Проблемы неолиберализма

Социал-демократы давно пребывают в подавленном состоянии. Но это не означает, что неолиберализм добился громадного успеха – по крайней мере если мы говорим не об идеологии, а о реальной практике. Оставим в стороне проверку кризисом 2008 г. Все больше крепнет убеждение, что основная идея неолибералов, используемая ими для привлечения своих сторонников, является мошенничеством. Имеется в виду положение о замене государственного регулирования свободным рыночным выбором потребителей. В наши дни эта характеристика капитализма обусловливает законные сомнения в возможности «подтянуть» его до уровня общества. Или капитализм будет «перекраивать» общество в соответствии со своими собственными требованиями? Реальная политика неолиберализма, в противоположность моделям из учебников по экономической теории, заключается в усилении мощи крупнейших корпораций и богатейших людей. Как показывает Стивен Уилкс в своей книге «Политическая власть торгово-промышленных корпораций», данная проблема имеет место сразу в нескольких секторах экономики. Особенно ясно эта картина предстает в свете недавнего финансового кризиса.

К тому же все выглядит так, что интересам корпораций отвечали и волны приватизации государственных предприятий и секторов услуг, что стало основной отличительной чертой современного кризиса. Если на первых порах приватизация распространялась только на определенные государственные компании и предприятия, то сегодня речь идет главным образом о передаче общественных услуг на аутсорсинг частным фирмам. В большинстве этих случаев государство остается не более чем «кассиром»; при этом заказы на предоставление услуг достаются небольшому количеству компаний. Таким образом, получатели услуг являются не потребителями в полном смысле этого слова, а всего лишь пользователями. Никакого истинного рынка так и не было создано. Его заменяют серии сделок между должностными лицами государственных учреждений и представителями корпораций.

Аутсорсинг оправдывают тем, что он якобы привносит конкуренцию как фундаментальное условие функционирования рынка. Но в большинстве случаев она является существенно ограниченной. Например, в случае поставок воды конкуренция практически отсутствует, поскольку довольно трудно добиться того, чтобы в некоем отдельном речном бассейне эту функцию выполняла более чем одна компания. В других случаях в высшей степени ограниченной конкуренции участвует очень небольшое количество фирм. Соперничество присутствует главным образом на стадии борьбы за контракты; при этом очень часто договор сам по себе предполагает получение фирмой монопольных прав на осуществление поставок в течение нескольких лет. Так происходит, например, в случаях предоставления услуг школой, услуг по охране здоровья и оказанию социальной помощи. Заключение контрактов на длительный период (во многих случаях на сроки до 35 лет) позволяет обеспечить устойчивость и избежать перерывов в предоставлении услуг. На таком длительном интервале времени конкуренция отсутствует в принципе. Когда же приходит срок пересмотра договоров, существует сильная (пусть и не универсальная) презумпция предпочтительности возобновления контракта с давно присутствующей на рынке фирмой. Очевидно, что ее менеджеры поддерживают тесные отношения с государственными чиновниками, участвующими в переговорах. Чтобы избежать никому не нужных потрясений, достаточно продлить договор с уже существующим поставщиком.

Практику аутсорсинга оправдывают и тем, что частные фирмы приносят с собой новые экспертные знания. Но изучение базы экспертных знаний основных частных поставщиков услуг показывает, что одни и те же фирмы присутствуют в различных секторах. Например, базирующаяся в Англии, но действующая глобально фирма SERCO имеет договоры на предоставление услуг во всех секторах сферы транспорта (включая контроль над воздушным движением), на оказание тюремных услуг и обеспечение безопасности, на управление приватизированными государственными научно-исследовательскими и досуговыми центрами, организацией обороны и школами. Схожим образом оценивается и деятельность нескольких других фирм из разных стран. Экспертные знания этих корпораций, их стержневые виды хозяйственной деятельности сосредоточены в знании о том, как выигрываются государственные конкурсы. Никакими существенными знаниями в сферах предоставляемых услуг эти компании не обладают. Для того чтобы обеспечить выполнение своих обязательств, они перенанимают людей, уже занятых в интересующих их секторах – как правило, работавших в организациях государственного сектора, участвовавших в конкурсах на поставку услуг, но проигравших. Это и объясняет способность частных фирм «объять необъятное» количество видов деятельности, единственная связь между которыми – существование процесса участия и победы на государственных конкурсах. Обычно в советах директоров таких фирм присутствуют бывшие политики и высокопоставленные чиновники, а сами компании не скупятся на щедрые денежные взносы в адрес политических партий. Все это входит в круг стержневых направлений их деятельности. Довольно трудно понять, какие именно выгоды приносит эта политически управляемая конкуренция конечному потребителю услуг.

В соответствии с еще одним доводом в пользу аутсорсинга переход на контрактную систему ведет к снижению издержек. Данное положение вызывает немалые сомнения, учитывая ограниченный характер конкуренции, тесные взаимовыгодные отношения между подрядчиками и государственными чиновниками, необходимость получения частными фирмами прибыли, достаточной для того, чтобы удовлетворить своих акционеров, а также величину трансакционных издержек, возникающих в тех случаях, когда предоставление услуг передается от внутреннего поставщика независимому подрядчику. Можно назвать, пожалуй, лишь одну область, в которой возможна существенная экономия издержек, – частные фирмы способны значительно снизить расходы, связанные с оплатой труда основного персонала и обеспечением хороших условий его труда. В отличие от них государственные учреждения и организации обязаны были создавать себе репутацию «хороших работодателей». Иначе они подверглись бы острой общественной критике. В случае же возникновения скандалов, связанных с обращением с персоналом фирм-подрядчиков, политический словесный «огонь» направляется на государственные власти, заключившие контракты, а не на сами компании. В Великобритании некоторые подрядчики устанавливают настолько низкую заработную плату, что их наемные работники получают субсидии к своему денежному вознаграждению в рамках схемы государственного налогового кредита. Низкий уровень заработной платы дает подрядчикам возможность утверждать, что заключаемые ими договоры позволяют экономить государственные деньги. В то же время другая часть государственных фондов вынуждена нести бремя налоговых кредитов. Такая практика едва ли позволяет экономить хоть какие-то государственные деньги.

Наконец, аутсорсинг и другие формы участия частных фирм в государственной хозяйственной деятельности оправдываются на том основании, что они позволяют правительствам разделить финансовые риски крупных проектов с частными инвесторами. Указывается, что инвесторы получат прибыль в тех случаях, если проекты будут приносить планировавшиеся доходы, и понесут потери, если они окажутся убыточными, в полном соответствии с законами капиталистического рынка. В данном случае в качестве основного примера рассматриваются государственно-частные партнерства, создаваемые для финансирования крупных инфраструктурных проектов, а также осуществления программ по строительству школ и больниц. Типичным является случай, когда частная инвестиционная фирма берет на себя капитальные расходы в рамках государственной программы в обмен на получение собственности на создаваемые государственные активы (например, больницу). Затем она передает активы соответствующей государственной службе, в течение длительного времени компенсирующей капитальные инвестиции. При этом, в соответствии с условиями контракта, государственная служба должна придерживаться заранее определенной модели использования активов, в то время как потребности в услугах могут изменяться. Это тем более важно, что после финансового кризиса 2008 г. стал известен целый ряд примеров, когда сопряженный с риском элемент капитального финансирования становится реальным. Все без исключения центральные правительства перешли к страхованию рисков и гарантиям возврата средств частных инвесторов. Тем самым мы возвращаемся к ситуации, когда государство играло «первую скрипку» в осуществлении общественно значимых инвестиционных проектов. То есть складывается ситуация, когда совместные с частным сектором инвестиции позволяют предположить, что в случае необходимости государство обязательно придет на помощь своим партнерам. В данном случае перед нами пример более общей проблемы. В экономической теории капитал принимает на себя риск экономического предприятия и получаемый им процент отражает этот риск. В то же время изменение соотношения сил между инвесторами, с одной стороны, и наемными работниками, государством и обществом в целом – с другой, привело к тому, что капитал во многих случаях требует защищенную норму прибыли, перекладывая риск на других участников.

Действительно строгие теории неолиберализма отводят государству в значительной степени ограниченную роль, что наиболее четко и ясно прослеживается в требованиях, обычно выдвигаемых Республиканской партией США. Но все они являются нереалистичными и имеют самое незначительное отношение к действительности самого неолиберализма. Примитивная антигосударственная политика неолибералов привела к отсутствию у них последовательной теории отношений между государством и экономикой. Поэтому им приходится демонстрировать удивительную «ловкость рук». Неолибералы не проводят различия между рынками и корпорациями, и это позволяет им выступать с заявлениями о том, что передача какого-либо актива в руки корпораций равнозначна выведению его на рынок. Корпорации, в свою очередь, устанавливают тесные взаимоотношения с государственными чиновниками. Эта фантазия не подвергается сомнению, несмотря на полное отсутствие у корпораций всех восхваляемых характеристик рынка, таких как выбор конечных потребителей, невмешательство в политику со стороны групп, преследующих интересы бизнеса, и принятие капиталом всех рисков. В лучшем случае мы имеем дело с обманом, в худшем – с прямой коррупцией. В этой особой форме неолиберализм превращается в высшей степени сомнительную политическую силу. И все же он является преобладающей политической идеологией, которая, как утверждается, вытеснила социальную демократию с исторической сцены.

К сожалению, одна из причин того, почему социал-демократы не смогли использовать к своей политической выгоде лицемерные отношения между неолиберализмом и крупными корпорациями, заключается в том, что правительства, в которых «эсдеки» играли ведущую роль, не только участвовали в создании, но и способствовали развитию модели, основанной на тесных отношениях между государством и фирмами. Отчасти это было вызвано наихудшей из причин: социал-демократические политики были среди тех, кто клюнул на корпоративную «удочку» и занял места в советах директоров компаний, стремившихся к заключению хозяйственных договоров с государством. Впрочем, были и другие, достойные мотивы. Если бы в 2008 г. государства допустили банкротства большого количества крупных банков, то более всех пострадали бы обычные люди, располагавшие незначительными финансовыми ресурсами и неспособные защититься от катастрофы. Простейший подход заключался в том, чтобы компенсировать банкам их собственные безответственные риски в надежде, что они по возможности быстрее снова станут прибыльными. К тому же этот подход позволял надеяться на сотрудничество с банками. Последние же не смогли найти другого способа решения задачи, кроме возвращения к рискованным практикам, которые и были первоначальным источником всех проблем.

Схожие доводы применяются в отношении приватизации и аутсорсинга общественных услуг. Образование, здравоохранение, пенсионное обеспечение и социальное страхование, транспорт, жилищно-коммунальное хозяйство – ко всем этим услугам современное общество предъявляет очень высокий и предсказуемый спрос. В то же время, когда мы говорим о развитых странах мира, следует учитывать, что все названные выше области остаются способными приносить довольно высокую прибыль, поскольку обрабатывающая промышленность и некоторые виды деятельности по предоставлению услуг в условиях глобализации подвергаются сильному конкурентному давлению. Поэтому корпорации готовы дорого заплатить за свою долю участия в предоставлении этих услуг. Однако такая возможность возникает только в случае приватизации рассматриваемых нами областей, так как они традиционно относятся к государственному сектору. Одновременно социал-демократические и, конечно же, другие партии сталкиваются с общими неолиберальными требованиями об отказе от предоставления общественных услуг ради сокращения налогов и в пользу частных расходов на их приобретение. Социал-демократы (и другие) быстро осознали возможность компромисса: если частным фирмам дозволить извлекать из предоставления общественных услуг не слишком высокие прибыли, можно будет отбить атаки на государственные расходы. В итоге возникла система, когда правительства продолжают оплачивать предоставление услуг, выступая как потребители, но корпорации оказывают их на монопольной основе, ограничивая права граждан до простых «пользователей». Похоже, что эта система становится основным общественным договором начала XXI в., по крайней мере в странах, в которых в значительной степени сохраняется практика предоставления общественных услуг. Как утверждает Джонатан Триттер, существенно важно, что эта форма аутсорсинга получила самую широкую известность в североевропейских странах как мировых лидерах по предоставлению общественных услуг. Возникшая в результате модель – мощные корпорации, относительно слабые правительства и пассивные граждане – соответствует нарождающейся матрице властных отношений в неолиберальных обществах. В ней сохраняются основные черты государства всеобщего благосостояния; одновременно она предусматривает получение монопольных прибылей фирмами, выделяющими ресурсы на установление и поддержание отношений с государственными чиновниками. Тем самым матрица потворствует опасному переплетению политической и экономической власти, что, в свою очередь, способствует углубляющемуся неравенству с точки зрения распределения власти и благосостояния – еще одной важной отличительной черте современных обществ, вызывающей немалые тревоги. Это фаустовский общественный договор, в соответствии с которым государства всеобщего благосостояния продали свои души.

Предлагать альтернативы изложенной выше точке зрения несложно. Куда сложнее получить властные ресурсы, необходимые для осуществления иных вариантов развития. На самом деле путь неолиберализма на «идеологические вершины» вовсе не был таким непрерывным триумфальным шествием, как его иногда изображают. В начале нынешнего века некоторые из важнейших институтов, занимавших неолиберальные позиции по ряду основных вопросов, начали пересматривать свои воззрения. В 2002 г. лауреат Нобелевской премии, бывший главный экономист Всемирного банка Джозеф Стиглиц выступил с критикой применения этой организацией принципов свободного рынка в отношении развивающихся стран. Через десять лет, в 2012 г., он начал новую «атаку», указывая на ущерб, который нанесло развитию мировой экономики непрерывно углубляющееся неравенство. Несмотря на то что из-за расхождений во взглядах Стиглиц был вынужден оставить свой пост во Всемирном банке, сама организация постепенно отходит от занимаемых ею в прошлом позиций. Она все чаще высказывает обеспокоенность тем, что доктрина свободного рынка пренебрегает общественной инфраструктурой и социальными потребностями, а также углубляющимся неравенством, которое, как представляется, вызвано ее применением.

МВФ и Всемирный банк понемногу пересматривают методику составления рейтинга стран, представленных в совместном ежегодном отчете «Ведение бизнеса». В соответствии с ней каждая из стран оценивалась в зависимости от того, в какой степени она придерживается неолиберальной политики (т. е. политики нерегулируемых рынков) в различных направлениях, включая рынок труда. Наивысшие оценки присваивались странам, в которых не было профсоюзов, не был установлен размер минимальной оплаты труда, отсутствовали защита от несправедливых увольнений и компенсации в связи с сокращением штатов. Международная организация труда (МОТ), учрежденная примерно в одно время со Всемирным банком и МВФ для того, чтобы навести определенный порядок в мировой экономике, всегда подчеркивала, что в рамках проекта «Ведение бизнеса» наивысшие оценки в сфере политики на рынке труда могут получить только те страны, которые отвергают соглашения в рамках МОТ. К 2009 г. Всемирный банк и МВФ признали справедливость некоторых доводов МОТ и отказались от учета в докладах «Ведение бизнеса» оценок, связанных с рынком труда. Теперь соответствующий раздел является отдельной частью доклада и в нем представлена ограниченная информация о соответствии различных стран минимальным стандартам. В то же время, как подчеркивает Международная конфедерация профсоюзов (МКП), в докладах Всемирного банка и МВФ, посвященных отдельным странам, высокую оценку получают те из них, которые продолжают следовать исходной стратегии лишения профессиональных союзов возможности представлять интересы трудящихся и отстаивать их права.

В 1990-х годах Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) открыто выступала за то, чтобы лишить трудящихся защиты от конкуренции на рынке труда. Но уже в 2006 г. она отстаивала необходимость повышения квалификации работников и поиска путей примирения потребности рабочих в защищенности с обеспечением гибкости рынка. Еще через пять лет ОЭСР, как и Дж. Стиглиц, выражала обеспокоенность углубляющимся неравенством, порождаемым преобладающей экономической политикой. Между тем Европейский союз (ЕС), которому удавалось поддерживать равновесие между общей приверженностью неолиберальной экономической политике и некоторым уважением к так называемой социальной Европе, похоже, смог найти более конструктивный компромисс. Имеется в виду идея достижения баланса между гарантиями занятости и гибкостью рынка труда, или «гибких гарантий» (fexicurity), первоначально заимствованная из датской и голландской социальной политики и политики занятости (они подробно рассматривались в научной литературе, посвященной проблемам государственной политики, такими учеными, как Рууд Маффелс и Тон Вилтхаген). Вместо атаки по всем направлениям на все виды защиты прав трудящихся сторонники этого подхода проводят разграничительную черту между политическими программами, направленными только на защиту меньшинства трудящихся, которые уже имеют работу, что затрудняет работодателям осуществление инноваций и изменений, и политическими программами, предусматривающими оказание рабочим помощи в том, чтобы справиться с изменениями в обстановке доверия и социальной защищенности. В первую группу входят политические программы, направленные на обеспечение прав рабочих, которые позволяют избегать увольнений и сокращений; вторую группу образуют политические программы, предусматривающие назначение высоких пособий по безработице и помощь в поиске рабочих мест и переобучении. Мы еще не раз вернемся к этой теме, так как она представляет собой пример различия между оборонительной и напористой социал-демократией. В то же время на момент написания книги Европа свернула с этого перспективного пути. Так попытки обобщения идеи гибких гарантий занятости, позволяющие едва ли не каждому гражданину претендовать на их получение, привели к тому, что общепринятое в ЕС определение стало чрезмерно общим и почти бессодержательным. Например, в датской модели главную роль играют сильные профсоюзы, что вместе с некоторыми другими характеристиками рынка труда обеспечивает доверие трудящихся по отношению к способности и готовности институтов оказывать им помощь. Довольно сомнительно, что в отсутствие такой базы доверия формальным институтам удастся добиться своих целей. Но этот фактор не нашел отражения в официальной политике гибких гарантий занятости ЕС.

Впрочем, были вещи и похуже. В 2008 г. правительство Греции обратилось к ЕС, Европейскому центральному банку (ЕЦБ) и МВФ (так называемой «тройке») с просьбой о массированной поддержке с целью защиты от кризиса, связанного с государственным долгом, который, в свою очередь, был вызван глобальным финансовым кризисом. Условия этой сделки (согласно «Меморандуму о взаимопонимании», подписанному в феврале 2012 г.) ознаменовали собой возврат к незамысловатому неолиберализму 1990-х годов. Греция взяла на себя обязательства отказаться от большинства инструментов регулирования рынка труда и защиты его участников, а также ограничить роль коллективных переговоров (а значит, и профессиональных союзов), посвященных установлению размеров минимальной оплаты труда. Основная цель условий, оговаривавшихся в разделах о рынке труда, состояла в том, чтобы греческие трудящиеся оказались под воздействием конкурентных сил глобального рынка труда и могли использовать только преимущество низкой цены труда; следовательно, Греция должна была забыть о повышении квалификации и улучшении качества своей рабочей силы. Единственный интерес, проявленный «тройкой» к проблемам инфраструктуры (таким как транспорт и обеспечение энергией), состоял в обеспечении гарантий приватизации этих областей. Тем самым создавались возможности получения прибыли европейскими корпорациями, как будто только это и было нужно для обеспечения модернизации мощностей. Анализ документа позволяет сделать вывод, что «тройка» не проявила ни малейшего интереса к модернизации экономики Греции как таковой.

Аналогичный подход применялся и в отношении других столкнувшихся с трудностями европейских стран – Ирландии, Италии, Португалии и Испании. Его использовала и не входящая в еврозону Великобритания. С наступлением кризиса ЕС, ЕЦБ, МВФ и многие политические деятели из разных стран мира начали относиться к дискуссиям, в которых рассматривались такие сложные вопросы, как достижение конкурентоспособности посредством модернизации, как к «лишнему багажу», вернувшись к истокам неолиберализма. Кризис, вызванный невероятной алчностью и безответственностью крупнейших мировых частных банков, был назван кризисом государственных финансов, и на помощь банкирам были призваны массы простых налогоплательщиков.

Правда, условия спасения Греции включали и несколько действительно полезных реформ, необходимых для эффективного функционирования государственных институтов (по-настоящему важная для этой страны проблема). Следует упомянуть и о некоторых нежелательных для богатейшей элиты Греции положениях (важные шаги по недопущению уклонения от налогов, коррупции, а также чрезмерно высоких прибылей от поставок фармацевтических товаров). Дополнительные требования к реформе относительно того, как представители основных профессий должны были вести хозяйственную деятельность, соответствовали и неолиберальной, и социал-демократической программам. Однако основное бремя стратегии сокращения издержек должны были нести простые трудящиеся, прежде всего государственные служащие (учитывая, что это одна из немногих групп, члены которой не имеют возможности уклониться от уплаты налогов). Не вызывает сомнений, что государственных служащих ожидают сокращения заработной платы и увольнения, поскольку их довольно легко произвести. Гораздо более трудными являются такие задачи, как обеспечение уплаты налогов в полном объеме богатыми людьми и огромным количеством самозанятых граждан Греции, искоренение коррупции и значительное повышение эффективности в сфере предоставления общественных услуг. Учитывая, что Греция по-прежнему должна будет закупать на мировых рынках сырье и полуфабрикаты, достижение ценовой конкурентоспособности возможно только посредством сокращения расходов на труд и социальную политику. Тем самым греческим трудящимся отрезан путь к напористой социал-демократии, выступающей за государственные инвестиции в труд и другие факторы производства. Они вынуждены либо вести оборонительные бои, защищая свои права, которые сами по себе не слишком велики, а значит, должны быть ориентированы в будущее, либо смириться с необходимостью длительной жесткой экономии до тех пор, пока более низкие затраты на труд не позволят вступить в конкуренцию со странами Восточной Европы и Дальнего Востока. Вряд ли греческая элита согласится разделить эту судьбу со своим народом. Поскольку основу ее богатств составляет хозяйственная деятельность в сфере морских перевозок, а огромные денежные средства хранятся в безопасных налоговых гаванях, национальная элита является офшорной в буквальном и в метафорическом смыслах.

Действия «тройки», по крайней мере частично, были ответом на воспринимаемую потребность удовлетворить рынки. Имеется в виду потребность соответствовать предполагаемым требованиям и предубеждениям трейдеров, участвующих в функционировании глобальных денежного и фондового рынков. Они вовсе не заинтересованы в том, чтобы испытывающие трудности страны получили возможность повысить свои экономические результаты путем улучшения инфраструктуры или действий, направленных на достижение равновесия между защищенностью и гибкостью рынка труда, что способствовало бы улучшению жизни трудящихся и повышению эффективности экономики. Трейдеров интересует только краткосрочная выгода от торговли. Их предпочтения как очень богатых частных лиц – низкий уровень налогообложения и минимальные права людей, находящихся у подножия экономической иерархии.

Пример Греции – исключительный случай среди стран – членов ЕС. Довольно часто экстремальная ситуация в одной стране дает нам ценный урок, так как открывает возможность экстраполяции более общих для всех нас характеристик. Положение Греции хотя и предельно неблагоприятно, но отнюдь не нетипично с той точки зрения, что здесь сформировалась элита, в значительной степени контролирующая жизнедеятельность в стране (посредством финансирования политических партий и средств массовой информации), но действующая глобально и делающая состояния более или менее независимо от национальной экономики. Трудящиеся Греции, как и рабочие во многих других странах, столкнулись с необходимостью выбора между защитой прошлых завоеваний социальной политики, уже утративших свою ценность, и отказом от них. Но во втором случае им не обещают ничего, кроме отсутствия защищенности перед лицом рыночных сил. Мы, жители других европейских стран, можем думать, что наше положение не так же плачевно, только если мы уверены, что способны применить власть и регулирование к своим богачам и найти средства, которые могли бы использоваться для разработки ориентированной на будущее, а не оборонительной социальной политики. Однако оснований для подобной уверенности с каждым годом становится все меньше. Едва ли не во всех странах мира, а не только в Греции приоритетом государственной политики является обеспечение финансовой стабильности банков (хотя и на определенных условиях), а все остальные остаются лицом к лицу с суровым неолиберализмом. Эти жесткие требования навязываются нам не потому, что политики все еще верят в его всесилие. Нет, они просто экономят деньги для решения приоритетной задачи государства. Адитья Чакраборти в своей газетной колонке привлекает внимание читателей к тому факту, что активным участником дискуссий членов «тройки», на которых обсуждались условия участия банков в разрешении греческого кризиса, был Международный институт финансов (лоббистская группа, представляющая интересы 450 банков со всего мира). Однако эта привилегия не распространялась на представителей гражданского общества Греции (Guardian. 2 April 2012).

Возникла противоречивая ситуация. Официальные органы власти начинают осознавать ограниченность прямого неолиберализма. Но это ничуть не волнует мощных частных субъектов финансовых рынков, в интересах которых должна осуществляться государственная политика. Проблема социал-демократической политики заключается не в недостатке идей (как об этом часто говорят), а в недостатке власти. В то же время предпринятый важнейшими международными организациями пересмотр воззрений указывает на то, что в неолиберальной «стене» имеются по крайней мере намечающиеся «дыры».