Глава 12
Случайная встреча

Тут же, рядом с пятном, навзрыд рыдали три женщины. На самом деле их было четыре, даже пять, если считать ту, что лежала, но не голосила только одна из них – та, что держала на своих коленях голову лежащей. Она сухо и отрывисто отдавала какие-то распоряжения, после которых два воина заторопились к брошенным на единственного возницу лошадям и поспешили куда-то прочь, в сторону Твери. Чуть погодя с места сорвался еще один и через несколько секунд тоже помчался, но уже в противоположную сторону, по направлению к Торжку.

– Лекарь есть? – крикнул он на ходу, когда поравнялся с санями, где находился Константин, ведьмак и Юрко, но не дождавшись ответа или приняв молчание за отрицание, тут же пустил своего жеребца в галоп.

– А ну-ка, останови, – хлопнул Константин по плечу Юрка, едва они поравнялись со стоящим поездом, и предложил Маньяку: – А пойдем-ка поглядим, что там у них стряслось. Заодно и кости разомнем малость, а то затекли уже.

– Я сразу всем глаза отвести не сумею, – предупредил ведьмак с неодобрением к такому пустому любопытству князя.

– Волков бояться… – беззаботно махнул в ответ на это рукой Константин и легко выпрыгнул из саней.

Один из оставшихся воинов некоторое время пристально всматривался в приближающихся к ним путников, но у них не было никакого оружия, и это успокоило его.

Едва Константин подошел поближе, как сразу понял, что именно стряслось. Сработал самый обыкновенный закон подлости. Часть поезда ближе к вечеру укатила вперед, чтобы успеть все приготовить для предстоящего ночлега. Барышни притормозили, чтобы сходить кое-куда в лесок. И все бы ничего, но на обратном пути, уже возвращаясь из леса, одна из них – самая молодая и игривая – мимоходом зацепилась своей шубкой за толстую ветвь высохшего лесного великана, которому, для того чтобы рухнуть, хватило и этой малости. Время у девицы было, но вместо того чтобы метнуться в сторону – все равно в какую, – она стояла и смотрела, как могучий титан начинает валиться на нее, с треском вытягивая из земли свои полусгнившие корни. Лишь в самый последний момент ее инстинкт самосохранения все-таки сработал, подтолкнув свою хозяйку, но было уже поздно, и левая нога ее оказалась прочно придавлена рухнувшим дубом.

Весь снег вокруг девки был к тому времени, когда подошли Константин с ведьмаком, даже не ярко-алым, а темно-бурым, почти черным от запекшейся крови. Единственное, что удалось сделать властной молодке, продолжавшей держать голову несчастной на своих коленях, так это перетянуть ей ногу собственным цветастым платком, чтобы остановить кровотечение. Да еще она успела отправить людей за подмогой – кого в Тверь, кого в Торжок. Сами же приподнять хоть малость сухого великана, чтобы освободить ногу, они так и не сумели – сил для этого у них не хватило.

– Топор-то хоть есть? – флегматично поинтересовался у одного из воинов подошедший следом за Константином и ведьмаком Юрко.

Тот некоторое время обалдело смотрел на парня, потом до него наконец-то дошло, что у него спрашивают, и он побежал к саням. Мигом обернувшись, он победно протянул здоровяку топор. Охотник деловито проверил большим пальцем руки его заточку, недовольно сморщился и направился в лес, бурча вполголоса, что хозяин топора просто пирожок без никто. Этой странной присказкой он вообще пользовался довольно-таки часто, когда бывал чем-то недоволен. Какое-то время вдали раздавались глухие удары топора, и вскоре из леса появился кандидат в рязанскую дружину. В руках он держал топор, а под мышкой пяток увесистых жердин толщиной с руку и длиной метра три каждая.

– Ты иди сюда, а ты сюда, – принялся он споро расставлять оставшихся воинов, заодно задействовав и Маньяка. Все охотно подчинялись. На Константина жердины не хватило, и князю оставалось только наблюдать, как под руководством Юрка, действуя жердинами, будто домкратами, мужики мало-помалу стали сдвигать повалившийся дуб. Однако вместе с деревом, намертво им прижатая, двигалась и нога девушки. Покойник никак не хотел отпускать свою последнюю жертву.

Тогда Юрко попытался сменить тактику, пытаясь с помощью тех же жердин-домкратов приподнять великана настолько, чтобы можно было вытащить ногу. Поначалу все шло хорошо, но затем треснула и сломалась одна жердь, почти сразу следом за ней другая, и все опять застопорилось.

Один из воинов заикнулся было, что надо бы снова сбегать быстренько в лес, чтобы нарубить новых, но вместо этого Юрко мрачно посмотрел на советчика, ухватился за уже приподнятый слегка конец и, пыхтя, взвалил его себе на плечо. Затем он, покраснев от натуги, принялся мелкими шажками перемещаться вдоль ствола, пока над ногой несчастной девушки не образовался небольшой просвет и ее наконец удалось извлечь из страшного капкана.

Проворно выскочив из-под ствола великана, который вновь облегченно рухнул на землю, Юрко шумно перевел дух, удивленно посмотрел на лежащего перед ним титана, будто пытаясь понять, как ему удалось совладать с этакой махиной, после чего, проворчав вполголоса традиционное: «Так он – пирожок без никто», вперевалку побрел назад к саням.

– Теперь твоя очередь, Маньяк, – шепнул Константин на ухо ведьмаку.

– Я ж не лекарь, – попытался было тот увильнуть, но затем с тяжким вздохом принялся за работу.

– И за чье здравие моя Вейка свечи в церкви ставить должна? – раздался сзади молодой женский голос. Константин обернулся и увидел ту, что держала на своих коленях голову пострадавшей. Кокетливо приталенный кожушок был обшит дорогой багряной, с синеватой искоркой тканью. На ногах у нее были еще более яркие, алого цвета, сафьяновые сапожки. Волосы женщины были надежно упрятаны под убрусом, а сверху, для тепла, круглой шапочкой собольего меха. Впрочем, головной убор был надет так искусно, что не скрывал ни очелья, богато изукрашенного жемчугом и золотым шитьем, ни золотых ромбовидных височных колец, спускавшихся аж до самых скул. На вид женщине, впрочем, какое там, скорее девушке, было не больше двадцати пяти лет. Ее лицо… С ярким румянцем во всю щеку, с точеным носиком, полными, чувственными губами, а главное – искристо синими глазами цвета рассветного неба – оно представляло собой такую совершенную гармонию, что хотелось вечно любоваться им, не отрывая глаз.

– А-а-а… э-э-э, мы вот… едем… туда… – проблеял он наконец нечто нечленораздельное, махнув рукой в сторону Твери.

«Красноречивый» ответ Константина, судя по всему, очень понравился молодой боярышне, как успел окрестить ее про себя рязанский князь. Прекрасно понимая, чем именно вызвано его косноязычие, она поначалу заливисто засмеялась, потом смущенно опустила глаза, и вдруг ресницы резко вскинулись вверх, и его вновь окунуло в бескрайнюю небесную синеву. Это был точно рассчитанный залп. Десятки корабельных орудий самого тяжелого калибра в упор расстреливали беззащитный парусник Константина. Таких пробоин он не получал никогда в жизни и теперь неотвратимо погружался на дно, опускаясь все глубже и глубже в бездонную синеву – опять синеву – васильковых глаз незнакомки.

– А мне, вам, кто, у кого, то есть за кого свечу, я тоже? – поинтересовался он непринужденно. Навряд ли на его столь ясный вопрос сумел бы дать ответ даже прославленный Шерлок Холмс, но, как ни странно, боярышня вполне его поняла. Поняла и удивилась. (А может, просто сделала вид.)

– Я же сказывала – Вейкой мою холопку кличут.

– Она у вас холопкой служит, а вы, стало быть, боярышня будете? – начинал постепенно выныривать из морской пучины Константин. Выныривать, чтобы увидеть над головой синее небо, столь же бездонное, как и море.

– Ну, пусть будет боярышня, – лукаво усмехнулась девушка и, посерьезнев, спросила: – А ваш, ну лекарь, он хороший? Сможет ей подсобить, чтоб оклемалась девка? – И пожаловалась с поистине женской непосредственностью, при которой зачастую прощается самый махровый эгоизм: – А то скушно мне без нее будет. Одна она у меня от тятеньки и осталась в новом дому.

«Значит, точно замужем», – сделал окончательный вывод Константин, и ему вдруг стало так тоскливо, что хоть волком вой.

– К мужу, поди, едешь? – грустно, но еще продолжая надеяться на какое-нибудь чудо, уточнил Константин.

Боярышня сразу как-то поскучнела, глаза ее мгновенно потемнели чуть ли не до фиолета, и она с каким-то непонятным вызовом, совершенно иным сухим голосом, произнесла:

– А тебе-то что?

– Да нет, я ведь так, ничего, – лихорадочно заторопился Константин, понимая, что ляпнул что-то не так, но не понимая, что именно и как это исправить.

– Смотри, гость торговый. У меня муж ух какой строгий. Если что в голову втемяшится, он от своего не отступит. Коя вещица ему в руки попала – так оно уж навечно.

– Так ведь ты-то не вещь, – возразил Константин.

– Я?! – И цвет глаз у незнакомки превратился чуть ли не в черный.

Она сердито хмыкнула и отвернулась.

– Ты не серчай, если я чего не так сказанул, – проникновенно произнес виноватым тоном Константин. – Уж прости дурака. Не хотел ведь обидеть. Известное дело, народ мы простой, торговый, спросим чего-нибудь, дак опосля самих стыдоба берет – хушь стой, хушь падай, – зачастил он, поспешно напяливая на себя маску эдакого веселого и недалекого разбитного парня из купеческих рядов.

– Не свое речешь, – скучно заметила боярышня. – Ведь не твоя то личина. Почто напялил?

«Ух ты, как точно она меня вычислила», – подивился в душе Константин, а вслух ответил:

– И то правда – не моя.

– Молодец хоть, что честный ответ дал, – вновь повернулась к нему боярышня, и Константин с облегчением заметил, что почти черный враждебный цвет ее глаз снова сменился на ослепительную синеву.

– Мне ведь уже ехать надобно, – жалобно произнес Константин. – Ты бы хоть назвалась. Все имя в памяти останется.

– Да на кой оно тебе? – капризно дернула плечом девушка. – Поди, и не свидимся боле. Пущай так и останется загадкой.

– Так и не скажешь? – вздохнул Константин.

– Да мне-то не жалко, токмо ни к чему оно тебе, – решительно ответила девушка. – А за подмогу спасибо. Ты даже и не знаешь, как мне дорога жизнь Вейки. Бог даст, свидимся, отплачу за доброту с лихвой. Внакладе не останешься. Коль попадешь в Переяславль…

– В Рязанский? – волна ликования подняла Константина высоко-высоко над морской пучиной.

Еще миг, только руку протянуть, и дотянешься до синих небесных высот…

– Зачем? – удивилась девушка. – Залесский. И вновь отчаянный полет, только уже вниз, на самое дно… А боярышня, не заметив, продолжала:

– В княжий терем загляни. Там Ростиславу спросишь.

И хотя казалось, что некуда уже погружаться, что уже дна давно достиг, но падение неудержимо продолжалось. Все ниже и ниже… То не слова были – выстрел. И вновь в самое яблочко пуля угодила. Да еще отравленная. Константин почти физически чувствовал, как входит она в тело, с хрустом вгрызаясь в сердце, раздирая его в клочья, как быстро-быстро растекается по крови смертельный яд.

– Нужда в гривнах будет – подсоблю, не сумлевайся, – донеслось до него откуда-то издалека, с горних вершин, таких прекрасных и… таких недоступных. – Да что с тобой, гость торговый? – услышалон как сквозь сон.

Однако длилось это недолго, всего несколько секунд.

– Княже! – раздался с саней призывный окрик. Константин оглянулся. Юрко, уже сидя в санях и держа в руке вожжи, красноречиво жестикулировал, показывая, что можно отправляться в путь.

– Вот как? – снова раздался сухой безжизненный голос рядом.

Константин вновь повернулся к девушке. Боярышня, прищурившись и откинув далеко назад свою прелестную головку, смотрела на него с изрядной долей недоумения:

– В таком обличье, без верных воев, да и одежа… Дивно, дивно…

А Константин продолжал жадно вглядываться в ее лицо, успевшее так быстро стать невыразимо родным и близким, с тем чтобы почти мгновенно превратиться в далекое и чужое, нет, даже чуждое. Смотрел, чтобы запомнить. Запомнить всю, до мельчайшей черточки. Запомнить, чтобы тем решительнее вычеркнуть. Из памяти, из жизни, из сердца. Нет, пожалуй, из сердца не получится. Разве что вместе с самим сердцем.

– Уж лучше вы к нам, в Рязань, вместе с супругом, – медленно произнес он, совершенно не задумываясь о возможных последствиях.

А впрочем, какие могут быть последствия. Все самое плохое уже произошло и хуже уже не будет. Хуже просто некуда. Теперь уже и ей стало все ясно. Но если рвать, то на мелкие куски, и, упиваясь болью, он добавил:

– Спроси Константина.

– Вот оно, стало быть, как, – потерянно произнесла Ростислава и, опустив голову, пошла к своим саням. Утке на полпути она обернулась, хотела что-то сказать, но искорки в глазах безвозвратно потухли, и она не произнесла – выдохнула:

– Прощай.

Быстрый санный поезд скоро помчал вперед, а потерянный Константин продолжал стоять на дороге и все гадал – обернется переяславская княгиня или нет. Почему-то это было для него очень важно, хотя спроси у него кто угодно – почему, он не сумел бы ответить. «Если обернется, то… Нет, не так. Если не обернется, тогда…» Но тогда получалось еще хуже.

Она обернулась.

А что толку?