Глава 3

– Том, дорогой, здравствуйте! – Голос и интонация мистера Гринлифа предвещали великолепные коктейли, изысканный ужин и ночлег, если гость окажется слишком усталым, чтобы идти домой. – Эмили, это Том Рипли.

– Рада познакомиться с вами, – сердечно сказала хозяйка дома.

– Как поживаете, миссис Гринлиф?

Она выглядела так, как он и ожидал: высокая, стройная блондинка. Держалась с известной долей официальности, не позволявшей ему забывать о хороших манерах, но при этом с тем же наивным доброжелательством ко всем и всему, что и мистер Гринлиф. Хозяин повел их в гостиную. Да, Том действительно побывал здесь с Дикки.

– Мистер Рипли занимается страховым бизнесом, – объявил мистер Гринлиф. Он, по-видимому, уже успел пропустить рюмочку, а может быть, волнуется: ведь Том вчера вечером подробно описал рекламное агентство, где он якобы работает.

– Не слишком интересная работа, – скромно сказал Том, обращаясь к миссис Гринлиф.

Служанка внесла в комнату поднос с коктейлями и бутербродами на поджаренном хлебе.

– Мистер Рипли уже бывал у нас, – сказал мистер Гринлиф. – Он приходил с Ричардом.

– Вот как? Я вас не помню. – Хозяйка дома улыбнулась. – Вы уроженец Нью-Йорка?

– Нет, я родился в Бостоне, – ответил Том. Это была правда.

Примерно через полчаса – и хорошо, что не раньше, потому что за это время Том по настоянию Гринлифов успел выпить второй и третий мартини, – они перешли из гостиной в столовую, где был накрыт стол на три персоны, горели свечи, лежали большие синие салфетки и уже была подана заливная курица. Но главное, был сельдерей в соусе с майонезом. Любимое блюдо Тома. Во всяком случае, по его заявлению.

– Ричард тоже любит сельдерей, – сказала миссис Гринлиф. – И считает, что наш повар готовит его отменно. Жаль, вы не можете захватить немного для него.

– Отчего же, положу вместе с носками, – улыбнулся Том, на что мистер Гринлиф рассмеялся. Его жена просила Тома отвезти Ричарду несколько пар черных шерстяных носков от «Брукс бразерс», какие Ричард всегда носил.

Застольная беседа была вялой, но ужин превосходным. Отвечая на вопрос миссис Гринлиф, Том сказал, что работает в рекламной фирме «Ротенберг, Флеминг и Барнер». Когда он упомянул фирму в другой раз, он нарочно назвал ее «Реддингтон, Флеминг и Паркер». Похоже, что мистер Гринлиф не уловил разницы. В это время они с мистером Гринлифом сидели вдвоем в гостиной после ужина.

– Вы учились в Бостоне? – спросил мистер Гринлиф.

– Нет, сэр. Какое-то время я учился в Принстоне, потом жил у другой своей тетки в Денвере и ходил в колледж там.

Том подождал в надежде, что мистер Гринлиф спросит что-нибудь о Принстоне, но тот не спросил. Том мог свободно рассуждать о методе преподавания истории в Принстоне, о том, что запрещено и что разрешено на его территории, об атмосфере на субботних и воскресных танцах, о политических тенденциях студентов. Прошлым летом Том подружился с одним студентом предпоследнего курса Принстона. Тот только и говорил о своей альма-матер, и под конец Том сам начал его выспрашивать, предвидя, что настанет время, когда эти сведения ему пригодятся. Том уже рассказал Гринлифам, что его вырастила тетя Дотти в Бостоне. Она привезла его в Денвер, когда ему было шестнадцать, и на самом деле он только кончил там среднюю школу, но в доме у тети Би в Денвере снимал комнату один молодой человек по имени Дон Мизел, так вот он-то учился в Колорадском университете. У Тома было такое чувство, будто он тоже там учился.

– Вы специализировались на чем-нибудь определенном? – спросил мистер Гринлиф.

– Никак не мог выбрать между бухгалтерским делом и английским языком, – ответил Том с улыбкой, зная, что такой ответ слишком банален, чтобы дать пищу для обсуждения.

Вошла миссис Гринлиф с альбомом семейных фотографий, и Том сидел рядом с ней на диване, а она переворачивала страницы. Вот Ричард учится ходить. Вот Ричард на ужасной цветной фотографии во всю страницу, с длинными белокурыми локонами. Альбом заинтересовал Тома, лишь когда пошли фотографии Ричарда лет с шестнадцати: длинноногий стройный юноша с волнистыми волосами. Насколько мог судить Том, между шестнадцатью и двадцатью тремя или двадцатью четырьмя годами, когда были сделаны последние снимки, Ричард мало изменился. Особенно удивило Тома, как мало изменилась его веселая наивная улыбка. Напрашивалась мысль, что Ричард не слишком умен, а может быть, просто любит фотографироваться и думает, что ему очень идет рот до ушей. Но это опять-таки не говорит об уме.

– А наклеить вот эти у меня еще руки не дошли. – Миссис Гринлиф протянула Тому пачку разрозненных фотографий. – Они все из Европы.

Это уже интереснее: Дикки вроде бы в парижском кафе, Дикки на пляже. На некоторых фотографиях он хмурит брови.

– Кстати, вот Монджибелло. – Миссис Гринлиф показала снимок, где Дикки вытаскивал лодку на песчаный пляж. На заднем плане виднелись скалистые горы и цепочка белых домиков вдоль берега. – А вот девушка, которая живет в Монджибелло. Она и Дикки там единственные американцы.

– Мардж Шервуд, – пояснил мистер Гринлиф. Он сидел у противоположной стены, но, подавшись вперед, с напряженным вниманием следил за демонстрацией фотографий.

Девушка в купальном костюме сидела на пляже, обхватив руками колени. С виду здоровая и простодушная, с взъерошенными, коротко подстриженными волосами. То, что называется «свой парень». Затем последовала очень хорошая фотокарточка Ричарда в шортах. Он улыбался, сидя на парапете террасы.

Но это была уже совсем другая улыбка. На европейских снимках Ричард выглядел более сдержанным.

Том вдруг заметил, что миссис Гринлиф неподвижным взглядом уставилась в ковер. Он вспомнил, как она за столом воскликнула: «Хотелось бы мне даже не знать слова „Европа“!» Мистер Гринлиф взглянул на нее с беспокойством, а потом улыбнулся Тому, словно говоря, что, мол, ничего особенного, такие вспышки у нее бывают. Теперь Том увидел слезы на глазах миссис Гринлиф. Муж поднялся и направился к ней.

– Миссис Гринлиф, – сказал Том мягко, – поверьте, я сделаю все, что смогу, чтобы Дикки вернулся домой.

– Спасибо, Том, спасибо. – Она сжала его руку.

– Эмили, не пора ли тебе ложиться? – спросил мистер Гринлиф, наклонившись над ней.

Миссис Гринлиф встала, тотчас поднялся и гость.

– Надеюсь, Том, вы еще зайдете к нам перед отъездом, – сказала она. – С тех пор как Ричард уехал, в нашем доме почти не бывает молодежи. Мне ее не хватает.

– Я с удовольствием приду, – пообещал Том. Мистер Гринлиф вышел из комнаты вместе с женой. Том остался стоять руки по швам, высоко подняв голову. В большом зеркале на стене он увидел свое отражение и снова распрямился, исполнившись чувства собственного достоинства. Том быстро отвел глаза. Он делает именно то, что нужно, ведет себя так, как нужно. Откуда же это чувство вины? Только что он сказал миссис Гринлиф:

«Я сделаю все, что смогу…» Но ведь он и вправду сделает! Он никого не пытается обмануть.

Тома прошиб пот, и он постарался расслабиться. Из-за чего он вдруг так забеспокоился? Ведь весь вечер чувствовал себя превосходно! Вот только когда он сказал про тетю Дотти…

Том расправил плечи, поглядывая на дверь, но она все еще оставалась закрытой. Да, только в эту минуту за весь вечер он почувствовал себя не в своей тарелке, сам себе показался ненастоящим, будто попался на лжи, хотя в действительности изо всего сказанного им сегодня как раз это и были чуть ли не единственные слова правды:

«Мои родители умерли, когда я был совсем маленьким. Меня вырастила моя тетя в Бостоне».

Мистер Гринлиф вошел в комнату. Тому показалось, что его фигура вибрирует и разрастается. Он сощурил глаза. Мистер Гринлиф внушал ужас и желание напасть первым, прежде чем нападет он.

– А что, если нам попробовать бренди? – предложил мистер Гринлиф, открывая потайной бар в стене рядом с камином.

«Я как будто снимаюсь в кино», – подумал Том. Вот сейчас мистер Гринлиф или кто-либо другой крикнет: «Стоп, съемка закончена!» – и Том расслабится, очутившись снова «У Рауля», а перед ним будет рюмка джина с тоником. Впрочем, нет, он окажется в «Зеленой клетке».

– Или вы уже выпили свою норму? Не пейте, если не хочется.

Том неопределенно кивнул. Он вдруг припомнил случай, происшедший на прошлой неделе в аптеке. Хотя все уже позади, и сейчас ему в самом деле нечего бояться. Он и не боялся. Аптека находилась на Второй авеню. Он давал ее телефон, когда настаивали на том, чтобы позвонить ему и еще раз поговорить о своих налогах. Он говорил, что это телефон отдела корректировки и застать его по этому телефону можно только по средам и пятницам с пятнадцати тридцати до шестнадцати часов. Эти полчаса Том околачивался в аптеке вблизи телефонной будки и ждал звонка. Во второй раз, когда он туда пришел, аптекарь стал посматривать на него подозрительно, и Том объяснил, что ждет звонка своей девушки. Итак, в прошлую пятницу он, сняв трубку, услышал мужской голос: «Ты знаешь, о чем речь, да или нет? Мы знаем, где ты живешь, можем прийти к тебе на квартиру… Если у тебя есть для нас товар, то и у нас для тебя кое-что найдется». Неизвестный мужчина говорил настойчиво, он чего-то недоговаривал, так что Том заподозрил ловушку и был не в силах ответить ни слова. А тот закончил: «Слышишь, мы придем прямо сейчас. К тебе домой».

Том на ватных ногах вышел из телефонной будки. Аптекарь в ужасе вытаращил на него глаза, и тут разговор стал вдруг понятен: аптекарь торговал наркотиками, а Тома принял за полицейского сыщика, напавшего на его след. Том рассмеялся. Аптеку он покинул с громким хохотом, но все же пошатывался, потому что ноги подкашивались от пережитого им самим страха.

– Размечтались о Европе? – услышал он голос мистера Гринлифа.

Том взял протянутую хозяином рюмку.

– Да.

– Что ж, надеюсь, вы не только сумеете воздействовать на Ричарда, но и получите удовольствие от путешествия. Кстати, вы очень понравились Эмили. Она мне так сказала. Даже не пришлось спрашивать. – Мистер Гринлиф вращал свою рюмку с бренди между ладонями. – Том, у моей жены лейкемия.

– Вот как! Это, кажется, очень серьезная болезнь?

– Да. Она не протянет и года.

– Мне грустно это слышать, – сказал Том.

Мистер Гринлиф вынул из кармана какую-то бумагу.

– Вот расписание теплоходов. Я думаю, вы быстрее всего доберетесь обычным путем через Шербур. Это и самая интересная дорога. В Шербуре пересядете на специальный поезд, который подают к этому теплоходу, на нем доедете до Парижа. Затем спальный вагон через Альпы, до Рима и Неаполя.

– Чудесно. – Затея начинала увлекать Тома.

– От Неаполя до городка, где живет Ричард, придется добираться автобусом. Я ему напишу про вас. Разумеется, не о том, что вы едете как мой эмиссар, – добавил мистер Гринлиф, улыбаясь, – но сообщу, что мы с вами повстречались. Вероятно, Ричард приютит вас у себя, но, если по какой-либо причине не сможет, в городке есть гостиницы. Думаю, вы с Ричардом отлично поладите. Что касается денег, – мистер Гринлиф улыбнулся отеческой улыбкой, – кроме билетов туда и обратно, я предлагаю вам шестьсот долларов в дорожных чеках. Устраивает? Этих шести сотен вам хватит месяца на два, а если понадобятся еще – стоит только дать мне телеграмму. По-моему, вы не из тех молодых людей, кто швыряет деньги на ветер.

– Этих денег мне вполне достаточно, сэр. Под воздействием бренди мистер Гринлиф становился все более добродушным и веселым, а Том – все более молчаливым и угрюмым. Он жаждал выбраться из этой квартиры. Но жаждал также и поехать в Европу, и произвести хорошее впечатление на мистера Гринлифа. Эти минуты на диване были более мучительными, чем минуты в баре вчера вечером, когда ему было так скучно, потому что сегодня переключения скоростей не происходило. Несколько раз Том вставал с рюмкой в руках и прогуливался до камина и обратно, а взглянув в зеркало, заметил, что уголки его губ опустились. Мистер Гринлиф разглагольствовал о том, как они с Ричардом вдвоем были в Париже, когда Ричарду было десять лет. Ничего интересного в этом рассказе не было, и Том начал думать о своем. Случись в ближайшие десять дней какая-нибудь неприятность с полицией, мистер Гринлиф даст ему приют. Он наплетет, что ему срочно понадобилось сдать свою квартиру в поднаем или что-нибудь в этом роде, и здесь переждет опасность. Том чувствовал себя ужасно, его прямо-таки физически тошнило.

– Мистер Гринлиф, мне, пожалуй, пора идти.

– Уже? А я хотел показать вам… Ну да ладно. В другой раз.

Том знал, ему следовало бы спросить, что именно хотел показать хозяин, набраться терпения и посмотреть, чем бы это ни оказалось. Но сие было выше его сил.

– Я хочу пригласить вас на нашу верфь, – не сдавался мистер Гринлиф. – Когда вам удобно? Наверно, только во время ленча? Расскажете Ричарду, что теперь делается на верфи.

– Да… я могу прийти в свой перерыв на ленч.

– Позвоните, когда надумаете, Том. У вас есть моя визитная карточка с номером прямого телефона. Если позвоните за полчаса, пришлю вам машину. Перекусим, а потом шофер отвезет вас обратно.

– Я вам позвоню, – пообещал Том.

Казалось, еще минута в полутемной прихожей – и он упадет в обморок, но мистер Гринлиф снова захихикал и спросил, читал ли он такую-то книгу Генри Джеймса.

– К сожалению, нет, сэр. Читал другие его книги, но не эту.

– Ладно, не имеет значения, – улыбнулся мистер Гринлиф.

Они пожали друг другу руки, и мистер Гринлиф долго не выпускал руку Тома. Но наконец-то все осталось позади. Однако лицо Тома сохраняло испуганное и страдальческое выражение, в чем он убедился, взглянув в зеркало лифта. Он стоял, забившись в угол кабины и прислонившись к стенке как бы в полном изнеможении, но знал, что стоит лифту остановиться в вестибюле, как он пулей вылетит из него и пробежит не останавливаясь всю дорогу до дома.