В холщовом портфеле среди джентльменского набора оказалась нужная в домашнем обиходе сетка, и Виктор до общежития сделал крюк по продмагам.

Общежитие молодых специалистов было построено где-то в первой половине сороковых, из расчета на не совсем сбывшиеся в те времена планы превращения института в научно-образовательный комбинат, в который бы вошли исследовательские лаборатории завода, вуз и политехникум. Ввиду избыточности пятиэтажного здания его частично использовали как бессемейку, частично – для подселения молодых спецов с Профинтерна, тем более, что Третьи Проходные рядом. Виктор получил на вахте ключи – в вестибюле стандартно висели доска объявлений, уголок полезной информации «Как улучшить быт» и «Советы молодой хозяйке» и транспарант «Бога нет»; его комната оказалась на пятом, а лифтов при высоких потолках в доме не наблюдалось. «Ладно, зато какой вид из окна будет…»

Комната фактически оказалась миниатюрной квартирой, хотя и поменьше, чем у Зины: каприз архитектора потребовал, чтобы в этом месте выступ фасада с кирпичными лентами плоских колонн был оттенен нишей. Поэтому большая комната оказалась чуть меньше девяти метров, санитарные удобства были ужаты до туалетной кабины и мойки в кухонной нише, причем в месте общего пользования, на удивление Виктора, на проволочном кронштейне висел рулон серой, но мягкой на ощупь туалетной бумаги, а гардероб заменяли два встроенных шкафа в прихожей и в главной комнате. Судя по интерьеру, жилое помещение ранее использовалось в качестве импровизированного гостиничного номера для временного поселения разных гостей и командировочных; письменного стола не было, вместо кровати вдоль стены стоял диван-кровать с пружинным матрацем и тумбочкой, в центре стоял столик с парой стульев, у другой стены – универсальный шкаф, выполнявший роль книжного и буфета, а угол у окна был занят креслом, показавшимся Виктору в данной обстановке абсолютно ненужным. Для удовлетворения культурных потребностей на тумбочке стоял довольно элегантный ламповый приемник «Лель» среднего класса, в деревянном корпусе (этак сотни на три с половиной потянет местными), и висел на стенке стандартный черный карболитовый динамичек, с решеткой наподобие лучей солнца, приглушенно курлычущий очередную пятиминутку новостей. Стандартная лампа в коническом молочном плафоне, свисавшая с потолка, завершала пейзаж. Виктор прикрутил репродуктор, открыл форточку, чтобы пустить свежий воздух, и сел на диван.

«Вот туда в угол, где кресло стоит, лучше бы небольшой телик купить. А приемничек-то казенный ничего. Даже УКВ есть» Он щелкнул кнопкой «УКВ» – засветилась шкала – и покрутил ручку настройки. Комната наполнилась сочными, чистыми звуками блюза – видимо, это была станция для релаксации.

«А зачем сюда телик? У меня же теперь паспорт. Надо сразу брать кредит на сталинку и мебель. И там ставить нормальный аппарат. Стоп, а ведь вместе с Зиной можно взять двухкомнатную. Только к ней, уже наверное, не подойдешь… Интересно, а почему здесь так неплохо с жильем? Помнится, в нашем времени мне в общежитии молодых специалистов дали вначале только койку. Абыдно, да…»

Из приемника ритмично и нежно полилось нечто очень знакомое – Виктор сначала мог поклястся, что звучит лейтмотив из фильма «Еще раз про любовь» с Дорониной, который будет снят только лет через десять, и только позже до него дошло, что это очень похожий старый довоенный немецкий фокстрот «Von acht bis um acht». Видимо, эта вещь относилась к преследуемой в рейхе культуре швингюгенд и потому здесь считалась идеологически правильной.

Впрочем, насчет жилья все понятно. Войны не было, жилой фонд не сокращался – раз. В эти годы строили – два. А потом… Для восстановления народ из деревень не приезжал – три. В деревнях не оказалось так плохо по отношению к городу – три. Так что и миграция меньше, а, значит, и обеспеченность лучше. Черт, как все просто. Просто была возможность не запустить процесс бесконечной гонки потребления, когда новые квартиры рождают мигрантов, а для них нужны новые квартиры…

А сейчас у нас что-нибудь изменилось? Боже, в каких только условиях теперь люди порой только не живут! В квартирах и комнатах, превращенных в бараки Бухенвальда многоэтажными нарами, в холодных времянках, как во время войны… и это те, которые имеют работу и не бомжуют. И это все рядом с нами. Общество потребления превратилось в болезнь. Оно похоже на средневековые пиры, где гости сначала нажирались до отвала, потом щекотали перышком в горле, чтобы их вырвало, чтобы они могли снова жрать, и щекотать перышком… И сейчас реклама, да и сам образ жизни всех, сначала заставит человека человека чего-то проглотить, потом заставит вытошнить еще непереваренное, потому что надо запихнуть в глотку уже новый товар. Какое там «наиболее полное удовлетворение потребностей»? Это слишком медленный рост продаж! Новые экономические цели общества – нажраться и поблевать.

Потребление в наше время приобрело характер маниакального психоза. Одни вкалывают по 10-12 часов на двух-трех работах, чтобы скорее сменить свою мобилу на более навороченную или что-то в этом роде. Другие хавают недвижимость, земельные участки – больше, больше, и это прихватить, и то, чтобы застроить и сдать в аренду или продать; они вздувают стоимость квадратного метра, пока не рушат рынок и не разоряют самих себя. Третьи начинают хватать власть уже не потому, что им нравится командовать другими, не потому, что это даст им какие-то бешеные бабки, даже не потому, чтобы им ежеминутно лизали задницу – просто потому, что им вбили в голову, что власть надо хавать, пока не лопнешь; и вот они быстро проскакивают порог своей компетентности и живут в постоянном страхе перед тем, что их дебилизм раскусят сверху и сбросят на дно, где по ним пройдутся все, которых они когда-то гнобили. Лезут в господа, а получают наверху удел последних холуев. У четвертых болезнью стало менять персонал в тайной жажде, что попадется лучше – нахватать людей, потом сладострастно выживать их с работы, чтобы освободить место для тех, кто кажется более и более выгодным; в итоге самый раззолотой работник быстро понимает, что об него просто вытирают ноги и забивает на все, стараясь лишь продержаться до нахождения нового места. Виктор тоже как-то в конце девяностых по обстоятельствам (прежняя фирма приказала долго жить) ненадолго попал в предприятие подобной бизнес-вумен, которая была ненасытна до смены людей; из этого он вынес мнение, что слово «потреблять» в наше время не только глагол.

Философствования Виктора прервал стук в дверь.

– К вам можно? – донесся приятный, чуть низкий женский голос.

– Да-да, заходите, не заперто – откликнулся Виктор. Замок в этой комнате был не накладной английский, а простой врезной, с маленькой бочкой фиксатора, которая и удерживала дверь от ветра, если не закрывать ее ключом. Помнится, такие стандартно ставили на двери в хрущевках. Впрочем, для времени их появления вполне адекватно…

В комнату вошла брюнетка в темно-бордовом халате, домашних тапочках и с блестящим ворохом аккуратно накрученных алюминиевых бигуди на голове. В руке она держала белую фарфоровую солонку с позолоченным пояском.

– Добрый день! Я Зоя Осиповна, из сто тридцать четвертой, на этом этаже.

– Очень приятно. Виктор Сергеевич. Еремин.

– Виктор Сергеевич, вы представляете, только прокрутила мясо на котлеты, и кончилась соль! Я спросить у соседей – знаете, никого нет, суббота, все кто где, мы тоже с мужем вечером собирались на концерт во Дворец Культуры, и вот только вы одни. Не выручите?

– Конечно! Я как раз взял сегодня целую пачку. Даже еще не распечатывал.

– Огромное вам спасибо! А вы только что здесь устроились?

О, этот очаровательный пароль советских времен, открывающие любопытному взгляду любые соседские двери – поваренная соль, подумал Виктор. Она у всех есть и у каждого может кончиться в любую минуту. Ну что ж, будем знакомиться с соседями.

– Да, вначале подселяли к студентам, сейчас сюда.

– Недурно, знаете, недурно… Если и дальше так хорошо пойдет с жильем, старые вещи Зощенко просто перестанут издавать. Они будут неактуальны. Вы любите Зощенко?

– Странный вопрос. – дипломатично ушел Виктор, не зная позиции здешнего Политбюро по этому сатирику. Оно конечно, при его статусе и корочке в кармане уже можно было сказать что угодно, но вдруг у этой дамы будут неприятности?

– Действительно, странно даже говорить. Кстати, мы с мужем тоже в прошлом месяце приехали, перевелись из Выгонич, дети пока у родителей, привезем, когда оформим кредит на сталинку. Мужу дают хорошее место на Профинтерне, а я буду в институте преподавать немецкий, вот нам пока до оформления кредита дали здесь. А вы тоже перевозите семью после кредита?

– Как вам сказать… Дело в том, что я, к сожалению, потерял семью.

Зоя вплеснула свободной рукой и приложила ее к щеке, словно ее болели зубы.

– Ой, простите… Это, наверное, ужасно. Знаете, вам сейчас надо больше бывать на людях. Мы, кстати, тоже бываем, и, кстати, следующее воскресенье со знакомыми, если не будет дождя, идем на природу на шашлыки. Давайте с нами! Вы ходили раньше на шашлыки?

– Зимой на шашлыки?

– Во-первых, уже практически весна, во-вторых, там есть где посидеть. Там будут очень приличные люди – Борковичи, Синегины, Ляпузовы, будет Тамара Егоровна, она работает в библиотеке, очень интеллигентная женщина, исполняет песни под гитару. Кстати, прошел слух, что вы знаете какие-то потрясающие новые песни, она очень интересовалась. Вы знаете, что шашлыки – это сейчас становится модным?

– Да, мне доводилось ездить на шашлыки, так что я с удовольствием – если только какие-то обстоятельства. Если что-то будет неотложное в этот день, я сообщу.

– Пожалуйста! Главное, только не забудьте! Всего доброго!

«Ну вот, на следующей неделе меня будут знакомить с библиотекаршей» – резюмировал Виктор, когда за дамой захлопнулась дверь. «Кстати, а это случайно, не разновидность наблюдения? Прийти посмотреть, как тут, на месте ли, никто не украл? И как вообще здесь с наблюдением? Помнится, здесь увлекаются разными продвинутыми штучками?»

Он подошел к приемнику и аккуратно, чтобы не поцарапать полировку корпуса, перевернул его передней стороной вниз, затем, вооружившись перочинным ножом, аккуратно отвернул четыре шурупа, удерживающих толстый лист прессованного картона с пробитыми для вентиляции круглыми отверстиями, и заглянул в подвал шасси.

Внутри, среди вызывающих ностальгические чувства у каждого радиолюбителя разноцветных проводов, крупных зеленых пленочных резисторов, бочонков бумажных и пластмассовых кирпичиков слюдяных конденсаторов, ламповых панелек и прочего лапидарного железа ламповой эры был аккуратно пристроен цилиндрический микрофон размером с небольшую пуговицу, от которого тянулись тонкие белые провода к залитому эпоксидкой блочку размером примерно со спичечный коробок, а от него – к батарее, собранной из куска галетной для ламповых приемников и к паре проводов, которые тянулись вдоль нижней доски корпуса в разные стороны и, видимо, исполняли роль антенны. Радиомикрофон, однако. Жучок. Жучила. На куске галетной батареи виднелся знак в виде пятиконечной звезды. Ну ладно, хоть не германская разведка. Виктор не стал трогать конструкцию, только произнес в микрофон «Раз, раз. Как меня слышно, прием» и, привернув крышку обратно, вернул приемник на законное место. Еще один микрофон обнаружился под диваном, приклеенный уже не удивлявшим его скотчем к фанере диванного ящика. Похоже, что аппаратуру ставили больше для его безопасности, и не слишком старались маскировать.

Он хотел еще проверить отдушины на кухне и в туалете, крышку подвеса светильника и еще пару подобных мест, но делать это ему было уже откровенно неинтересно. На всякий случай он только тщательно прощупал подкладку пальто, но там ничего не обнаружил. Ну и черт с ним. Надо что-то приготовить поесть перед этим исполкомовским торжеством.