Длинные и короткие "двойки" регулярно подкатывали со стороны Мясокомбината. Самое лучшее в личном плане, размышлял Виктор, отходя от внезапно нахлынувшего чувства обиды за свою реальность, это здешний троллейбус. Он как метро — не надо думать, когда придет, подошел к остановке, и вот он уже услужливо подкатывает; подхватил людей и понес их, как волна жизни, в другой район, как в другой мир, где все похоже, но по-новому, и тебя не знают соседи, и улыбается в ответ встречная девушка, потому что у нее тоже хорошее настроение.

На задней площадке вагона тусовались грибники с корзинами из ближнего леса за конечной — стеснившись в стороны и распихав по углам свои причандалы, они со светлыми лицами смотрели на золотистую коляску на двух близнецов, которую качала женщина в плаще. Ближе к середине галдели школьники в юнармейской форме цвета морской волны — слет какой-то, наверное. Домохозяйки и пенсионеры, традиционно входившие "через переднюю"… Виктор смотрел на пассажиров и вдруг почувствовал острую зависть к ним, ко всем, кто смог здесь так нормально и безмятежно устроить свою жизнь.

"Вот ведь как просто — надо было строить наше общество без всяких там великих идей", подумал он. "Хотя — стоп. У них-то как раз тут есть Великая Идея. Великая, простая, как пища, вода, как воздух, которые замечаешь лишь тогда, когда их нет. Ведь у нас, в России, потерпели поражение не политический строй, не государство и не коммунисты. Это даже не русский Версаль. Версаль — это крушение отдельной нации. У нас в России потерпела поражение Справедливость, основа выживания человечества, основа его экономики. Когда на свободном рынке человек меняет рыбу на топор? Когда пропорции обмена обе стороны сочтут справедливыми, то есть в среднем — когда в обществе принято считать такой обмен справедливым. Нет экономики — нет человечества, потому что в промышленную эпоху каждый дарами природы жить не может. Даже бомжи живут оброненным излишком общества, где есть теплые подвалы и бытовые отходы."

Виктор загляделся в окно на проехавший навстречу туристский внедорожник — рыжий, с баллонами чуть ли не от колесного трактора, и, словно клеткой, окруженный дугами из хромированных труб. "Самоделка" — подумал он, и вдруг почувствовал, что отраженный в окне силуэт человека, что расположился на сиденье позади него через один ряд, ему знакомо. Он скосил глаза: лица человека напрямую он не увидел, оно было закрыто большой газетой частных объявлений. Это был тот человек, которого он чуть не сбил с ног на лестнице паспортного стола. Если бы не отражение в окне из-за туристского автобуса, что проехал мимо них в левом ряду и создал тень, то лица его он бы не заметил.

"Что будет, если человечество будет жить только выгодой и приращением богатств? Будет, как с инопланетянами у Клиффорда Саймака в "Почти как люди". "Они обойдутся с людьми так же, как некогда сами люди поступили с животными, мешавшими им использовать земельные пространства. Они постараются избавиться от них любыми средствами. Вытеснят их с насиженных мест. Сгонят в кучу. И сделают все, чтобы род человеческий прекратил свое существование…" Только у нас инопланетян ждать не надо, своих хватает: какое верное название — Почти Как Люди… Почему у нас в двадцать первом веке задавлено производство? Почему мы плетемся в хвосте прогресса, почему исчезает элементарная грамотность, почему невозможно победить коррупцию, бандитизм, те же ценовые сговоры, почему от нашего имени все время решают делать то, что мы не просили? Потому что там нас победили Почти Как Люди, наши, земные, от той же обезьяны."

Виктор внезапно обернулся: мужчины с газетой не было. Когда тот вышел, Виктор не заметил — видимо, в этот момент задумался.

"Ну и черт с ним", облегченно вздохнул он. "Значит, что у нас здесь выходит? Саймак сказал, что такое не прокатит только в России и соцстранах. СССР — последний оплот человечества. Последняя надежда людей остановить Почти Как Людей. Это и есть Великая Идея. Не национальная, которую у нас лет двадцать ищут и не могут найти, а глобальная. Для всех от Северного Полюса до Южного."

— Зайдите ко мне, пожалуйста!

У Кондратьева в кабинете уже сидел Зеленков. Интуитивно Виктор почувствовал, что это не сулит ничего хорошего.

— Скажите, Виктор Сергеевич, — начал Кондратьев, теребя в руках авторучку, — у вас нет здесь, в Брянске, каких-то врагов, недоброжелателей?

— Да нет, вроде как не успел нажить. Я вообще здесь недавно, и не знаю тут никого.

Кондратьев перевел взгляд на Зеленкова. Тот откинулся назад в кресле, положив на край стола кисти рук, сцепив пальцы, и спокойно произнес:

— Ну, что я говорил?

Кондратьев положил авторучку на стол, продолжая вертеть ее по поверхности пальцами.

— Так можно и до шпиономании дойти.

— Ну а смысл? Неужели?

— А если, с другой стороны, мы недооцениваем? Сила локальной стратегии… Ну ты помнишь процент ошибок в этих случаях. Да и не в процентах дело.

— Да именно, что… Слушайте, — Зеленков обратился к Виктору, прервав непонятный последнему диалог, — в каких вы областях раньше работали?

— Железнодорожное машиностроение, бытовая электроника, потом информационные…

— Исследования, изобретательство?

— Да. Это не области…

— Понятно. Журналистика?

— Ну… был связан. Сейчас же жизнь требует многосторонности.

— Спасибо.

— Ну что ж, у меня тоже ничего нет, — сказал Иван Анатольевич. — Спасибо, вы свободны.

— А… что-нибудь… — промямлил Виктор, так и не поняв, что в отношении его решили.

— Да не волнуйтесь, это к вам не относится. Просто проверяйте в таких случаях. И не забудьте сегодня взять подъемные и насчет общежития.

"И как это понимать?" — размышлял Виктор, покинув кабинет технодиректора. "О чем они вообще? Кстати, в этом месте лес. Какой смысл меня в лес тащить? Пригрохать профессионально можно и поближе. И в Соловьях замочить было пара пустяков. Или здесь промышленный шпионаж? Из разговора можно понять — есть какая-то тема, которая может быть важнее, чем думают, и за ней охотятся? А я при чем? Я потенциальный участник? Или смогу оценить, в чем рулезность? Должен быть какой-то простой ответ…"

Он вдруг поймал себя на том, что думает о таких вещах абсолютно равнодушно.

"А, впрочем, ничего удивительного", через полминуты сказал себе Виктор, садясь за терминал. "Виктор Санчес в "Учении Дона Карлоса" пишет, что проникновение в иные реальности может включать необычные психические переживания. И мы все можем заново открыть себя, и найти внутри себя порядок, который не зависит от инфляции, падения цен на нефть, ипотечного кризиса, или чего там будет говорить княгиня Марья Алексеевна. На последнюю, положим, и раньше было глубоко начхать. Сталкинг называется, по-русски, пофигизм. Главное, жить не привычками, а наблюдением."

И его пальцы пустились по клавишам, словно он наигрывал веселый регтайм.

…Новая электроаппаратовская общага на улице Вали Сафроновой оказалась аккурат на месте снесенного двухэтажного барака за сталинским домом. Пятиэтажное здание с мансардным этажом. В руках Виктора были пакеты с едой и предметами личной гигиены, в кармане — полученные после обеда подъемные. Не халява, а скорее аванс, который здешнее государство обязательно учтет.

Комендантша была невысокой, чуть полноватой женщиной с лицом, с которого она не старалась, подобно большинству дам своего возраста, стирать проступающие морщины, и с короткой прямой стрижкой а-ля двадцатые. На темный брючный костюм была одета безрукавка с синтетическим мехом внутрь: видимо, ей часто приходилось по службе выходить на улицу, ибо в кабинете было тепло. "Комиссарша" — автоматически мелькнуло в голове у него.

— Значит, пьянок никаких, чистоту в комнате поддерживать, шума после десяти никакого, женщин, — она пристально оглядела Виктора, — женщину можно, но с серьезными намерениями, прошмандовок мы тут не потерпим. Пройдемте для приемки койко-места.

Койко-место оказалось в мансардном этаже, комендантша по лестнице подниматься не хотела, и пришлось подождать, пока щелкнут и раскроются двери небольшого лифта. В салатовом коридоре на потолке горели узкие трубки люминесцентных светильников.

"Чистенько", констатировал Виктор. "Интересно, на сколько человек комната и какие соседи?"

— Вот сюда, — она загремела связкой ключей у одной из дверей и щелкнула выключателем внутри.

Виктор последовал следом. За дверью оказался коридор-прихожая, шириною метра полтора, из которого прямо вели две двери с буквами "А" и "Б". Справа Виктор увидел мини-кухню, наподобие той, что была в бериевской бессемейке, только электроплита была четырехконфорочной, а внизу белела стальная дверца встроенного холодильника, вроде "Саратова".

— Значит, плиту не загаживать, кухонная посуда своя, убирайте в шкафчик, грязную посуду не скапливать, плесени не разводить. Холодильник тоже размораживать не забывайте.

— Понятно, — согласился Виктор.

— Вот тут, — она открыла дверь в совмещенный санузел с сидячей ванной, отделанный серовато-зеленым кафелем, — полоскательницы — синяя ваша, стиральная машина "Фея" общая, когда мыться в ванне, снимать и ставить аккуратно. Принимаем комнату. Комната "А", восьмиметровка, одна койка по норме.

Убранство комнаты, оклеенной палевыми обоями, было достаточно простым — встроенный шкаф с антресолями, кровать, тумбочка, столик и стеллаж. На столе, помимо настольной лампы, красовался небольшой телевизор в приятном вишневого цвета корпусе — по экрану примерно с советский "Сапфир".

— Сушка складная одна — веревок не натягивать — телевизор черно-белый с УКВ приемником — один, динамик- один, утюг — один…

"У, даже телик, как в гостинице… Что сие значит? Значит, что ТВ, как средство воздействия на массы, тут предмет первой необходимости. А почему в бытовке тогда его не было? Кто-нибудь наверняка мог старый свой принести, как у нас продавцы в магазинах делают. А принесли вертушку. Странно…"

— Распишитесь. Вот тут и вот тут. Замечания есть?

— Нет, все чудесно. Спасибо вам большое…

Комендантша еще раз окинула помещение взглядом и степенно, как уходящий из порта корабль, оставила его за кормой.

"Йесс! Живем!"

Он крутнул ручку динамика. По комнате, словно свежая вода из лесного ручья, хлынули ликующие звуки "Трамвайной песенки": "Трень-брень, тронул вагончик, динь-динь, звонит звонок, из груди песня рвется…". Пританцовывая в такт, Виктор освободил пакеты, распихав что в тумбочку, что в холодильник.

"Дежурство в бытовке", подумал он, "скорее, уловка. А то начнет… то-есть, это я начну… шататься, еще на лучшие условия набреду. Черт с ним, теперь это неважно. Сейчас быстро по магазинам, шмутки брать на подъемные, посуду, мелочи разные по деньгам, с расчетом, чтобы до получки еще хватило."

Виктор вдруг поймал себя на том, что плохо представляет себе, где в этой реальности выгоднее покупать промтовары. Из одежных ему походу попадались вывески "Одежда", "Дом одежды", "Салон одежды", "Детская одежда" "Социальная одежда" и несколько фирменных, вроде "Силуэта" и "Богатыря". Очевидно, "Социальная одежда" была одеждой для пенсионеров, и брать такую человеку с репутацией успешного специалиста, безусловно, моветон; также сразу отпадали "Детская" и "Богатырь".

"Пойдем по логике", подумал Виктор. "Где вначале я собрался смотреть? В универмаге. Универмаг здесь единое торговое предприятие, а не торговая площадь под сдачу мелким лавочникам, значит, ориентировано на массового покупателя и дорогим быть не может. С него и начнем."

На входе в универмаг Виктора удивили два железных шкафа с экранами по обе стороны главной лестницы; поначалу он принял их за игровые автоматы. Как оказалось, это были инфокиоски, причем не только по универмагу, но и по товарам вообще; те, кто приходил с личной магнитной карточкой, могли оставить заявку на редкий товар. Карточки Виктор еще завести не успел, а отдел одежды, как и раньше, был на втором этаже по солнечной линии.

Как ни странно, но самым трудным в подборе одежды оказалось — найти то, в чем не выделяться. Размер, рост, полнота, разнообразие фасонов — с этим проблем не было. Тем более, что старательная продавщица с челкой, словно стилист, все время старалась преложить что-то подчеркивающее индивидуальность. В конце концов Виктор понял, что больше всего здесь он будет выделяться как раз в чем-нибудь невзрачном, и остановился на стильной спортивной черной куртке с отстегивающимися подкладкой и капюшоном, подобрав к ней в тон вязаную шапку. С зимними ботинками оказалось проще.

В цоколе по овражной линии Виктор набрел на огромный отдел радиодеталей и компьютерной комплектации. Этот отдел оказался самым заполненным; масса людей что-то искала в каталогах, высматривала за толстым стеклом витринных прилавков, спрашивала, советовалась меж собой, копалась и что-то черкала в общих тетрадках и блокнотах. Здесь был рай для радиолюбителей; для удобства, помимо деталей, приборов и инструментов для канифольного творчества на стене висела кассетница с готовыми печатными платами наиболее повторяемых конструкций. Не удержавшись, Виктор протиснулся к прилавку и назвал первый пришедший в голову дефицит, кажется, счетчики Гейгера, на что продавщица тут же показала ему на шкафчик в углу отдела. За стеклом на полке он действительно увидел целый набор разнокалиберных счетчиков: металлических, похожих на карандаши, СБМ-19, СБМ-20 и СБМ-21, стеклянных разного калибра, уложенных в коробочки, как ампулы для лекарств, торцовых, которые обычно вообще редкость… На полке ниже были разложены сцинцилляторы и полупроводниковые датчики вовсе неведомых Виктору марок.

— Космическим излучением интересуетесь? — спросил его худощавый мужчина в очках и коричневой кожаной куртке.

— Да вот, знаете, статью в журнале прочитал…

— Тоже восьмой номер "Науки и Жизни"? "Как вселенная влияет на человека"? Но вот эта концепция использовать люминисцентные лампы для регистрации трека частицы — это, по-моему примитивно. По-моему, действительно лучше собрать батарею из МС-шестых…

Вернувшись домой, Виктор первым делом включил телик. Экран засветился, на нем показалась телестудия со зрителями, что-то вроде шоу "Пусть говорят".

— Да вы поймите, — возбужденно восклицал с трибуны человек с курчавой седоватой шевелюрой и в очках, — что в пятидесятых, после войны, сборный железобетон был великим благом! Ну что вот вы можете предложить? Эрзац, шлакоблоки, не выше двух этажей? В то время, при той технологии, при той культуре строительства — а вы вспомните, как сдавали с недоделками, вспомните! — тогда единственно верным было изготавливать железобетонные изделия на заводе, а не на стройплощадке.

Не теряя времени, Виктор вынул из коробочки будильник "Слава" с батарейкой и подсветкой, подвел время и поставил на тумбочку. Черный рояльный глянец округлого корпуса внушал спокойствие и уверенность. "Чего, вроде нормально вписывается…"

— Да, — дайте же мне договорить! — продолжал человек с экрана, — да, удешевление достигли за счет сокращения типажа деталей. Да. Потому что жилой фонд разрушен, а потом крестьянин рванул в город. Куда его селить? В коммуналки? Да если бы, — погодите, — да если бы войны не было, строили бы совсем другие здания! Я знаю, что говорю, я видел проекты. Восьмидесятые — да. В восемьдесят пятом, когда приняли постановления, уже шла модернизация, у нас появилась технология, появились средства контроля, гибкая оснастка, у нас, наконец, ЭВМ появились для проектирования, чтобы появилось то многообразие, которое вы видите!

Аудитория зааплодировала.

— Спасибо, Михаил Львович! — поблагодарил ведущий. — Напоминаем, что вы смотрите программу "Народное вече"…

"Ну, тут ясно", решил Виктор и покрутил ручку дальше. На следующей программе шел фильм про войну, сорокапятки в упор били по хорошо реконструированным "панцер драй", и командир расчета падал после разрыва, глядя застывшими глазами в голубое небо, на которое наползала громада немецкого танка. На третьей программе все же оказались новости: мельком показали сюжет, где Романов посетил какое-то предприятие и прозвучало слово "наноинженерия", в основном же сообщали о сдаче новых жилых комплексов, промышленных объектов, участков дорог и теплотрасс, буднях космической станции, подготовке к выпуску новой модели миниатюрного сотового телефона "для каждого трудящегося", росте тактовой частоты процессоров, объема жестких дисков и пропускной способности телекоммуникационных каналов. Этакий большой самоотчет без политической рекламы.

Сидя перед экраном, он внезапно поймал себя на мысли, что в своей реальности ему было бы гораздо приятнее слышать новости о росте производства на бежицких заводах или какой-то новой продукции, хоть какой, чем о скандалах, катастрофах, и даже новых законопроектах — последнее, возможно, потому, что он не слышал о законопроекте, который бы явно улучшил его, Виктора положение, или дал ему для этого какое-то право. Возможно, со временем, это перечисление успехов могло бы показаться ему скучным, но сейчас он просто отдыхал, глядя на мир, где вместо взрывов и падающих в пропасть автобусов уложили плитку на тротуаре и снизили себестоимость литра молока на две копейки.

— Бим-бом!

Звонок в дверь оторвал Виктора от созерцания репортажа про новый вид бытовых услуг — доступе к компьютерным сетям через сотовые телефоны. "Они особую микросхему для таких звонков выпускают, что ли? Раньше элементарно — соленоид и две пластины…"

На пороге стоял парень лет под тридцать в тренингах и ковбойке. В руках он держал томик "Методы автоматизированного контроля многослойных печатных плат". "Из мастеров или технологов, верно", — предположил Виктор.

— Здравствуйте. Еремина здесь подселили?

— Вечер добрый. Чем могу?

— Вас к телефону! Вон там, в конце коридора!

Виктор поблагодарил и заспешил к аппарату.

— С новосельем вас, Виктор Сергеевич! — раздался из трубки висящего на стене кнопочного аппарата знакомый голос Мозинцева.

— Спасибо! Только что вселился, никого пригласить не успел. А что, опять что-то с компом?

— Нет, с компом все в порядке. Нужен совет человека, в этом деле сведующего.

— Слушаю вас внимательно.

— Вы не поняли. Тут надо ко мне подойти.

— Ннну… — протянул Виктор, помня, что его сегодня один раз уже вызывали по телефону, — я тут еще на чемоданах сижу, разбираюсь…

— Вы знаете, — продолжал Мозинцев, — я насчет достаточно выгодного для вас приработка. Надо же обзаводиться, так, потихоньку, да и на нормальную квартирку копить, нет?

— Уффф… Вообще-то подработка подработке рознь.

— Не волнуйтесь, ничего такого. Я, как Бендер, чту Уголовный Кодекс.

— Тогда хотя бы перекусить успеть…

— А это пожалуйста, конечно. Тут за пять минут не разобраться. Жду.

"Так, и что же это за предложение?" — размышлял Виктор, взбивая в стеклянном хрущевском стакане яйца и молоко для омлета с колбасой. — "Какая-нибудь афера? Отказаться? И никогда не узнать, что грозит кооперативу?"

Он вылил содержимое стакана на сковородку, где мелкие брусочки сала уже начали желтеть и скукоживаться, а кусочки ветчина в оболочке обрели поджаристую корочку и начали заворачиваться вверх. Зашипело и вверх с веселым треском фонтанчиками начали подскакивать мелкие масляные брызги.

"А вообще, на кой это мне надо?" — подумал он, протыкая вздувающиеся пузыри, чтобы дать пропечься омлету; по-хорошему, его надо было делать в духовке, но ее как раз не было. "Зачем мне лезть в чужие заморочки? Я даже толком не освоился в ихних отношениях".

Он вдруг действительно почувствовал, что, даже занимаясь анализом бизнес-процессов, так и не разобрался, кто чем дышит, кто чего хочет, кто на кого как смотрит — в том, что раньше составляло важную часть вживания в коллектив. Здесь это просто было некогда делать — а, может быть, даже и сама производственная система оттесняла людей от их мелких личных заморочек, чтобы они не мешали, не отвлекали от главного — проявить себя в работе. Он вдруг почувствовал, что если бы ему, к примеру, понравилась Полина Геннадьевна, или даже если бы он женился на ней — все равно здесь, на рабочем месте, в процессе работы в нем бы моментально умер муж и остался работник — все личное существовало бы там, снаружи, за входными дверями. В это было трудно поверить, но это было так. Здесь бы его женой становилась работа, производственная система; она, как искушенная женщина, могла играть на его слабостях, на самолюбии, на чувствах, она влюбляла его в дело с мексиканской страстью, как и каждого здесь. Семья людей, где отношения с работой выражались не известным словом, а от волнительного увлечения доходили до сладострастия, до ощущения счастья. Не служебный роман, а роман со службой, роковой дамой, которой человек отдавал руку и сердце.

Ладно, оставим в покое романтику, посмотрим на факты, рассудил Виктор. Что здесь заметнее всего? Грамотность. Не видно руководятлов, которые не знают, кто чем занимается в его епархии, которые всем поручают все, и, окружив себя толпой чесальщиков пяток, превращают предприятие в экзоскелет, откликающийся на любой непроизвольный физиологический акт высшего лица. Трезво рассуждая, это уже большое благо.

Куски омлета источали приятный, напоминавший далекое детство аромат, и легкий дымок чая умиротворяюще подымался над дрожащей янтарной поверхностью. В телевизоре шла передача о Зое Виноградовой — в честь присуждения ей Премии Ленсовета и сорокалетия исполнения роли Мари в фильме "Мистер Икс". "Когда мы влюблены, мы словно сном окружены…" Красивая актриса, красивый голос, подумал Виктор. Жаль, что ее так мало снимали в кино.

Покончив с едой, он откинулся на спинку стула и закрыл глаза; в ушах уже звучала московская песенка из "Девушки с характером": "Вот она какая, большая-пребольшая, приветлива со всеми, во всех сердцах жива…" Сказка. Как во второй реальности — чистейший воздух, живые цветы на станциях метро, чудесный Дворец Советов до неба. И люди — простые, открытые, каких, наверное, уже никогда в нашем мире не будет…

"Да что же я сижу-то!" — Виктор разом вскочил со стула. "Они мне поверили, приняли в свой дом, в свое племя, а я… Да совесть же надо иметь-то!"

Он вскочил и бросился мыть посуду. Горячая вода коснулась рук, вызвав прилив крови: мысли его вдруг стали простыми и ясными.

"Хватит! Пора знать, чем этот кент хочет, чтобы я расплатился за паспорт. Да и тянуть смысла нет — больше увязнешь" — вертелось в голове у Виктора, когда он, застегивая на ходу пуговицы плаща, сбегал вниз по серым ступеням лестницы общежития.