Книга: Уйти, чтобы не вернуться
Назад: Глава 20
Дальше: Глава 22

Глава 21

Неожиданное повышение моего социального статуса, конечно, тешило самолюбие, но одновременно с обретением боярского звания закончилась и моя спокойная жизнь. Меня снова закрутило в водовороте дел и забот, однако на этот раз я пахал как проклятый не в одиночестве, а вместе с проверенной командой единомышленников, которым не нужно было все постоянно разжевывать и класть в рот.
Обустройство усадьбы, названной с легкой руки теперь уже тысяцкого Славенского конца Никифора Сторожевского Томилиным подворьем, полностью взял на себя Михаил Жигарь. В колесной мастерской заправлял сын Михаила Андрей, а я занялся решением технических проблем и общим руководством.
Неожиданно весьма важную роль в моей новоявленной боярской администрации занял до этого старавшийся держаться в тени Мефодий Расстрига. Бывший монастырский послушник, который в обществе служителей Господа чувствовал себя как рыба в воде, стал посредником в нашем взаимодействии со службами архиепископа Ионы.
Практически вся жизнь Расстриги прошла в монастыре, и только обвинение в ереси его родного отца, а затем татарский плен не позволили Мефодию стать священником. Жестокий поворот в судьбе резко изменил жизненные ориентиры и мировоззрение набожного паренька, а близкое общение с пришельцем из будущего окончательно подорвало слепую веру Мефодия в непорочность служителей церкви. Расстрига был единственным грамотным и начитанным человеком в моем ближнем окружении, поэтому именно он стал обучать своего полуграмотного командира чтению и письму.
Любому человеку необходимо живое общение, и я часто вел с Расстригой продолжительные беседы о смысле бытия, а также от скуки посвящал бывшего монастырского послушника в истинное устройство окружающего мира. Не зря говорят – с кем поведешься, от того и наберешься. Вот и попал парень в сети изощренного словоблудия двадцать первого века.
По меркам Древней Руси я обладал энциклопедическими знаниями, которые поражали Мефодия до глубины души, и парень уже давно принимал все мною сказанное на веру, хотя я временами нес откровенную околесицу. Я и не ставил перед собой цели разрушить сложившееся мировоззрение набожного паренька, но Расстрига под моим влиянием переосмыслил навязанные ему в монастыре моральные ценности, и у него начали появляться серьезные сомнения в церковных догматах.
В общем, Расстрига постепенно превратился из забитого монастырского послушника в бунтаря, который жаждал вступить в сражение за веру православную. Во время похода в Любек Мефодий открыл мне свою мятущуюся душу. Это произошло на пятый день путешествия, когда мы стояли с Расстригой ночную вахту и экипаж «Чуды-юды» заснул.
Чтобы скоротать время, я вел с Мефодием ничего не значащую беседу на философские темы, но парень неожиданно заявил, что я открыл ему глаза на несправедливость окружающего мира и он хочет нести на Русь истинную веру Христову. Я сразу понял, что сбил своим словоблудием юношу с толку, поэтому плотно занялся разъяснительной работой, растолковав, с какими трудностями придется столкнуться Мефодию на этом поприще. Увы, но переубеждать Расстригу было уже поздно!
Русский народ издревле славится своей духовностью, русского человека хлебом не корми, а дай пострадать за веру православную или какую-нибудь другую идею, причем никому не важен конечный результат – главное сам процесс!
Мефодий Расстрига был до мозга костей русским человеком, поэтому настолько проникся своей идей, что готов был взойти за нее на костер, а следом за ним на этот костер взошел бы и ваш покорный слуга. Фортуна не раз поворачивалась ко мне не только лицом, но и тылом, так что я давно стал прожженным циником, который предпочтет простудиться, напившись холодного халявного пива, нежели заживо сгореть на костре за идею.
Чтобы заставить новоявленного мессию похерить свои опасные планы, я решил навести тень на плетень и прозрачно намекнул Мефодию, что сам исполняю на Руси тайную миссию, завещанную мне чуть ли не самим Андреем Первозванным. Для закрепления результата внушения и чтобы парень не надумал действовать по своему разумению, я громогласно заявил, что, когда настанет срок, поручу ему весьма ответственный участок этой работы, а пока он должен беспрекословно выполнять мои приказы. Расстрига верил мне на слово, поэтому не взял под сомнение мои слова и поклялся молчать как рыба. Мефодий с нетерпением ждал, когда же настанет час его жертвенного служения, а я, загруженный под завязку повседневными заботами, просто забыл об этой проблеме.
Конечно, пылкий юноша, оказавшись под моим дурным влиянием, не перестал верить в Бога, но рьяно занялся религиозным самообразованием и стал обращаться по непонятным вопросам к первоисточникам и ко мне. Углубленное изучение Нового Завета и мои весьма спорные пояснения неясных вопросов почти сразу вступили в противоречие с широко распространенными церковными догматами. Я, не думая о последствиях, эти сомнения поддержал, и Расстрига окончательно перестал принимать на веру двусмысленные толкования местными церковными авторитетами Святого Писания. Местные служители Господа через одного откровенно плавали в вопросах веры, так как рукописные книги изобиловали многочисленными ошибками, да и переводы Библии с греческого языка на церковнославянский были зачастую безграмотными. Разночтение текстов Святого Писания в дальнейшем привело к Никоновскому расколу в Русской православной церкви, но это совсем другая история.
После судьбоносного визита к архиепископу Ионе я понял, что за божьими людьми нужен глаз да глаз, так как попы запросто спишут меня в расход, сославшись на интересы церкви, поэтому сразу вспомнил о Расстриге. Мефодий, наверное, уже замучился ждать от меня тайных поручений, поэтому с радостью принял задание стать тайным агентом в администрации архиепископа. Чтобы Расстрига проникся важностью момента, я наплел ему, что он должен обезопасить наше праведное дело от поползновений затесавшихся в окружение Ионы приспешников Сатаны.
Мефодий и сам давно уже пришел к выводу, что все беды на Руси происходят не от лени и раздолбайства населения, а по вине агентов врага рода человеческого, пробравшихся в лоно церкви. Новоявленный Штирлиц не стал задавать лишних вопросов, получив мой приказ шпионить за людьми Ионы, а с горящим взором поклялся вступить в смертельную схватку с самим дьяволом.
Я был абсолютно уверен, что попы постараются сделать из Расстриги своего соглядатая, поэтому решил сыграть на опережение и подсунуть владыке своего двойного агента. Однако чтобы Мефодий не наделал глупых ошибок, мне пришлось подробно ему разъяснить, что такое двойной агент, и обрисовать примерную схему поведения, а также посвятить парня в азы конспирации. Конечно, мои наставления были сделаны на уровне начитавшегося детективов дилетанта, но в пятнадцатом веке и подобные знания являлись настоящим откровением.
Нет ничего интереснее для молодежи, чем игра в шпионов, поэтому Мефодий взялся за порученное дело с огромным рвением, будто всю свою жизнь готовился стать разведчиком в тылу врага. Мало того, парень неожиданно проявил недюжинный ум и врожденную смекалку, а вскоре настолько вжился в роль, словно закончил спецшколу абвера или НКВД.
Благодаря неусыпной бдительности Расстриги мы были в курсе планов архиепископа на наш счет и более или менее застрахованы от неприятных неожиданностей. Недаром говорят: предупрежден – значит, вооружен.
Мефодий удачно вжился в роль двойного агента, что благотворно сказалось на отношениях с церковью, которая надежно прикрыла мои тылы от слухов о моем самозванстве. Конечно, доносов на меня было написано много, но доброжелатели быстро получили кадилом по башке от самого владыки, и вскоре родовитые новгородские бояре признали боярина Томилина за своего.
Однако признание моего нового статуса имело и свои минусы, так как, пока я числился в самозванцах, меня не доставали визитеры. Мне удалось без помех заниматься запуском в производство огнестрела и заказать кузнецам в Водской пятине три сотни комплектов заготовок для «дефендеров» по оговоренным образцам. На самом деле я собирался изготовить только две сотни винтовок, но с учетом возможного брака и конструкторских ошибок выход готовой продукции наверняка будет значительно ниже.
Человек, занимающийся конкретным делом, намного проще в общении болтающего языком теоретика при власти, поэтому я быстро нашел общий язык с мастерами Водской пятины. Мастеровому люду было без разницы, в какую сторону ты крестишься, главное, что их заботило, есть ли у тебя серебро, чтобы заплатить за работу. В общении с новгородскими промышленниками мне оказал посильную помощь Сторожевский, у которого имелись серьезные рычаги влияния на них, в результате чего работа значительно ускорилась.
Увы, но самозванцем я числился недолго, поэтому малина скоро закончилась, и ко мне в усадьбу зачастили визитеры с приглашениями от новгородских бояр. На Томилином подворье уже во всю ширь развернулось строительство будущего оружейного завода, казармы для моей дружины и нового боярского терема, а я был вынужден корчить из себя вельможу, раскатывая в возке по Новгороду, и париться в боярском кафтане на приемах.
В обыденной городской жизни я уже неплохо ориентировался, но был не в курсе табели о рангах новгородских боярских родов и полностью доверился мнению Еремея Ушкуйника. Еремей вырос в этой среде, а потому составил список бояр, которых я обязательно должен посетить с визитом вежливости, а от остальных приглашений посоветовал отписаться. В именной список попали бояре: Борецкие, Авиновы, Кузмины-Караваевы, Судаковы, Тучковы, Норовы и Лошинские, а также новгородский посадник Михайло Семенов и степенной тысяцкий Лука Федорович.
Я толком не представлял себе, как правильно держаться на светских мероприятиях, чтобы ненароком не уронить боярскую честь и достоинство, и уговорил Еремея сопровождать меня к посаднику и тысяцкому. По каким-то политическим соображениям доверенному лицу владыки было невместно праздно раскатывать по городу, поэтому во время визитов в усадьбы родовитых бояр меня сопровождал Никифор Ушкуйник.
Для такого дела мне пришлось нехило потратиться на парадный боярский прикид и на одежду для сопровождающих меня дружинников, однако и в двадцать первом веке человека встречают по одежке, поэтому приходилось соответствовать своему новому статусу. Слава богу, я догадался заблаговременно озадачить подчиненных планом работ на неделю, потому что на следующие семь дней я полностью выпал из рабочего графика.
Это обычные люди ходят в гости запросто, а визит к родовитому новгородскому боярину – это настоящая экспедиция на Марс. Здесь все правила поведения четко расписаны, словно траектория полета ракеты. Увы, но в этих идиотских правилах и предписаниях сам черт ногу сломит, поэтому без помощи братьев Ушкуйников я наверняка бы опростоволосился.
К моей радости и удивлению, первый визит к новгородскому посаднику прошел без серьезных накладок, в результате чего мне удалось избавиться от некоторого психологического зажима, а затем я втянулся в процесс.
По большому счету эти визиты являлись чисто формальным делом и практически не принесли новой информации, однако я познакомился с новгородской элитой, а она пусть и нехотя, но смирилась с моим существованием. Однако все без исключения родовитые новгородцы старались исподволь показать, что я им не ровня и они принимают меня только из уважения к новгородскому владыке. Мнение лопающихся от спеси родовитых бояр мне было по барабану, поэтому я только криво улыбался хозяевам и отделывался общими фразами на их завуалированные наезды.
Сценарий гостевых визитов был прописан до запятой, поэтому продолжительные церемониальные посиделки в парадном зале терема за ничего не значившими разговорами традиционно заканчивались банальной пьянкой и неумеренным обжорством. Такой распорядок дня негативно сказывался на моем здоровье, но в конце концов осточертевшие визиты закончились, и я с облегчением вернулся к делам насущным.
Постепенно основные строительные работы на Томилином подворье подошли к концу, и 15 июля 1463 года мы переехали с постоялого двора в собственную усадьбу. Правда, отделочные работы, достройка казармы и хозяйственных помещений продолжались еще до середины октября, но я решил бросить все силы на подготовку производства «дефендеров», постройку производственного цеха и жилья для постоянных рабочих.
Томилино подворье теперь огораживала настоящая крепостная стена с башенками по углам, а также башней над въездными воротами. Поначалу Еремей отговаривал меня от ненужных, по его мнению, трат, так как внутри крепостных стен Новгорода было безопасно и обычного тына было вполне достаточно, но я уперся рогом и настоял на своем.
Нанятая по совету Жигаря лучшая новгородская плотницкая артель возводила усадьбу по моим эскизам, поэтому Томилино подворье больше походило на замок феодала восемнадцатого века, чем на привычные усадьбы новгородских бояр пятнадцатого века. Чем черт не шутит, возможно, нам придется выдержать осаду усадьбы, а в настоящем замке отбиться намного легче, чем отсидеться за обычным забором.
Строения Томилина подворья: боярский терем, хозяйственные постройки и дружинная изба – разительно отличались от типовых новгородских строений, поэтому я лично контролировал ход строительных работ, по ходу дела внося в проект необходимые коррективы и давая плотникам разъяснения. Главной фишкой моей усадьбы стали черепичные крыши, которые в Новгороде были экзотикой, тем более что я заказал фасонную черепицу образца двадцать первого века с замками, изготовив предварительно комплект деревянных пресс-форм.
Любые новшества всегда с трудом пробивают себе дорогу, и любопытствующие соседи первое время смеялись над чудаковатым псковским боярином, но, когда увидели результат наших трудов, то выстроились в очередь за черепицей, которую исполу стали изготавливать на продажу горшечники.
Новомодный товар быстро отбил затраты на его производство и вскоре начал приносить ощутимую прибыль. Мало того, когда строительные работы были закончены, ко мне с поклоном пришел староста плотницкой артели, чтобы испросить разрешения строить усадьбы по моему образцу. Оказалось, что веяния заморской моды не оставили равнодушными сердца местных нуворишей, а понты всегда дорогого стоят.
Так неожиданно выяснилось, что в Новгороде пятнадцатого века уже существовало авторское право, и у меня имелась законная возможность взимать плату за использование своего проекта. Помимо новомодной черепицы еще одним моим ноу-хау стали голландские печи, которые тоже поначалу вызвали смех у печников, но когда первая заморская печь с хитрыми дымоходами была установлена в помещении для дворни и протоплена, местные специалисты сразу начали чесать себе затылки.
Русская печь образца пятнадцатого века пожирала немерено дров и занимала много места, но обогреть двухэтажный многокомнатный боярский терем была не в состоянии, поэтому многие помещения терема в зимнюю пору не использовались. А вот голландскую печку можно было поставить в любом закутке, да и протопить ее не проблема.
Особенно понравилась печникам универсальная печь для бани, с каменкой в парной и большим кованым баком для нагрева воды. Если горячая вода не в дефиците, то не стало проблемой устройство душевой кабины и небольшой бассейн, решившие все мои вопросы с гигиеной.
Новгородские мастера по достоинству оценили свейскую боярскую сауну – так я назвал свою баню, – которая сразу стала местом паломничества любопытных соседей. Вскоре славу о чудо-бане сороки на хвосте разнесли по всему Новгороду, и у меня появилась еще одна неожиданная статья дохода.
Вот так по крохам технологии будущего пробивали себе дорогу в пятнадцатом веке, и постепенно моя жизнь стала наполняться привычным комфортом. Однако я был не в состоянии в одиночку руководить огромным хозяйством, поэтому командовали бытом Томилина подворья дочь Жигаря – Любава и наша Мария Испанская.
Разные по характеру девушки неожиданно спелись, трудясь над созданием достойного быта и уюта в усадьбе, хотя поначалу они цапались как кошки, видимо выясняя, кто из них главнее. Характер у Любавы оказался тверже, поэтому Мария вскоре признала за ней старшинство, после чего началась тяжелая жизнь уже у закупов, которых я нанял в посаде по просьбе Любавы. Боярская усадьба не может существовать без многочисленной дворни, поэтому к началу августа помимо гвардейцев под моей рукой находилось уже тридцать восемь наемных работников и закупов, а также полтора десятка дворовых девок.
Увы, но на Руси всегда хватало раздолбаев, и справляться с толпой отлынивающей от работы дворни было ох как непросто. У меня и так забот было выше крыши, поэтому я поставил следить за порядком в усадьбе Павла Сироту, а рука у него оказалась тяжелая. Мой телохранитель относился к своим обязанностям добросовестно, и по вечерам из конюшни частенько доносились вопли холопов, попавших под раздачу. Я, конечно, не ярый крепостник, однако в те времена лентяев и бездельников было принято пороть на конюшне, а кто я такой, чтобы бодаться с вековыми традициями?
7 августа 1463 года мы наконец запустили в работу производственный цех, где были установлены два токарных, четыре сверлильных и три строгальных станка, на которых я и мои подмастерья приступили к обработке заготовок стволов и барабанов будущих нарезных «дефендеров». Подмастерья получили токарные навыки еще в колесной мастерской, а потому особых проблем с их обучением не возникло. Двигателем для механизмов цеха стал ворот, который приводили в движение две ходящие по кругу лошади, – конечно, не фонтан, но дешево и сердито.
Отработка технологии производства длилась до 20 сентября. Я лично сделал нарезы в первых десяти винтовочных стволах. Ничего заумного я выдумывать не стал и просто протолкнул короткую протяжку с помощью винтового пресса через ствол будущего «дефендера», после чего снял заусенцы самодельной шкуркой, намотанной на деревянную оправку. Термообработку стволов и воронение проводили новгородские кузнецы в Водской пятине, поэтому никаких накладок не случилось.
Патроны для винтовок мы пока продолжили точить на токарном станке, переплавляя в пруток медный и латунный лом, закупленный на Торгу, однако в дальнейшем нужно было переходить на штамповку. У меня уже появилась идея соорудить десяток простейших гидравлических прессов с ручным приводом по принципу обычного гидравлического автомобильного домкрата. Однако это были только задумки на будущее, а пока приходилось изготавливать гильзы по старинке.
Первые стрельбы из нарезных «дефендеров» сразу же выявили весьма неприятную особенность. Канавки ствола очень быстро забивались свинцом от пуль, а вычищать из ствола застрявший в нарезах свинец было довольно сложно, поэтому пришлось перейти на пули в медной оболочке. Это обстоятельство значительно осложнило и удорожило нашу работу, поэтому первая партия винтовок оказалась обеспеченной тридцатью патронами на ствол только к 15 сентября.
Начавшийся геморрой с боеприпасами остудил мой зуд «прогрессорства» и заставил задуматься о том, что я слишком широко шагаю, так можно не только штаны порвать, но и место, на которое они надеты. Видимо, я допустил ошибку, сразу перескочив от гладкоствольного «дефендера» к нарезному оружию, поэтому решил ограничиться только полусотней винтовок, а остальные полторы сотни ружей изготовить по старому образцу.
Как ни крути, но нарезная винтовка под унитарный патрон требует серийного заводского производства боеприпасов с привычным капсюлем из гремучей ртути, а перезаряжаемый патрон с терочным капсюлем для винтовки подходит мало.
Пока я боролся с конструкционными и технологическими проблемами, братья Лютые, Акинфий Лесовик и Дмитрий Молчун дрессировали сотню молодых ушкуйников, которых Сторожевский от щедрот своих передал мне для обучения огненному бою. Как говорится, на тебе, боже, что нам негоже.
На Руси по традиции все делается через пятую точку, так произошло и на этот раз. Опытные бойцы отказались обучаться заморскому баловству, так как меч и лук намного привычнее, поэтому Сторожевский сбагрил мне зеленых первогодков, которые ни разу в бою не были. Хотя оно, может, вышло и к лучшему, так как ломать характер многоопытным ветеранам сложно, тем более мои гвардейцы для них зелень пузатая.
Странная вещь человеческая психология, ведь видели ушкуйники собственными глазами, как мы перещелкали банду Рыжего Черта из огнестрела, так нет, все одно – пищали баловство, а не оружие для настоящего воина.
Обучение стрельцов – так с моей легкой руки стали называть вооруженных огненным боем дружинников – проводилось в загородных владениях Сторожевского. По большому счету усадьба считалась казенной, так как в ней располагалась тренировочная база новгородского ополчения, поэтому тысяцкий и отдал ее в мое полное распоряжение. На этой базе обычно тренировали молодняк, отобранный для пополнения ополчения, и только после сдачи экзамена на профпригодность зачисляли в дружину. В усадьбе имелась вся необходимая инфраструктура для подготовки дружинников. За огораживающим лесной лагерь частоколом находились четыре казармы на две сотни человек, полевая кухня, оружейная изба, домик комсостава и стрельбище для лучников.
Мои гвардейцы трудились в этой своеобразной «учебке» вахтовым методом, сменяя друг друга раз в неделю. Неделю тиранили молодежь братья Лютые, затем наступала очередь Акинфия Лесовика и Дмитрия Молчуна.
Стрелецкая сотня была полностью укомплектована личным составом 15 июля 1463 года, после чего сразу начались интенсивные тренировки. «Дефендеры» для вооружения новобранцев были только в проекте, поэтому стрельцы пока занимались физической и строевой подготовкой, которые только изредка прерывались боевыми стрельбами из «дефендеров» моих гвардейцев. Особый упор старшины делали на обучение стрельцов рукопашному бою, так как молодой боец должен быть занят с утра до ночи, чтобы его не тянуло на подвиги.
Увы, но мне лишь два раза в неделю удавалось выкроить пару часов, чтобы навестить стрелецкую сотню для проведения занятий по тактике применения огнестрельного оружия и контроля над процессом обучения. Конечно, не все было гладко в работе с молодым пополнением, и поначалу возникали проблемы с дисциплиной, так как новобранцы изначально намеревались стать ушкуйниками, а вместо почетной и прибыльной службы их заставили заниматься какой-то ерундой.
Однако мои гвардейцы быстро выбили дурь из нерадивых курсантов, даже не прибегая к моей помощи. Видимо, опыт, полученный новоявленными старшинами в Верее, не пропал даром и даже получил творческое развитие в новых условиях. Желающие проверить крепость кулаков отцов-командиров быстро закончились, и авторитет инструкторов взлетел до небес.
Чтобы сразу обособить стрелецкую сотню от новгородской дружины, я решил довести до логического конца задумки, которые пытался претворить в жизнь еще в дружине боярыни Пелагеи. Я ввел зачитанным на общем построении приказом привычные воинские звания, камуфляжную форму, тельняшки и береты.
Гвардейцы стали старшинами, назначенные ими десятники – сержантами, а командиры боевых пятерок – ефрейторами. Пошитая еще в Верее камуфляжная форма, тельняшки и береты имелись в наличии только у старшин, однако гвардейцы в целях конспирации ее не носили, теперь же я приказал старшинам проводить занятия только одетыми по всей форме.
В Верее мои запросы были серьезно ограничены наличными средствами, а в Новгороде стрелецкую сотню финансировал сам владыка, поэтому я не скупясь заказал комплекты новой формы для стрельцов. Трикотаж в те времена еще не изобрели, поэтому тельняшки были плотной ручной вязки, но качество от этого факта особо не пострадало, к тому же полосатые рубахи очень понравились курсантам.
Помимо повседневного камуфляжа я решил пошить для бойцов рабочую одежду по образцу матросской робы, а также берцы из толстой кожи на толстой подошве с супинаторами. В матросскую робу стрелецкая сотня переоделась уже через неделю после начала занятий, а камуфляж и заказанные в качестве бонуса за оптовый заказ разгрузки стали прибывать примерно через месяц. Однако логика подсказывала, что переодевать бойцов в новую форму следует в торжественной обстановке, поэтому камуфляж и берцы пока хранились на складе. Зима уже была не за горами, поэтому необходимо было озаботиться бушлатами и шапками, а также варежками с пальцем под спусковой крючок.
Заказанные мной бушлаты мало отличались от стеганых тегиляев, но застегивались заморские тегиляи не встык, как было принято, а с запахом. Броню стрельцам обязалась выдать новгородская администрация из своих запасов, но когда я увидел барахло, которое нам попытались сбагрить, то сразу напросился на прием к архиепископу и потребовал заказать броню по моему образцу. Иона был уже в курсе моих немереных аппетитов, но, видимо, рассудил, что отступать некуда, и приказал казначею оплатить заказ. Однако недобрый взгляд владыки недвусмысленно пророчил мне веселую жизнь, если затея со стрелецкой сотней закончится провалом.
После визита в резиденцию Ионы я понял, что с берцами явно переборщил, потому что они влетали казне в копеечку, но если посмотреть с другой стороны, то экономить чужие деньги глупо, тем более спросят с меня за все оптом. Тем не менее я решил подстраховаться и оплатил половину стоимости заказа из собственных средств, благо дела у меня шли неплохо.
Правда, когда стрелецкий прикид стал последним писком моды у новгородской молодежи, авторские отчисления быстро перекрыли затраты, но до этого мне пришлось выдержать настоящий бой с казначеем владыки.
Первый этап обучения стрелецкой сотни был закончен к 20 сентября. «Дефендеры» поступали на вооружение дружины по мере готовности, поэтому стрельбы стали регулярными, и у бойцов вскоре выработалась привычка к огнестрелу. Новая форма, берцы и броня поступали в сотню небольшими партиями, поэтому у бойцов было достаточно времени на ее подгонку, но затем выданное имущество снова возвращалось на склад.
Ежедневные изнурительные тренировки тактических перестроений и совместных действий в бою также дали результат, и постепенно стрелецкая сотня из разношерстной толпы начала превращаться в настоящее боевое подразделение. Теперь стрельцы вполне могли противостоять любой княжеской дружине в бою, используя огнестрельное оружие, и выйти из него победителями. Среди курсантов уже выявились лучшие стрелки, которых было решено вооружить винтовками, а остальные бойцы получили стандартные гладкоствольные «дефендеры».
По итогам экзамена, проведенного по принципу, схожему для получения крапового берета, двадцать лучших бойцов были награждены красными отличительными нашивками на береты, а также нарукавными шевронами с ефрейторскими лычками. Награды отличившимся я вручил 22 сентября на общем строевом смотре стрелецкой сотни.
Чтобы подчеркнуть важность момента и создать традицию, личный состав впервые построился в новом, с иголочки камуфляже, тельняшках, черных беретах и берцах. Моя задумка полностью удалась, потому что бойцы едва не лопались от гордости, вытянувшись по стойке «смирно», когда я обходил строй.
В принципе работа по созданию личной гвардии новгородского владыки была завершена, но требовалось предъявить товар лицом, чтобы набить себе цену. Я решил не затягивать с этим вопросом и на следующее утро отправился с докладом к архиепископу.
Как оказалось, Иона немного приболел, но все-таки принял меня для короткой беседы в своих покоях. Я доложил владыке о проделанной работе и попросил назначить дату показательных учений, на которых архиепископ должен был принять мою работу. Иона назначил учения на утро 28 сентября, после чего я был допущен к руке владыки и отправился готовить показуху.
В России двадцать первого века наука пускать пыль в глаза начальству достигла невиданных высот, поэтому план показательных учений у меня был давно готов. Отдельные эпизоды показухи были отработаны личным составом на тренировках, и все вроде шло по плану. Оставалось только провести генеральную репетицию и прогнать бойцов по полигону по-боевому, со стрельбой и взрывами мин, пороховых хлопушек и выстрелами из «шайтан-трубы» по чучелам, которые должны были изображать вражескую дружину. Подобного шоу в пятнадцатом веке наверняка никто не видел, поэтому я надеялся произвести на Иону неизгладимое впечатление.
После учений был назначен строевой смотр с торжественным прохождением строевым шагом мимо трибуны с начальством, а затем владыка должен был вручить стрелецкой сотне боевое знамя, которое было вышито монашками в одном из монастырей. Однако что-то у владыки не склеилось, и учения были перенесены на 1 октября, что дало нам на подготовку еще трое суток.

 

Погода утром 1 октября, несмотря на осеннее время, была как на заказ, дождя не предвиделось, а потому моя заложенная с вечера пиротехника не должна была отсыреть и подпортить картину запланированного шоу. За два часа до полудня со стороны Новгорода показался огромный кортеж архиепископа, который на первый взгляд захватил с собой всех новгородских монахов. Неожиданно выяснилось, что об учениях стрелецкой сотни знает уже весь Новгород и вместе с Ионой прибыла вся властная верхушка Новгородской республики.
Сотня в полном боевом облачении уже была выстроена на плацу, и, как только Иона вышел из своего возка, я сразу подошел к нему строевым шагом и доложил, что стрелецкая сотня готова к учениям. Архиепископ прошел вдоль выстроившихся в две шеренги стрельцов, которые поедали архиепископа взглядом, после чего он осенил строй крестным знамением и дал команду начинать.
Мои бойцы лихо перестроились в колонну по четыре и отправились в сторону полигона. Я проводил возок Ионы к гостевой трибуне, устроенной на склоне холма, с которого открывалась прекрасная панорама будущего сражения, и рассказал присутствующим о плане учения. Планом предусматривался штурм укрепленных позиций противника с боевой стрельбой в максимально приближенной к боевой обстановке.
Родовитые бояре хитро ухмылялись в усы и тихо подтрунивали надо мной, полностью уверенные, что игрища, которые я собрался устроить, только насмешат опытных воинов. Высокопоставленные недоброжелатели давно распускали по городу сплетни обо мне, выставляя псковского выскочку за придурка, и, видимо, сами в эти сплетни поверили, однако их ожидал весьма неприятный сюрприз.
По сигналу трубы стрелецкая сотня перестроилась из колонны в боевую линию и после артподготовки из «шайтан-трубы», проведенной деревянными болванками, отправилась перебежками в сторону противника. Для усиления зрительского эффекта каждый выстрел гранатомета сопровождался подрывом фугаса на позициях предполагаемого противника, в результате частокол перед укреплениями оказался практически разрушенным.
Однако противник не потерял боеспособности, и в сторону моих бойцов стали раздаваться выстрелы из пушек – их имитировали подрывы холостых картечных мин и холостые выстрелы из «дефендеров», которые производили десяток бойцов, обеспечивающих подрыв пиротехники. Среди наступающих стрельцов начали взрываться взрывпакеты и даже появились «раненые» и «убитые», которых санитары стали оттаскивать в тыл.
Чтобы немного попугать зрителей, я приказал подорвать с десяток взрывпакетов в полусотне шагов от гостевой трибуны, но, видимо, перестарался, потому что несколько бояр и попов бросились от испуга бежать куда глаза глядят. К счастью, владыка панике не поддался и остался стоять на месте, а то излишняя зрелищность вышла бы мне боком.
Грохот стоял страшный, и со стороны потешная битва стала походить на настоящую. Попы крестились, как перед концом света, а родовитые бояре тряслись от страха, как малые дети во время грозы. Неожиданно перед вражескими укреплениями вспыхнула полоса огня, но храбрые стрельцы с криками «ура!» забросали врага имитационными гранатами и бросились через огонь на врага в штыковую атаку.
Вскоре над захваченными вражескими позициями взвился красный флаг, после чего я доложил архиепископу Ионе об окончании учений и нашей полной победе.
Если судить по лицам зрителей, то устроенное нами шоу полностью удалось. Родовитые бояре, кажется, стали ниже ростом, а попы едва не шарахались от меня как черт от ладана. Точку в затянувшейся неловкой паузе поставил владыка. Иона обнял меня, как сына, и, троекратно расцеловав, заявил:
– Порадовал ты меня, боярин Томилин, есть теперь у веры православной надежная защита и опора! Поручаю тебе до весны стрелецкий полк набрать, обучить и вооружить! Отказа ни в чем тебе не будет!
– А сколько стрельцов в этом полку должно быть? – спросил я архиепископа.
– Набирай, боярин, для начала еще пять сотен. Я думаю, казна новгородская такое выдержит, а будущим летом решим, как дальше быть. Дорого обходится твой огненный бой, но я вижу, он того стоит!
– Будет исполнено, владыко! – по-военному козырнул я.
– Ну что теперь скажешь, Лука Федорович? – обратился Иона к степенному тысяцкому. – Ты главный противник огненного боя был и наветы на боярина Томилина едва не каждый день мне слал. Ответствуй, степенной тысяцкий, смогут твои дружинники в огонь без страха пойти, как стрельцы боярина Томилина, или нет? Чего молчишь, будто в рот воды набрал? Твое ополчение после первого же пищального выстрела за Волхов сбежало! Не быть тебе степенным тысяцким, буду просить народ православный на вече выкликать тысяцким Никифора Сторожевского, тысяцкого Славенского конца, а тебе на покой пора!
«Вот какие политические баталии, оказывается, развернулись во властных новгородских кругах, пока я занимался дружиной и строил свою усадьбу. Теперь нужно держать ухо востро, иначе можно в одно прекрасное утро и не проснуться», – подумал я, глядя на злую рожу Луки Федоровича.
После отповеди владыки степенной тысяцкий покинул мероприятие, а ко мне выстроилась настоящая очередь бояр, желающих выразить свое восхищение проведенными учениями. Политика дело грязное, и я прекрасно понимал, что бояре хвалят меня вынужденно, а на самом деле моя близость к владыке для многих как красная тряпка для быка. Если раньше я не встречал прямого сопротивления, так как большинство бояр просто не верили в успех затеи со стрелецкой сотней, то теперь начнется настоящее противодействие. По притворным маскам одобрения на лицах бояр было прекрасно понятно, что моя спокойная жизнь закончилась и теперь за меня возьмутся всерьез.
Примерно через полчаса стрелецкая сотня, с триумфом проведшая показательные учения, выстроилась на плацу перед владыкой, и он лично вручил мне боевое знамя с вышитым на нем ликом Андрея Первозванного, которое я как бы невзначай попросил архиепископа благословить.
Владыка мгновенно сориентировался в ситуации и, благословив знамя, толкнул настоящую речь по этому поводу. Правда, затем Иона укоризненно шепнул мне на ухо, что такое дело нужно было свершить у стен Софийского собора, а не на учениях, но было уже поздно. Чтобы оправдаться в своем промахе, я заверил архиепископа, что стрелецкий полк будет приведен к присяге в детинце по заранее согласованному с владыкой плану.
После торжественного прохождения стрелецкой сотни под боевым знаменем колонна сияющих от счастья бойцов отправилась в казарму на праздничный обед, а я стал прощаться с гостями. На этом раздача слонов и пряников завершилась, и владыка со свитой уехал в Новгород.
Назад: Глава 20
Дальше: Глава 22