Транснациональная политика

Наиболее трудная и едва ли не самая важная задача состоит в перемещении фокуса внимания дебатов социал-демократии по проблемам разработки политики государственного руководства и регулирования, включая налогообложение, на европейский и глобальный уровни. В предыдущих главах мы несколько раз обращались к вопросу о том, что невозможно регулировать глобальную экономику, находясь на национальном уровне. Международное регулирование требуется не только для совершения международных трансакций, но и для предотвращения попыток политического шантажа со стороны корпораций, угрожающих перенести производство в страны с более мягким регулированием и низкими налогами. Это отнюдь не означает, что на международном уровне полностью отсутствует соответствующая деятельность; правительства разных стран мира практически ежедневно принимают участие в совместных действиях, направленных на решение рассматриваемых нами проблем. Задача состоит в том, чтобы национальная демократия поддержала европейские и международные усилия.

Но кризис, который должен был наглядно продемонстрировать необходимость в международных действиях, оказал прямо противоположное воздействие на политических левых. В какой-то степени это стало панической реакцией в духе se sauve qui peut, которой едва ли можно было избежать во время кризиса. В то же время в панике не заинтересован вообще никто. В Европе позиция левых отчасти объясняется чисто неолиберальной реакцией ЕС на кризис, разразившийся в Греции, Испании и Португалии. Социал-демократия и юга, и севера Европы приходит к выводу, что она нуждается в большей автономии от Брюсселя, что позволило бы развить собственные антикризисные подходы. Но автономия от ЕС отнюдь не означает автономии от глобальных фондовых рынков, корпоративных инвесторов и рейтинговых агентств, которые являются основными агентами неолиберальной политики – до тех пор, пока политическая сила не встанет на путь протекционизма, как это начинают предлагать левые в Греции и других странах. Ранее мы уже высказывали мнение, что социал-демократия должна противостоять подобным подходам.

Протекционистские экономики – не лучшее место для социал-демократии. В них господствуют деловые круги, пользующиеся политическим покровительством, и(или) государственные бюрократии, присвоившие себе диктаторские полномочия. Сильная социальная демократия всегда ассоциировалась со свободной торговлей (некоторые из причин этого мы рассматривали в главе V). Но для того чтобы внешняя среда свободной торговли (в высшей степени неолиберальная) была совместимой с социальной демократией, надо сделать возможным неолиберализм второго рода – т. е. необходимы средства обращения с рыночными несоответствиями, отрицательными экстерналиями и потребностью в общественных благах – на уровне, на котором осуществляется свободная торговля. В наши дни это означает мир в целом. Однако из этого не следует, что в мире должен быть установлен единый социал-демократический режим. Но нам необходимы средства для достижения определенного уровня глобального регулирования. Как обсуждалось в главе VI, такие инструменты уже существуют, но они пока сравнительно слабы. Задача социал-демократов заключается в том, чтобы укрепить, усовершенствовать эти инструменты. Эту важную область уже «обжили» участники кампаний гражданских действий, выступающих против нарушений прав трудящихся в цепочках поставок или уклонения от налогов. Проблема состоит в том, чтобы более эффективно использовать возможности партий. Им необходимо изменить свою риторику и сосредоточить усилия на достижении целей в кооперации с представителями других стран, а не в рамках национального сепаратизма.

Это особенно справедливо на уровне ЕС, где социал-демократия способна и должна бороться с неолиберальной гегемонией. Наиболее простой способ демократизации ЕС и побуждения партий и правительств к совместной конструктивной работе состоит в принятии правила, в соответствии с которым члены Европейской комиссии должны избираться Европарламентом, а не назначаться странами-членами. Тем самым Европейская комиссия превратилась бы в общеевропейское правительство, что заставило бы все партии направить усилия на разработку межнациональных программ, а также способствовало бы серьезному отношению к выборам в Европейский парламент. Но вероятность принятия такого решения близка к нулю, так как правительства европейских стран очень высоко ценят возможность назначения еврокомиссаров и не преминут заметить, что, в отличие от них самих, Европейская комиссия не обладает должной демократической легитимностью. Тем не менее политические интересы социал-демократических (и некоторых других) партий требуют, чтобы это простое предложение было внесено в повестку дня, иначе оно никогда не станет предметом обсуждения.

Основания для оптимизма

При желании едва ли не каждый мог бы легко доказать, что эта новая социал-демократическая программа не соответствует реалиям наших дней. Неолиберализм сохраняет и идеологическую гегемонию, и всю полноту власти в форме корпоративного богатства и нерегулируемых финансовых рынков. Мы предлагаем выставить в качестве его противника социал-демократические партии с их непрерывно сокращающимся основным электоратом, профессиональные союзы, численность которых тоже уменьшается, и пестрое сборище активистов-экологов и борцов с корпорациями. При этих словах многим из читателей придет на память начало Второй мировой войны, когда польская кавалерия бросалась в атаку на немецкие танки. Но эти пораженческие настроения представляют собой не более чем еще один аспект неолиберальной гегемонии, еще один способ обоснования «отсутствия альтернативы». Нам важно выйти за пределы данного подхода и рассмотреть уязвимые места неолиберализма.

К тому же степень его идеологического доминирования часто преувеличивается. Рассмотрим причины этого, возвратившись к предложенным мною определениям трех родов неолиберализма. Первый из них, стремящийся к чистым рынкам, представляет собой форму, рассматриваемую как идеологическая доминанта. Она включает идеи о свободе выбора, низких налогах и индивидуальной свободе и образует основу мышления членов американской «Чайной партии». Несмотря на поражение ее кандидата на президентских выборах в США в 2012 г., многие левые по-прежнему опасаются, что эти идеи являются неотразимо привлекательными для избирателей. Важно отдавать себе отчет в том, что в демократических государствах нет крупных партий, политика которых основывалась бы целиком и полностью на неолиберальных идеях. Да, чисто неолиберальные партии существуют (Свободная демократическая партия в Германии, голландские либералы), но численность их членов остается незначительной. При ближайшем рассмотрении оказывается, что партии, воспринимаемые как крупные и неолиберальные, всегда дополняют неолиберализм другими составляющими. При строгом анализе выясняется, что дополнения несовместимы с неолиберализмом, но они делают партию более популярной, чем в том случае, если бы та придерживалась строго неолиберальной программы. Христианско-демократические партии и Республиканская партия в США добавляют к неолиберальным элементам ценности, основывающиеся на религии, традиции и общинности, никак не совместимые с положением о примате рынка как единственного источника ценности (стержневая идея неолиберализма первого рода). К традиционализму и национализму апеллируют и более светские консервативные партии (например, в Эстонии и Англии). Если считать британских Новых лейбористов, американских Новых демократов и скандинавские буржуазные партии неолибералами, то достигнутая ими политическая сила основывается прежде всего на сочетании неолиберализма с элементами социал-демократии.

Сама по себе чистая неолиберальная доктрина является слишком интеллектуальной, чтобы мобилизовать массы. Для ее популяризации могут использоваться лозунги об индивидуальной свободе, но они – лишь половина истории о рынке. Вторая ее часть – дисциплина и ограничения: рынок позволяет нам пользоваться индивидуальной свободой в той степени, в которой мы способны к этому посредством исключительно рынка. Если мы хотим обладать вещами, которые или не можем себе позволить, или не имеем возможности получить на рынке, либо вещами, которые будут уничтожены рынком, то нашему желанию никак не суждено материализоваться. В прошлом экономическая теория пользовалась репутацией «мрачной науки», так как она преподносила нам уроки дефицита и ограничений – необходимости выбора неких вещей, в результате чего людям приходится обходиться без других благ. Отчасти идеологический триумф неолиберализма в 1970–1980-е годы объясняется тем, что его адептам удалось полностью перенести внимание публики с этой стороны картины на свободу выбора только в смысле возможности обладания теми или иными благами, игнорируя необходимость отказа от того, что не попало в круг выбора. Однако никому не под силу скрыть ограниченную реальность предоставляемого нам рынками; поэтому прорыночные, неолиберальные идеи всегда должны подкрепляться обсуждавшимися выше дополнениями.

Адвокаты неолиберализма третьего рода (корпоративного) очень редко осмеливаются открыто рассуждать о достоинствах предпочитаемой ими модели. Впрочем, британское правительство довольно близко подошло к созданию формального списка крупных корпораций, которые входят в круг его «приятелей». Для каждой из таких корпораций назначен «куратор» из числа членов кабинета, к которому они имеют привилегированный доступ, облегчающий лоббирование собственных интересов. Первоначально в 2011 г. участниками этой схемы стали 38 фирм; впоследствии к ним добавились еще 12, а в соответствии с имеющимся планом в 2013 г. их количество увеличится на 30 компаний. Время от времени отдельные корпорации будут выступать с дерзкими заявлениями о том, что их монопольное положение соответствует интересам потребителей. К тому же общая товарная реклама способствует формированию дружелюбного образа гигантских корпораций. При отсутствии такой рекламы публика рассматривала бы корпорации как крупные сосредоточения богатства и власти. Поэтому едва ли хоть одно из основных политических движений встанет под эти «знамена», чтобы завоевать популярность в массах. При этом многие из них с готовностью приняли бы корпоративные деньги в форме разного рода взносов. Намного более широкое распространение получила практика, когда неолиберализм третьего рода «пристраивается в хвост» идейным единомышленникам первого рода.

Остается неолиберализм второго, в значительной степени социал-демократического рода: самое широкое использование рынков там, где это возможно и полезно, при постоянной готовности к проверкам, регулированию и противодействию рыночным воздействиям там, где они угрожают разрушить некоторые общепризнанные цели и ценности, оставляя другие недостижимыми. Большинство альянсов, заключаемых неолибералами с другими политическими силами, в точности выражают такого рода компромисс, идет ли речь о религиозных, националистических, консервативных или социал-демократических ценностях. В то же время социал-демократия сама по себе, особенно в союзе с «зелеными» движениями, находясь в собственных рамках, наиболее явным образом придерживается того же компромисса между рынками и контролем над их воздействием на другие ценности. Последние, конечно же, имеют самый широкий диапазон и не способны сформировать внутренне связный пакет; поэтому остается необходимость принятия трудных решений о выборе ценностей. Но решающее значение имеет то обстоятельство, что распространение господствующей идеологии, связанной с неолиберализмом, происходит не вокруг него самого в сухой и не допускающей компромиссов чистой форме, а вокруг его разумного и взвешенного исправления. Одной из составляющих этого процесса сбалансированного внесения корректив являются последние изменения в подходах к рынкам МВФ, ОЭСР и Всемирного банка. В последнее время данный процесс получил новый импульс к развитию, обусловленный все более широко распространяющимся отрицательным отношением к функционированию глобальной финансовой сферы (наиболее чистое выражение совместной борьбы неолиберализма первого и третьего родов с неолиберализмом второго рода).

Формулируя сущность неолиберализма второго рода в виде лозунга «Рынкам, которые служат людям, – да, тирании рынков – нет!», мы получаем мощную риторическую основу. Ее более трезвая и спокойная форма предлагает довольно перспективную политическую программу. Осуществляя ее, социал-демократы – идет ли речь о партиях, профсоюзах или других движениях – не должны бояться возвысить свой голос, защищая интересы непопулярных меньшинств. Последние находятся в центре общественного мнения и политической реальности.

Проблема лежит не в сфере идеологии, а в сфере власти групп с особыми интересами, которые выигрывают от неолиберализма других родов; короче говоря – власти капитала. Последняя отчасти встроена в глобальный мобильный финансовый капитал, что определяет фундаментальное значение международного политического сотрудничества, а также является одной из причин, обусловливающих значительные трудности на пути к достижению этой цели. Однако власть капитала осуществляется и на общенациональном, и на местных уровнях посредством финансирования политических кампаний, владения средствами массовой информации, ресурсов, используемых для лоббирования, а также способности привлекать к себе на службу самых одаренных людей. Было бы глупо утверждать, что все перечисленное выше – не более чем «бумажные тигры». В некоторых отношениях глобализация капитала и сопровождающее ее углубление неравенства возвращают нас к типичному для XIX – начала XX в. дисбалансу классовых отношений, когда политика обслуживала интересы небольшой по численности элиты. На «чашах весов» покоятся два основных различия. С одной стороны, существующая власть избавлена от такой угрозы, как растущий и набирающий силу рабочий класс. С другой стороны, мы живем в открытом обществе, граждане которого пользуются широкими правами. В то же время население относится к существующей власти не столько с уважением, сколько критически, с подозрением, и в некоторых случаях оно становится неуправляемым. При этом политикам необходимы голоса населения, а фирмы нуждаются в растущем потреблении. Эти изменения и определяют современную форму действий оппозиционных политиков, отличительными чертами которой являются существенное ограничение роли сплоченных массовых организаций и одновременное возрастание роли деятельности, связанной с проведением множества различных кампаний, включая потребительские движения, направленные в равной степени и на корпорации, и на правительство.

Развернувшиеся в 2012 г. в развитых странах кампании, отразившие конфликт интересов между 1 % наиболее богатых людей и остальными 99 % населения, впервые за многие десятилетия подняли вопрос о новом разделении в обществе. Обычно границы пролегали между средним классом и рабочим классом или между основной массой населения и меньшинствами получателей социальных пособий и иммигрантов; эти разделения ни в коем случае не относились к числу тех, которые проводили бы черту между теми, кому принадлежит реальная власть, и остальным населением или угрожали бы легитимности власть предержащих. В случаях, если действия последних вызывают растущую оппозицию, носители власти будут вынуждены искать компромиссы. Очевидно, что это будут неудовлетворительные компромиссы, поскольку они обусловлены сохраняющимся огромным дисбалансом власти – 99 % никогда не смогут объединиться. Однако, если мы будем убеждать себя, что сделать ничего невозможно, что нет никакого смысла участвовать в кампаниях, вступать в профсоюзы или партии, не будет и никаких компромиссов с существующей властью.

Наиболее серьезные вызовы неолиберальному порядку брошены народами Греции, Испании и других стран Южной Европы, где в настоящее время существуют реальные основания опасаться и массовых беспорядков, и абсолютной неспособности людей и институтов справиться с шоковыми воздействиями на уровень жизни, возможности занятости и общественные услуги. Власти не смогут решить эти проблемы с помощью репрессий, как это было в прошлые десятилетия (хотя в Греции и Испании речь идет о не таких уж далеких 1970-х годах). Необходимо будет искать и находить компромиссы. К сожалению, участники протестов на юге Европы должны будут защищать социальную модель, которая не способна стать фундаментом для построения в будущем динамичной экономики, но это все, что у них имеется; по этой причине и они обращают свой гнев на ЕС или правительство ФРГ, стоящие за банками и «рынками» (на которые и должно быть направлено основное внимание протестующих). Выбор того, где именно должны вестись важные социальные баталии, едва ли возможен. Тем более важно, чтобы вызовы бросались, а критика велась возможно более широким фронтом. «Они» – те, кто пребывает у власти, нуждаются в нас – тех, кто трудится на своих рабочих местах, тех, кто делает покупки, голосует, в общем, действует (даже если не испытывает почтения к властям) и делает все это охотно. Они способны заплатить должную цену за то, чтобы у нас сохранялась эта готовность к труду.