Глава 21
Вопреки общеизвестному закону подлости, на сборку и наладку делителя частоты ушло заметно меньше времени, чем планировалось — всего четыре дня. Причем первый из них был посвящен изготовлению новой батареи, теперь уже на двенадцать вольт. На примере первой Сергей убедился, что вертикальная конструкция, конечно, заметно проще в изготовлении — знай себе клади пластины вперемешку с тряпкой да подливай электролита в каждую секцию. Но в ней оказалось довольно трудно обеспечить изоляцию по жидкости — покрытые воском рамки, видимо, с этим не справились, и происходила утечка через электролит. Именно из-за нее батарея быстро начала садиться, а за неделю села практически в ноль.
Теперь Новицкий опробовал горизонтальную конструкцию — узкое корытце с перегородками. Каждый элемент располагался в своей ячейке, и ток мог протекать только по внешней цепи. Действительно, за все время возни со схемами эта батарея почти не уменьшила своего напряжения. Причем она понадобится и для выполнения задания. А именно — при помощи нее будут предварительно намагничены сердечники статора генератора, чтобы обеспечить появление хоть какого-то начального тока.
Ну, а пока Сергей достал из контейнера пенопластовую кассу с деталями, макетную плату, паяльник, пинцет, припой и приступил к работе.
В свое время дядя Виталий долго вдалбливал ему, как работает делитель частоты. И рисовал схемы на самых различных элементах, вплоть до самодельных вакуумных ламп. Но до такого, к счастью, не дошло — Центр все-таки решил снабдить своего посланцами достаточным количеством элементов для проведения почти любого ремонта имеющейся в контейнере аппаратуры. Поэтому на пайку схемы ушел всего один неполный день.
Следующий потребовался для того, чтобы понять — почему же она, зараза, не работает? Наконец Новицкий, исчеркав несколько листов бумаги, пришел к выводу, что он все-таки нарисовал схему делителя не совсем правильно. И, естественно, точно так же ее и спаял.
Третий день начался с замены сгоревшей в результате неправильного подключения микросхемы, после чего молодой император до обеда любовался, как замечательно работает его устройство. Оно четко пропускало только каждый третий импульс в диапазоне входных сигналов от герца до двух мегагерц — ровно столько мог дать тестер-генератор. Впрочем, реально должно было быть не более полутора сотен килогерц, так что Сергей не волновался. Он допаял на плату резистивный делитель на три, трехкратный усилитель, убедился, что все прекрасно работает, после чего аккуратно отнес свое творение в спальню и положил в контейнер. Все, больше можно не отвлекаться на творчество, дальнейшие шаги будут строго соответствовать инструкциям Центра. Кроме финального монтажа аппаратуры, который произойдет еще нескоро, перед самой подачей сигнала.
По завершении возни с электроникой Новицкий занялся литературным трудом, то есть сел вспоминать, что у него осталось в голове от романов Купера "Зверобой" и "Последний из могикан", читанных в детстве. И переносить кое-что из припомнившегося на бумагу, потому как бабка, несмотря на свою довольно широкую эрудицию в самых неожиданных вопросах, о жизни в Северной Америке не знала почти ничего, а капитан Павшин до вчерашнего дня вообще не подозревал о существовании упомянутого материка. Понадобилось же это потому, что девицу, коей предстояло отвлечь майора Шепелева от несбыточных мечтаний о Елизавете, решено было представить сестрой Павшина. По легенде, в совсем юном возрасте она покинула Россию и в конце концов оказалась в Америке, где вышла замуж за вождя, того самого Большого Змея. А недавно, овдовев, вернулась к родным пенатам. Но перед встречей с майором, пожалуй, ей следовало поглубже окунуться в американский колорит.
Сергей еще не успел закончить свое изложение, когда во дворец явился Нартов. Он сообщил, что форма для отливки цилиндра большой машины уже практически готова, а потом пожаловался, что электрическая сила из его батареи очень быстро куда-то утекла, не дав толком повозиться с осаждением меди на разные изделия. Император сказал, что в этом нет ничего удивительного, после чего проводил механика к своей новой батарее и объяснил, чем она отличается от старой. Потом поподробней расспросил про подготовку к отливке цилиндра, попрощался с Нартовым и решил, что теперь уже можно точно определить дату отъезда в Петербург.
Она была назначена на двадцать пятое апреля, сразу после Пасхи. Афанасий по результатам опроса знающих людей утверждал, что дороги к тому времени совсем подсохнут, и Миних был с ним согласен. Генерал добавил, что вообще-то дорога от Москвы до Петербурга хорошая и поддерживается в порядке, в отличие от многих прочих.
Определившись с временем отъезда, Сергей съездил в Ново-Преображенский дворец, поставить Елизавету в известность о своем грядущем путешествии и пригласить ее с собой. Ну, разумеется, и тесно пообщаться тоже, потому как скоро начиналась страстная неделя, и заниматься во время нее плотскими увеселениями было как-то даже неприлично. Вообще-то подобное не приветствовалось во время всего поста, но то был грех обычный, никого особо не удивляющий. Наоборот, если бы молодой император вдруг стал совсем святым, это могло вызывать ненужное недоумение. Однако, как уже говорилось, страстная неделя стоит особняком, так что в преддверии нее царь с цесаревной по обоюдному согласию превысили установленный бабкой лимит ровно в два раза. Потом Елизавета сказала, что она готова ехать с Петенькой не только в Петербург, но вообще куда угодно, взяла с него слово обязательно погостить у нее в Сарском, и не один день, после чего молодые люди спокойно заснули. Новицкому вновь приснилась Стерлядь, но сейчас сон был лишен малейших намеков на эротику. Преподавательница появилась в спальне Елизаветы в строгом брючном костюме, присела на край кровати, где лежали царь с цесаревной, потрепала Сергея по волосам и, одобрительно взглянув на его спящую соседку, сказала:
— Вижу, не зря я тебя учила.
И медленно растаяла в воздухе наподобие ангела, что сопровождал появление Новицкого в этом мире.
Утром Сергей ненадолго заехал в Лефортовский дворец, где слегка перекусил, переложил наган из футляра на ремне за пазуху и взял несколько листов бумаги с карандашами. Немного подумав, местные пистолеты он решил не брать, хотя дальнейший его путь лежал в Кремль, на заседание Верховного Тайного Совета.
Это был третий случай присутствия его императорского величества Петра Второго на подобном мероприятии. Первый визит сделал еще предыдущий Петр в двадцать восьмом году. Просидев полчаса, мальчишка сбежал оттуда и больше никогда там не появлялся. Второй произошел сразу после инцидента в доме Ушакова, и тогда верховников посетил уже новый Петр, то есть Новицкий. И, наконец, сейчас должен был произойти третий визит. На нем Сергей собирался сообщить о своем отъезде, а перед этим послушать, чем же господа вообще занимаются и какие мировые проблемы решают. Все-таки теперь он тоже был членом Совета, хоть и ассоциированным, и считал, что пора начинать вникать в тонкости государственного управления.
Так как члены Совета были в курсе предстоящего визита императора, то они, естественно, подготовились к этому событию. Потому как ну просто не может быть, чтобы все заседания проходили столь убийственно скучно!
Сначала слово взял Алексей Долгоруков и закатил вступление примерно на полчаса, из коего следовало, что сейчас господам советникам предстоит обсудить проект бюджета на текущий год. Потом эстафету перехватил Головкин, за время вступления разложивший перед собой кучу бумаг, и начал нудным голосом перечислять всякие налоги, особое внимание обратив на винный, соляной и табачный. Затем пошли какие-то недоборы, недоимки и прочие "недо".
Замысел верховников стал кристально ясен Сергею еще во время речи Долгорукова. Почтенные господа хотели довести молодого императора до того, чтобы он снова сбежал. А не выйдет — так пусть просто заснет, тоже неплохо получится.
Однако жизнь с детства приучила Новицкого к терпению, а после тренировок в Центре он вообще мог часами слушать любую ахинею и не только не зевать при этом, но демонстрировать глубокое внимание и даже иногда задавать относящиеся к делу вопросы.
Поэтому сейчас он спокойно слушал нудное бормотание Головкина, изредка одобрительно кивал, а пару раз даже сделал какие-то пометки в своих бумагах. На лицах членов Совета начало потихоньку проступать удивление, и только Миних сидел с совершенно безмятежным видом.
Наконец Головкин явно устал. Он начал сбиваться, в голосе появилась хрипотца, и Новицкий, пожалев пожилого человека, подал голос:
— Стоп! А вот отсюда, пожалуйста, поподробнее. Семьсот тысяч с внутренних таможен — это, конечно, здорово, но хотелось бы узнать детали. То есть сколько с каждой, почему не больше, по каким товарам, чем это хорошо или плохо, ну и так далее. Андрей Иванович, прошу вас.
Обращение на "вы" Новицкий применил специально, хотя оно в текущем времени еще не так чтобы прижилось. Этим он хотел подчеркнуть, что обращается не как император к вице-канцлеру, а как ассоциированный член к действительному. Ну и как юноша к человеку в годах тоже.
Остерман не удивился просьбе, а прокашлялся и начал излагать. Правда, в силу отсутствия времени для подготовки речь его была несколько сумбурна, он часто без заметных оснований перескакивал с одного на другое, но это только удлиняло выступление вице-канцлера.
Сергей вслушивался, стараясь понять — а есть тут хоть какая-нибудь мысль? И если да, то как бы ее вычленить?
Скоро молодой император убедился, что мысль в выступлении Андрея Ивановича очень даже есть, а некоторая путаность речи — она только кажущаяся. Например, оратор долго описывал состояние дел на малороссийских таможнях, потом наконец добрался до итоговой суммы сборов, причем якобы случайно повторил ее два раза подряд. А затем вроде бы без всякой связи перешел к описанию торговли между Москвой и Петербургом, которая вообще была совершенно бестаможенной и, значит, к сути вопроса вроде бы не относилась. Однако сумма налогов с купцов тут оказалась больше таможенных сборов в предыдущем случае!
В общем, если отжать из выступления Остермана воду, то оно свелось бы к доказательствам простого тезиса: внутренние таможни есть зло, и чем быстрее их убрать, тем лучше будет для государства. Вот только отжимать пришлось бы долго, потому как выступление вице-канцлера продолжалось больше полутора часов.
Миних, слушая произносимые речи, сначала просто одобрительно кивал, но потом начал потихоньку перемежать кивки зевками. Вскоре, видимо устав зевать, он положил на стол треуголку, на нее — голову, и спокойно заснул. Причем, как культурный человек, совершено не храпел во сне.
Новицкий же ждал окончания речи Остермана с интересом и без малейшего нетерпения. Объяснялось это очень просто — ему тоже было что сказать по обсуждаемому поводу. Так уж получилось, что в памяти молодого человека отложилось множество почти не связанных меж собой отрывков из монографии "Развитие промышленности и торговли России в восемнадцатом веке". Причем попали они туда не сами по себе и не на занятиях в Центре, а несколько раньше.
Когда дядя Виталий предложил ему путешествие в прошлое, молодой человек согласился сразу. Какая разница, куда сбежать из опостылевшей малогабаритной двушки в хрущевке, уже десятый год стоящей в очереди на снос! От неистебимых тараканов, дуры-сестры и пропойцы-матери. А в допотопном веке, небось, будет всяко лучше, чем в тюрьме. И, скорее всего, чем в армии тоже, а других вариантов своего будущего Сергей даже не рассматривал во избежание неизбежного разочарования, ибо в бандиты идти было уже поздно, для этого следовало родиться лет на двадцать раньше.
А дальше Новицкий получил разъяснения, почему первым по этому пути придется идти именно ему.
— Человек моего возраста при переносе забудет вообще все, что помнил, причем с гарантией. У тебя же есть шансы, и их можно сильно увеличить регулярными тренировками. Правда, они могут показаться довольно неприятными.
Сергей уже совсем было собрался огрызнуться — мол, много вы понимаете в неприятностях! — но глянул на дядю Виталия и промолчал. Кажется, тот на самом деле когда-то любил его мать.
Потом начались упражнения, на которые приходилось ездить во Фрязино, потому что аппаратура стояла там и для перевозки не предназначалась. Первое время зайцем, а потом, когда Сергей опоздал из-за того, что его ссадили с электрички, за деньги. Дядя Виталий сначала отругал его, потом себя и выдал своему ученику пятнадцать тысяч на транспортные расходы.
Тренировки же происходили следующим образом.
Молодому человеку вручался какой-нибудь неудобочитаемый текст, который следовало запомнить. Чаще всего это были отрывки из той самой монографии, причем дядя Виталий, кажется, специально отбирал их так, чтобы смысла там было поменьше, а цифр — побольше. После того, как текст более или менее откладывался в памяти, на голову Новицкому надевался обруч, подключенный к приборной стойке, затем нажималась кнопка, и юноша очень качественно получал по мозгам в самом прямом смысле этого слова. Поначалу он вообще не сразу вспоминал, что это за место и какого черта его сюда занесло, но под конец уже мог, отдышавшись, выдать не меньше половины того, что запомнил перед очередным ударом.
Отвлекшись на воспоминания, молодой император чуть не пропустил момент, когда Остерман закончил свое выступление. Но все же вовремя спохватился, чтобы успеть пресечь поползновение Головкина, который, кажется, хотел объявить о завершении сегодняшнего совещания.
— Господа, — привстал Новицкий, — честно скажу, я не ожидал услышать столь разумных и безусловно полезных речей, кои были произнесены здесь уважаемыми Гаврилой Ивановичем и Андреем Ивановичем. У меня тоже родились некоторые мысли по затронутым вопросам, и я прошу вас их не только выслушать, но и сделать скидку на то, что вникать в столь глубокие тонкости мне до сих пор не приходилось. Однако, кроме этого, я прошу вас также немедленно указать мне, если я где-то буду неправ. И не только потому, что я ныне всего лишь ассоциированный член сего достопочтимого Совета, но и войдя в разумение следующего. Император, который поставил дело так, что никто из подданных не смеет указать ему на совершаемые ошибки, обречен на неудачи. Пусть не сразу, но они обязательно перечеркнут все то полезное, что он смог сделать на благо державы. Итак, вспомним, что новоторговый устав одна тысяча шестьсот шестьдесят седьмого года от рождества Христова подтвердил замену различных сборов единой пошлиной в размере десяти денег с рубля, что логически завершало преобразования, начатые с введением Уставной грамоты в одна тысяча шестьсот пятьдесят четвертом году. Однако ныне…
Долгоруков говорил полчаса. Головкин — почти два, а Остерман — два часа десять минут. Сергей замечал время по здоровенным стоячим часам с маятником, которые гулко и редко тикали в углу Золотой палаты. Себе молодой император поставил задачу хоть немного, но перекрыть рекорд своего учителя, и был полон решимости с ней справиться.
Это ему удалось, хотя он для большей честности состязания не стал учитывать время небольшой паузы, возникшей примерно посередине его выступления. Головкин долго крепился, всякий раз отворачиваясь, когда желание зевнуть становилось нестерпимым, но от этого у него, похоже, заболела шея, так что в очередной раз поворот у него просто не получился.
— Неужели вам неинтересно? — с таким искренним огорчением спросил молодой царь, что Гаврила Иванович смутился и забормотал что-то насчет трудного дня и преклонного возраста. А Сергей, благосклонно выслушав его и сказав нечто соболезнующее, продолжил свою речь.
Наконец часы показали, что можно закругляться, и Новицкий прямо посреди очередного рассуждения заявил, что у него пока все, и сообщил Совету о своем грядущем отъезде. Совсем было павшие духом верховники, поняв, что тягомотина, кажется, на этом закончится, без возражений одобрили путешествие.
— Спасибо, господа, — чуть наклонил голову Сергей, — сегодня я услышал много нового и надеюсь, что в последующие разы, когда мне снова доведется здесь присутствовать, нового и интересного будет еще больше. Кто там поближе — разбудите, пожалуйста, Христофора Антоновича, и мы вас покидаем, у нас еще много дел в связи с подготовкой к отъезду.