Глава 11

Если в ваш адрес задумана какая-то пакость, но вы еще не готовы ее нейтрализовать, то ни в коем случае нельзя показывать, будто для вас что-то изменилось — этим можно спровоцировать противника к немедленным действиям. Сергей знал такое правило, и поэтому во дворце не происходило почти никаких изменений. Почти — это потому, что небольшое изменение все-таки было произведено. Ибо Новицкий, подумав, пришел к выводу, что без лиц, которым он — естественно, не выходя из роли Петра Второго — может всецело доверять, его дело труба. Они должны появиться, причем срочно. Именно потому, что он, Сергей, не знает, откуда и когда придет удар. И нужно посвятить в дело именно тех, для кого смерть или свержение молодого царя станет личной катастрофой. Неизвестно, меланхолично подумал молодой человек, лучше ли они от этого будут меня защищать, но тут можно усмотреть один немаловажный плюс — совесть не будет мучить за то, что я прячусь за спинами людей, ничем мне не обязанных.

Посвященными стали те, кто до болезни императора были почти никем и после его свержения станут ими же — братья Ершовы и поручик Губанов. Сведения о нем бабка Настя уже собрала, и они позволяли надеяться на его верность.

Был и еще один посвященный, который не совсем попадал под вышеописанное правило — генерал-аншеф Миних. Но и его тоже можно было отнести к тем, кто понимал — при теперешнем государе лично ему будет лучше, чем при любом другом.

Сначала Сергей поговорил с Христофором Антоновичем. Беседа была не очень долгой, состояла в основном из монолога молодого царя и закончилась следующими его словами:

— Вот так, генерал, теперь тебе решать. Защищая меня, ты рискуешь при проигрыше карьерой, а то и головой. Но в случае нашего выигрыша ты получишь заметно больше, чем даст тебе кто угодно, пришедший вместо меня. Имеются в виду не чины, а возможности. Ты уже понял, что я хочу стать достойным продолжателем дел своего великого деда. На этом пути мне нужна правая рука, и я не вижу никого, кто мог бы потянуть эту ношу лучше тебя.

Миних вполне ожидаемо согласился быть с императором до конца, и тут Сергей уточнил:

— Может, дело действительно закончится моей смертью, но я вообще-то не хочу доводить до таких крайностей. Если все пойдет совсем худо, но тебе при этом не будет угрожать непосредственная опасность, то я сбегу, потому что живой человек всегда сможет вернуться, мертвый же — никогда. А ты останешься. Ну, а коли опасность будет грозить и тебе, скроемся вместе.

Затем Новицкий произнес почти такую же речь перед братьями Ершовыми и поручиком Губановым, после чего в Лефортовском дворце и начали происходить небольшие, почти незаметные постороннему взгляду перемены. Выглядели они так, будто императору поднадоело заниматься охраной своей персоны, и он пустил дело на самотек. В результате дисциплина среди караульных упала, появились даже случаи отлучек с постов, а один раз дежурная и отдыхающая смена основательно напились прямо в процессе несения службы. Все это было нетрудно организовать, но вот сделать так, чтобы при всех этих внешних проявлениях тщательность охраны императорской особы только повысилась, оказалось заметно труднее. Однако Губанов справился, Миниху почти не пришлось вмешиваться. Кроме того, поручику были выданы деньги на покупку пароконного возка, в коем он теперь и ездил на службу, хотя квартировался менее чем в полукилометре от дворца, а в нем у него была своя комната. Пока все доверенные люди считали, что возок понадобится государю на случай бегства, и он их не разубеждал. Тем более что колымага действительно понадобится, но не эта. Поручение подготовить настоящую уже было дано бабке Настасье.

Со всеми этими заботами у Сергея даже слегка пропал аппетит, поэтому вопрос — что делать в великий пост — несколько потерял свою остроту. Траву жевать, раз мясо в глотку не лезет! Но еще до начала поста, десятого марта, Лефортовский дворец посетил весьма высокопоставленный гость.

Началось все с того, что звонок продребезжал "дзынь-ди-дон-дон", что соответствовало коду 011, то есть перед дерганием за шнурок первый рычажок переводился вниз, два оставшихся вверх. Это означало тревогу второго уровня. Охрана, естественно, знала, что делать, а Сергей расстегнул две верхних пуговицы на камзоле, чтобы в случае чего можно было быстрее выхватить наган. Через полминуты после звонка прибежал запыхавшийся Афанасий и доложил, что прибыл Михаил Михайлович Голицын, ему сказали, где в данный момент находится царь, и он идет сюда.

— Один? — уточнил Новицкий.

— Так точно, вашество!

Ага, подумал Сергей, этого можно исключать из списков подозреваемых. Будь он главной фигурой — вряд ли стал бы так рисковать. Ладно, о том, что император в своей новой ипостаси вполне может его собственноручно пристрелить, он, положим, не догадывается. Но ведь особой уравновешенностью Петр Второй не отличался и до болезни, так что вполне мог приказать что-то этакое своей челяди! Значит, Михаил Михайлович не считает ситуацию хоть сколько-нибудь угрожающей, иначе принял бы хоть какие-то меры для обеспечения своей безопасности. Он, конечно, далеко не трус, об этом говорит хотя бы его послужной список, но и привычки без причины лезть на рожон у него тоже нет, иначе давно сложил бы голову в любом из многочисленных сражений, где ему довелось участвовать. Похоже, генерал-фельдмаршала кто-то играет в темную. Ага, вот и звонок. Так, побольше спеси на морду, ждем, чего же он нам скажет.

Первым делом Голицын попросил разрешения сесть, мимоходом пожаловавшись на здоровье, а потом перешел к делу:

— Государь, я приехал тебя предостеречь.

— Э… тогда предостерегай, я внимательно слушаю.

И молодой император услышал, что, оказывается, он по молодости и неопытности сделал большую ошибку, приблизив к себе Миниха. Этот человек, используя в своих целях внезапно и незаслуженно свалившуюся на него царскую милость, уже приказал Ушакову провести какое-то несуразное расследование в отношении некоторых членов Верховного Тайного Совета.

— С какой стати несуразное? — возмутился Сергей, постаравшись, чтобы в конце фразы его голос сорвался на мальчишеский визг. — Я царь или кто? Почему тогда на содержание моего двора отпускается всего тридцать тысяч в год? Знаю, слышал — мол, сейчас в России нет денег на лишнюю роскошь! Но отчего Алексей Голицын живет в десять раз богаче меня — это что же, ему где-то нашлось триста тысяч? Сие есть унижение моего императорского величества.

— Государь, да откуда ты взял, что Алексей Григорьевич столько на себя тратит?

— Как то есть откуда? У меня всего одна таратайка о двух лошадях, да сани бедные, да два верховых коня, а у Долгорукова их два десятка, и еще три восьмиконных кареты. Вот я и умножил тридцать тысяч на десять. Ты меня что, совсем неучем считаешь?

— Государь, это говорит лишь о том, что Алексей Григорьевич распоряжается своими средствами разумно.

— Вот! Ты же сам все сказал! А я своими вообще не распоряжаюсь, за меня это делает Совет, и по твоим словам получается, что неразумно. Мне это тоже показалось, отчего я и повелел Миниху разобраться в этом вопросе.

— А он вместо выполнения твоего повеления начал позволять себе непотребное! В общем, я к тебе явился по поручению всего Тайного Совета, осуществляющего опеку над твоей особой. Удали от себя Миниха, пусть занимается делами Санкт-Петербурга.

— Вот как увеличите мое содержание до ста тысяч да предоставите возможность самому оными деньгами распоряжаться, сей же час отправлю генерал-аншефа в бывшую столицу.

Здесь Новицкий, как ни странно, говорил правду. Но не всю, ведь Михаил Михайлович уже сейчас выглядел не очень здоровым, а в декабре этого года ему вообще предстояло умереть. Так зачем же ему знать то, что если и произойдет, то после его смерти? Потому что у фразы императора на самом деле имелось невысказанное окончание — "и сам туда уеду, подальше от вашего сборища".

— Я передам твои слова Совету, — встал Голицын, — но ты, государь, сейчас делаешь ошибку, подозревая людей, неустанно пекущихся о благе вверенной им в управление державы. Засим позволь мне откланяться.

Дождавшись, пока за фельдмаршалом закроется дверь, Сергей встал и подошел к окну — так ему лучше думалось. Итак — что, или, точнее, кого мы имеем в качестве главных подозреваемых после выбытия из их числа Михаила Михайловича? И какова вероятность, что на самом деле один из них уже вовсю имеет нас? Начнем по порядку, с Андрея Ивановича Остермана. Тянет он на роль главного гада? Да запросто, с его-то хитрой рожей и не такое можно вытянуть. То есть возможность, что на последней встрече вице-канцлер специально валял дурака, никак нельзя исключать. Правда, Остерман трусоват — это следовало и из исторических документов, и из личных наблюдений Сергея. Однако именно данное свойство характера могло подвигнуть Андрея Ивановича к активным действиям — в том случае, если он решит, что молодой царь стал для него чем-то опасен. Да, но ведь Сергей пока ничего против него не планировал…

В общем, решил Новицкий, оставляем вице-канцлера в качестве второстепенного подозреваемого и двигаемся дальше.

Головкин Гавриил Иванович, канцлер. Опытный дипломат. Будь у него мотив, именно его Сергей стал бы подозревать в первую очередь, но как раз мотива-то и не просматривалось. Потому что судя и по прошлым делам, и по тем, что ему довелось совершить в истории оставленного Новицким мира, он был ярым сторонником самодержавия, в силу чего Петр Второй должен представляться ему наилучшим из возможных императоров. По крайней мере, его будет куда труднее заставить принять что-то вроде "кондиций", принудительно подсунутых Анне Иоанновне Долгоруковыми и Голицыными. И ведь именно канцлер путем сложных и небезопасных интриг склонил императрицу порвать эту бумагу, а ее авторов отправить в ссылку! Нет, Головкина следует подозревать в последнюю очередь. Как и Василия Владимировича Долгорукова. Значит, остаются Алексей Долгоруков и Дмитрий Голицын. У этих одинаковые политические взгляды, и они могли бы работать одной командой, если бы договорились, кто из них главный. Но этого, к счастью, ожидать не приходится. Значит, следует выяснить, который имеет преимущество именно в данный момент, и тогда главным подозреваемым станет второй. Кстати, что там бабка говорила про возок, приезжавший к Ушакову? Она его, хоть и не очень уверенно, определила как голицынский. Получается, воду мутит именно Дмитрий Михайлович? А вот вряд ли, скорее наоборот, потому что дураком неведомый противник оказаться ну никак не может. И, значит, если транспортное средство указывает на Голицына, то за этим стоит Долгоруков.

Сергей прошелся по комнате, прикидывая, сколько времени уйдет на изготовление глушителя к револьверу, если комплектующие заказать Нартову, а сборку произвести самому. Получалось никак не больше трех дней, а скорее всего удастся уложиться в два. Пора, пожалуй, рисовать чертежи, чтобы не терять времени. Правда, в случае использования изделия по прямому назначению наган нельзя будет показывать никому и никогда, но это не очень страшно, Новицкий и так не собирался размахивать им по всякому поводу или вообще без оного. Но, само собой, пробовать себя на роль киллера надо будет только в самом крайнем случае, однако глушитель все равно лишним не будет. Итак, вроде все?

Нет, вынужден был признать Сергей. Есть и еще один вариант — всем заправляет кто-то совсем неизвестный. Неприметный такой человечек, не оставивший заметного следа в той истории, что преподавали в Центре, а полный курс для гарантии записали на оба планшета. Ну не представилось тогда этому человеку шанса проявить себя, а тут вдруг он его увидел…

Пожалуй, это самый маловероятный вариант, но и самый тревожный. Потому что противник, про которого вообще ничего не известно, является наиболее опасным. Но на всякий случай надо внимательно прочитать все, что записано в планшетах. Мало ли, вдруг там найдутся сведения о какой-либо фигуре, показавшейся преподавателям слишком незначительной, чтобы заострять на ней внимание. Самой же фигуре на их мнение глубоко начхать, да и знать она про него не может, вот и решила пуститься во все тяжкие.

Пока в полном объеме знакомить хоть кого-то с результатами анализа обстановки в планы молодого царя не входило, но вот сообщить Миниху об ультиматуме Совета в его адрес явно стоило. Не в последнюю очередь потому, что он об этом скорее всего и сам знал. Или в ближайшее время узнает, что несущественно. Поэтому во время вечернего визита генерал-аншефа Сергей пересказал ему беседу с Голицыным.

— Интересно, как же это Ушаков так опростоволосился, что на его дела обратили внимание верховники, — задумчиво сказал Христофор Антонович. — А ты, государь, выходит, решил прикинуться обиженным мальчишкой? Неплохо, Совет ведь ничего другого от тебя и не ждет. Кроме разве что Остермана. Но только…

— Не мнись, генерал! Коли считаешь, что я сморозил дурость, то так и скажи.

— Нет, ничего дурного я в твоей речи не вижу. Однако ежели Совет будет настаивать, то почему бы тебе действительно не отправить меня в Петербург? Раз уж сам собираешься посетить сей город, кто-то должен это дело подготовить. Там же флот пребывает в полном забвении, от которого всего ничего до разрухи! Неужели ты и вправду говорил, что России корабли ни к чему?

— Говорил, но не это. Полтора года назад я сказал, что займусь флотом тогда, когда в этом возникнет надобность, а уж чьи злые языки мои слова тебе передали в таком виде, мне неведомо. Так вот, сейчас эта надобность уже возникла. Вообще-то, конечно, ты прав, в Питере полно дел, с коими никто, кроме тебя, не справится, но только я-то здесь с кем останусь?

— С лейб-гвардии майором Степаном Андреевичем Шепелевым. Он ведь случайно попал в командиры семеновцев, до него полком командовали князья да генералы. А тут получилось, что либо превращаться полку в совсем заштатный, либо, если его будет решено сохранить именно как гвардейский, то командовать им точно найдут кого-нибудь познатнее, если только царь не вмешается. Но не только поэтому он тебе верный слуга, а еще и потому, что он вообще человек верный. Ты же видел его, сам можешь судить.

— Да, — кивнул Сергей, — я подумаю над твоими словами. Пока же нам, по-моему, следует подождать да послушать, что скажет Совет, когда обсудит мою беседу с Михаилом Голицыным.

Однако после этого разговора у Сергея остался какой-то осадок. Как будто он услышал что-то важное, но никак не удается понять, что именно. Пожалуй, решил император, сегодня можно будет лечь спать попозже. И сразу после перерисовки эскизов глушителя с планшета начать внимательно перечитывать все материалы по истории — авось там найдется что-либо, проясняющее сложившуюся ситуацию.