Подошла маршрутка: как и в своей реальности, Виктор не обратил внимание на номер, увидев на табличке надпись "Дружба"; только здесь таблички были большие и висели в больших проемах над лобовым стеклом, как в старых автобусах.

— Граждане вошедшие пассажиры, просьба приготовить рубль за проезд! — четким голосом дикторши возвестил автоответчик. Возле водителя торчал небольшой ящик кассы с прорезью, куда надо было кидать деньги на черную резиновую гусеницу, что ползла под немного потертой крышкой из прозрачного полистирола, пока пассажиры отрывали билеты.

— Простите, десять рублей никто не разменяет? — обратился Виктор.

— Да это всегда пожалуйста!

"Боже, сколько тут у народа мелочи. Так и у нас когда-то было, а сейчас с какого бодуна она исчезла? Если на вопрос "А вы не найдете девяносто копеек мелочью?" ответить "Нет", у наших продавщиц такая реакция, будто им сделали непристойное предложение в циничной форме."

Кинув заветный рубль и оторвав черный (т. е. отпечатанный черным) билетик, Виктор плюхнулся в самолетное кресло, обтянутое бежевым полиэстеровым чехлом, с кнопкой сигнала остановки на подлокотнике. Квадратный салон с мягкой отделкой цвета кофе с молоком был полупустым. Окна были закрыты, сверху дул воздух из кондишена, а спереди и сзади мурлыкали шоколадные нашлепки колонок. Рядом с Виктором ближнее к выходу кресло заняла светлая шатенка старшего комсомольского возраста, с чуть пухловатыми губами, и фигурой, отличавшейся от пропорций западных фотомоделек того времени в несколько лучшую сторону: в ее стан и упругие бедра в объятьях темно-синего шелкового крепа под раскрытыми, как створки раковины, полами незастегнутой блестящей куртки, была добавлена та самая капля пышности, что встречается у античных статуй и побуждает стремление заронить семя вглубь почвы.

— Канал "Маяк-Авто" продолжает квадровещание программой "Жизнь на колесах". Для пассажиров городского транспорта прозвучат песни в исполнении Наталии Рудиной и Аллы Перфиловой…

Кто такие Рудина и Перфилова, Виктор не помнил, хотя голоса показались подозрительно знакомыми. Да и не до них было.

"Глупо, черт, как глупо все получилось… Не надо было этого приятеля придумывать. Сказать — просто нашел… Ага, а тогда подумает, что украл. Что теперь? Вот верно ж, что жадность фраера погубит."

Рядом раздалась будильниковая трель. Теплородная шатенка вынула из сумочки мобилу — оранжевую, с выдвижным вниз, как шея жирафа, микрофоном.

— Да. Я уже на моторе еду. Все.

"А, вот что такое мотор. А в семидесятые так такси звали."

За Курганом маршрутка тормознула; Виктор заметил, что останавливают их не на остановках, как теперь, а где попало, лишь бы по пути. Заскочила парочка студентов из "педа" — пединститута, переселившегося сюда в семидесятых. У чувихи на боку висел диск CD-плейера.

Может, я зря тут, как на измене, подумал Виктор. Может, я зря себя накручиваю. Может, этот Финозов просто хочет иметь уникальную вещь, чтобы стать авторитетом. На хорошую коллекцию можно годы ухлопать, и все равно круче местных корифанов не станешь, а тут бац — ни у кого этого нет. Статус? Человеку нормальному мало просто иметь, ему надо еще и быть кем-то. Финозов раньше был: звание, выслуга, награды какие, а теперь он кем? Вот он и заводит себе другую реальность и начинает в ней устраиваться: сначала востребован, как писарчук со связями, но это ж мало, тут другое ценится… И вот приходит с улицы человек с раритетом, и какая разница, кто он, этот человек-то: есть раритет, есть некая загадочная история о происхождении редкости, и она всех устроит. Почему бы не такой вариант? Ну да, а принципы? А что принципы? Поглядывать на эту шатенку сейчас — это тоже не принципы… Все мы люди, почему Финозов будет исключением?

На повороте на Бежицкой за тонированным стеклом мелькнула в дымке панорама дремавшего в речной долине его родного района с заводскими трубами БМЗ; эта с детства знакомая картина словно задела какой-то рычажок в его душе, перед его умственным взором словно мелькнула вспышка и жаркая волна накатила снизу, перехватив горло неизвестно откуда взявшимся комком.

"Родители! Родители, на выезде! Они даже и не поймут, все равно признают… зов крови же! Узнать, что здесь делать, как устроиться, как паспорт получить, а уж тогда… Я и заработаю, и помогать буду, старший сын вроде… а как же я тогда с самим собой полажу? Что-нибудь вместе придумаем. Какой-нибудь родственник буду. Двоюродный…"

— У Пролетарского остановите! Вот здесь!

На Пролетарском сквере Виктор не увидел круглосуточного магазина у остановки, но зато по скверу были разбросаны несколько киосков в виде резных избушек, а на бетонной площадке, где обычно останавливался зооцирк, красовалась на низком бетонном постаменте огромная черная "Лебедянка", символ послевоенного возрождения Бежицы.

"Жалко, что не "Пятилетка"… Ладно, потом, потом будем смотреть. Потом будет много времени."

Цель была совсем рядом — серый брусок хрущевской силикатной пятиэтажки с длинной стеклянной лентой витрин магазина "Силуэт" на первом этаже; только с торца выросла какая-то чужеродная железная будка, выкрашенная ярким кровельным суриком — вроде автометеостанции. Знакомый подъезд, и все так же скрипят за спиной детские качели, будто занесенные сегодняшним ветром-хулиганом из школьной поры, когда здешних пацанов считали "За Кордоном". Дверь подъезда открылась: какой-то мужик выносил синее пластиковое ведро в мусорку. Виктор не стал ждать и тут же проскочил на лестницу.

Вот дверь, стальная с деревянными реечками для красоты — такая же. Такая же! Сам вызывал ставить в девяностых! Кнопка — такая же! Где-то в глубине послышался знакомый гонг. "И зазвонят опять колокола, ла-лу-ла…"

— …Еремины? Так их здесь нет. Они же переехали.

Небольшая старушка в накинутом на плечи сером вязаном платке из козьего пуха держала в руках деревянную ложку и глядела на Виктора удивленно-добродушными глазами из-под узких, современного фасона очков в тонкой черной оправе. Из квартиры доносился запах горячего яблочного варенья.

— Простите… А вы не помните, куда? Я из родственников, мне тут адрес это дали…

— А это давно уже, лет десять. Вот как сын у них в Коломне женился, они квартиру обменяли и к молодым съехали. Множественный обмен еще был, а в эту квартиру мы вселились. И вот как переезжали, не видели их с тех пор никогда, не бывают они в Брянске. Если бы заявлялись, я бы вам могла сказать, а так… А вот вы на заводе узнайте, может там кто из знакомых работает, вдруг подскажут.

— Да, точно. Спасибо вам! Всего доброго!

— И вам тоже! Может, зайдете чайку попить с дороги? Я варенье варю, яблочки осенние, попробуете, похвалите… Из своего сада.

— Спасибо огромное, мне бежать надо, может, действительно, у кого из знакомых узнаю!

Магнит двери подъезда щелкнул за спиной. Впереди разверзалось пространство, в котором можно было бежать по любому направлению, не опасаясь описанных фантастами парадоксов. Законы теории вероятности надежно защищали Виктора от встречи с двойником. Правда, Сталин в третьей реальности нашел родителей Виктора, но вмешиваться не стал.

"А ведь искал только родителей по матери. Помешались они всем миром в этом тридцать восьмом на пятом пункте…"

Виктор машинально перешел через улицу в направлении Орловской, где уже не было его квартиры, но на углу Брянской Пролетарской дивизии спохватился и повернул налево, к остановке. Мемориальная доска в честь Брянской Пролетарской была на месте. Ну да, здесь война была, и дед погиб при форсировании Десны, поэтому родители встретились и поженились здесь и так далее. Но кто же исправил ее, эту историю, когда и зачем…

Для успокоения он гнал себя вперед. Сзади загудела зеленая "Тройка" с гармошкой, он прибавил ход и вбросил себя на остановке в задние двери, то-есть в четвертые от головы.

— Садитесь, отец!

Чувачок — меломан с плейером "Весна" и синей кепочкой уступил Виктору кресло. Виктор замялся.

— Спасибо… Да я постою.

— Да садитесь, садитесь, мне сходить скоро, а вы с пакетами, неудобно же.

— Спасибо. Удачи вам.

— Спасибо… — парень смущенно улыбнулся и стал в проходе, держась за свисавшую с поручня, как в трамваях, петлю. Судя по звукам, долетавшим из наушников, он кайфовал от старого доброго "Don't Worry Be Happy" ("Не парься, расслабься").

"Воспитанная нынче молодежь пошла", — машинально подумал Виктор и вспомнил, как они сами двадцать лет назад шокировали москвичей, уступая старшим места в метро. Кстати, если судить по видневшимся наушникам на головах пассажиров, нынче пошедшая молодежь массово запала на CD-плейеры.

Решив внять настойчивому совету оцифрованного Бобби Макферрина-младшего, теперь Виктор больше обращал внимание на то, что произошло с городом. Напротив Московского микрорайона, до Пушки, вечное болото с гнилой водой между старой и новой дорогой к мосту было засыпано, и на этом месте был разбит сквер, где, среди зеленых молодых елочек, к удовольствию детей, шумел фонтан и возвышалась пластиковая фантазия из горок, лесенок, каруселей, и каких-то еще аттракционов, которые он не успел разглядеть. Рядом с Первомайским мостом возводили опоры нового, третьего по счету. Запустения здесь не чувствовалось, наоборот, царила обустроенность и порядок, как в юбилейном восемьдесят шестом, когда праздновали тысячелетие города, и это начало успокаивать Виктора.

"Значит, я могу себя поздравить", подумал он, "в этой реальности мы, то-есть другой я, сошлись с Ларисой. Боже, что это была за страсть! Какой мы были парой! Рядом с ней ты был просто другим человеком — сильнее, умнее, благороднее… какое это было счастье! Готов был всю жизнь носить ее на руках… И на работе неплохо устраивалось, перевелся в приличное КБ, куда в основном местные устраивались… Ну вообще то и здесь, в Брянске завод оказался не хуже. Просто ей надо было выбрать из нас двоих, и она выбрала тогда не меня, но это не конец жизни, у меня потом и семья сложилась, и дети появились… а здесь я, то-есть, другой я, все-таки с ней, и это прекрасно, пусть они будут счастливы… а ведь тогда ты тоже думал "пусть они будут счастливы", точнее — "пусть она будет счастлива" и "не буду мешать". Не буду мешать. В конце концов, второй "я" мне как-то родственник."

Тут до Виктора дошло, что за проезд он так и не заплатил. "А кондукторов-то тут нет, наверное" — решил он, вспомнив о кассе в маршрутке.

— Простите, тут куда передают — вперед или назад? — обратился он к сидящей слева, у окна, женщине, которой можно было бы дать где-то, от сорока до восьмидесяти, надеясь узнать заодно, и сколько билет стоит.

— Гражданин! — возмущенно отпарировала дама. — Степенный культурный человек, а…

— Простите, о чем вы? Я за проезд передать.

— А как будто вы не знаете, что троллейбус давно бесплатный! Вы же не на Луне живете!

— Понимаете, я долго был в командировке. Помогал братскому народу… одному.

— А! Ну уж вы тогда простите.

— Да ничего. Хорошо резидентам иностранных разведок — их готовят, а тут только удивляешься — как все изменилось!

— И не говорите. Вот вы же, наверное, слышали — интуристов в космос будут возить, чтобы в стране валюта была?

— А вот насчет этого, кстати, что-то было. Точно. Вот насчет троллейбуса — раньше, например, считали, что бесплатный нельзя сделать, потому что тогда троллейбусов на линии не будет.

— Ага, сейчас попробуй "не будет". Компьютеры! Вы представляете — за каждым троллейбусом следят из космоса! Вот мы с вами едем, а за нами спутник следит. Смотрят, по расписанию идет, или нет. Все это, чтобы не было дефицита личных машин. Вы же видели, что у них там творится? Это же ужас! Никакой экологии, смог, шум…

— Пробки…

— Вот-вот. У них там на улице дерево не растет, только толпа, как стадо туда-сюда, туда-сюда… Как они там с ума все не сходят?

— Привыкают, — вздохнул Виктор.

Дама понизила голос и придвинулась к Виктору.

— Вот вы мне, пожалуйста, только честно скажите — там жить можно? Или как?

— Ну… я, в общем-то, не выбирал… Человек к разным условиям может привыкнуть.

— Да. Значит, правильно у нас теперь все показывают. Что у них там в магазине сорок марок холодильников на выбор, а с пробками ничего сделать не могут. Куда ихний народ только смотрит?

— Это очень тонкий вопрос… тем более, я-то собственно, по компьютерным технологиям.

— Очень хорошо. Может быть, компьютеры и помогут им разобраться со своими.

"Надо сматываться. А то в разговоре по незнанию что-нибудь ляпнешь."