XVIII

Солнце наконец-то пробилось сквозь плотную пелену туч словно бы для того, чтобы напомнить путникам, что даже в этих северных краях зима не вечна и что весна уже не за горами. Три всадника свернули с тропинки, протоптанной в снегу не одним десятком ног, и углубились в лес. Ни дороги, ни тропы здесь уже не было, поэтому ехавший первым долго осматривался, прежде чем найти место, где снег был не так глубок. Наконец он взобрался на невысокий гранитный пояс, причудливой складкой выперший из земли, с которого северо-западный ветер сдул почти весь снег, и направил своего коня прямо по нему. Теперь всадники были почти вровень с верхушками хилых, искривленных жестокими зимними ветрами елей, уродливо раскинувших в стороны свои корявые руки-сучья.

— Во-он дым, видите? — указал рукой проводник. — Это дом Вещей Готы. Мы почти доедем до него по этому камню. Как по мощеной дороге. Я такие дороги видел в Ватикане.

Проводник был человеком бывалым. До того как наняться дружинником к барону Бьорклунду, он немало попутешествовал по Европе, восемь лет разбойничая с ватагой таких же, как он, вольных варягов на различных морях и реках. И наверняка сколотил бы себе кое-какое состояние, как некоторые его товарищи, более здравомыслящие и рачительные, если бы не был столь охоч до хорошего вина, азартных игр и жарких ласк продажных женщин. При рождении ему дали имя Ольг, но все товарищи называли его Везучий Оле или просто Везунчик.

— Да тут не боле версты будет, — сказал Адаш, глядя из-под ладони в направлении, указанном проводником.

Как ни настаивал Адаш, но уговорить Сашку отлежаться еще денек-другой в замке Бьорклунд не сумел. После обморока, случившегося с ним на крыше надвратной башни, Сашка быстро пришел в себя, и только необычная бледность свидетельствовала о том, что с ним не все в порядке. А ведь и лекарь поблизости имелся. Вернее, лекарка. Еще вернее, знахарка. А если уж быть до конца правдивым, то самая настоящая ведьма. Местные жители, относившиеся к ней с чрезвычайным почтением, говорили, что лечит она не столько отварами и мазями, сколько заговорами и простым наложением рук. Конечно, всей этой чертовщине Адаш предпочел бы рядового ордынского хирурга, хоть и не умеющего лечить одним наложением рук на больного, зато умеющего грамотно зашить рану и вправить поломанную кость. Но на безрыбье, как говорится, и рак — рыба.

Максимум, на что соглашался Сашка, это заехать к знахарке по дороге в Нидарус, благо что жила она в семи верстах от замка Бьорклунд, и для визита к ней приходилось сделать совсем небольшой крюк. Звали знахарку-колдунью Вещая Гота. Никто не помнил, когда она тут поселилась. Создавалось такое впечатление, что жила она здесь всегда, хотя в то же время говаривали, что происходит она из знатного ордынского рода и могла бы безбедно жить как на Руси, так и на любой из подвластных Руси территорий с более благодатным, более мягким климатом, но по какой-то неведомой людям причине Вещая Гота выбрала для местожительства именно этот суровый северный край. А еще про нее поговаривали, что может она не только вылечить больного, но и предсказать будущее, снять сглаз или порчу, приворожить любимого, сделать заговор на удачу и еще много всякой подобной ерунды, которую обычно говорят про людей, знающихся с какими-то неведомыми и непонятными нормальному человеку силами.

Адаш, может быть, и настоял бы на своем, заставив Сашку лечь в постель, но тут в замке, во дворе которого еще лежали незахороненные трупы, началось то, что брат Бирюсинки Акинф, ставший фактическим владельцем Бьорклунда, назвал «нормализацией обстановки» — отлов и наказание виновных в мятеже. Адаш видел многое, его не смущала человеческая кровь, и даже очень большая кровь. Но его вольная казачья натура не позволяла ему спокойно взирать на то, как одни люди секут и наказывают других людей на том лишь основании (весьма небесспорном с его точки зрения), что первые являются владельцами вторых. Конечно, видел он такое не впервые, но каждый раз подобное зрелище не доставляло ему удовольствия. А потому, когда Сашка твердо заявил, что и мгновения лишнего не останется в злосчастном замке и лучше сам пойдет к знахарке, чем будет ждать ее здесь, Адаш, наскоро попрощавшись с хозяевами, сам оседлал лошадей и попросил одного из дружинников быть их проводником. Не задерживаясь, они покинули замок Бьорклунд.

— Спуститься с камня лучше вот здесь. — Проводник показал нагайкой туда, где, по его мнению, коням будет удобнее сойти вниз. — Вы идите, а я вас здесь подожду.

— Что так? — ухмыляясь, осведомился у него Адаш. — Неужто колдуньи боишься?

— Не то чтобы боюсь, но так… оберегаюсь на всякий случай. Вещая Гота не любит, когда ее почем зря беспокоят.

Адаш отпустил поводья и дал коню самому найти удобный спуск с камня. Перед ними, шагах в пятидесяти, стоял каменный домик без окон. Стены его были засыпаны снегом чуть не под самую крышу. Но возле двери снег был убран, и от самой двери до камня тянулась тщательно расчищенная дорожка.

— Ишь, — вновь съехидничал Адаш, указывая на тропинку, — ведьма-то по земле ходит, а не по воздуху летает. Может, она и не ведьма вовсе и зря ты ее опасаешься?

Но проводник был непреклонен.

— Нет-нет, вы идите, а я подожду вас здесь. Сколько надо будет, столько и буду ждать.

— Не замерзнешь?

Теперь настал черед проводника усмехнуться:

— Разве это мороз?

Адаш и Сашка спешились у самого дома и, привязав коней к ближайшей ели, вежливо постучали в дверь.

— Входите, — послышался из-за двери молодой задорный голос.

Адаш толкнул дверь и первым шагнул через порог. После яркого солнечного света здесь, казалось, царила непроглядная темнота. Сашка, слегка подпихнув Адаша в спину, вошел вслед за ним, захлопнув за собой дверь.

— Спасибо, хоть дверь наконец закрыли. А то уж думала, весь дом мне выстудите, — снова услышали они женский голос.

— Мир вам, Вещая Гота, — поздоровался Сашка.

— Доброго вам здоровья, — поддержал его Адаш.

— И вам не хворать, — ответила невидимая женщина. — Я уж давно вас почувствовала. Как только вы на камень ступили. А что ж ваш товарищ не зашел?

— Ему без надобности, а попусту не хотел вас беспокоить своим присутствием, — пояснил Адаш.

Постепенно глаза привыкали к полумраку, и Сашка уже мог различить силуэт сидевшей за столом женщины. Видимо желая им помочь, она встала со своего места, открыла печную заслонку и вытащила оттуда тлеющий уголек. Уголек она запросто держала двумя пальцами, как будто он погас еще позавчера. Дуя на него, она подпалила несколько лучин, отчего в доме сразу стало заметно светлее. Теперь-то они могли рассмотреть и саму хозяйку, и ее жилище.

Вещая Гота, вопреки своему молодому голосу, оказалась невысокой бабулькой самого что ни на есть добродушного вида, с которым ну никак не вязалось само слово «колдунья».

— А у вас что за надобность? — улыбаясь, спросила она.

— Да вот… — Адаш мотнул головой в сторону Сашки. — Рану бы надо поглядеть… Не опасна ли? Камнем ему по ребрам угодили, — добавил он.

Бабулька подошла к Сашке, велела:

— Ну-ка присядь, отрок.

Сашка послушно сел на лавку, а Вещая Гота принялась водить ладошками вдоль и поперек его тела, как бы сканируя его.

— Понятно, — только и молвила она, закончив эту процедуру. — Раздевайся.

Пока Сашка сбрасывал с себя одежду, колдунья достала несколько посудин и расставила их в ряд на столе. Из одной она зачерпнула мази и нанесла ее на Сашкины ребра, из другой — намазала ему грудь и спину, а из третьей — все остальные места, помеченные ссадинами и синяками. В заключение нацедила из кувшина какой-то жидкости и сказала:

— Пей, милок.

Тягучая жидкость отдавала клюквой, хвоей и еще чем-то пряным. Сашка жадно махнул одним глотком целую кружку и потянулся за добавкой.

— Налейте еще, пить хочется.

— Хватит тебе на сегодня, — жестко отрезала старуха. — А вот это, — она нацедила вкусного отвара в маленькую бутылочку и, заткнув ее деревянной затычкой, протянула Адашу, — дашь ему завтра. Обмороки не будут его больше мучить, и сердце будет работать надежно и ровно.

— Спасибо вам, Вещая Гота. — Адаш почтительно поклонился старухе. — Дам обязательно, не забуду.

— Это все? — несколько легкомысленно спросил Сашка. — Мы можем идти?

— Можете, конечно, если вы явились ко мне только лишь для того, чтобы здоровье поправить, — загадочно улыбаясь, ответила Вещая Гота.

— Мы многое слышали о вас, но не всегда в людских рассказах можно отличить правду от вымысла. — Когда надо, Адаш умел быть истинным дипломатом. — Если бы вы взялись помочь нам… — Он сделал многозначительную паузу. — Судьбе было угодно привести нас сюда, в эту дикую и далекую от Руси землю. Может быть, для того чтобы мы могли встретиться с вами, Вещая Гота.

— Говори. — Она кивнула в знак того, что готова выслушать его просьбу.

— У нас есть враг, — начал Адаш. — Это очень могущественный человек. И он не только наш враг, но и враг всей Руси. Но об этом, к великому прискорбию, знаем только мы. — Он указал пальцем на себя и Сашку. — Мы задумали лишить его жизни и преследовали его. Но наш корабль разбился на скалах Бьорклунд-фьорда, а наш враг поплыл себе дальше, в Англию. Это случилось почти три недели назад. Нынче мы едем в Нидарус, чтобы сесть там на корабль, идущий в Англию. Сможем ли мы найти его там? И что нам делать, если не найдем его в Англии, где и как искать?

Колдунья сделала гостям приглашающий жест рукой, указывая на стол.

— Садитесь. Как зовут вашего врага? — Она взяла Адаша и Сашку за руки.

— Некомат Сурожанин. Под таким именем его знают на Руси.

Вещая Гота прикрыла глаза, продолжая держать своих посетителей за руки.

— Его уже нет в Англии. Вам не надо туда плыть. Только зря потеряете время. Он сейчас в Ренте, но и там долго не задержится.

— Что же нам делать? — растерянно переспросил Сашка. — Ведь где-то ж можно все-таки его перехватить?

Старушка поднялась и подошла к печке. От печной трубы в один из углов комнаты тянулся наискось тонкий деревянный шест, на котором гроздьями висели пучки сухих трав и кореньев. Неторопливо перебирая узловатыми старческими пальцами каждый пучок и каждый корешочек, она отбирала нужное и складывала в передник. Покончив с этой процедурой, подошла к столу и высыпала на него содержимое передника. После этого, покопавшись в висевшем на стене шкафчике, извлекла оттуда пузырек, а откуда-то из-за плиты достала большое глиняное блюдо. Все это она поставила на стол и, усевшись на высокий табурет, принялась перебирать заготовленную траву и складывать ее на блюдо.

— Низринь-трава, отринь-трава, возвысь-трава, уймись-трава… — принялась бормотать Вещая Гота.

Чем дальше, тем больше ее бормотание становилось неразличимым, сливаясь в некий звук, подобный шелесту алюминиевой фольги. Эти две вибрирующие ноты, казалось, повисли в воздухе, наполняя все пространство комнаты негромким, но жестким, металлическим звуком. Губы старушки уже перестали шевелиться, а неприятный, раздражающий звук продолжал наполнять комнату, гуляя от стены к стене.

Колдунья взяла пузырек и, держа его над блюдом, капнула из него на разложенную траву пять раз, как бы задавая вершины пентаграммы. Трава вспыхнула и тут же погасла, и с блюда вверх, к потолку потянулась тонкая струйка белого дыма. Она медленно, как бы нехотя поднялась к потолку, свернув там к печной трубе, трижды грациозно обернулась вокруг нее и, скользнув вниз, юркнула в приоткрытую заслонку. Назойливый металлический звук исчез, а комната наполнилась сладкими, дурманящими ароматами.

— Дайте ваши руки, — приказала Вещая Гота.

Заторможенные, слегка одуревшие от непривычных, резких ароматов Сашка и Адаш протянули пятерни. Старуха накрыла их своими сухонькими ладошками и, закрыв глаза, заговорила:

— Враг ваш поистине могуществен. Но силен он не золотом, не имуществом своим, не знакомством и дружбой с сильными мира сего, хотя все это у него есть. А силен он службой своей, ибо служит князю мира сего.

— Это кто ж такой? — попробовал уточнить Сашка. — Дмитрий, что ли? — Сашке казалось, что он буквально выпалил эту фразу, но на самом деле его вопрос прозвучал, как при замедленном воспроизведении. Голос стал тягучим и низким.

— Ох, неуч… — Покачал головой Адаш. Теперь и он говорил под стать Сашке. — Князь мира сего — это дьявол, враг рода человеческого.

— Найти его сложно, настичь очень трудно, застать врасплох невозможно, ибо чувствует он и слежку, и погоню, — продолжала Вещая Гота.

— Так, может, его и убить невозможно? — спросил Адаш.

— Нет, убить его можно. Тело его так же слабо и уязвимо, как и тело человека.

— Что значит «как человека»? — перебил ее Сашка. — А он что, не человек?

— Нет. Он не человек.

— А кто?

— Не знаю. Нет ответа. Не вижу.

— Только этого нам не хватало! Слуга дьявола, блин! Но убить его все-таки можно? — еще раз уточнил Сашка.

— Да, можно, — подтвердила колдунья. — Хотя он очень силен и повелевает духами и стихиями.

— Психотронное и климатическое оружие! — вскричал Сашка. — Да кто ж он все-таки такой, этот сукин сын Некомат?

— Теперь понятно, отчего разыгрался шторм в ту ужасную ночь, — с грустью в голосе заключил Адаш. — А мы-то хотели его взять нашармачка.

— Скажите, Вещая Гота, — попросил Сашка, — можем ли мы навредить ему каким-то иным способом? Как нам показать великому князю Дмитрию подлые замыслы Некомата? Как доказать, что он не друг Руси, а враг? Что хочет он погубить Русь и извести русский народ, устроив братоубийственную войну?

Колдунья задумалась, помолчав некоторое время, прежде чем ответить.

— У него нет дома и нет семьи. У него нет никого, кого бы он любил или был хотя бы немного привязан. Но есть на земле три места, которые ему никак не миновать. Это Генуя, Саутгемптон и Колывань. Там спрятано его золото. Там грузятся и разгружаются его корабли. Туда приходят и уходят его обозы и караваны. Там собираются и копятся его товары. Его корабли приходят и в другие порты, но только в этих трех есть его конторы. И, приезжая туда, он чувствует себя там как дома. Там, в этих конторах, записана вся его жизнь. Ибо жизнь купца — это деньги. Купец пользуется деньгами, как другие воздухом. Каждый шаг купца, каждое его действие — это трата либо обретение какой-то суммы. И все это записывается в конторские книги. Вся жизнь его в этих книгах. Что бы он ни сделал, какой бы поступок ни совершил — отражение всего этого вы найдете в конторских книгах. — Она вновь замолчала на непродолжительное время. — Вам надо в Колывань. Все, что вам нужно, вы обнаружите там.

— Но как мы разберемся в этой купеческой премудрости? — испугался Адаш.

— Ничего, он разберется. — Не открывая глаз, одним подбородком, она указала на Сашку. — К тому же… Там найдется человек. Он вам поможет.

— Вещая Гота… Вы же можете заглянуть в будущее… Что ждет меня? И смогу ли я вернуться когда-нибудь туда, откуда прибыл? — осторожно спросил Сашка.

Она открыла глаза и внимательно посмотрела на него.

— Зачем тебе это, отрок? С такими знаниями тяжело жить. К тому же я могу и ошибиться. Ведь есть будущее, а есть и инаковозможное…

— Должен же я хотя бы знать — пытаться ли мне убить Некомата или не тратить на это силы и время, поскольку все равно не получится? — ляпнул Сашка первое, что пришло на ум.

Меньше всего его интересовал ответ на этот вопрос. Все прочие события и свершения, ожидающие его на жизненном пути, волновали его примерно в той же степени, так как впитанная им с молоком матери житейская мудрость — что посеешь, то и пожнешь, — подтверждалась практическим опытом каждого прожитого им дня. А вот когда с ним приключилось нечто необъяснимое, когда он неведомым образом перескочил из двадцать первого века черт знает в какую седую старину, тогда бесполезными оказались и вся народная мудрость, и весь его жизненный опыт. Что же ждет его впереди? Останется ли он Тимофеем Вельяминовым, средневековым вельможей, наследником знатного рода? Или же ему удастся вновь стать простым московским обывателем, студентом МАИ Сашей Ракитиным, ну на крайний случай петербуржцем Сашкой Ремизовым, старшим сержантом запаса? Задать этот вопрос напрямую, по вполне понятным причинам, он не мог, но ответа именно на него и ждал Сашка от Вещей Готы.

Колдунья встала из-за стола, вновь порылась в своих снадобьях, оторвала с шеста еще какой-то травки и, вернувшись за стол, подбросила ее на блюдо. Отсыпав себе на ладонь какого-то порошка, она принялась читать нараспев заклинания на незнакомом языке. При этом время от времени брала с ладони щепотку порошка и крест-накрест посыпала тлеющую траву. Поднимающийся к потолку дым стал менять цвет, становясь попеременно то синим, то оранжевым, то зеленым, то желтым. К тому моменту когда Вещая Гота закончила свою заунывную песнь, дым вновь стал белым.

— Тебя ждет славное будущее, отрок, — почему-то тяжело вздохнув, вымолвила наконец она. — Тебя ждет почет, уважение и слава, но меньше, чем ты того заслужишь. Ты будешь не раз командовать многими ордами. Выиграешь множество боев и битв. И за это тебе будет почет и слава. Но ты выиграешь два великих сражения, которые останутся в памяти людской до тех пор, пока существует человечество. И никто не будет помнить, что именно ты выиграл эти два сражения. Ты заложишь два города. Это будут два великих города, два Рома. И никто не будет помнить, что именно ты был их основателем. Таким будет твое будущее, отрок.

— И это все? — Сашка был разочарован. Ответа на интересующий его вопрос он не получил.

— Все. Чего ж тебе еще надо, беспокойный отрок?

— А Некомат?..

— Не знаю. — Вещая Гота покачала головой. — Вижу лишь, что занес ты свой меч над его головой. Дальше не вижу.

Не получив ожидаемого ответа, Сашка решил схитрить, подойдя к интересующему его вопросу с другой стороны.

— Уважаемая Вещая Гота, можно ли вам задать еще один вопрос? Последний, — очень вежливо спросил он.

— Спрашивай.

— Некоторое время назад… Если точно, то восемь месяцев назад в моей жизни был период… Небольшой, несколько дней, может быть, неделя… Но память об этом времени полностью исчезла из моей головы. Ну совсем… Ничегошеньки не помню.

— Тебе обязательно нужно это вспомнить?

— Да, да…

— Хорошо.

Кряхтя, Вещая Гота слезла с табурета и отправилась за новым снадобьем. Эту порцию колдовского зелья, не экономя и не рассчитывая, она щедро высыпала на блюдо, опустошив корчагу, в которой оно хранилось. Над блюдом вспыхнул огненный шар, подобный шаровой молнии. Он слегка поднялся и завис в воздухе, переливаясь и мерцая всеми цветами радуги.

— Ты должен вспомнить сам, я лишь помогу тебе, — сказала старуха.

Сашка почувствовал, что голова его закружилась, табурет, на котором он сидел, куда-то пополз, выскальзывая из-под него. Он попытался ухватиться за край стола, но тот оказался мягким и тянущимся, как резина. Сашка протянул руку к Адашу, надеясь найти в нем опору, но тот, отдаляясь от своего воспитанника, стал как бы таять, растворяться в воздухе. Вслед за ним стали раздвигаться и таять стены домика Вещей Готы, а она сама, съежившись до размеров горошины, влетела в печь и вместе с ней размылась, истаяла, как комок снега. Сашку подняло, перевернуло вокруг одной оси, вокруг другой и куда-то стремительно кинуло. И уже не было вокруг ни стен ведьминого домика, ни снега, ни скал, ни уродливых елей. Был лишь плотный, белый, как молоко, туман, холодный и влажный. Кувыркаясь, Сашка летел сквозь него в пустоту, и стремительному падению этому, казалось, не будет конца.