Книга: Возвращение великого воеводы
Назад: Пролог
Дальше: II

I

Свободного пространства уже практически не оставалось. Душная шершавая темнота заплела ноги и руки, сдавила грудь и мягкой варежкой легла на нос и губы. Дышать стало нечем, перед глазами поплыли яркие разноцветные круги. «Так сдуру и умереть можно во цвете лет!» – вспыхнула паническая мыслишка, будя заторможенный мозг.
Сашка резко рванулся, всплеснул руками, стараясь оттолкнуть душившую темноту, и… открыл глаза. Лицо его утопало в пухлой перине, а сверху голову прикрывала большая, тяжелая подушка. Сашка отпихнул ее в сторону и, повернувшись на спину, сел в кровати. Первое, на чем сфокусировался его взгляд, – это счастливая, улыбающаяся физиономия Фленушки-Гертруды.
– Добро ли почивали, государь мой? – певуче произнесла она и совершенно по-хозяйски присела на край Сашкиной кровати.
Рассеянным взором Сашка обвел комнату, в которой он только что проснулся. «Ага, Фленушка. Значит, это все-таки четырнадцатый век, хотя комната… Нет, это точно не Ольгина спальня. Да и на любую другую комнату в ее доме эта комната не походит. Откуда б Ольге взять столько денег, чтобы затянуть все стены тисненной золотом кожей да завесить их фламандскими гобеленами?»
После похорон Мамая и Микулы Сашка вместе с Ольгой отправился в ее имение, в Тушино, и зажил там спокойной, вольной жизнью штатского человека, свободного от каких-либо обязательств перед государством и лицами, его представляющими. Князь Дмитрий, сразу же после одержанной его войском победы прозванный придворными лизоблюдами Донским, удалился в свою столицу Кострому праздновать, торжествовать и одаривать великокняжескими милостями приближенных. Его милости (по вполне понятной причине) Сашку нисколечко не интересовали, так что следовать за великим князем он посчитал для себя необязательным. Дмитрий же, по своему обыкновению, вспоминал о своем великом воеводе лишь тогда, когда в нем возникала крайняя нужда.
Задание Лобова Сашка с треском (как он сам считал) провалил – ищи теперь Некомата по всему миру, как иголку в стоге сена. Ни одной ниточки, ведущей к нему, у Сашки не осталось. Так что и с этой стороны никаких срочных дел у него не было. Можно (и нужно) было возвращаться домой, в двадцать первый век. Там его ждали Лобов и новое задание. Новые путешествия во времени и новые схватки с теми, кого Вещая Гота назвала «слугами дьявола». Ничто его больше не задерживало в четырнадцатом веке.
Но это как посмотреть. Конечно, если считать любовь причиной мелкой и несерьезной для того, чтобы начать манкировать интересами дела, тогда, конечно… А если принять во внимание, что настоящему мужчине его любимая дорога не меньше, чем Родина, то… совсем даже наоборот. Целых три дня Сашка колебался, раздираясь душой между чувством и долгом. Решение пришло неожиданно и как-то само собой. «Ну, побуду я с Ольгой месяц, а в двадцать первом веке это – примерно одни сутки. Парадоксы времени. Да за одни сутки ничего, считай, там и не изменится, – пришла в исстрадавшуюся от сомнений Тимофееву голову спасительная мысль. – Вон уже сколько веков эти гады у нас, на Земле… И ничего, держимся. А тут – один день. Зато я с Ольгой хоть по-человечески попрощаюсь».
Счастливый месяц, полный любви и неги, который вполне справедливо можно было бы назвать медовым, пролетел как один день. Печальная необходимость расставания с возлюбленной вновь возникла перед Сашкой. «Какого черта! – разозлился он сам на себя. – С чего это я решил, что Лобов зашлет меня в другое время? Да у нас и привязки материальной нет нигде больше, кроме как здесь. Да и… Даже если Лобов придумает что-нибудь новенькое, все равно буду настаивать, чтобы вернуться именно сюда. С тем же успехом я этого Рыбаса-Некомата могу и здесь искать…» Решение было принято, и оставалось только подготовить Ольгу к предстоящему расставанию. Сашка надеялся, что оно будет недолгим, но все же…
– Оленька… – начал он в одно прекрасное осеннее утро, когда они, проснувшись, едва успели поприветствовать друг друга легким утренним поцелуем.
– Да, милый…
– Оленька, мне нужно на некоторое время тебя покинуть.
– Ты хочешь вернуться на службу? Поехать к матери? Отправиться на охоту? Иль еще куда-нибудь? – забросала она его вопросами. – Не беспокойся, милый, я готова следовать за тобой всюду. Быть рядом с тобой иль в отдалении, как скажешь, но лишь бы видеть тебя каждый день, каждый час, каждую минуту.
– Нет, Оль, это не совсем то… – Сашка наморщил нос и почесал пятерней затылок, мучительно соображая, как преподнести женщине, живущей в четырнадцатом веке, информацию о путешествиях во времени и трансформациях в духовно-нематериальном мире. Скажешь правду – получишь, вполне возможно, весьма неожиданную реакцию. Что-нибудь наврешь… Нет, врать любимой женщине Сашке совсем не хотелось. Поэтому, слегка поразмыслив, он выбрал единственно верный (как ему показалось) путь – путь недомолвок и полуправды. – Ты, наверное, знаешь, еще пять лет назад я был… дурачком. Слышала?
Ольге говорить на эту тему, похоже, было не очень приятно, поэтому она всего лишь утвердительно кивнула, не сказав ни слова.
– Ну я так и думал, что найдутся доброжелатели – просветят, – непонятно чему обрадовался Сашка. – Так вот… И не дурачок я вовсе. Это болезнь у меня такая. Просто я начинаю плохо говорить, слюни иногда пускаю и… соображаю туговато. Но я все понимаю! Надо мне только тщательно все растолковывать. Понимаешь?
Ольга вновь утвердительно кивнула, внимательно глядя на Сашку.
– Ну вот… – Он сделал небольшую паузу и судорожно сглотнул слюну, от волнения скопившуюся во рту. – Я чувствую, что болезнь ко мне возвращается. Нет, нет, ты не подумай, – испугался он, – это не навсегда, я знаю. Может быть, несколько дней, месяц, ну, год, в конце концов… Но я обязательно вновь стану тем человеком, которого ты любишь. – Ольга молчала, словно завороженная, сосредоточенно глядя Сашке прямо в глаза. – Нет, конечно… Если ты против, я сегодня же уеду к матери…
Все так же молча Ольга стремительно кинулась на Сашку и, обхватив его руками за шею, стиснула в своих объятиях.
– Тимоша, любимый, – зашептала она ему на ухо, – никуда не уезжай, оставайся со мной. Я от тебя не откажусь, несмотря ни на какие болезни. Дурачок ты иль разумный – ты мой. Я останусь с тобой, даже если придется ждать сто лет, пока к тебе вернется разум.
– Ну ладно, ладно, Оль… – уже несколько успокоившись, принялся отпихивать ее от себя Сашка. – Совсем задушила… – Ольга отпустила Сашкину шею, но с него так и не слезла. – Так вот, – продолжил он, – завтра болезнь у меня опять начнется. Сегодня я весь день еще буду обычным, лягу спать, а проснусь завтра… больным. Понимаешь?
Не произнеся ни словечка, Ольга вновь заключила его в объятия и впилась в губы долгим, хищным поцелуем.
Уже ближе к вечеру Сашка в конце концов взмолился:
– Слушай, Оль, может, перекусим чего-нибудь, а? Жрать хочется невыносимо.
– А любовь? Разве ты не сыт ею? – довольно промурлыкала Ольга, потягиваясь в кровати всем телом, как большая сильная кошка.
– Сыт, конечно… – смущенно промямлил он. – Но щец мясных с мозговой косточкой я сейчас, наверное, целый котел навернул бы. И вообще… С чего это ты сегодня завелась? Я ж тебе сказал, что у меня завтра с головой плохо будет. А с этим делом… Очень даже и ничего. Может, даже лучше, чем обычно.
Ольга рассмеялась, чмокнула его (на этот раз по-матерински – в лоб) и наконец-то выбралась из постели.
Распрощался Сашка со своей любимой в принципе так, как и хотел, – спокойно, не торопясь, разъяснив ей (по возможности) суть происходящего. Заснул глубокой ночью, приобняв свою любушку, Тимофеем Воронцовым-Вельяминовым, а проснулся поутру в лобовской лаборатории Александром Ремизовым-Ракитиным.
– С возвращением вас, Александр Вячеславович, – улыбаясь, приветствовал его Лобов. – Поздравляю с завершением сорокадвухсуточного слиперского полета и установлением абсолютного рекорда в этой области человеческой деятельности. Если не считать возвращения на пару часов на девятые сутки, то полет можно считать непрерывным. Что я и приказываю делать!
– Служу Отечеству, – ухмыляясь, ответствовал Сашка.
– Да будет вам ерничать… Как дети, ей-богу, – одернула их Вера, просматривая показания приборов. – Потрясающе! – воскликнула она. – Впечатление такое, как будто молодой здоровый человек проснулся после обычного восьмичасового сна! А как самоощущение, Саша?
Сашка поднялся и сел на кушетке, опустив на пол ноги.
– Кушать вообще-то хочется, – тоном капризного ребенка пожаловался он.
Все трое рассмеялись. То, что начиналось как эксперимент и продолжилось как боевое задание, наконец-то завершилось. И завершилось, судя по всему, успешно. По крайней мере, без ущерба для здоровья главного действующего лица.
– Ну-ну, полегче, – оборвав смех, предупредила его Вера. – Тебе, герой, сейчас даже ходить придется заново учиться. – И добавила, обращаясь уже к Лобову: – Роман Михайлович, я все-таки считаю, что реабилитацию лучше проводить на загородной базе. Тем более что там и бассейн небольшой есть. Да и… Сами говорили, что продолжать работу на «Микродвигателе» становится опасным.
Сашка с удивлением поглядел сначала на Веру, потом на Лобова.
– Да… был тут у нас… Один не очень приятный момент, – объяснил Сашке Лобов, поймав его взгляд. – Поподробнее я тебе потом об этом расскажу.
– Теперь, когда Саша вернулся, нам незачем держаться за эту церковь, – продолжала Вера, видимо, имея в виду храм, в котором находилась могила Осляби и Пересвета.
– А я уже ее и не использую, – поддержал Веру Сашка. – Я теперь как выхожу из портала, так уже и сам чувствую, куда мне двигаться.
– Что ж, – согласился Лобов, – тем лучше. Будем перебираться на загородную базу, а с Ниной Федоровной решим вопрос потом. А пока и она пусть отдохнет.
В конце девяностых один из благодарных клиентов рассчитался с Лобовым бартером. Сделка была выгодна для обеих сторон. Счастливый директор одного из калужских заводов, которому Роман Михайлович помог сохранить завод в собственности, рад был избавиться от надоевшей ему «социалки», а Лобов приобрел, таким образом, отдельно стоящий корпус санатория-профилактория одного из калужских заводов. Земельный участок вокруг здания был не очень велик, но для прогулок под сенью кленов и лип его вполне хватало. Оставшуюся территорию санатория владелец впоследствии распродал под строительство коттеджей, впрочем, как продал он и сам завод, перебравшись на ПМЖ то ли в Лондон, то ли в Ниццу, а то ли и еще куда-нибудь подальше.
Лобов же за прошедшие годы обнес участок высоким забором (как же в России без забора-то?), подремонтировал здание и завез туда кое-какое оборудование, превратив, таким образом, бывший заводской профилакторий в весьма приличный реабилитационный центр, пригодный и для работы со слиперами, и для их реабилитации, и для проживания полутора десятков человек. Одна беда – находилась вся эта прелесть далековато от Москвы. Каждый день туда не наездишься, вот и приходилось использовать для работы лабораторию на «Микродвигателе». Но случай с Ракитиным был исключительным: сорок два дня – это вам не шутки. Здесь восстановлением работоспособности организма необходимо заниматься со всей серьезностью. Собственно, именно для таких случаев Лобов и готовил свою загородную базу.
К восстановительным процедурам Сашка приступил охотно, не отлынивая и не сачкуя. В бассейн бултыхнулся сразу же после переезда, на второй день начал передвигаться без посторонней помощи, на третий – стал работать с утяжелениями, на четвертый – уже ходил как ни в чем не бывало на пятый – пробежал первый кросс, а ровно через неделю доложил Лобову, что готов к новому заданию.
Вера, страхуясь, требовала продолжить восстановление еще хотя бы недельку, но в глубине души была согласна с Сашкой – он уже был в форме, которая позволит ему выдержать еще не один десяток суток в слиперском полете. Каждый человек, говорят, обязательно талантлив, но только каждый по-своему. Надо лишь обнаружить этот талант и дать ему раскрыться. Талант же Саши Ракитина заключался в его здоровье. Он был талантливо здоров. Был ли этот талант врожденным либо благоприобретенным, Вера не знала, но в том, что более здоровых людей ей еще встречать не приходилось, она была уверена. Да и с интеллектом после задания у него все было в полном порядке. Контрольные тесты он выполнил даже лучше, чем до погружения в слиперский полет. Создавалось такое впечатление, что за прошедшие сорок два дня полета он получил такой опыт, благодаря которому мыслить стал быстрее, четче и, если можно так выразиться, эффективнее. Так что на работе мозга полет сказался самым положительным образом.
И конечно же прошедшая неделя была заполнена не только физическими упражнениями и восстановительными процедурами, но и регулярными беседами с Лобовым. Сашка самым подробнейшим образом рассказал ему о своем пребывании в четырнадцатом веке и контактах с Некоматом-Рыбасом и его людьми. Особенно тщательно они разбирали Сашкину беседу с Кихтенко, а также сведения, полученные в ходе этой беседы. Учитывая, что закончилась эта беседа бегством Кихтенко, Лобов взвешивал и многократно оценивал каждую крупицу информации, полученную от него. Что здесь правда, а что наглая и бессовестная ложь?
– В конце концов, – заключил Лобов, – мы теперь знаем главное: они смертны. Ты это убедительно доказал. Биджамов, который умер у вас под пытками…
– Гм, – смущенно хмыкнул Сашка.
– Давай без сантиментов, – спокойно предложил Лобов. – И без ложной стыдливости. Они с нами не цацкаются. Еще десять – двадцать лет, и мы навсегда потеряем свою страну. Так вот… Биджамов умер и здесь, в двадцать первом веке. Больше ни в какой новой роли, ни с какой новой легендой он не появлялся. Я это дело специально отслеживал. К сожалению, тех двоих, загримированных под Некомата, которых ты не сумел идентифицировать, и я не отследил. Кстати, возвращаясь к показаниям Кихтенко… Он тебе сообщил, что выбросило их к нам в количестве одиннадцати душ, вернее, «рыбасоидов».
– «Рыбасоидов»? – удивился Сашка.
– Да, мы их так теперь называем. Ну не называть же их людьми! Да… Здесь он однозначно соврал. Одиннадцать, включая Рыбаса-Некомата – это руководство. Теперь, исключая Биджамова, их десять. Рядовых же «рыбасоидов» на сегодняшний день – четыреста двадцать восемь. Кстати, за последний месяц их количество увеличилось на семьдесят восемь… единиц. Похоже, на нашу активность в прошлом они решили ответить интенсификацией своей подрывной деятельности в настоящем. Во всяком случае, в последнее время их количество катастрофически быстро стало расти. Информация на них собрана у меня в отдельном файле. С их фотографиями, кстати. Потом ознакомишься, чтобы запомнить их физиономии. Тогда у нас уже не будет проколов с «неопознанными».
– Столько лиц мне не запомнить, – испугался Сашка.
– Ерунда, запомнишь, – успокоил его Лобов. – Мы тут с Верой разработали методику расширения памяти… Как раз на тебе и опробуем. Так вот…По поводу единовременного попадания к нам «рыбасоидов», а также их количества Кихтенко, конечно, соврал. Более того, они его наращивают.
– Блин! – вскричал Сашка. – Ясен пень… Извините, Роман Михайлович. Понятно, что соврал. Да у них портал в Сходненском ковше, вот они через него и шныряют. А все эти темные материи, темные энергии, взрыв экспериментальной установки и прочее… Ерунда это все, Роман Михайлович. Лапшу он мне на уши развесил, как лоху последнему.
– Ну не скажи, – не согласился с ним Лобов. – В том, что они существуют одновременно в нескольких временных измерениях, мы с тобой убедились. Не уверен, что в шести, но в двух точно. А портал? – Лобов улыбнулся. – Ты говоришь об этом так легко, как будто это калитка на задний двор. Эх, – вздохнул он. – Нам бы со всей этой тарабарщиной к физикам серьезным обратиться…
– А что, – поддержал Сашка, – это идея.
Лобов вновь тяжело вздохнул.
– К сожалению, должен констатировать, что среди наших врагов не только «рыбасоиды», но и наши с тобой, Саша, сограждане и соотечественники. И я совсем не уверен, что они, узнав, кому на самом деле служат, тут же встанут на нашу сторону. Уж больно сладко им при «рыбасоидах».
– Предатели, сволочи, – злобно прошипел Сашка. – Вот кого мочить надо без всякого сожаления!
– Боюсь, что таких не один десяток тысяч наберется. Так что идея обратиться к физикам хороша, но неосуществима по соображениям безопасности. Тут и так не знаешь, из-за какого угла пулю схлопочешь, а любое расширение круга доверенных лиц чревато самыми печальными последствиями. Я уже упоминал, что они вышли на нашу лабораторию на «Микродвигателе». Как потом выяснила Нина Федоровна, конкретной информации о нас у них не было. Так… Прочесывали густым гребнем. Но мы не стали дожидаться, пока за нас возьмутся основательно и решили вопрос с этими прихвостнями «рыбасоидов».
– Вот это правильно! – поддержал Сашка.
– Сейчас прямой угрозы лаборатории на «Микродвигателе» вроде бы нет, но… Если они пришли туда один раз, то обязательно придут еще. Мы лишь дожидались твоего возвращения из прошлого, чтобы ликвидировать там свою лабораторию.
– Так с этими Нина Федоровна… постаралась? – поинтересовался Сашка.
Лобов утвердительно кивнул.
– Здорово! Послушайте, Роман Михайлович, а что, если их всех вот таким вот макаром… А?
– Не получится, Саша. Их руководство защищено самым надежным образом. Их сознание для нас заблокировано. Проникнуть туда не удается никаким образом. А Рыбас помимо этого еще обладает способностью видеть духовно-нематериальную сущность нашего слипера. Более того. Он командует некими сущностями, стерегущими его, как цепные псы. Он их извлекает из воздуха, как из собственного кармана. – Лобов покачал головой. – Думаешь, не пробовали? Пробовали. Валентин едва жив остался. А рядовых «рыбасоидов» устранять… Они лишь всполошатся и примут меры. Ну, уберем десяток «рыбасоидов», пожертвовав нашими слиперами. Нет, Саша, это не выход. В настоящем мы можем им лишь вредить по мелочи, стараясь затормозить их ползучую экспансию. Вся надежда на прошлое. Ведь ты там не обнаружил у Рыбаса тех качеств, о которых я говорил. Если бы он ими тогда обладал, ты бы обязательно это почувствовал.
Сашка пожал плечами.
– Вроде бы нет. Хотя… Вещая Гота говорила, что он способен повелевать духами, но увидеть что-то подобное мне не довелось.
– Вещая Гота – это та самая ведьма, что помогла тебе вернуться в прошлый раз? – уточнил Лобов.
– Ну да… Хотя она не то что ведьма… Типа экстрасенс-целитель. Короче говоря, в той части Норвегии, где она живет, она в большом авторитете.
– А в Норвегию-то тебя как занесло, Саша?
– Так за чертовым Рыбасом-Некоматом гнался, вот и оказался там. Понимаете, Роман Михайлович, так сложилось, что либо я сижу под следствием по делу о государственной измене, либо ловлю Некомата. Я конечно же выбрал второе. Некомат мотанул в Англию. Я, естественно, за ним. Ну а в море наш корабль потерпел крушение. Как раз у берегов Норвегии, недалеко от Тронхейма. Подобрал нас местный барон. Тот еще разбойник, я вам скажу. Но это к делу не относится… хотя… Месяц пришлось там у него потерять.
– А что Рыбас?
– Так Вещая же Гота и помогла. Она подсказала, где найти мужичка, имеющего серьезную компру на Рыбаса. Звать его Осип Жидовин.
– Нашел?
– Нашел. Пришлось пол-Европы объездить. Но показания мы серьезные на Рыбаса нарыли. Так что фигурантом в деле о государственной измене вместо меня стал Некомат в тот самый момент, когда я в столицу вернулся и с Дмитрием встретился. Некомата тут же в международный розыск, говоря по-современному, объявили, имущество все его было велено конфисковать в казну, а всех сотрудников арестовать и доставить в столицу для следствия.
– Крутенько…
– Да, – согласился с Лобовым Сашка. – Толку только не было. Вот сейчас бы так…
– Хм… – усмехнулся Роман Михайлович. – А что тот мужичок, обладатель компры? Нельзя ли было его еще использовать?
– Осипа? Так думаете, кто мне Кихтенку с Биджамовым сдал? Он. Считайте, мой человек.
– Неплохо. Но… – Лобов сделал небольшую паузу. – Скажи, Саша, а ты уверен, что тот же Дмитрий и его соперник Иван Вельяминов не ведут с тобой двойную игру? Ведь и тот и другой активно сотрудничали с Рыбасом.
– Уверен. Однозначно, Роман Михайлович. Он и того и другого использовал втемную. Цель – устроить междоусобную войну. Чем грандиознее, тем лучше. Вот, правда, зачем ему это нужно, каков его выигрыш в этом случае, я, честно говоря, так и не понял.
– Что ж… Вот тебе и первое задание для нового полета.
– Кстати, о задании, Роман Михайлович. Вы уже придумали, куда именно будете меня засылать? – не давая Лобову ответить, Сашка взял инициативу на себя. – Предлагаю вернуться в ту же эпоху. Там у меня вроде как все схвачено. Правда, пока неизвестно, где их искать, этих «рыбасоидов». Ну а в любом другом времени? Все то же самое. Только… Неизвестно, кем удастся устроиться. Окажусь вдруг каким-нибудь… смердом. А здесь я все-таки великий воевода как-никак. Вам, конечно, решать, но я уверен, что это самый перспективный вариант.
Лобов слегка задумался, перед тем как ответить. Похоже, он так и не заметил Сашкиной личной заинтересованности, выразившейся в излишней настойчивости и горячности в отстаивании своей позиции.
– Меня смущает лишь одно, – начал он. – То, что ты мне рассказал о князе Дмитрии, о Мамае, Куликовской битве, как-то не очень вяжется с тем, чему нас учили. Вроде бы события все те же, но повернуты они под таким углом, что превращаются в свою противоположность. Может быть, это параллельная ветвь истории? Знаешь, есть такая теория, что в точках бифуркации, в момент принятия ответственного исторического решения, история раздваивается, растраивается и т. д. То есть сколько вариантов принятия решений, столько и вариантов последующего развития ситуации. И все эти варианты потом сосуществуют параллельно и одновременно.
– Слышал, – утвердительно кивнул Сашка.
– Так, может быть, мы находимся сейчас на одной ветви развития, а ты, вернувшись в прошлое, попал на параллельную?
– Нет, Роман Михайлович, – уверенно возразил ему Сашка. – «Рыбасоиды» и здесь, и там. А они ребята практичные. На всякие там параллельные ветви разбрасываться не будут. Даже если эта ваша теория и верна, то «рыбасоиды» выбрали именно нашу ветвь. Так что то, о чем я вам рассказал, – это наше с вами прошлое.
– Но тогда… Не было никакого двухсотпятидесятилетнего ига, русские не были ничьими рабами, а, наоборот, были хозяевами мира! – чуть ли не вскричал Лобов. – Ведь это все меняет! Это меняет в первую очередь нашу самооценку! Но… как вкралась эта ошибка в историю? И вообще – ошибка ли это? А может…
Сашка почувствовал, что Лобов сейчас углубится в философствования на тему смысла истории и совершенно позабудет о том, что уже почти согласился с Сашкой в выборе объекта для нового задания. А вот этого он никак не мог допустить. О том, что Ольга ждет не дождется своего возлюбленного, он не забывал ни на минуту.
– Роман Михайлович, – оборвал он его, – так вы согласны со мной, что в том самом времени, в котором я уже побывал, у меня наивысшие шансы добиться успеха?
– А?.. Да, в принципе согласен. Нам надо только с тобой подумать и наметить конкретные мероприятия по розыску «рыбасоидов». Начинать, я думаю, надо с портала. Так или иначе, все вертится вокруг него. В настоящем я тоже попробую организовать за ним наблюдение, но у тебя в прошлом возможности-то гораздо шире. Давай-ка посидим, подумаем и набросаем тебе план первоочередных мероприятий.
– У меня, Роман Михайлович, по графику через пять минут бассейн.
– Ну и ладно. Иди в свой бассейн, а я пока подготовлю свои предложения, – согласился Лобов. – Вернешься, обсудим.
Восстановление и подготовка к новому полету заняли девять дней. Еще два дня ушли у Сашки на поездку в Питер, к матери. Ей пришлось соврать, что в Москве он случайно нашел очень перспективную, но совершенно секретную работу и что, благодаря этой работе, ему, очень даже может быть, удастся восстановиться в институте без потери курса, несмотря на другую фамилию. Условия его новой работы таковы, что звонить ему не следует, а связываться он с ней будет сам, когда обстоятельства позволят. Мать, конечно, была расстроена столь краткой встречей с сыном, но ничего не поделаешь. Как говорится, птенцы вырастают и покидают родное гнездо.
Сашке, безусловно, было жаль ее, но выбор между матерью и любимой женщиной, он, как и большинство мужчин, сделал в пользу любимой. У него сердце кровью обливалось, когда он представлял, как страдает Ольга, видя каждый день, в какое убожество превратился ее возлюбленный Тимоша. А каждый день в этом времени – это почти месяц в прошлом. По крайней мере, так было за первые восемь суток. Сашку еще больше пугал окончательный расклад времени там и тут, полученный в результате его первого полета. В прошлом он провел шестьдесят три месяца, потратив на это сорок два дня в настоящем. А это уже почти полтора месяца за сутки. Но он себя пытался утешить доводом типа: «Время штука сложная, никем не познанная. Даже физики, как говорит Лобов, слабо представляют, что такое время. Похоже, что штука эта очень даже нелинейная, и как и каким боком она к тебе обернется, абсолютно неизвестно. Может быть, в этот раз на одни сутки здесь придется всего лишь неделя там, а то и того меньше. Тогда Ольге не так уж и долго ждать придется».
Как бы то ни было, но в новый полет старший сержант запаса Ремизов-Ракитин рвался с такой энергией, что удержать его не было никакой возможности. Да и зачем, собственно, удерживать, если человек здоров и готов во всех смыслах к выполнению задания?
Сразу же после возвращения Сашки из Питера Лобов погрузил его в новый сон. Эмоции, которые при этом испытывал нетерпеливый влюбленный, наверное, можно было сравнить с ощущениями первого человека, отправившегося в космос. Переполняемый радостными предощущениями Саша Ремизов-Ракитин заснул в лобовской лаборатории, а Тимофей Воронцов-Вельяминов проснулся… непонятно где. Нет, это явно было то самое, нужное ему время, но комнаты, в которой он проснулся, он не узнавал. А рядом с ним, присев на край его кровати, была не Ольга Тютчева, а Фленушка-Гертруда.
Сашка не виделся с ней что-то около пяти лет, с того самого момента, когда он, покинув вельяминовское гнездо, отправился в Кострому. С тех пор жизнь его несла как бурлящий горный поток, швыряя от одного опасного препятствия к другому. И Фленушка не то чтобы забылась, нет, скорее провалилась куда-то на периферию сознания. Теперь же она сидела на его кровати, как будто и не было пяти лет разлуки и забвения. За эти пять лет она заматерела и слегка располнела, превратившись из смазливой девчонки в настоящую красавицу.
– С добрым утром, Тимоша, мил-дружок! – Ее мягкая белая ручка нырнула под одеяло и легла Сашке на голую грудь, осторожно заскользила вниз по животу и, наконец наткнувшись на то, что, видимо, и искала, остановилась. – Ах, какой ты неугомонный, Тимоша! Ты опять хочешь меня? – Она лукаво рассмеялась и прилегла на кровать, пристроив голову на Сашкин живот. – Нет, уже утро, малыш, нельзя. Пора вставать, завтрак скоро.
Теперь, когда она прилегла, Сашка рассмотрел, что ее полнота – это не просто полнота, а самая что ни на есть беременность. От дикости и неожиданности происходящего он, казалось, потерял дар речи. Попробовал было возмутиться бесцеремонностью бесстыжей бабы и сказать ей, что их отношения пятилетней давности никак не дают ей повода для подобного поведения в настоящем, но у него изо рта вырвалось лишь нечленораздельное:
– Э-э-э…
Сашка заерзал на простыне, пытаясь вырваться из ее цепких пальчиков, что вызвало новый смешок этой прекрасной хищницы. Наконец-то ему удалось откашляться и, напрягая занемевшие голосовые связки, хрипло выдавить:
– Фленушка, что ты здесь делаешь? Оставь меня в покое и убирайся отсюда поскорее, пока сюда не зашла Ольга!
– Заговорил! Заговорил! – Она наконец-то вытащила руку из-под одеяла, вскочила с кровати и громко захлопала в ладоши, едва не подпрыгивая от радости.
– Тс! – зашипел Сашка. – Не ори! Ольга услышит! Быстрей уходи отсюда!
– Ну что ты, Тимоша. – Она перестала улыбаться и хлопать в ладоши. – Какая еще Ольга? Нет никакой Ольги. Теперь ты со мной.
Назад: Пролог
Дальше: II