Книга: Время московское
Назад: XX
Дальше: XXII

XXI

Колывань поразила Сашку какой-то неуемной суетой и разноплеменностью, напомнив ему этими своими качествами современную Москву. Добирались они сюда, что называется, на перекладных, вдоволь наплававшись чуть ли не вокруг всей Северной Европы и оказавшись наконец в пункте назначения лишь в конце апреля. Последним портом, в котором они побывали до прибытия в Колывань, был Росток. Росток, впрочем, тоже поразил Сашку. Но не тем, чем Колывань, а, можно даже сказать, совсем наоборот. В этом, как он раньше считал, немецком городе он не видел ни одного немца. А встречались им с Адашем в основном русские и поляки. В Колывани же этих самых немцев было хоть отбавляй, впрочем, также, как и свеев, данов и представителей многих других народов.
Приобретенный опыт морских путешествий не прошел даром. Сашку до коликов в животе рассмешил Адаш, продемонстрировавший походку бывалого морского волка, когда им наконец удалось сменить зыбкую палубу корабля на твердую землю.
Предстоящее им в Колывани дело не представлялось Сашке сколько-нибудь сложным. Вроде бы все было ясно. Пришел, увидел, победил. Тем более что, как предсказала Вещая Гота, в Колывани найдется человек, который им поможет. Они даже не удосужились за эти два месяца, проведенных больше в ожидании попутных кораблей, чем, собственно, в плавании, обсудить возможный план действий.
С «пришел» вопросов не было. В нужный город они наконец-то добрались. А вот с «увидел» начались проблемы. Причем начались они практически сразу же, как Адаш с Сашкой ступили на колыванскую землю.
— Эй, приятель! — Адаш ухватил за плечо пробегавшего мимо них невысокого шустрого малого. — Как нам найти контору купца Некомата Сурожанина?
— Не понимайт, — отбрехнулся малый и попытался вырваться из лапищ Адаша.
— Ах ты, немчура бестолковая, — возмутился Адаш. Придется тебя поучить хорошему тону.
Он схватил парня за шкирку и, слегка встряхнув, поднял вверх так, что его деревянные башмаки, соскользнув с ног, глухо стукнули о мостовую.
— Helfen! Helfen! — заверещал во все горло немец.
То ли немец орал слишком громко, то ли еще по какой-то причине, но Сашка вдруг почувствовал, что его буквально сверлят сотни пристальных взглядов. На ближайшем к ним корабле даже разгрузка прекратилась. Грузчики с мешками на плечах так и застыли на сходнях, внимательно наблюдая за происходящим. Сашка тронул Адаша за плечо.
— Оставь его. Пойдем быстрей отсюда.
Адаш отпустил горластого немца, и они быстро зашагали вдоль пристани. Вокруг царила деловая суета: вереницы грузчиков тащили тюки, ящики и мешки с кораблей в амбары и из амбаров на корабли. У одного из портовых кабаков компания пьяных матросов, едва сойдя с крыльца, устроила потасовку. Две портовые шлюхи попытались разнять дерущихся, но, получив по паре оплеух, поплелись в другой кабак, проклиная матросню сразу на нескольких языках. И хоть бы кто из окружающих голову повернул!
Увидев у дверей одного из амбаров приказчика с конторской книгой в руках, в которой он помечал каждый вынесенный из амбара тюк, Сашка решил попытать счастья.
— Здравствуйте, уважаемый.
— Страствуй-те, каспадин, — благожелательно ответствовал приказчик, улыбнувшись при этом так широко, что на его пухлых румяных щеках образовались ямочки.
— Мы ищем контору купца Некомата Сурожанина. Не подскажете?
— Ничефо не знайт. — Приказчик продолжал солнечно улыбаться.
Сашка едва успел ухватить за рукав Адаша, уже собиравшегося применить свои методы к этому представителю торгового сословия.
— Пойдем, пойдем. — Они отошли от амбара, и Сашка принялся выкладывать Адашу свои умозаключения: — Ты посмотри, матросы дерутся, а никто на них не обращает внимания. Почему? Да потому, что они здесь свои. Ты погляди на нас и на окружающих. Видишь? Мы здесь как белые вороны. Поэтому, когда пристаем к местным с расспросами, то вызываем у них подозрение. Думаю, нам надо уходить из порта и наводить справки в городе. Да и с чего мы взяли, что у него контора в порту? С тем же успехом она может находиться и в городе.
Не успели они отойти и сотни шагов от улыбчивого приказчика, как услышали за спиной грозный оклик:
— Эй, вы, двое, стоять на месте!
Полчаса, которые Сашка и Адаш провели в Колыванском порту, были явно не самыми удачными в их жизни. Адаш, взбешенный столь неучтивым обращением, уже схватился за меч, но Сашке удалось удержать его от решительных действий. Сашка обернулся. К ним приближались четверо бородачей в кирасах, шлемах, с бердышами в руках.
— Портовая стража, — представился старший. — Кто такие? Чего шляетесь по территории порта? Чего вынюхиваете?
— Да выход мы разыскиваем, — как можно добродушнее ответил Сашка. — Домой возвращаемся. С корабля сошли, а как в город пройти, найти не можем. Сказали нам: за складом какого-то Мамата направо. Ни склада найти не можем, ни поворота.
— Голтяй, выведи их отсюда, — распорядился старший, сменив гнев на милость.
— Айда за мной, — махнул рукой один из стражников.
Стражник оказался малым словоохотливым, и Сашка не преминул разговорить его на интересующую их тему.
— А скажи-ка, уважаемый, что за порядки у вас в городе — ни к кому не обратись да ни о чем не спроси? Разве за спрос бьют?
— Видишь ли, — отвечал стражник, чуть-чуть сбавив шаг, — Колывань — город торговый. Население в нем — считай, одно купечество. Одни приезжают, другие уезжают… Местных почти что и нету. Разве что работники торговые да мы — стражники портовые и городовые. Но мы супротив городовых, как щенята против волкодавов. Те — строги, спасу нет. Вот наш старшой вас отпустил да еще провожатого дал, а те тут же загребли б вас в околоток. А там бы уж разбирались. Боится купечество грабителей, воров да мошенников, вот и просит городскую управу сторожиться пуще… — Он подумал-подумал, пытаясь подыскать соответствующее сравнение, и, не найдя, видимо, подходящего слова, продолжил: — Шибко опасается купечество за имущество свое да и за денежки… Ведь Колывань не просто торговый город, в нем большая перевалка происходит. Положим, привез купец на корабле товар. Он не хочет время терять да везти его еще до Ярославля, да там расторговывать его по мелочовке. Он за это время еще один корабль лучше пригонит. Вот этот купец, чтобы время не терять, здесь продает свой товар крупными иль малыми партиями другим купцам. Повезет, с одного разу весь корабль продаст. А взамен покупает себе товар, из Ярославля привезенный, русский либо индийский, либо еще какой. А для того чтобы было проще покупать-продавать, в городе биржа устроена, на ней купцы свои товары представляют. Понимаешь? Большие деньги из полы в полу переходят. И у многих купцов в городе свои склады и конторы. А там товары и золотишко хранятся. Понимаешь? Поэтому и не любят в городе чужаков, да еще таких, которые все выспрашивают да вынюхивают. А тут вы… С мечами за поясом, фу ты ну ты разодеты… Раз с мечами, значит, дворяне. А дворянин, с точки зрения купца, все одно что голодранец. Только не простой голодранец, а голодранец, которому все время нужны деньги, то есть человек шибко опасный, привычный добывать деньги своим мечом. Вот и получается, что если даже ты сегодня еще не грабитель, то завтра можешь им запросто стать.
— Ах, мерзавцы, — проворчал Адаш, скрипнув зубами.
— Извиняйте, глуховат, не расслышал…
— Ничего, ничего, это он так… — пояснил стражнику Сашка. — Про погоду. Погода, говорит, здесь больно мерзкая.
— Эт-точно, — охотно согласился стражник. — Ежедневно и ежечасно хляби небесные разверзаются. А вот и портовые ворота. Дальше вы уж сами…
— Спасибо, приятель. — Сашка достал из кармана монету и протянул стражнику. — Милейший, а не проводишь ли ты нас до постоялого двора, чтобы нам в городе никого расспросами не беспокоить?
— Что вы, господин, нам денег не надо, — отказался стражник. — Мы свою работу делаем. А до постоялого двора дойти очень даже просто. Пойдете по этой улице, — он указал рукой направление, — упретесь в биржу. Дом такой большой, с колоннами. А справа от биржи и будет постоялый двор.
— Спасибо, — поблагодарил Сашка, и они с Адашем зашагали в указанном направлении, но, едва поравнялись с первой лавкой, на вывеске которой красовалось нечто, отдаленно напоминающее верхнюю мужскую одежду, Сашка остановился и потянул на себя входную дверь.
Тлинь-динь, звякнул колокольчик.
— Ты что, государь? — удивился Адаш.
— Нам с тобой надо переодеться, — уверенно заявил Сашка и шагнул внутрь лавки.
Следующий час он потратил на выбор и примерку купеческого платья. Сначала хотел обрядиться, как какой-нибудь немец, но потом сообразил, что это перебор. Без знания языка он лишь сделается еще более подозрительным. Поэтому в конце концов Сашка выбрал себе русскую одежду и теперь выглядел как самый натуральный молоденький купчик. Меч его был запакован и спрятан среди вещей, на пояс же себе он повесил короткий кинжал, как и положено купцу, отправившемуся в дальнее странствие. Для вещей Сашка приобрел два больших кожаных сундука с навесными замками. И пусть они не были заполнены и на четверть — не беда, главное — производили соответствующее впечатление. Чтобы одежда не казалась совсем уж новой, он старательно помял, потоптал ее, а потом велел лавочнику ее почистить. И все бы хорошо, если б не упорство Адаша. Сашкин план — выдать себя за купцов, чтобы не вызывать у окружающих излишних вопросов и подозрений — летел в тартарары. Нет, в принципе переодеться в купеческую одежду Адаш не отказывался. Но подкоротить свои свисающие ниже подбородка усищи, а тем более сбрить оселедец отказался категорически. Предложил Сашке лучше уж сразу лишить его жизни, для чего протянул ему обнаженный меч, но не подвергать его такому позору. Сашке пришлось уступить. Это, конечно, внесло изменения в его план, но не отменило его совсем. Как бы то ни было, но из лавки они выходили уже в виде маленькой процессии. Впереди двое мальчишек катили на тележках сундуки с багажом, за ними следовал Адаш, грозно поглядывающий по сторонам, а замыкал процессию Сашка, выглядевший настоящим молодым купцом. У входа на постоялый двор, когда мальчишки сгрузили сундуки, Сашка бросил им монетку.
— Данке, данке, каспадин купец, — загалдели мальчишки, поймав монету.
Сашка решил еще раз попытать счастья и бросил мальчишкам еще один медяк, тут же ими и пойманный.
— Скажите-ка, мальцы, а где находится контора Некомата Сурожанина?
— Ничего не знайт, ничего не знайт, — испуганно затараторили мальчишки и, сорвавшись с места, тут же умчались, грохоча своими тележками. Вторая монета, брошенная им Сашкой, валялась на мостовой, застряв в щели между бревнами.
— Да, Адаш, чувствую: непросто нам тут будет.
Номер, отведенный им на постоялом дворе, был тесноват, что вновь послужило поводом для проявления недовольства со стороны Адаша. Он было принялся высказывать Сашке, что думает о купечестве вообще, и о хозяине данного постоялого двора в частности, но тот не стал слушать старого ворчуна.
— Адаш, сиди здесь и носа за дверь не высовывай, а я — на разведку.
Он спустился вниз и, принюхавшись, определил местонахождение местного трактира. В большом полуподвальном помещении (восемь ступеней вниз) было сумрачно и шумно. Света, проникавшего в зал через маленькие окошки, расположенные под самым сводчатым потолком, было явно недостаточно, и кое-где на столах стояли горящие свечи в заплывших воском глиняных или деревянных поставцах. Еще от входа он заметил одну компанию и теперь, несмотря на свободные места за другими столами, направился именно туда.
— Здравствуйте, дяденьки. Хлеб да соль. Можно мне тут с вами сесть? — жалобно попросил Сашка.
— Здравствуй, сынок. Садись, от нас не убудет, — ответил ему самый старший.
Несмотря на завидный рост и широкие плечи, Тимофей выглядел моложе своих лет. А сейчас, гладковыбритый, да еще в купеческой одежде, по самой сути своей призванной подчеркивать основательность и солидность, казался совсем юнцом. Компания же, к которой он подошел, состояла из трех русских купцов: двоим было где-то под сорок, а третьему — сильно за пятьдесят.
Сашка не заставил себя долго упрашивать и тут же расположился напротив пожилого купца.
— Первый день в Колывани я, — радостно сообщил он собеседникам. — Уж подскажите, сделайте милость, что б тут такого заказать, чтобы для русского человека было съедобно. А то накормят басурмане черт-те чем и, сам не зная, оскоромишься. Пост ведь…
— Для страждущих и странствующих нет нужды посты блюсти. Бери кровяные колбаски, уж больно хороши они здесь. — Купцы с веселым любопытством разглядывали Сашку, как некий забавный артефакт.
— А скажи-ка, вьюнош, — поинтересовался один из купцов, — один ты здесь, с компанией или, может, с родителем своим?
Отправляясь, как он выразился, на разведку, Сашка не имел конкретного плана. Он лишь исходил из того, что любой человек, будучи сытым, становится более общительным и разговорчивым. С этой точки зрения трактир при постоялом дворе для разведки был идеальным местом. Когда же он заметил трех русских купцов, сидящих в углу зала, понял, что судьба сегодня благоволит к нему.
— Я, дяденьки, в Колывань приплыл из Ростока вместе с одним ордынцем, который до недавнего времени в Норгской земле был бароном, — ответил Сашка, наивно хлопая ресницами.
Как он и ожидал, такой ответ заинтриговал собеседников.
— Как же у вас такая компания необычная образовалась? — Купцы даже перестали жевать и опустили кружки на стол. В этот момент к столу как раз подоспел половой с полудюжиной кружек пива, и один из купцов распорядился: — Эй, любезный, кровяных колбасок с тушеной капустой нашему другу.
Сашка отхлебнул пива из кружки, отер с губ пену и ответил:
— Это, дяденьки, длинная история. Не знаю, будет ли вам интересно ее слушать.
— Давай, давай, сынок, рассказывай, — подбодрил Сашку самый старший. — Мы хоть люди и занятые, но любим интересные истории послушать. А твоя история, чую, будет шибко интересная.
— Ну хорошо, — послушно ответил Сашка и вновь отхлебнул пива. — Я из старой купеческой семьи. Батюшка мой имел хлебную торговлю в Холмогорах. Дело они вели с товарищем и продавали зерно англичанам. Но на все Божья воля, и год назад батюшка мой помер. Не успели мы справить сороковины, как явился батюшкин товарищ и говорит, что в их совместном с батюшкой деле нашей доли ничуть не осталось. И заемные письма показывает, якобы батюшка у него денег занимал под свою долю. А я уж батюшке вовсю помогал, хоть мне тогда и семнадцати годков не было. Обо всех делах батюшка мне рассказывал, и я доподлинно знаю, что он у товарища никаких денег не занимал. Хотя рука в письмах вроде и батюшкина. Как он их смастерил эти письма-то, товарищ-то батюшкин, не знаю. Судились мы в княжеском суде, и суд все батюшкину товарищу присудил. Матушка моя от таких известий едва жива осталась. Но что поделаешь, жить надо — у нее кроме меня еще пятеро мал-мала меньше. Все у нас отобрали, осталась только у матушки толика денег небольшая, припасенная на черный день. Вот этот черный день и наступил.
— Ах, подлец! Ах, мерзавец! — завозмущались купцы. — Не по-русски это, не по-купецки.
Особенно близко к сердцу принял Сашкину историю самый младший из них:
— Вот так вот, товарищей-то в дело пускать! А батянька-то твой не болел?
— Нет, не болел. В одночасье помер. Кровь к голове прикинулась, вот кондрашка его и хватил. Лекарь потом приходил, сказал, что ежели б кровь вовремя пустить, то, может, и жив остался бы.
— А ведь, наверное, не старше меня был?
— Нет, не старше, аккурат в таком же возрасте.
Младший купец, впечатленный такой печальной жизненной ситуацией, может быть, и дальше продолжал бы донимать Сашку вопросами, но двое других его перебили, прося продолжить рассказ:
— Ты давай, вьюнош, рассказывай дальше, не останавливайся.
— Ну, — вновь начал Сашка свою историю, — собрала матушка оставленные на черный день деньги, назанимала у соседей и знакомых и говорит мне: «Давай, Тимофей…» — Тимофей — это я. — Пояснил Сашка. — «Давай, Тимофей, закупай зерно. Вновь дело начнем, авось с Божьей помощью опять на ноги встанем». А я ей и отвечаю: «Так, матушка, мы не скоро оклемаемся. Надо корабль нанимать и самим зерно в Англию везти. Тогда за один раз и с долгами рассчитаемся, и у самих деньги останутся, чтоб батюшкино дело возродить».
— Экий ты рисковый, паря! — заохали купцы. — А сам-то когда по морю ходил раньше? А в местах иных, кроме дома родного, бывал ли?
— Ездил пару раз с батянькой в Ярославль да по ближним городам — зерно закупать. А куда подале — нет, не ездил. А что делать? — Сашка сделал небольшую паузу, внимательно наблюдая за реакцией собеседников. — Наняли мы, значит, корабль — как иноземцы говорят, сделали фрахт. Забили его зерном и отплыли в море. Две недели плыли нормально, без приключений. Шли мы вдоль норгского берега, держа его в виду, и уж до Англии меньше недели ходу оставалось, как разразился ужасный шторм, и стало сносить нас прямо на скалы. Капитан у нас был опытный, и так он ловко от этих скал уходил, что любо-дорого было смотреть. И в тот самый момент, когда перед нами открылась тихая заводь, скрытая скалами от ветра, и я уж начал возносить благодарственную молитву Николе-угоднику, корабль и напоролся на подводный камень. Треск раздался ужасный, и корабль стал тонуть. Паника поднялась: крики, вопли, матросы за борт сигают… А я как сидел в своей каюте, так и сижу. Думаю — лучше я здесь смерть приму, чем в кромешной тьме в ледяную воду по собственной воле сигать буду. Лег в свою койку и молюсь Николе-угоднику. И не заметил, как заснул. — Сашка вновь сделал паузу. Купцы слушали его внимательно, позабыв про свое пиво. — Просыпаюсь… Светло уже. Пол в каюте дыбом стоит, но воды в ней нет. Поднимаюсь на палубу — передняя часть корабля под воду ушла, а задняя держится на том самом камне, на который корабль напоролся. На корабле — ни души. Вся команда сгинула, как в преисподнюю провалилась. Гляжу — лодка ко мне плывет, а в лодке барон местный оказался. Бывший ордынец, тот самый, что со мной сейчас. Обрадовался он, что довелось ему русского человека спасти. Отвел к себе в дом, принял со всем радушием. Зерно с корабля его смерды все в имение перевезли, просушили и уже сухим вновь по мешкам рассыпали да по бароновым кладовым разложили. А у барона дочь была. Уж такая раскрасавица… — Здесь Сашка несколько раз шмурыгнул носом и смахнул с глаз рукой несуществующую слезу. — Полюбила она меня, и я ее полюбил. Попросил у барона ее руки. Барон-то и рад. Я хоть и не из благородных, но все ж таки своего роду-племени. Уж больно барон не хотел ее за какого-нибудь норга или свея выдавать. Вот барон и говорит: «Сыграем свадьбу, Тимоха, наймем в Нидарусе корабль, загрузим в него зерно и отправимся все вместе, втроем, значит, в Англию. Зерно продадим и отвезем деньги твоей матушке, а потом вернемся в мое имение. Будете с молодой женой жить у меня, ведь должен же я кому-то имение свое оставить». Я и согласился. Только к свадьбе стали готовиться, а тут из Нидаруса купец английский приезжает. Прослышали там, стало быть, про мое зерно. Вот англичанин этот и предлагает зерно мое купить. Но цену за него дает такую, что я только деньги свои верну и без барыша останусь. Подумали мы с бароном, подумали… Что делать? И зерно подмоченное, и в Англию его еще везти надо… А вдруг опять шторм или что иное приключится? Барон и советует мне: «Отдавай зерно, сынок. Деньги эти мы твоей матери отвезем, чтоб с долгами она, значит, расплатилась. А потом мы ее и братьев-сестер твоих сюда заберем. Будем все вместе в моем имении жить. Все больше русских людей на норгской земле станет». Я и согласился. Лучше так, чем вновь судьбу испытывать, думаю. Опять же, думаю, может, барон матушке моей глянется. Глядишь, и она счастье свое найдет. Барон-то тоже вдовец. А нет — тоже неплохо. В тепле да сытости рядом с сыном век свой доживет.
Короче говоря, продал я зерно этому англичанину. Утром сделку совершили, зерно отгрузили, а в обед мы уже с голубкой моей повенчались. Свадьбу сыграли скромненько, по-домашнему. А среди ночи врываются к нам в спальню какие-то люди, хватают нас, бьют, вяжут, волокут куда-то. Это бароновы смерды бунт подняли. Бросили нас с молодой женой в каменный подвал уже беспамятными.
Очнулся я от того, что кто-то за плечи меня трясет. Открываю глаза — барон. Кинулся я к своей голубке, а она бездыханная лежит, вся кровью оплыла. Когда кинули нас в подвал, видно, головой об ступеньку ударилась и так и скончалась, будучи в беспамятстве. Вынесли мы ее с бароном из подвала, огляделся я вокруг — страсть что творится. Дом баронов сгорел дотла. Во дворе горы трупов. Ничего у барона не осталось: ни дома, ни дочери, ни дружинников. Да и смерды — все побитые лежат. А кто жив из них остался, так в леса и горы сбежали. Но самое подозрительное, что были среди бунтовщиков какие-то посторонние люди, сражавшиеся не как смерды неумелые, а как самые настоящие воины. Они-то, похоже, и подбили смердов на бунт. Тяжело было биться барону и его дружинникам. Большинство дружинников погибло. Но, как вышли из боя эти посторонние люди, так барон быстро над смердами верх одержал. Однако вместе с этими неизвестными исчезли и мои деньги. То ли это разбойники были, о сделке нашей случайно узнавшие, то ли люди английского купца, решившего таким образом вернуть свое золото. Как бы то ни было, остались мы с бароном ни с чем. Похоронили нашу голубку ненаглядную, — Сашка здесь вновь зашмурыгал носом, завздыхал и, стараясь залить свое горе, сделал добрый глоток пива, — и отправились с бароном в Нидарус. Барон перед уходом откопал на заднем дворе клад, припрятанный на черный день. «Бери, — говорит, — сынок. — Мне сейчас они ни к чему. Я обратно на Русь отправлюсь, в Орду. Может, в одной из битв сложу свою буйную головушку. А ты возьми эти деньги, начни торговать. Здесь, правда, только четвертая часть того, что у тебя изначально было. Но, может, наторгуешь, отвезешь матушке своей, чтоб она долги свои сумела раздать».
Пришли мы с бароном в Нидарус, попробовали купца того английского найти — да где там! Его уж и след простыл. Добрые люди посоветовали нам плыть в Колывань, дескать, товар здесь можно взять дешево, да в Ярославле его продать задорого. Уговорил я барона с собой пока побыть — деньги-то надо стеречь. А то я по молодости да по глупости своей опять попаду в какую-нибудь историю… Вот барон со мной и остался, а я, значит, должен теперь думать, какой товар тут покупать…
— Ты слышь, вьюнош, — подал голос самый старший из купцов, — ты барона не отпускай. Ты его к матушке свези. Уж больно люди настрадались… Должно же и у них счастья хоть немножко быть. А по поводу торговли не сомневайся. Все тебе подскажем и всему научим.
Что ж, ради этих слов стоило разыгрывать перед соплеменниками целый спектакль с пусканием слезы и размазыванием соплей по лицу. Сашка еще и сообразить не успел, как ему вырулить на интересующую его тему, как купцы устроили между собой целое совещание, имеющее целью помощь бедному «вьюношу».
— Надо парню так помочь, чтобы он не болтался между Колыванью и Ярославлем незнамо сколько, — задал тон обсуждению самый старший из купцов, — а чтобы с одного раза деньги, ему необходимые для раздачи долгов, заработал. А не то опять с ним что-нибудь приключится.
— Есть только один товар, на котором можно и наварить вчетверо, и продать его в Ярославле быстро и без хлопот. Это английская шерсть, — подал реплику второй купец.
— Эка хватил! — оборвал второго самый молодой из купцов. — Некомат, сволочь, всю английскую шерсть к рукам прибрал. Редко кому из английских купцов удается в обход него шерсть в Колывань привезти. А ежели и привозят, так за нее на бирже целая битва и всю партию забирают тут же. Никто ее мелким оптом отдавать не будет. Да и ждать привоза незнамо сколько придется. А Некомат своей шерстью в Колывани не торгует, все сам в Ярославль везет.
— А, может, сукно фландрское? — снова подал идею второй купец.
— Не-э! — вновь запротестовал третий. — Замучаешься продавать. В Ярославле его знаешь сколько? Каждую штуку придется самолично покупателю впаривать. Надо здесь, в Колывани, взять бархата на все деньги да обменять его в Ярославле на шелк. Кызылбаши охотно его на бархат меняют. А шелк уже в Колывани продать на бирже. Вот и получится четыре к одному.
— Эка задумал! — возмутился самый старший. — Да чтоб малец такую сделку провернул… Придумал я, как действовать. У Некомата немец один работает. Он на бирже Некомата представляет. Гансом его зовут. А прозвище у него — Шустрый. Это потому, что он на бирже всегда умудряется свою заявку первым подать. Я с ним вот так за столом не раз сиживал. Пойду я с мальцом в Некоматову контору да поговорю с Гансом. Расскажу ему всю историю, помочь попрошу. Пусть продаст малую толику шерсти.
— Да что ты! — замахали на него руками сразу двое других купцов. — Будут они там с тобой разговаривать! Собак скорее натравят, чем слушать тебя станут!
Сашка почувствовал, что вот здесь-то и наступил момент истины.
— Дяденьки, — прочувствованно обратился он к купцам, — спасибо вам за заботу и внимание к моим бедам и страданиям, но я не могу допустить, чтобы таких уважаемых людей, как вы, травили собаками. Вы уж лучше объясните мне, как контору ту найти, да черкните записку к этому самому Гансу. А я сам счастья попытаю. Ко мне, может, они скорее сочувствием проникнутся. А то, не дай бог, подумают еще, что вы в этом деле свой корыстный интерес имеете.
— А что, малец дело говорит, — поддержал Сашку младший купец.
Начиная с этой минуты, Сашка приступил, что называется, к сворачиванию операции. Он спокойно допил свое пиво, доел колбаски и, душевно распрощавшись с компанией купцов, покинул трактир, унося с собой записку к вышеупомянутому Гансу и схему расположения Некоматовой конторы.
Еще через десять минут они с Адашем бодро маршировали по улицам Колывани, направляясь к конторе Некомата Сурожанина. Контора занимала целый городской квартал, выходя фасадом на широкую богатую улицу. Задами же она выходила на параллельную улицу, попроще и поплоше. Фасад был трехэтажным, все же остальные здания конторы — одноэтажными. Окна прорезаны только по фасаду, другие стены были глухими. Парадная двустворчатая дверь находилась с фасадной стороны, а с параллельной улицы можно было въехать в контору через крепкие дубовые ворота.
Сашкину идею — занять наблюдательный пункт рядом с врагом и организовать круглосуточное наблюдение — нельзя было назвать оригинальной. Но, когда ты ничего не знаешь о противнике, можно ли придумать что-либо более действенное? Разве что разведку боем, на чем и настаивал нетерпеливый Адаш. Старый солдат предлагал постучаться в дверь, дождаться, пока откроют, вломиться в дом, завязать драку, а там — будь что будет. Но это уже и не разведка боем получается, а самый что ни на есть штурм. Причем штурм неподготовленный. Как бы то ни было, идею эту Сашка отверг с порога.
Адаша он отправил изучать периметр «объекта», а сам, нацепив на себя как можно более благодушную личину, пошел искать сдающуюся комнату. Как ни удивительно, поиск его увенчался успехом практически мгновенно. Хозяйка дома напротив была готова сдать комнату двум солидным господам за приличную плату. Деньги потребовала за месяц вперед, но это Сашку нисколечко не смутило. Комната, правда, на поверку оказалась слегка подремонтированным чердаком, но для целей разведки и сбора информации о противнике это было не минусом, а огромным плюсом. Из маленького окошка прекрасно был виден не только главный дом Некоматовой конторы, но и внутренний двор, и одноэтажные строения (судя по всему, склады), тянущиеся по периметру квартала. Отыскав в переулках Адаша, Сашка тут же отправил его на постоялый двор за багажом, а сам занял место у окошка.
Два дня наблюдений показали, что в конторе постоянно находятся тридцать солдат. Они, сменяя друг друга, стоят на часах у ворот и, вероятно, внутри дома. Свободные от службы либо слоняются по двору, либо, имитируя усердие, занимаются фехтованием под руководством своего командира. Но никто из них за эти два дня не покидал территорию конторы. Да и штатские, коих было человек десять-пятнадцать (определить их число точнее Сашка не мог, так как во дворе они появлялись лишь изредка и на короткое время, что не давало возможности запомнить их фигуры и лица), сидели в конторе безвылазно. Единственным человеком, выходившим из конторы и возвращавшимся обратно, была молодая, жизнерадостная, пышнотелая чухонка, утром отправлявшаяся на рынок, а часа через полтора-два возвращавшаяся в сопровождении вереницы мальчишек, тащивших в больших корзинах закупленную ею провизию.
Ее выход на улицу и возвращение в дом были обставлены целой церемонией, свидетельствующей о том, что объект охраняется по-серьезному. Сначала открывалась дверь, и на улицу выходили два солдата, становившихся по обе стороны двери, а следом за ними с гиппопотамовой грацией на улицу выпархивала прекрасная чухонка. Она чмокала солдат в щечку и отправлялась по своим делам, а солдаты возвращались в дом и затворяли дверь. Похожая процедура происходила и при ее возвращении. Она расплачивалась с мальчишками, сгружавшими корзины возле двери, а когда те убегали, дергала за шнурок дверного колокола. Открывалась дверь, и на улицу выходили уже четверо солдат. Двое их них стояли у двери, а двое таскали в дом корзины. После этого все заходили внутрь, и на улице вновь воцарялись тишина и спокойствие.
Обращаться в контору в поисках Ганса, которому написал записку старший купец, или же дожидаться, пока тот в конце концов выйдет из дома и отправится на биржу, Сашка не стал. Вариант с веселой чухонкой показался ему более жизнеспособным. Может быть, она и есть тот человек, который, как предсказывала Вещая Гота, поможет им в Колывани?
Утром третьего дня Сашка заранее покинул свой наблюдательный пункт и поджидал ее в конце улицы, спрятавшись за угол. Предшествующим вечером он долго ломал голову, выгадывая, как ему удачнее подкатиться к Некоматовой кухарке. В конце концов так и не придумав ничего оригинального, он решил остановиться на достаточно избитом сюжете — благородный прохожий защищает прекрасную незнакомку от грабителя. Роль грабителя при этом раскладе отводилась Адашу, и Сашке пришлось изрядно повозиться, чтобы уговорить того на столь недостойную миссию. Меч ему пришлось оставить дома, на голову ему Сашка нахлобучил колпак, позаимствованный у квартирной хозяйки, а лицо его спереди должен был закрывать шейный платок, подвязанный под самые глаза.
Маршрут от дома до рынка они с Адашем изучили заранее и выбрали для нападения глухой переулочек. Чухонка не заставила себя долго ждать, с видом человека, делающего важное дело, прошествовав мимо Сашки. Выждав немного, он последовал за ней, соблюдая дистанцию шагов в пятьдесят. Его жертва шла уверенным шагом человека, каждый день курсирующего по одному и тому же маршруту. Вот она уже свернула в нужный переулок, и Сашка заторопился. Завернув за угол, он увидел комичную картину — наряженный разбойником Адаш безуспешно пытается отнять кошель у слабой женщины. Сашке пришлось еще ускорить шаг, ибо смущенный своей ролью Адаш так вяло нападал, а храбрая чухонка так активно защищалась, что, не подоспей он вовремя, женщина справилась бы и без Сашкиной помощи.
— Ах, мерзавец! — Сашка с разбегу врезал Адашу кулаком в плечо.
Адаш, облегченно вздохнув, выпустил из рук кошель и пустился в бегство.
— Сударыня, с вами все в порядке? Вы не ранены? — забеспокоился Сашка.
— О-о!.. — воскликнула она, обернувшись к нему. — Как-коф мер-са-вец! — И тут же без всякого перехода, расцеловав Сашку в обе щеки, выпалила: — Спасибо! — А вслед за этим, получше рассмотрев своего спасителя, крепко обхватила его руками за шею и впилась в губы долгим сладострастным поцелуем. — Как-кой крас-саф-чик! — С чувством произнесла она, наконец оторвавшись от Сашкиных губ. — Меня зовут Айя. А тебя?
Начало знакомству было положено. А развивалось оно так стремительно, как нельзя было предположить даже в самых смелых мечтах. За двадцать минут совместной прогулки он не только узнал, что она одинока и служит ключницей у очень важного человека, но и выслушал от нее признание в любви и получил приглашение на ужин. Правда, Айя живет в доме хозяина, поэтому Сашке, если он хочет ее посетить сегодня, придется соблюдать осторожность; в дверь не колотить, под окнами не шуметь и т. д. и т. п. Лучшего нельзя было и желать.
В назначенное время Сашка стоял у заветной двери и тихонечко скребся, как мог бы скрестись приблудившийся щенок. Дверь приоткрылась, в темноте появилась белая пухлая рука и, ухватив Сашку за рукав, втянула внутрь.
— Тсс… — шикнула Айя. — Иди за мной.
У двери, сидя прямо на полу и сладко похрапывая, спали двое охранников. Сашка, осторожно ставя ноги, переступил через одного из них.
— Не бойся, — прошептала Айя, — вся охрана спит. Я им подсыпала сегодня в еду сонный порошок. Но шуметь не надо. — Она приложила пальчик к губам.
Дом был большой, и дверей в нем было много. Проходя мимо очередной двери, Сашка попытался выяснить у Айи, что за ней находится. Столь настойчивые попытки насторожили бы кого угодно, но только не Айю. Она упорно тянула своего героя к намеченной цели — в собственную спальню, попутно отвечая на заданные вопросы. Так что к тому моменту, когда он оказался у нее в постели, Сашка уже более-менее ориентировался в доме, служившем конторой Некомату Сурожанину.
В постели же пылкая чухонка оказалась не столько страстной и изобретательной, сколько требовательной к своему партнеру. Сашкины надежды на то, что его новообретенная любовница уснет, а он сумеет осмотреть дом, улетучились как дым. Уже забрезжил рассвет, и Айя, жалостно вздохнув, шепнула Сашке на ухо:
— Ах, милый, как же с тобой хорошо… Но пора тебе уходить. Сейчас они проснутся.
— А как же… — спохватился Сашка. — Айя, я тебя люблю, знаешь как… Когда к тебе можно снова будет прийти?
— Сегодня и приходи. В то же время. Я опять их усыплю.
Второе их свидание прошло по тому же сценарию, с небольшой поправкой — перед рассветом Айя все-таки задремала и Сашке удалось осмотреть второй этаж. За одной из дверей он наконец обнаружил то, ради чего, собственно, и проник сюда. Рабочие столы, заваленные бумагами, счеты и стеллаж вдоль одной из стен, плотно заставленный гроссбухами. Типичная бухгалтерия — она и сегодня такая же, как и сотни лет назад.
Сделав это открытие, Сашка поспешил к своей неугомонной любовнице.
— Милая, — тронул он ее за плечо, — светает. — Мне пора уходить.
— Ах, какой ты замечательный! — потягиваясь, мечтательно промолвила Айя. — Надеюсь, ты придешь сегодня?
— Конечно, милая, — успокоил ее Сашка. — Жди меня в то же время.
На этот раз он решил не доверять дело случаю и подготовился основательно. В захваченной им с собой фляге плескалось вино с убойной дозой снотворного. Быстренько завершив с Айей, он наконец-таки добрался до заветной комнаты.
Прошерстить такое огромное количество гроссбухов за два-три часа, имевшиеся у него в запасе, было абсолютно нереально. Поэтому Сашка для начала попробовал найти нужный ему год — шесть тысяч восемьсот восемьдесят третий, тот самый год, когда Некомат профинансировал сначала Мамая, а потом и Михаила Тверского. Задаться такой целью было просто, гораздо сложнее оказалось решить эту задачу, потому что никаких отметок, похожих на обозначение года, на бухгалтерских книгах не оказалось.
Озадаченный, Сашка уселся на ближайший к стеллажу стол, поставил рядом с собой подсвечник и, взяв первый попавшийся том, принялся листать его. В принципе систему, по которой велись записи, он понял достаточно быстро и, просматривая сейчас графу расходов, искал суммы, на несколько порядков отличающиеся от среднестатистических. В конце концов, даже если он не сообразит, как расставлены книги по годам, за три-четыре таких посещения он переберет весь стеллаж. Итак, решение было принято и теперь только оставалось его осуществить. Перелистывая книгу, наконец-то он наткнулся на обозначение месяца, а затем и на год. Получалось, что на одну книгу приходилось три с половиной — четыре месяца.
Сашка только собрался слезть со стола, чтобы определиться с местонахождением нужного гроссбуха, как услышал негромко произнесенную, но четкую команду:
— Сидеть на месте! Не шевелиться! — Он не видел человека, отдавшего эту команду, а видел лишь яркий пучок света, бьющий ему прямо в глаза. Видимо, лампа, которой воспользовался этот человек, была оснащена отражателем. — У меня в руках заряженный арбалет. Малейшая попытка сдвинуться с места — и я всажу в тебя стрелу.
Голос говорившего был спокойным и уверенным, и Сашка сразу же поверил, что именно так он и поступит. Первым его побуждением было соскользнуть со стола на пол, но Сашка себя остановил. Если б человек хотел убить его, он бы это уже сделал. Раз не сделал, значит, хочет о чем-то поговорить. Следовательно, у Сашки еще будет уйма возможностей расправиться с ним. Его противник действительно оказался и любопытным, и словоохотливым.
— Так кто ты такой? Зачем забрался в бухгалтерию и что ищешь в конторских книгах? — Вопросов было слишком много, но человек и не дал Сашке возможности на них ответить, а продолжал говорить сам: — В городе все считают, что в подвалах Некомата хранятся несметные сокровища. И не реже одного раза в год находится смельчак, готовый туда проникнуть и поживиться Некоматовым добром. Все они, как люди неизобретательные и примитивные, предпочитают действовать через нашу Айю. Бог даровал ей безграничное чувство любви, а дьявол сделал так, что она лишена возможности забеременеть. В результате получилась настоящая фурия, способная своей любовью довести до смерти любого мужчину. Все наши знают об этом, поэтому ведут себя так, чтобы не дать Айе ни малейшего намека на заинтересованность в ней. Но иногда все-таки ее глаза начинают светиться дьявольским огнем — это значит, что у нее появился объект, на который она теперь может излить бездонную чашу своей любви. Бедная Айя! Хоть бы раз ей попался приличный человек. Так нет же! Все мошенники и грабители. С помощью Айи они легко попадали в дом и надеялись, что так же легко попадут в подвал, где хранится золото. Но редко кому из них удавалось вырваться из ее объятий. А если кому и удавалось, то он, к своему несчастью, встречался со мной. Дело в том, что я не пью пива. А снотворное Айя имеет обыкновение подсыпать именно туда. Так что тот, кто так рвется в Некоматовы подвалы, так в них навечно и остается.
Ты же оказался совсем непохож на других. Мало того что сумел так легко избавиться от нашей красавицы, так ты еще и пошел в другую сторону. Ты заинтересовал меня. Ты пошел не в подвал, а в бухгалтерию. Что тебе здесь надо и кто ты?
— Ну да, — легкомысленно ответил Сашка, — я тебе скажу, а ты меня тут же и пришьешь. Так что помучайся. Ничего ты от меня не услышишь.
— Гм… — На этот раз в голосе уже прозвучали нотки сомнения. — Ты ведешь себя так, как будто знаешь всю правду. В колыванской конторе Некомат никогда не держал много денег. А два с небольшим года назад и эти малые средства были увезены отсюда. Так что в нашем подвале пусто.
— А я знаю, — усмехнувшись, уверенно сказал Сашка. — Я даже знаю, куда пошли увезенные отсюда деньги. Мамаю и Михаилу Тверскому.
— От… Откуда ты знаешь, незнакомец? Кто ты? — Теперь в голосе явственно завибрировала струнка страха и неуверенности.
Впоследствии Сашка и сам не мог понять, что именно заставило его ответить так, как он ответил. Разве что пресловутый внутренний голос? Как бы то ни было, но ответ его прозвучал внушительно и грозно.
— Я Тимофей Воронцов-Вельяминов, сын последнего законного ордынского царя Василия Васильевича Воронцова-Вельяминова. А ищу я доказательства измены подлеца Некоматки.
Луч света дрогнул и перестал бить прямо в глаза.
— Ваше величество… Государь, прости меня грешного, что не распознал тебя. Я — холоп твой, Оська Жидовин. Служу у Некомата Сурожанина управляющим колыванской конторой.
Послышался глухой стук, видимо, человек положил на пол арбалет и опустил фонарь. Сашка поднял вверх свой подсвечник. У противоположной стены распростерся на полу коленопреклоненный человек.
— Встань, Осип, — повелел Сашка. — Поедешь со мной к князю Дмитрию. И захвати с собой книги, где записаны траты на Мамая и Михаила Тверского.
Назад: XX
Дальше: XXII