XXIX
«Идут, идут…» — поползло по строю, и ровные дотоле шеренги заколыхались, словно колосья, колеблемые ветром. Несколько минут назад разведчики доложили Сашке, что противник начал переправу через Яузу. Пехота перевозилась на плотах, конница же переходила ее вброд. После переправы противник строился в боевой порядок и неспешным шагом, держа равнение в шеренгах, под уханье барабанов и визг рожков двинулся навстречу великокняжескому войску. Пехота шла в центре, конница по флангам. Над каждой сотней развевался свой бунчук, а позади всех над войском высоко вздымалось старинное русское боевое знамя с изображением Спаса, такое же, как и знамя великого князя, под которым сейчас стоял Бренко.
Залюбовавшись этой картиной, Сашка едва не воскликнул: «Красиво идут!» — но вовремя сдержался. Видимо, те же чувства переполняли и Дмитрия, так как он с плохо скрываемым сожалением все-таки промолвил:
— А ведь они могли бы сегодня стоять под моим знаменем…
«Башкой думать надо было!» — едва не вырвалось у Сашки. Вслух же он очень корректно и вежливо сказал:
— Всему виной происки этого негодяя Некомата. Единственное объяснение его действиям, которое я вижу, это — стремление разрушить русскую державу. Кстати, дьяк Безуглый разделяет это мнение. Ведь Мамай — это не последняя наша проблема. Еще предстоит разбираться с Михаилом Тверским. — Сашка не случайно упомянул Безуглого. Уж его-то никак нельзя было назвать вельяминовской креатурой. Мнению старого служаки Дмитрий, пожалуй, доверял безоговорочно.
— Но зачем? Зачем ему это нужно? — в сердцах воскликнул Дмитрий, имея в виду Некомата. — Ведь он проявлял такую искреннюю заботу о моей державе, давал столько умных и дельных советов…
— Значит, не забота то была, а что-то другое, раз она нас всех свела на этом поле, — не удержался от язвительного замечания великий воевода. — Не думаю, что это дельно и умно, когда брат на брата меч поднимает. — Здесь бы ему остановиться и закрыть рот, но он не сумел отказать себе в удовольствии подпустить еще одну шпильку великому князю. — Ты посчитай, брат, во сколько тебе твое нынешнее войско обошлось, сразу увидишь цену Некоматовой дельности и сметливости.
Дмитрий ничего не ответил, лишь зыркнул на Сашку враз потемневшим тяжелым взором.
Авангард противника остановился, не доходя до Ивановской горки, а сзади стали подтягиваться вновь переправившиеся тысячи. Они посотенно в шахматном порядке выстраивались на поле примерно в сотне метров от авангарда.
— Адаш, — Сашка обернулся назад, — пошли вестового к пушкарям. Готовность номер один. Сейчас пойдут.
— Да они и так готовы, государь. Чего зря людей дергать…
— Все одно пошли…
Авангард противника вновь пришел в движение, причем, как и предсказывал Адаш, правофланговые задержались, пропуская вперед пехоту, а когда та миновала Ивановскую горку, колонной двинулись в образовавшийся просвет.
И вот тут-то разом рявкнули пятьдесят пушек великого князя. Эффект от залпа получился значительный. Весь левый фланг великокняжеского войска заволокло пороховым дымом, на правом всадники с трудом сдерживали испуганных коней — четкий до того строй как бы вспух и оплыл. Пехотинцы же, присев от неожиданности и страха, вертели головами по сторонам, пытаясь разглядеть, откуда ж проистекает сия страсть господня.
На противника пятьдесят разорвавшихся бомб произвели куда более пагубное воздействие. Четверть наступавшей пехоты и голова конной колонны были сметены этим залпом. С испугу ли, повинуясь инстинкту самосохранения, или осознанно конная колонна повернула назад и остановилась, лишь укрывшись за Ивановской горкой. Пехота же, наоборот, рванулась вперед и тут же уткнулась в рогатки Сторожевого полка.
Пушки больше не стреляли из опасения задеть своих, но зато вражескую пехоту встретил настоящий ливень из стрел. Европейские наемники, прикрываясь большими четырехугольными щитами, пытались просачиваться меж рогаток, но большую часть их все же настигали стрелы, и они падали меж рогаток, мостя своими телами проходы.
Противник тут же сделал выводы из случившегося, так как подкрепление к наступающей пехоте стало поступать не единым сомкнутым строем, а в виде отдельных десятков, разрозненно двигавшихся по полю. При таком построении артиллерийский огонь ущерба им почти не причинял. Но Сторожевой полк, несмотря на сильный нажим со стороны вражеской пехоты, держался стойко. Врагу пока так и не удалось прорвать линию рогаток.
Правый же фланг уже вовсю рубился с левым флангом ордынцев. Судя по всему, и в этом случае Адаш оказался прав, главный удар ордынцы решили нанести здесь. К ним то и дело подходили свежие конные сотни, меняя уже побывавших в рубке. Правый фланг держался, не гнулся, но потери были огромны.
— С левым крылом у нас проблемы, кажется, решены, — зашептал Сашке на ухо Адаш, — центр держится отлично, а вот правое крыло скоро начнет проседать. Надо бы перебросить туда несколько конных тысяч с левого фланга.
Сашка кивнул, соглашаясь.
— Великий князь, — обратился он к Дмитрию, — не кажется ли тебе, что наш правый фланг начинает уставать? Надо бы его подкрепить.
— Не возражаю, — изрек Дмитрий.
— Эй, вестовой, — крикнул Адаш стоящим наготове вестовым, — скачи к воеводе Мозырю, скажи, великий князь приказал пять тысяч дворянского ополчения воеводе Грунку на правый фланг отправить.
— Твое повеление выполнено, государь, — дипломатично доложил великому князю Сашка.
— Хорошо.
Не успел еще вестовой вернуться обратно, как под кремлевской стеной потянулась конная колонна, перебрасываемая на правый фланг. Через десяток минут они уже вступили в бой, сменив уставших товарищей.
События на правом фланге настолько приковали общее внимание, что Сашка упустил перемену, произошедшую на поле. А по нему темной узкой лентой, извивающейся между стоящими на поле подразделениями, на позиции великокняжеского войска неслась легковооруженная конница. Как гигантская змея, она плавно обогнула подошву Ивановской горки и нацелилась на левый фланг великокняжеского войска. Разрывы бомб почти не причинили ей ущерба.
— Горцы! — воскликнул Дмитрий, указывая рукой на устремившуюся в атаку конницу.
Несущаяся по бранному полю змея, обладающая колоссальной инерцией, со всего маху ударила в стык Сторожевого, Большого и левофлангового полков. Просветы меж ними, оставленные для возможного маневрирования, на несколько десятков метров заполнились всадниками. Было похоже, что у змеи вместо одной головы выросло сразу три, и они продолжают расти, постепенно удлиняясь. Тело же змеи, подтягиваясь, стало съеживаться и накапливаться в углу между Сторожевым и левофланговым полками. Горцы почти не имели доспехов, в лучшем случае их прикрывали только кольчуги, поэтому на фоне сверкающей сталью громады великокняжеского войска отчетливо были видны темные ручейки горской конницы, затекающей в просветы между полками.
Бойцы Сторожевого полка, внезапно обнаружившие у себя в тылу вражескую конницу, сначала, поддавшись панике, шарахнулись от нее, но потом, сообразив, что бежать им все равно некуда, стали сопротивляться. Со своей стороны на просочившихся в проход между полками горцев надавил Большой полк, и в короткое время прорыв был ликвидирован. То же произошло между Большим и левофланговым полками. Основная же масса горцев растеклась вдоль левого фланга Дмитриева войска. Часть из них вступила в бой с княжескими дружинниками, но тут же легла под их мечами (легкая конница хороша при преследовании, неплоха при атаке на пехоту, но совершенно не годится для борьбы с тяжеловооруженной кавалерией), другая же часть отскочила на безопасную дистанцию и принялась осыпать стрелами стоящий перед ними строй. Но тут пушки перенесли свой огонь на них, заставив уцелевших броситься врассыпную.
Видимо, Дмитрию при виде атаки горской конницы пришли на ум те же аналогии, что и Сашке, потому что, рассмеявшись, он подвел итог этой атаки:
— Змея пыталась пролезть в дом. Сначала ей отдавили голову дверью, а потом разрубили ее тело на множество кусочков и выбросили вон.
Однако радость его оказалась недолгой. Та самая колонна ордынцев, что понесла большой урон от пушек еще в самом начале сражения, и прятавшаяся до сих пор за Ивановской горкой, видимо, получила подкрепление и перешла в атаку. Они учли опыт атаки горцев и тоже не стали разворачиваться в боевой порядок, а ударили так, как шли, — колонной. Ударили в стык между Большим полком и левофланговым. Удар был такой силы, что стоявших на пути колонны дружинников просто вышибло из строя, как пробку из бутылки. Прямо перед противником открылась беззащитная теперь батарея.
Пушкари успели дать залп картечью, и половины вражеской колонны как не бывало. Но место павших заняли вновь подскакавшие ордынцы. Левофланговый полк, не вынеся сильного, но все же локального удара, на глазах терял строй и превращался в толпу, охваченную паникой. Те, что стояли ближе к Неглинке, уже начали переправляться на противоположный берег.
— Чертов Мозырь! — заорал Сашка, позабыв о всякой субординации. — Что же он ничего не делает?! Вестовой! Скачи к боярину Микуле. Пусть пошлет конницу выбить противника с левого фланга, а сам поспешает с пехотой на помощь Большому полку!
Но Микула, не дожидаясь команд сверху, уже сам сообразил, что ему надо делать. Дружинники Ольгердовичей уже теснили прорвавшихся ордынцев, заслонив путь им далее — в тыл правому флангу.
— Адаш!
— Да, государь!
— Возьми мою личную сотню и прикрой батарею!
— Мигом, государь! — Адаш бегом устремился вниз со стены.
Пушкари еще не успели зарядить пушки, когда на их укрепление полезли спешившиеся ордынцы. Прислуга нескольких пушек была вырублена в мгновение ока. Пушкари, побросав свои пушки, бросились отбивать атаку. Впереди всех Ослябя и Пересвет. Ослябя, несмотря на свой возраст, крутился волчком и уже успел пронзить своим мечом десяток соперников. У остальных пушкарей, вооруженных только банниками, дела шли похуже. И хотя противника удалось оттеснить к краю укрепления, но многие артиллеристы уже легли меж своих пушек.
— Назад, братцы, разворачивай пушки, заряжай их картечью, — скомандовал Ослябя, отражая удары врага.
Кто-то бросился выполнять его команду, кто-то продолжал сдерживать наседающего противника. Пересвет, виртуозно орудуя своим банником, схватился с гигантом на голову выше себя. «Вылитый Коля Валуев», — отметил про себя Сашка.
— Так это же Челом-бей, знаменитый ордынский богатырь! — воскликнул Дмитрий. — Первый боец в Орде. Он каждый раз, как победит очередного соперника, ставит его на колени и приговаривает: «Челом бей!» Оттого его так и прозвали — Челом-бей. Ну молодец, Пересвет! С первейшим богатырем на равных бьется! — радостно подытожил Дмитрий.
«Хоть челом бей, хоть задницей, а если батарею не отобьем, каюк нам, — терзаемый траурной тоской, подумал Сашка. Он окинул взглядом поле сражения. Правый фланг стойко держится, хотя потери с обеих сторон чудовищны. Вражеская пехота, замостив своими телами укрепления Сторожевого полка, наконец прорвала их и теперь дерется внутри укреплений. А ей на помощь уже летит легкая горская конница. Часть ее по трупам врывается на территорию Сторожевого полка, а часть летит на берег Неглинки, где толпой скопились конники переставшего существовать левофлангового полка. Лишь дружинники князей Полоцкого и Брянских из Запасного полка теснят шаг за шагом ордынскую конницу, стремясь хоть частично восстановить левый фланг. И Большой полк стоит, не сдается, хоть ордынцы и отгрызли у него слева приличный кусок. А Сторожевой гибнет на глазах под клинками горцев, и великий воевода ничем помочь ему не в силах — все доступные резервы уже введены в бой. — И чтобы на это сказал подполковник Кубасов? Хреновый из тебя полководец, дружок», — подвел Сашка печальный итог увиденному.
А схватка на батарее становится все жарче. Все новые ордынцы лезут через бруствер. Пересвет еще умудряется сдерживать этого громилу, но Ослябя уже не справляется с новыми толпами атакующих.
— Огонь, сукины дети! — командует он. — Наводи на меня! Огонь!
Рявкнула пушка, и смертоносная картечь смела с батареи и Ослябю, и нападавших. И вновь лезут ордынцы на батарею.
— Наводи на меня! — кричит Пересвет. — Огонь!
И еще порция картечи с жутким ревом и свистом ударила в людские тела, рубя и кромсая их плоть. А тут и вокруг батареи вскипела яростная, но короткая схватка. Это подоспел Адаш. «А батарею-то, кажись, мы отстояли», — наконец-то перевел дух великий воевода.
Внизу раздался топот копыт, и через пару мгновений на стену взлетел запыхавшийся разведчик.
— Государь, у Орды запасных полков уже не осталось. Все в бою.
— Великий князь, разреши ввести в бой нашу засаду. — Сашка наконец-то вспомнил о необходимости соблюдать придворный этикет.
— Давай, действуй, — разрешил Дмитрий. — А все-таки какие молодцы эти Ослябя и Пересвет! Особенно Пересвет! Герои!
— Вестовые! — заорал вниз Сашка. — Пять человек, один за другим с промежутком в минуту! Скачите к князю Серпуховскому! Передайте, что великий князь велит атаковать!
Первый вестовой сорвался с места, чтобы лететь сломя голову на Ивановскую горку к Боброку и Владимиру Серпуховскому с приказом великого князя. На батарее же происходило что-то непонятное. Адаш собрал вокруг себя орудийную прислугу, которой осталось в живых, дай бог, треть, и проводил какое-то собрание, показывая рукой то в одну сторону, то в противоположную.
— Что он там делает? — удивленно спросил великий князь.
— Определяет лучшего наводчика, — сообразил Сашка.
Собрание на батарее завершилось. Прислуга бросилась к пушкам. Две пушки уже были повернуты в сторону Большого полка, еще две были развернуты в сторону Неглинки, где скопились пытающиеся переправиться через нее остатки полка Левого крыла, преследуемые горской конницей. Все четыре пушки были быстро заряжены, и около одной из них опустился на колено невзрачный мужичонка. Немного поколдовав около нее, он отошел.
Пушка рявкнула, и бомба со свистом унеслась в сторону Большого полка. Следом за первой туда же пошла и вторая. Обе бомбы разорвались аккуратно в самом центре ордынского строя. Два десятка погибших и раненых — далеко не фатальная потеря, но психологический эффект от действия ожившей артиллерии великого князя оказался весьма существенным.
Ордынцы дрогнули, а Большой полк и дружинники Ольгердовичей поднажали. Не получая свежих подкреплений, стали потихоньку отступать ордынцы и на правом фланге.
А невзрачный мужичонка положил несколько бомб с небольшим недолетом на берегу Неглинки в тылу атакующих горцев. Разрывы заставили их отскочить и оценить ситуацию. Зато воины полка Левого крыла, словно опомнившись, обернулись и, увидев перед собой противника слабого и количественно, и по вооружению, бросились в атаку. Стали возвращаться на поле боя даже те, кто успел удрать за Неглинку. И уже горцы теперь удирали, а их преследовала великокняжеская конница. Остатки левофлангового полка прекратили преследование, лишь достигнув позиции, занимаемой полком в начале битвы. Левое крыло великокняжеского войска было восстановлено.
Горцы же, заметив, что преследование прекратилось, остановились под Ивановской горкой. Туда же отскочила конница из центра и с правого фланга — перевести дух и перегруппироваться.
Но в этот самый момент с холма на них скатился отряд Боброка и Владимира Серпуховского, сидевший с начала битвы в засаде. Количественно ордынцы его превосходили существенно. Однако они только что вышли из битвы уставшими и разочарованными тем, что близкая, казалось бы, победа так и не далась им в руки. Воины же Боброка и Владимира были настолько вдохновлены стойкостью своих товарищей, что ударили с утроенной энергией. Ордынцы дрогнули и начали пятиться.
— Бегут! — вскричал великий князь. — Добить их! Добить!
И войско будто услышало его призыв. Конница и с левого, и с правого фланга устремилась на противника, и тот, сломавшись психологически, действительно обратился в бегство. «Вот тут-то и начинается главное для меня. Некомат ждать не будет, наверняка уже пустился в бега», — подумал Сашка.
— Спешу выполнить твой приказ, великий князь, — бросил он на ходу, устремившись к лестнице, ведущей вниз со стены.
Подскакав к батарее, Сашка крикнул:
— Адаш, какого черта ты здесь прохлаждаешься? Они уже удирают!
— Выполняю твою команду, государь, — охраняю батарею, — с обидой в голосе ответил старый рубака.
— Брось, дружище, не дуйся! В седло! Мы должны быть там первыми! Ты что, забыл про Некомата?
Адаш вскочил в седло, и они, сопровождаемые личной сотней великого воеводы, бросились вскачь напрямик — через Ивановскую горку, через лес.
На поле брани то и дело вспыхивали короткие схватки — преследуемые старались огрызаться, не давая отступлению превратиться в резню. Самая крупная свалка закипела на берегу Яузы, где небольшой отряд ордынцев прикрывал брод, давая переправиться на левый берег своим товарищам.
Великий же воевода со своей сотней вихрем пронесся через лес, переправился через Яузу напротив родного Воронцова и устремился оттуда на Красный холм.
На вершине холма было тихо и пустынно, даже собаки не бродили меж брошенных шатров. Спрыгивая с коня, Сашка успел обозреть окрестности. Бой на Яузе уже прекратился, отступление превратилось в бегство. Ордынцы бегут, обтекая Красный холм двумя ручейками, за ними несутся конники великого князя. За обозом в нескольких верстах пылит-поспешает группа всадников. Там, среди них, скорее всего, и Некомат, и Мамай. Сашка усмехнулся — этот чертов Некомат и не представляет, какой сюрприз он ему приготовил. Куда бы тот ни повернул, везде его ожидают в засадах опытные разведчики. И в каждой такой группе есть человек, знающий его в лицо. Даже если попытается сбежать по реке — и там его ждут.
— Осмотреть шатры, — на всякий случай приказал Сашка.
Сам он, откинув полог, вошел в царский шатер. На полу, застеленном персидскими коврами, завернувшись в царскую пурпурную тогу, лежал человек. В левом боку у него из-под ребер торчала рукоять кинжала.
— Иван! — Сашка опустился перед ним на колено.
— А-а… Тимо-ша… — тихо промолвил умирающий. — Не-комат… Не…
Царь Орды не успел договорить, покинув этот несовершенный, грешный мир. В шатер вошел Адаш, за ним еще несколько воинов. Увидев великого воеводу, коленопреклоненного перед распростертым телом, он снял шлем.
— Отвезите его домой, к матери, — велел великий воевода. Он поднялся на ноги и повернулся к вошедшим. — Нам же с тобой, Адаш, еще ловить сегодня этого сукина сына Некомата.
