунов. От этого серая, шершавая поверхность камня слегка розовела. Но Вратко казалось, что кромлех окрашен кровью. Кровью предстоящей битвы.

Королева Маб, пока Керидвена проводила обряд смирения копья Ассала, поведала, что нормандцы, высадившись на южном берегу Британии, неподалеку от Певенси, в тяжких силах — не меньше пятидесяти тысяч рыцарей и ратников — укрепились близ городка Гастингс.

Гуннар назвал его Хельсингьяпорт, вызвав недовольный взгляд правительницы, которая не любила, когда ей без нужды напоминают о датском завоевании Англии.

Герцог Вильгельм, наверняка проведав от лазутчиков о битве при Стэмфордбридже, не спешил углубляться в чужую страну. Опытный воин, еще в юном возрасте участвовавший во множестве стычек и сражений, когда отстаивал свои права на герцогскую корону, да и позже потративший немало сил на усмирение мятежных графов и баронов, здраво рассудил, что саксы будут долго восстанавливать силы после сражения с войском Харальда Сурового. Поэтому ждать внезапного нападения не приходится.

Воины Нормандии выстроили два амбара из готовых срубов, привезенных на кораблях. Сложили туда все припасы. Пожалуй, больше эти хранилища походили на укрепленные замки — в случае нужды в них могли обороняться отряды до полусотни человек. После того Вильгельм отправил корабли через пролив. Якобы за подмогой и за новыми припасами, но злые языки утверждали, что нормандцы и так исчерпали все силы, которые могло дать герцогство: вряд ли вассалы Вильгельма наскребли бы еще сотню воинов или собрали бы хоть несколько кораблей с харчами.

Маб тоже считала, что Бастард отослал корабли, чтобы лишить свое войско пути к отступлению — когда знаешь, что спасенья нет, будешь биться до последнего вздоха.

— Ярл Нормандский очень хитер… Очень. Он не доверяет никому, даже своим самым близким сподвижникам. И он поставил на этот поход все, — сказала королева. — Вильгельм готов умереть, и для него это будет лучший выход в случае поражения.

— Само собой, — неожиданно поддержал ее величество молчавший до того Вульфер. — Ведь он, если положит здесь все рыцарство, может хоть сразу вниз головой с обрыва. Сожрут его соседи без защиты. Анна, королева франков, может быть, сама и не полезла бы на рожон, но бароны заставят. Для них сломать хребет Нормандцу — давнишняя мечта.

Маб загадочно усмехнулась и продолжила рассказ.

Как оказалось, новости доставляли королеве деррики и зеленушки. Эти жители Волшебной страны хоть и не были прямыми вассалами Маб, но все же сочувствовали народу Холмов, а потому согласились послужить разведчиками и соглядатаями. Стараясь не попадаться на глаза нормандцам и, в особенности, католическим священникам, они проникали в самое сердце лагеря Вильгельмова войска.

Рыцари проводили время в молитвах и воинских упражнениях. Нормандцев сопровождали несколько сотен монахов-бенедиктинцев, которых возглавляли Эвд, епископ Байеский, и ломбардец Ланфранк, аббат из Беке. Они вовсю служили мессы, причащали и исповедовали не только воинов благородного происхождения, но и ратников, а также наемников из Бургундии, Аквитании, Фландрии, Силезии. Священники звали на борьбу с клятвопреступником Гарольдом, самопровозглашенным епископом Кентерберийским Стигандом, ярлами Мерсии и Нортумбрии, Суссекса и Уэссекса, которые стали горой за своего короля. Особенно рьяно старался некий монах, имени которого фейри, конечно же, не разузнали, но по описанию он здорово подходил на отца Бернара, какое Вратко дал ее величеству. Бенедиктинец этот, будучи приближенным папского легата, имел огромное влияние на епископа Эвда, а через него и на Вильгельма Бастарда. Он призывал выжечь каленым железом ересь кельтской церкви, утопить в море всех местных священников, повинных в искажении Слова Божьего и нарушении церковных таинств, монастыри либо стереть с лица земли, либо полностью перестроить. И это несмотря на собор в Стринешальхе, на котором епископы Англии и Ирландии признали полное главенство католического обряда.

— Он даже придумал новое название для священной, по его словам, войны, — брезгливо поджав губы, рассказывала Маб. — Крестовый поход. Это значит, что крест, на котором принял смерть их бог, Иисус Христос, будет вести рыцарей в бою и направлять удары их оружия. А также оправдывать бессмысленные убийства и насильное понуждение к чужеземной вере…

Тем временем разведчики донесли Гарольду Годвинссону, что грозный противник ждет его. Ждет по-рыцарски, бросив вызов и не сходя с места. Хотя и не брезгали грабежами: саксы разбегались из поселений, окружавших Гастингс, прятали имущество и скот, а сами толпами спешили укрываться в лесах — благо в Англии хватало дубрав и бучин. Храбрый воин, рыцарь без страха и упрека, Гарольд отличался вспыльчивым нравом и зачастую вначале действовал, а потом уже думал.

Король Англии отдыхал в Йорке после битвы у Стэмфордабрюгьера. Победа над норвежцами нелегко далась танам и хускарлам. Почти четверть войска пало на поле брани, еще четверть бойцов получили раны, не позволявшие им снова взять в руки оружие. Да и самому Гарольду Второму проткнули бедро в свалке.

Невзирая на раны и усталость, король бросил войско в поход на юг.

Оставшимся ярлам Эдвину и Моркару он приказал срочно собирать всех, кто способен держать в руках меч или топор, чтобы обеспечить надежное прикрытие главным силам.

Саксы шли день и ночь. Уставшие, ослабевшие, но неукротимые духом, подобно своему королю. Они делали лишь краткие привалы, спали не сходя с дороги, ели сухари и солонину, пили воду из ручьев, чтобы не тратить время на приготовление пищи. Гарольд разделял все тяготы пути с войском, спал не больше, а то и меньше, чем последний дружинник самого захудалого тана. В походе он рассылал повеления всем правителям областей вооружить отряды ратников и ополченцев, а затем вести их к Лондону.

На берегах Темзы войско получило небольшую передышку. Всего несколько дней. За это время оно было усилено стекавшимися со всех сторон поселянами: лесорубами, пастухами, земледельцами и охотниками. Вооруженная вилами, косами, топорами и дубинами, вытесанными из цельных молодых дубков, толпа горела желанием дать достойный урок чужеземным захватчикам. Возможно, Гарольд ждал подкреплений с Моркаром и Эдвином во главе. Но так и не дождался. А терять время он не хотел. Поэтому саксы вновь вышли в путь.

На следующий день после праздника Святого Уилфрида Йоркского силы Годвинссона заняли Сенлакский холм неподалеку от Гастингса. Половину дня — от полудня и до сумерек, — а также большую часть ночи саксы укрепляли вершину холма. Копали рвы, вбивали в их дно заостренные колья, углубляли овраги, на удивление удачно прикрывающие правое и левое крыло войска, возводили палисады, за которым должна была встать дружина хускарлов — две тысячи человек.

— Добрые воины, — заметил Гуннар. — Не хуже нас, викингов. Несладко придется нормандским рыцарям.

— Хотел бы и я там топором помахать, — добавил Олаф.

— А на чьей стороне? — прищурился Вульфер.

— Да… — замялся хёрд. — И не знаю. — Вздохнул тяжело. — Жаль, Харальд-конунг погиб. Эх, нам бы подождать… пускай бы сперва саксы с нормандцами разобрались, чья шея толще. А мы бы потом уж…

Итак, два войска готовились к битве.

Саксы уступали противнику в числе, но осознавали, что защищают свою землю: города, замки и села. Нормандцы знали, что в случае проигрыша живым на другой берег пролива не вернется ни один человек. Тем паче они превосходили врага в вооружении и выучке — ведь большую часть войска Гарольда составляли вооруженные чем попадя селяне, а Вильгельм привел обученных и опытных воинов.

Священники и монахи, прибывшие с Вильгельмом Бастардом, служили молебны. Рыцари и ратники готовили к бою оружие и доспехи, исповедовались в грехах и причащались.

В это время на холме Сенлак саксы шумно веселились. Согласно старинному обычаю своего народа, они пели и пировали у костров, пуская по кругу наполненные пивом рога и кубки.

Ночью Вратко приснился сон.

Освещенный факелами шатер, битком набитый людьми. Суровые бородатые лица. Многие украшены шрамами, а кое-кто нес следы недавних ран. Так у седовласого горбоносого бойца в кожаном жаке, который, подобно рыбьей чешуе, усеивали стальные бляхи, была перевязана голова.

Впереди всех, на тяжелом табурете сидел невысокий светло-русый воин, чье лицо показалось парню знакомым.

Ну, конечно же!

Как можно забыть эти нахмуренные брови и губы, зло выплевывающие слова:

— Конунгу Норвежскому, с мечом явившемуся на эту землю, король Гарольд может предложить лишь семь стоп земли. Или больше, ибо слышал король Англии, что Харальд Сигурдассон выделяется среди людей ростом и крепостью телесной.

Когда-то у Стэмфордабрюгьера король Англии не побоялся вплотную приблизиться к норвежскому строю, чтобы предложить мир, дружбу и прощение брату своему Тостигу.

Тогда Гарольд Годвинссон выглядел веселым и охочим до драки. Он явился изгнать непрошеных гостей и верил, что сможет сделать это. За ним стояли верные соратники, которые горели желанием победить или погибнуть. И они победили. Теперь же лицо короля осунулось, глаза запали, и под ними залегли темные круги. Глубокие морщины прорезали лоб. Но это был все тот же неукротимый и отважный воин, способный очертя голову броситься в сражение, готовый победить или умереть, но не уступить ни единой пяди английской земли.

Нынешнего Гарольда давил груз ответственности за страну. Противника, который противостоит ему сейчас, запросто не одолеть. Войско измучено битвой с урманами и беспримерным переходом от Йорка. А нормандцы сыты, свежи, прекрасно вооружены. Ими предводительствует опытный военачальник, хитрый и осторожный и в то же время решительный и упрямый, победитель при Мансе и Алансоне, Домфроне и Майене, подавивший немало баронских бунтов, захвативший Бретань и Мэн.

Не оставалось сомнений, что Гарольд и сейчас готов победить или умереть. И смерти он не боится, а даже готов к ней, а возможно, видит в гибели наилучший исход. Пасть на поле брани и не увидеть торжествующих врагов — это ли не выход?

За спиной короля стояли два воина с непокрытыми головами, чьи черты не оставляли сомнений — братья-ярлы. Гурт, ярл Кембриджский и Оксфордский, и Леофвайн, ярл Кентский и Эссекский. Невысокие и крепкие, как грибы-боровики, они меньше походили на коротышку Тостига, но больше на старшего брата — Гарольда.

Дальше толпились таны, ближние советники и соратники Годвинссонов.

А перед ними застыли несколько человек в темных плащах, спадавших до пят.

Один из них говорил, обращаясь к Гарольду, и голос его звенел праведным гневом и осознанием собственной правоты:

— …герцог Вильгельм, наследник короны Английской, Шотландской и Валлонской, предлагает тебе, граф Гарольд, всю Нортумбрию, а также мир и дружбу, если ты исполнишь данную ему клятву и передашь герцогу Нормандскому корону Англии…

— Вот как?! — негромко произнес Годвинссон. — Великую милость оказывает мне Вильгельм. Только меня избрали все именитые мужи Англии и вручили мне корону и власть над собой с тем, чтобы защищал я эти земли от чужеземных посягательств. И как может герцог Нормандии указывать английскому королю, что ему делать?

— Вильгельм согласен вернуться вместе со всем своим войском на родину, — продолжал посланник. Капюшон упал с его головы, и мелькнула бритая макушка. «Монах», — догадался Вратко. — Но ты должен будешь вместе с ним явиться ко двору короля Франции. Пускай он рассудит ваш спор согласно законам людским и божьим.

— Какое имеет право король франков решать, у кого больше прав на английский престол? — возмутился Гурт. Или Леофвайн. Вратко их не различал.

— Поди прочь, монах со лживым языком и подлой душой! — воскликнул тан с перевязанной головой.

— А не то мы вышвырнем тебя взашей! — поддержал его совсем юный воин с золотистыми кудрями и короткой вьющейся бородкой.

Монах не шевельнул и бровью. Он стоял, сложив ладони на груди, и не отрывал горящего взгляда от лица Гарольда.

— Можешь передать Вильгельму, — после недолгого молчания ответил король. Говорил он медленно, будто бы впечатывая каждое слово каленым железом в память посла. — Можешь передать Вильгельму, что монархам, живущим за проливом, нет и не должно быть дела до королевства саксов. Я избран на престол и помазан главой церкви Английской.

«Ага, епископом Стигандом, которого за проливом считают самозванцем», — подумал Вратко.

— Мои подданные поклялись служить мне, а я в свою очередь поклялся защищать их и не допускать несправедливости. По чести поступлю ли я, если уступлю корону чужестранцу, каким бы именитым и достойным он ни был? Думаю, нет. Поэтому мы будем защищать свое королевство, свое право жить так, как сами того пожелаем.

— Слава королю Гарольду! — зашумели таны. — Прочь! Прочь, проклятые чужестранцы!

— И чем быстрее, тем лучше! — громко выкрикнул один из братьев короля. — Иначе мы можем и помочь! Топоры саксов еще не заржавели!

Монах лишь пригнулся, будто бы противостоял напору ветра, дующего в лицо. Тогда его невысокий сутулый спутник, приподнимаясь на цыпочки, зашептал что-то на ухо послу. Капюшон советчика чуть съехал набок, и Вратко различил ненавистные черты отца Бернара.

— Все ли ты передал мне, дом Гуго? — сурово произнес король.

— Еще не все! — зловещим полушепотом произнес бенедиктинец. — Что не сказал я, скажет тебе, клятвопреступник Гарольд, благородный Малье де Гравиль, нормандский рыцарь и доверенное лицо герцога Вильгельма.

Возмущенные тем, что их короля оскорбили, назвав клятвопреступником, саксы схватились за мечи и топоры.

— Поди прочь, волк в овечьей шкуре! — выкрикнул Гурт. — Иначе я спущу на тебя добрых английских волкодавов!

Стоявший по левую руку от монаха широкоплечий человек откинул капюшон, шагнул вперед и швырнул что-то к ногам Гарольда. К удивлению своему, Вратко понял, что это — кольчужная перчатка, какие надевают рыцари, готовясь к сражению. Что за чудеса? Он бы еще сапог кинул…

— Благородные ярлы и таны Англии! — решительно проговорил де Гравиль, сверкнув сединой висков. — Мой повелитель, благороднейший рыцарь из всех, кого только рождала земля Нормандии, не желает бессмысленной бойни. Несмотря на то что шестьсот сотен вооруженных воинов ждут одного лишь его приказа, чтобы пойти в бой, он предлагает решить спор с ярлом Гарольдом сыном Годвина в честном поединке. Один на один, пешим или конным, на мечах, секирах или копьях. Завтра перед строем нормандцев и перед строем саксов пусть свершится Божий суд, и пускай оба войска будут свидетелями!

Король Англии подался вперед. На краткий миг Вратко показалось, что он примет вызов, но прежде чем Гарольд успел раскрыть рот, заговорил седой тан, опирающийся на двуручный меч:

— Единоборство не может решать участь державы. Вот если бы речь шла о личной обиде…

— Мы избирали короля, — поддержал его высоченный воин, рыжей бородой напомнивший новгородцу Асмунда. — И мы не допустим, чтобы он один сражался за все королевство.

— Неужто мы не обагрим топоры кровью южан?! — возмутился тан с оленем, вышитым на накидке.

Прочие таны загомонили, перекрикивая друг друга. Кое-кто потрясал оружием, требуя крови немедленно. Почему бы не начать с дерзкого рыцаря?

Гурт поднял руку, и крикуны немного притихли.

— Герцог Вильгельм вторгся в Англию с войском. Он грабил наших поселян и жег наши села. А теперь предлагает решать спор о короне поединком, будто речь идет об обыкновенном оскорблении. Нет. Захватчик должен быть наказан. И это дело чести не только короля, но и каждого из его подданных. Мы будем сражаться вместе и, если будет на то воля Божья, вместе победим или вместе умрем.

Гул одобрения прокатился по свите английского короля. Саксы кивали и шепотом повторяли слова Годвинссона.

— Ты слышал ответ моего брата, де Гравиль, — негромко проговорил Гарольд. — Его устами с тобой говорила вся Англия. Слишком самонадеянно с моей стороны было бы решать судьбу державы в поединке. Я отказываюсь принять вызов. Если Вильгельм захочет помериться силами со мной, пусть ищет меня там, где битва будет самой жаркой. Где топоры саксов будут крушить нормандцев. Там я буду рубить его рыцарей. Там мой меч поучит Вильгельма Бастарда вежеству. И да рассудит нас Бог! Я все сказал.

— Я слышал твой ответ, граф Гарольд, — нисколько не смутившись, ответил де Гравиль. — Я передам его моему повелителю. А от себя прибавлю: берегись, клятвопреступник, изменник обету, берегись, хищник трона! Господь все видит. Кара его будет неотвратимой. На земле или на небе.

Он отступил, гордо задрав подбородок, а на его место выступил дом Гуго.

— Граф Гарольд! Нарушив вассальную присягу, данную герцогу Нормандии над святыми мощами, ты нарушил все законы Божьи. Поступок твой осужден понтификом Римской церкви Александром и булла об этом на руках у герцога Вильгельма. По его поручению, я передаю тебе слова папы: «Cum ego, papa Alexander, primo, secundo, tertio, et quarto, ad malitiam convincendam comes Haroldus, legitime monuerim, ipse vero mandatum hujusmodi contempserit adimplere; quia nihil videretur obedientia prodesse humilibus, si contemptus contumacibus non obesset: idcirco auctoritate Dei omnipotentis Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, et beatorum Apostolorum Petri et Pauli, et omnium Sanctorum, exigente ipsius contumacia, ipsum excommunico in his scriptis, et tamdiu ipsum vitandum denuntio, donec adimpleverit, quod mandatur; ut spiritus ejus in die judicii salvus fiat».

Слова Major Excommunicatio падали, словно удары колокола с церковной звонницы.

Саксы молчали, застыв с открытыми ртами. Они, возможно, ждали обвинений, увещеваний, посулов. Они были готовы и успешно противостояли любым попыткам запугать их силой. Они, несомненно, устояли бы против подкупа — жаждущие умереть за родину мзды не берут. Но услышать отлучение из уст монаха, который, по всей видимости, получил полномочия от самого Римского папы?

Такого удара сподвижники Гарольда не ожидали.

Вратко на миг показалось, что они дрогнут и откажутся от боя. Но он ошибался.

Один из братьев короля, не обращая больше никакого внимания на уходивших с дерзко расправленными плечами послов, преклонил колено:

— Государь! Позволь мне стать во главе войска! Чтобы не вызывать ненужных кривотолков среди наших воинов и среди нормандцев. Никто не сможет обвинить ни меня, ни Леофвайна, что мы клялись в чем-то герцогу Вильгельму! Пусти нас в сражение, как боевых псов! Если мы победим, то посвятим эту победу тебе, государь Гарольд! Если погибнем, ты отомстишь за нас!

— Победим или умрем! Долой Бастарда! Долой!!! — закричали таны, бряцая оружием.

Король порывисто вскочил, поднял Гурта, а это был именно он — теперь-то уж словен наловчился различать сынов графа Годвина.

— Нет, брат мой! — вскричал король, и слезы блеснули на его глазах. — Бастард просчитался — меня не так-то просто запугать. Даже церковным отлучением. Если мне предстоит выбирать — смерть на поле брани нераскаявшимся грешником или жизнь на подачки Вильгельма, герцога Нормандского, я с радостью выберу погибель…

И вот тут толпа саксов разразилась такими криками, по сравнению с которыми весь их прежний шум и гам казались едва слышным шепотком. Суровые воины, отмеченные изрядной сединой в бороде, вспрыгивали на лавки, потрясали кулаками. Юнцы подбрасывали мечи, рискуя попортить крышу шатра, и ловили их в ладонь.

Вратко проснулся с чувством того, что был свидетелем чего-то очень важного. Он долго лежал, глядя в потолок хижины, но так и не сумел ответить на вопрос: увидел ли он подлинные события, вершившиеся в эту ночь на Сенлакском холме, или, как обычно во сне, все это пустышка, выдумка, не стоящая доверия?

Кто ответит?..

— Ты не заснул, ворлок из Гардарики? — пробился к сознанию парня голос королевы Маб.

Он встрепенулся, одернул заштопанную на рукаве куртку.

— Что я должен делать?

Владычица Полых Холмов подняла глаза к небу, вздохнула:

— Я же говорила тебе! Просто смотри в котел и колдуй.

— Как?

— Так, как ты умеешь. Ты же хочешь, чтобы саксы победили?

— Ну… Скажем, я не хочу, чтобы победили нормандцы.

— Это одно и то же!

— Значит, проси о помощи богов северян, своих богов… Кого там у вас просят о помощи в битве?

— Перуна. Он — бог воинов и князей.

— Вот и проси его помочь. Если получится, помолись богине Дану. И Лугу с Нуадом.

— Хорошо… — Вратко прикинул, что у него будет немного времени. Две-три висы сложить получится.

Ее величество взялась двумя руками за древко копья и нанесла на дерне первую черту будущего волшебного рисунка.