Он хотел тут же рвануть через подъезд к арке и проезжую часть Куйбышева на другую сторону, но заметил, что публика аккуратно доходит до перекрестков. «Хм, наверное тут милиция штрафует за переход в неположенном, как когда-то в Ленинграде. И за окурки тоже.» Действительно, валявшихся на заснеженном тротуаре окурков и мусора он не увидел, по всей улице аккуратно стояли урны и садовые скамеечки. Правда, снег со скамеечек был сметен не везде, но должен же быть в прошлом какой-то недостаток?

Вот знакомый угол, где был магазин «Ткани». Не всегда – когда-то в далеком детстве проезжал и видел, кажись, музыкальные инструменты. А сейчас что? «Детский мир». Вот он где, родимый. Ну что ж, самое для него место.

Бывшая XXII Съезда – Виктор не сомневался, что она здесь бывшая – встретила его гулом грузовиков; вот где, значит, их направили-то до Литейной. А окружной-то нет и все через город идет, значит, здесь. Аккуратные ряды высаженных деревьев возле тех же стройных панельных пятиэтажек с эркерами, деревянные оградки палисадников. Сразу строят и озеленяют, значит, не то, что эти наши уроды, что сводят в городе парки и рощи и на их место ставят убоищные коробки супермаркетов… Ага, вот и табличка: улица Джугашвили. Ну что ж, все логично: улица XXII Съезда была до переименования улицей Сталина. Еще в 1990 году местные демократы на этом прокололись: приняли как-то на «экологическом митинге» резолюцию вернуть этой улице старое название, а как узнали, как она раньше называлась, вопрос тут же и отпал.

Значит, после объединения Брянска и Бежицы главный проспект в Брянске не Ленина, а Сталина, и здесь не улицу Ленина переименовали в Ульянова, а Сталина – в Джугашвили. Теперь главное во всем этом не запутаться.

А грузовиков, однако, тут хватает. Тяжелые, трехосные, похожие на ЗиС-150 – видать, они и есть, самосвалы они же, легкие ГАЗики, как тот, что он с утра видел, полуторки и трехтонки, реже – старые ГАЗ и ЗиС, угловатые, вызывающие ностальгию, они казались вытащенными из какого-то музея. А вот ярославский, тяжелый, панелевоз… Виктор улучил момент и проскочил на другую сторону дороги.

БИТМ предстал перед Виктором в несколько неожиданном виде: к Старому Корпусу вдоль улицы… как его… Джугашвили к «красной казарме» бывшего здания гимназии было пристроено до конца квартала длинное двухэтажное здание, похожее на цех, с высоким первым этажом и заканчивавшимися полукругом большими окнами. По всей видимости, это был лабораторный корпус для нескольких кафедр. За углом, где когда-то был плац военной кафедры, а потом появился самый новейший корпус, учебно-административный, высился кран – и в этой реальности на этом месте что-то строили, но лет на сорок раньше. Со стороны Институтской – в этой реальности она так и осталась Ворошилова – корпус был тоже продлен до угла пристройкой. Таким образом, Старый корпус должен был полностью охватить квартал. С другой стороны Ворошилова-Институтской появился пятиэтажный дом преподавателей и такой же высоты общежитие.

Виктор поднялся по знакомой лестнице входа на Институтской, то-есть теперь уже, или вернее, еще Ворошилова, вошел в знакомые двери… Внутри тоже почти ничего не изменилось, вот только вахтерша внутри шестигранного барьера была явно вохровского вида, в синей форменной беретке и на боку ее торчала кобура нагана.

«О как! Да институт прямо как военный объект охраняют».

– Пропуск покажите, гражданин! – потребовала вахтерша прямо с порога. Видимо, на непривычных людей у нее был глаз наметан.

– Да я на кафедру локомотивостроения. К заведующему, профессору Камаеву.

– Не знаем такого!

– Ну как же… Камаев же на кафедре работает?

– Нет такого на кафедре, и вообще с такой фамилией в институте нет. Хотите пройти, предъявите пропуск.

– Так, а Ульяницкий, Никольский, Кириллов? – Виктор перебирал по памяти легендарных отцов-основателей… «А вдруг их всех посадили? Как врагов народа или типа того? Вот влип…»

– Нет, никогда тут они не работали.

– А к кому тогда я могу обратиться на кафедре локомотивостроения? – Виктор интуитивно понял, что тут надо проявить нахальство.

«Эврика! Я – изобретатель-самоучка, хочу посоветоваться с преподавателями насчет изобретения. А что же я изобрел такого, что можно придумать в 1958 году? А много чего, например, тяговый привод, как на Коломзаводе или… или вообще у Бомбардье. Утрем нос загранице. Да, а пока добирался – паспорт посеял. Буду рассеянный изобретатель.»

– Так вы, наверное, старшим лаборантом на кафедру устраиваться?

– Да. А что, разве уже взяли?

– Подождите. Сейчас позвоню. – Вахтерша подняла трубку на рогатом телефоне и попросила внутренний коммутатор соединить. – Иван Николаевич! Это с вахты звонят. Тут человек до вас пришел, говорит, в лаборанты наниматься. Пусть идет? А пропуск? Паспорт или регистрация есть с собой? – обратилась она уже к Виктору.

– Да я оставил, думал, сначала собеседование и все такое…

– Не брал он с собой паспорта. Да. Да. – она повесила трубку. – Сейчас сопровождающий придет, подождите.

«Регистрация, регистрация… Новое что-то. В дополнение к паспорту, что ли надо?»

Вскоре пришел длинный молодой человек в куртке и с прической Тарзана – видимо это было и здесь модно – показал вахтерше свое удостоверение, сказал Виктору, что его зовут Арсений, и повел по длинному знакомому коридору со струнами открытой электропроводки на стенах.

– Простите, Арсений, а вы, случайно, ничего не слышали про Камаева, Анатолия Алексеевича?

– Слышал, он в Ленинграде кафедрой заведует. Физическим моделированием динамики вагонов занимается. Мы вон тоже начали такую установку строить. Очень перспективное направление.

После нескольких вопросов Виктор понял, в чем дело. Войны и эвакуации вуза не было, кафедру локомотивов открыли не в 1945-м, а в другом году, вот и получилось так, что набирали и присылали сюда других людей. А талант – он и в Ленинграде пробьется или в каком другом городе.

Кафедра располагалась в торце корпуса, где в бытность Виктора находилась библиотека.

– Профессор Волжанов с совещания только в субботу приезжает. С доцентом Тарасовым, Иваном Николаевичем, говорите. – подсказал Арсений. – Это он в отсутствие завкафедры по лаборантам решает.

«Волжанов, Тарасов… С такими не доводилось… Какие они хоть из себя?»

Виктор с ностальгическим удовольствием увидел на стенах плакаты с изображениями паровозов, тепловозов и электровозов, локомотивных тележек, дизелей, электродвигателей, рам и прочих знакомых вещей. Вдоль стены стоял большой макет паровоза с тендером. Таких они уже не застали… ну ладно, что-нибудь сообразим по месту.

Доцент Тарасов оказался очень подвижным и энергичным человеком лет тридцати, с худощавым лицом и кудрявыми волосами.

– Так, это вы? – спросил он у Виктора. – Сразу показывайте диплом техникума. Предупреждаю сразу – тут без среднего специального делать нечего.

Виктор бы с удовольствие показал диплом вуза. Этого самого. С отличием. Но, во первых, диплом остался в другом мире, а во-вторых, диплом из будущего еще неизвестно какую реакцию бы вызвал.

– Тут вот какое дело… понимаете, я в основном самоучкой.

Тарасов устало провел ладонью по лицу.

– Я понимаю, конечно… и желание, и обстоятельства, и зарплата тут будет заманчивая, но вы, пожалуйста, поймите, что здесь просто гайки крутить мало. Здесь не те задачи. Здесь нужен человек с инженерным мышлением, знаниями, эрудицией, чтобы не пришлось так, что пока объясняешь, проще самому сделать. Вот, например, скажите, что это? – и он указал на ближайший плакат.

– Антипараллелограммная шарнирно-поводковая муфта тягового привода, применяется в индивидуальных и групповых приводах локомотивов французского производства. – посыпал Виктор терминами; зря, что ли он здесь учился? – Широкое применение началось после использования в шарнирах резино-металлических блоков. Для придания блокам долговечности резину надо запрессовывать в блоки с натягом от тридцати до пятидесяти процентов…

Иван Николаевич внимательно посмотрел на него.

– Ну– ну, продолжайте…

– Муфта имеет ряд недостатков. Первая – это кинематическое несовершенство, при врашении муфты появляется динамический момент. Вторая – это то, что при вращении плавающая рамка при расцентровке оси колесной пары и муфты создает неуравновешенную силу. Далее, из-за больших углов поворота шарниров происходит быстрый износ резиновых втулок, и невозможно передать крутящий момент, требуемый в грузовом движении. Поэтому, на мой взгляд, эта муфта через 10-15 лет выйдет из употребления.

– Да? И что же вы вместо нее предложите? Привод Жакмен с большими размерами шарниров? Или пластинчатые муфты?

– Зачем? Есть такая идея… Можно? – Виктор подошел к висевшей на стене черной доске и, как мог, нарисовал схематично привод одного из последних «подарков съезду». – Вот тут полый вал, четыре поводка в одну сторону. Такой закрутки шарниров нет. А можно и встречно-попарно поводки разместить.

Тарасов молча отодвинул его в сторону и полминуты вглядывался в рисунок. Затем он бросился к двери в застекленной решетчатой перегородке.

– Василич! Иди сюда! Вот, посмотри.

Из-за двери вышел мужчина чуть постарше, немного скуластый и с жесткими чертами лица. Он надел очки и посмотрел на доску, затем взял второй мел и начал быстро-быстро покрывать ее формулами и геометрическими схемами, прямо как в «Операции Ы». «Во дает» – подумал Виктор. «Действительно, эпоха титанов».

– Таким образом, нагруженность шарнира у нас снижается в разы. Вот! – и он черкнул под одним из выражений. – Кто это придумал?

– Да вот, самоучка пришел.

– Ты брось разыгрывать! Я серьезно. Ты представляешь, что это такое? Ты представляешь, что это значит? Второй год на заводе бьются, и вот человек с улицы пришел и решает?

– Точно, он.

Тот, кого звали Василичем посмотрел внимательно на Виктора сквозь очки.

– Вас как зовут?

– Еремин Виктор Сергеевич. Да тут просто как-то пришло в голову, а что если поводки вот так вот повернуть, и…

– Почаще бы так всем в голову приходило. Слушай, а может его вообще потом на преподавательскую? Ставицкий как раз в Харьков переводится. Как, пойдете?

– Да я бы с радостью, только, наверное, ничего не выйдет.

– Это почему же?

– Да я собственно, без паспорта и прописки. И когда все это будет, неизвестно.

– Подождите, а вы что, регистрацию не хотите?

«Опять регистрация. Что же это такое-то?»

– Я не против. А что надо для этого?

– Никогда не слышали, серьезно?

– Да как-то не надо было, вот толком и не интересовался.

– Собственно ничего не надо, гарантийное от института получите, что вас хотят принять на работу, и пойдете с ним в паспортный стол на Ленина, возле Красного Профинтерна, знаете?

– Ага. – Виктор подозревал, что паспортный стол на старом месте.

– А сейчас пойдете вот с Иваном Николаевичем к проректору насчет письма, а то он уже сейчас на совещание в исполком должен ехать.

Проректора они поймали уже в коридоре. Он оказался седоватым человеком небольшого роста, в зимнем расстегнутом пальто и большим желтым кожаным портфелем с двумя замками. Доцент Тарасов быстро подскочил ему с папкой, на которой сверху лежало заветное письмо и авторучкой наготове.

– Ну, слушайте, ну не на бегу же такие вопросы решать. Вы хоть знаете, кого берете?

– А вот он, пожалуйста, если какие-то вопросы…

– Да какие вопросы, это вы его берете, вы и спрашивайте. Под вашу персональную ответственность.

– Под мою ответственность. Вот тут подпись, пожалуйста.

– Держите. Но теперь за соисполнение сроков по четырнадцатому проекту…

– Какой разговор? Теперь с опережением сроков!

– Все. Ну вот, вспомнил, что Симягину забыл позвонить. Ладно, возвращаться – плохая примета…

Проректор подошел к окну, поставил на него свой толстенный портфель, и. расстегнув, вынул из него черную коробку с диском размером примерно с карманный справочник по физике Яворского издания 70-х. Затем он выдвинул из коробки антенну, длинную, как у приемника «Океан» и, покрутив диск, приложил к уху. Тут до Виктора внезапно дошло, что это мобильный телефон.

Ну и денек, однако. Берия во главе государства и живой Гитлер в 50-х – это еще как-то можно объяснить. Но мобила??? Первую «трубу» Виктор увидел живьем только в 90-х после развала СССР. Считались они каким-то символом технического превосходства Запада, перенесенного на русскую почву, и вскоре стали доступны практически каждому, хотя в России их не делали. Да, мобильник в руках у проректора был потяжелее «Самсунга», что лежал у Виктора в кожаном чехле, и СМС-ок и прочих наворотов у него наверняка не было, но тем не менее было главное – это был телефон и по нему можно было звонить.

– Ну все, идемте… Виктор Сергеевич!

Слова Тарасова вывели Виктора из остолбенения.

– Да вы, никак, от радости, совсем дара речи лишились.

– Ну, честно говоря, не ожидал. Так все просто решилось…

– А вы как думали? Советская власть не даст пропасть, было бы желание работать. Жилья у вас пока тоже нет? Тогда по гарантийке сейчас напишем записку в первое общежитие, поживете пока в студенческом. Ребята там спокойные, вы там тоже смотрите, с выпивкой, курением там никаких…

«Это я уже понял» – подумал Виктор.

В общежитии ему дали ключ от комнаты и показали кровать. В комнате было четыре аккуратные койки с металлическими спинками и тумбочками, два стола, чертежная доска и встроенный шкаф. «Как они не боятся сюда незнакомого человека вселять?» – удивился он, потом понял, что тырить тут особо нечего, по крайней мере, для человека, работающего на кафедре. Либо то, что у всех есть, либо нечто странное, вроде яркого оранжевого галстука с обезьяной. Ну и еще куча книг, чертежей и тетрадей.