Книга: Талантливый мистер Рипли
Назад: Глава 20
Дальше: Глава 22

Глава 21

„Полицейский участок № 83
Рим
14 февраля 19…
Глубокоуважаемый синьор Гринлиф! Вам надлежит срочно явиться в Рим, чтобы ответить на несколько важных вопросов, касающихся Тома Рипли. Ваше присутствие будет чрезвычайно ценным и существенно ускорит расследование.
В случае Вашей неявки в течение недели мы будем вынуждены принять меры, нежелательные как для нас, так и для Вас. С полным уважением
капитан Энрико Фаррара“.
Стало быть, розыск Тома Рипли продолжается. Но возможно, это означает, что и в деле Майлза открылось что-то новое. Не в обычае у итальянцев вызывать американца в таких выражениях. В последней фразе – прямая угроза. И разумеется, они уже знают о подлоге.
Держа письмо в руке, Том тупо обвел глазами комнату. Поймал свое отражение в зеркале – уголки губ опущены, взгляд беспокойный, испуганный. Он выглядит так, будто своей позой и выражением лица изо всех сил старается изобразить страх и потрясение. И поскольку он непроизвольно, безо всякой игры, на самом деле так выглядел, его страх от собственного вида удвоился. Том сложил письмо и сунул его в карман, затем снова вынул и разорвал на мелкие клочки.
Он начал быстро паковать чемодан. Сорвал пижаму и халат с крючков на двери ванной, запихал туалетные принадлежности в кожаный несессер с инициалами Дикки, рождественский подарок Мардж. И вдруг остановился. Надо избавиться от вещей Дикки, ото всех до единой. Здесь? Сейчас? Выбросить за борт на обратном пути в Неаполь?
На этот вопрос ответа не было, зато внезапно стало ясно, что нужно сделать, что именно он сделает, когда вернется в Италию. Ехать в Рим и не подумает. Отправится на самый север, в Милан или Турий, а может быть, куда-нибудь в окрестности Венеции и купит видавшую виды подержанную машину, уже наездившую много километров. Скажет, что два или три месяца мотался по Италии и ничего не слышал о том, что разыскивается Томас Рипли. Это скажет не кто иной, как сам Томас Рипли.
Он продолжал паковаться. Знал: с Дикки Гринлифом покончено. Ужасно не хотелось снова становиться Томасом Рипли, снова превращаться в ничтожество, усваивать прежние привычки и повадки и чувствовать, что окружающие относятся к нему свысока и он им в тягость, если только не разыгрывает, словно шут, перед ними спектакль. Чувствовать себя пи на что не годным и ничего не умеющим, кроме как на короткое время развлечь людей. Очень не хотелось возвращаться к самому себе, как не хотелось бы надевать потрепанный, мятый, в сальных пятнах костюм, который и новый был не больно-то хорош. Его слезы капали на бело-синюю полосатую рубашку Дикки. Накрахмаленная и чистая, она лежала в чемодане сверху и выглядела такой же новой, как тогда, когда он впервые вытащил ее из комода Дикки в Монджибелло. Но на кармашке были вышиты красными нитками инициалы Дикки. Продолжая укладываться, Том наперекор судьбе решал, какие вещи Дикки он может оставить себе, поскольку на них нет инициалов и никто не смог бы припомнить, что это вещи Дикки, а не его собственные. Вот разве Мардж припомнит кое-что. Например, новую записную книжку в синем кожаном переплете, куда Дикки успел записать всего несколько адресов и которая скорее всего была подарком Мардж. Но Том не собирался с нею встречаться.
Том оплатил счет в гостинице, но теплоход на материк отходил только на следующий день. Он заказал билет на имя Ричарда Гринлифа, думая о том, что, видно, в последний раз пользуется этим именем и в то же время надеясь, что ошибается. Он не мог отказаться от надежды, что все обойдется. Имеет же он право надеяться!.. И потому глупо впадать в уныние. Впадать в уныние было глупо в любом случае, даже будучи Томом Рипли. Томас Рипли в самом деле никогда не впадал в уныние, хотя часто выглядел унылым. Разве эти последние месяцы ничему его не научили? Если хочешь быть бодрым, или меланхоличным, или задумчивым, или заботливым, или вежливым, надо просто играть, изображая эти чувства и качества.
Очень бодрящая мысль пришла ему в голову наутро, когда он в последний раз проснулся в Палермо: всю одежду Дикки он сдаст в камеру хранения Американского агентства в Венеции на чужое имя и получит ее обратно когда-нибудь после, если захочет или если понадобится, а может быть, и не обратится за ней некогда. При мысли о том, что дорогие рубашки Дикки и шкатулка с его запонками, браслетом и ручными часами будут надежно храниться где-то на складе, а не лежать на дне Тирренского моря или в мусорном ящике на Сицилии, он сразу почувствовал себя гораздо лучше.
Два запертых чемодана, с которых он соскоблил инициалы Дикки, вместе с двумя начатыми им в Палермо картинами он отправил от измени Роберта С Феншоу из Неаполя по адресу отделения Американского агентства в Венеции с поручением хранить на складе до востребования. Оставил, рискуя себя выдать, только кольца Дикки, которые положил на самое дно неказистой маленькой шкатулки из коричневой кожи, принадлежавшей Томасу Рипли. Сам не зная почему, он берег ее долгие годы и возил с собой повсюду, где бы ни путешествовал или куда бы ни переселялся. Помимо этих колец, в ней хранилась интересная коллекция его собственных запонок, булавок для галстука, запасных пуговиц, а также два пера для авторучки и катушка белых ниток с воткнутой в нее иголкой.
Из Неаполя Том поехал поездом через Рим, Флоренцию, Болонью. Сошел в Вероне и автобусом доехал до городка Тренто примерно в сорока милях. Он не хотел покупать машину в таком большом городе, как Верона, потому что там в полиции могут вспомнить его фамилию, когда он обратится за водительскими правами. В Трепто купил подержанную кремовую „ланчу“ за сумму, примерно соответствующую восьмистам долларам. Купил на имя Томаса Рипли, и на это же имя снял номер в гостинице, чтобы выждать сутки, пока не получит водительских прав. Прошло шесть часов, и пока ничего еще не случилось. Не оправдались опасения Тома, что даже этой маленькой гостинице окажется известна его фамилия, что в отделе, где оформляют водительские права, тоже могут обратить на нее внимание. Права он получил на следующий день часам к двенадцати, и ничего так и не случилось. В газетах тоже не появилось ничего ни о розыске Тома Рипли, ни по поводу убийства Майлза, ни об истории с лодкой в Сап-Ремо. Все это вызывало в нем удивительное ощущение безопасности, счастья и, пожалуй, даже некой нереальности всех этих убийств и розысков. Он почувствовал себя счастливым даже в своей отчаянно-безотрадной роли Томаса Рипли. В конце концов, разве сможет кому-либо хоть на минуту прийти в голову мысль, что такой скромник способен совершить убийство? И единственное убийство, в котором его могли заподозрить, – это убийство Дикки в Сан-Ремо. Но тут они, пожалуй, не слишком продвинулись в расследовании. Перевоплощение в Тома Рипли содержало в себе по меньшей мере одно преимущество: снимало чувство вины за глупое, ненужное убийство Фредди Майлза.
Он хотел было тут же поехать в Венецию, но подумал, что следует хоть одну ночь провести так, как он якобы проводил все ночи в течение нескольких месяцев (так он скажет полицейским), а именно – поспать в машине прямо на проселочной дороге. Одну ночь он провел где-то в окрестностях Брешии на заднем сиденье „ланчи“, с трудом поместившись и чувствуя себя глубоко несчастным. На рассвете переполз на переднее сиденье с таким болезненным растяжением шейной мышцы, что едва удавалось поворачивать голову, чтобы нормально вести машину. Но этот опыт придаст его словам достоверность, думал он, теперь он сумеет лучше изложить свою легенду. Он купил путеводитель по Северной Италии, испещрил его датами в соответствующих местах, загнул углы страниц, наступил на переплет и сломал его.
Следующую ночь провел уже в Венеции. Возможно, это было ребячеством, но Том до той поры избегал Венеции, ибо боялся разочароваться. Думал, что только сентиментальные дураки да американские туристы восторгаются Венецией и даже в лучшем случае это город для молодоженов, которые получают удовольствие от невозможности попасть куда бы то ни было иначе, как на гондоле, движущейся со скоростью пешехода. Венеция оказалась больше, чем он предполагал, на улицах было полно точно таких же, как и повсюду, итальянцев. Оказалось, по всему городу можно ходить пешком, для чего сооружены узкие тротуарчики и мосты, так что гондолами пользоваться вовсе не обязательно. По большим каналам курсируют моторные катера, такие же быстроходные и эффективные, как л поезда подземки, а также что от каналов вовсе не воняет. В городе был огромный выбор гостиниц, начиная от „Гритти“ и „Даниэли“, о которых он слышал раньше, и кончая завалящими гостиничками и паисиончиками в глухих переулках, находящимися настолько в стороне от проторенных путей, так далеко от мира полицейских и американских туристов, что, как представлялось Тому, он мог бы жить там месяцами, не привлекая ничьего внимания. Он выбрал гостиницу под названием „Констанца“, очень близко от моста Риальто. Она была чем-то средним между знаменитыми роскошными отелями и никому не известными приютами в глухих переулках. Чистая, недорогая, из нее было удобно добираться до всяких достопримечательностей. Как раз такая и подходила Тому Рипли.
Том провел часа два в своей комнате, не спеша распаковывая собственные старые, давно знакомые вещи и погружаясь в раздумья, за окном на Большой канал опускались сумерки. Он предугадывал разговор, который очень скоро произойдет у него в полиции… „Понятия не имею. Я виделся с ним в Риме. Если вы сомневаетесь, это может подтвердить Марджори Шервуд… Ну разумеется, я Том Рипли! (Тут последует его характерный смешок.) Не могу попять, из-за чего вся эта суматоха… Сан-Ремо? Да, помню. Мы вернули лодку через час… Да, после Монджибелло я возвращался в Рим, но провел там не более двух суток, а потом отправился странствовать по северу Италии… Где он сейчас, не имею ни малейшего представления, по недели три назад я видел его…“ Том, улыбаясь, слез с подоконника, переменил рубашку и галстук на более нарядные и вышел поискать ресторан, где можно приятно поужинать. Хороший ресторан. Том Рипли мог в виде исключения позволить себе потратиться. Его небольшой бумажник был так туго набит длинными банкнотами по десять и двадцать тысяч лир, что его невозможно было закрыть. Перед отъездом из Палермо он по дорожным чекам Дикки получил тысячу долларов наличными.
Том купил две вечерние газеты, сунул их под мышку и продолжил путь по горбатому мостику, по длинной улице шириной метра в полтора, вдоль которой тянулись магазины кожаных изделий и мужских рубашек, в витринах же ювелирных магазинов сверкали в коробочках россыпи ожерелий и колец. Именно в таких коробочках он когда-то представлял себе сокровища из волшебных сказок. Ему поправилось, что в Венеции нет автомобилей. От этого, по его мнению, город уподобился человеческому организму. Улицы служили венами, а пешеходы – циркулирующей по ним кровью. Он пошел обратно другой улицей и второй раз пересек Пьяцца Сан-Марко. Повсюду были голуби – в воздухе, в лучах света, даже поздним вечером падавшего из витрин. Голуби бродили под ногами у прохожих, словно сами были экскурсантами в собственном городе. Под аркой собора рассыпаны стулья и столики нескольких кафе, выходивших на площадь, так что и людям и голубям приходилось отыскивать узкие проходы между ними. В разных углах площади орали патефоны. Том попытался представить себе, как летом выглядит это место, залитое солнцем, полное пароду, пригоршнями бросающего в воздух корм для голубей, которые, трепеща крыльями, слетаются поклевать. Он пошел по другой улице, узкому освещенному туннелю. Здесь было много ресторанов. Он выбрал с виду очень солидный и респектабельный, с белыми скатертями и стенами, обшитыми темным деревом. Из тех ресторанов, где, как он уже знал по опыту, основное внимание уделяется кухне, а не временным гостям – туристам. Он сел за столик и раскрыл одну из газет.
И сразу же наткнулся на маленькую заметку на второй странице:
„Полиция разыскивает пропавшего без вести американца.
Дикки Гринлиф, друг убитого Фредди Майлза, пропал без вести после поездки на Сицилию“.
Том, низко нагнувшись над газетой, весь ушел в чтение. Он возмущался всей этой непроходимой дурью, ужасающей тупостью и беспомощностью полиции. Да и со стороны редакции глупо было впустую тратить место в газете, печатая подобную заметку. В ней говорилось, что Г. Ричард (Дикки) Гринлиф, близкий друг покойного Фредерика Майлза, американца, убитого три педели назад в Риме, исчез после того, как предположительно сел на теплоход, идущий из Палермо в Неаполь. И сицилийская и римская полиция поставлены на ноги и ведут vigilantissimo розыск. В последнем абзаце говорилось, что Гринлиф только что получил предписание явиться в римскую полицию и ответить на ряд вопросов, касающихся исчезновения Томаса Рипли, также близкого друга Гринлифа. Рипли, как говорилось в газете, считается пропавшим без вести примерно три месяца назад.
Том отложил газету, непроизвольно разыграв удивление, какое может испытать человек, прочитавший в газете, будто он пропал без вести. Притворялся так естественно, что не замечал пытавшегося подать меню официанта, пока меню не коснулось его руки. Да, вот теперь настало время самому явиться в полицию. Если у них ничего против него нет – а что может быть против Тома Рипли? – вряд ли будут проверять, когда он купил машину. Прочитав заметку в газете, он вздохнул с облегчением: это было доказательством, что полиция не выловила его фамилии в отделе регистрации автомашин в Тренто.
Том поужинал не спеша и с удовольствием, заказал напоследок кофе-эспрессо и выкурил пару сигарет, перелистывая свой путеводитель по Северной Италии. И появились другие соображения. Например, почему это он разглядел такую маленькую заметку? Ведь она была только в одной газете. Нет, являться в полицию рано. Надо подождать, пока не попадутся две или три подобные заметки или одна большая статья, которая, естественно, могла бы привлечь его внимание. Очевидно, такая статья появится в ближайшее время. Пройдет еще несколько дней, Дикки Гринлиф так и не отыщется, и тогда возникнет подозрение, что он скрывается потому, что убил Фредди Майлза, а возможно, и Тома Рипли тоже. Мардж, вероятно, сказала им, что говорила с Томом Рипли, но воочию полиция его пока еще не видела. Он листал справочник, водил глазами по строкам бесцветной прозы и статистических данных, а сам в это время думал, думал.
Он думал о Мардж, которая сейчас, вероятно, продает свои дом в Монджибелло и пакует вещи для отправки в Америку. Она прочтет в газетах об исчезновении Дикки и будет считать, что в этом виноват он. Том. Напишет отцу Дикки, утверждая, как минимум, что Том Рипли очень дурно влияет на Дикки. Мистер Гринлиф, вероятно, сам приедет в Европу.
Как хорошо было бы явиться в полицию в обличье Тома Рипли и успокоить их на этот счет, а потом явиться в обличье целого и невредимого Дикки Гринлифа и прояснить также и эту маленькую загадку!
Он подумал, что надо играть Тома Рипли еще лучше, путь даже переигрывать. Еще больше сутулиться, еще больше стесняться. Быть может, даже завести очки в роговой оправе и поджимать губы с еще более унылым видом, дабы подчеркнуть контраст с постоянным оживлением Дикки. Ведь вполне возможно, что он нарвется на кого-либо из полицейских, видевших его прежде в облике Дикки Гринлифа. Как бишь его, того полицейского в Риме, звали? Ровассини, что ли? Надо снова прополоскать волосы в крепком растворе хны, чтобы они стали даже темнее своего естественного цвета.
Он в третий раз просмотрел все газеты в поисках сообщений, связанных с убийством Майлза, но так ничего и не нашел.
Назад: Глава 20
Дальше: Глава 22