Глава 8
Торговля кого выручит, а кого выучит
Годунов возмущенно фыркнул в ответ:
– Все в точности согласно указу. Мне не веришь, так у меня грамотка имеется, кою мне Дмитрий на пристани перед отплытием вручил. – Он извлек из небольшого сундучка, стоящего близ стола, свиток с вислыми золотыми печатями на красных шнурках, и принялся зачитывать: – «Мы, непобедимейший монарх, божьей милостью император, и великий князь всея Русии, и многих земель государь, и царь-самодержец, и прочая, и прочая, и прочая, жалуем слугу своего, преданного нам всем телом и душой…»
– Погоди-погоди, – остановил я его. – Не кипятись. Я только про города хотел выяснить. Вдруг ты где-то…
– А про грады, кои он мне передает, император особливо указал, – перебил он меня. – И даже перечислил. Наверное, чтоб я в прочие носа своего не совал.
Я нахмурился. Получалось не совсем так, как мне бы того хотелось.
Верхняя жирная волнистая линия, означавшая северную границу годуновских владений, вначале протянулась строго вдоль реки Костромы. Затем она уклонялась к востоку, опять-таки соответствуя ее течению. После этого следовал короткий сухопутный отрезок до притока Сухоны, и далее линия вместе с течением последней уходила на северо-восток до устья Вычегды, впадающей в Двину. Далее рубеж пополз по берегу Вычегды до самого ее истока. Еще один сухопутный отрезок соединял исток с Печорой, и затем линия границы вместе с этой рекой устремлялась прямиком на север, к Баренцеву морю.
Или к Карскому.
Или к морю Лаптевых.
Да какая, в конце концов, разница – все равно там тундра.
Вторая линия, южнее, начиналась от устья Унжи, поднималась до ее верховий, деликатно огибала Ветлугу, Вятку и Каму, устремившись почти строго на северо-восток, и сворачивала к Тавде. Дойдя до истока этой реки, линия поворачивала вместе с нею на юго-восток, к Яицким горам, то бишь к Уралу, и только за ним, уже после впадения в Тобол, а его – в Иртыш, уходила по низовьям последнего на юг, сливаясь с общей границей Руси.
Получалось, что теперь Федору принадлежит изрядный кусок Сибири вместе с основным течением Иртыша и Оби, а также низовья притоков Оби – реки Кеть, Чулым и Томь со стоящим на ней городком Томск. Далее черта уходила в… неизвестном направлении – карта кончалась.
– И как прикажешь понимать сей казус? – озадаченно поинтересовался я, ткнув пальцем в эту загадку.
Федор вначале не понял, но потом, догадавшись, пояснил:
– Я о землице токмо до Оби ведал, а уж когда вычертил, то дознался, что рубеж у Руси ныне давно за ее пределы дошел. Тамо, насколь помню, Таз течет да еще Пур. На нем даже острожек малый поставили – Мангазея прозывается. Пур оный, яко и Обь, в море впадает, а далее за ним еще одна река, прозвищем Енисей. Вот тамо по нему, считай, и есть наш рубеж.
Теперь понятно. Честно говоря, не думал я, что Русь уже в начале семнадцатого столетия забралась столь далеко на восток. Что ж, это хорошо. Но еще раз посмотрев на границы, досадливо поморщился. Получалось, что Двина – практически не наша территория, то есть прямой торговый путь в сторону Колмогор и Архангельского городка для нас не закрыт, но значительно затруднен – царские воеводы и таможенники выпьют столько кровушки, куда там шатучим татям. Ишь как позаботился государь – даже соседнюю с Двиной Мезень, тоже впадающую в Белое море, и то на всякий случай убрал из владений Годунова.
Более того, изрядная часть городов, лежащих на приграничных реках, например, Соль-Галицкая на правом берегу реки Костромы, Соль-Тотемская на левобережье Сухоны и Устюг Великий в устье этой реки, Соль-Вычегодская, находящаяся на правом, не принадлежащем царевичу берегу Вычегды, и так далее, тоже были предусмотрительно выведены Дмитрием из списка пожалованных земель, что особенно удручало.
Да и касаемо второй линии та же ситуация. Очевидно, в последний момент государь подумал, что ни к чему царевичу иметь достаточно обжитые реки Ветлугу, Вятку и Каму со всеми их городками, и перенес границу повыше. Да что там ближние городки перед Яицкими горами, когда он зажал для царевича и дальние – Верхотурье, Тюмень и прочие. Дмитрий ухитрился лишить Годунова даже Тары, лежащей на левом берегу Иртыша, – вот она, линия, согласно которой нам принадлежит только правый берег этой реки.
Получалось, что у нас лишь Пелым на Тавде, ну и сибирские острожки, включая Тобольск, Сибирь, Сургут и Нарым. И как это Дмитрий оставил их нам? Наверное, недосмотрел. Ну а если брать поближе, то помимо Костромы царевич может распоряжаться в городках Унжа, Чухлома и Галич. Ах да, вон еще какой-то загадочный Усть-Сысольск поблизости от Вычегды, про который Федор пояснил, что это погост, чтоб собирать дань с зырян. Да еще имеется Пустозерский острог, расположенный почти в устье Печоры. Зато Усть-Цильма, которая расположена на этой реке, стоит на левом берегу, следовательно, уже не наша. Даже город Хлынов, что лежит на середине пути от нас до Яицких гор, и тот Дмитрий зажал. Погоди-ка, погоди… Так это ж Вятка. Так-так. Не иначе как государь испугался, что мы все-таки сговоримся с сидящим в ней Шуйским.
Впрочем, это даже хорошо, что Годунов не имеет никакого отношения к опальному боярину. Одной головной болью меньше, а то эта лиса чего-нибудь настряпает, а мне потом расхлебывай, что не уследил, – как-никак вроде бы государь именно меня назначил за пристава, а если попросту, то в сторожа. С другой стороны, не ахти – с Дмитрия станется прислать распоряжение, чтобы я катил туда и бдил за Шуйским, а оно мне надо?
Стоп! Только сейчас до меня дошло, что коли Хлынов – это Вятка, которая во владения царевича не входит, то какого черта делает у нас Гермоген? Да гнать его в три шеи! И Федор тоже хорош – целую тысячу ему пообещал, а тут…
Вообще-то карта с этими очерченными линиями выглядела символично, напоминая профиль огромной головы человека с высунутым изо рта языком, на самом кончике которого и располагалась Кострома. То есть основная часть черепа – пространство за Яицкими горами, а перед ними лишь небольшой кусок лба на севере, который сплошная тундра, да еще язык, устремленный в сторону Москвы. Или, учитывая, как нас с царевичем объегорили, обжулили, обмишулили и надули, в нашу сторону…
– Ты вроде как про торжища великие сказывал, – влез в мои раздумья престолоблюститель и иронично осведомился: – И где ж нам их учинить, поведай?
Я почесал в затылке. Ну недоглядел, лопухнулся, с кем не бывает. Да и не до того мне было, вот и позабыл уточнить у Дмитрия, как и что, хотя навряд ли удалось бы у него выцыганить тот же Великий Устюг или Соль-Галицкую.
– Да ты не печалься, – великодушно попытался ободрить Федор. – У всякой старухи свои прорухи. Оно ить и в народе тако сказывают. Мол, и на добра коня спотычка живет. А теперь чего уж тут, пролитую воду не соберешь. Ништо, мы и без торжищ как-нибудь проживем. Да что там как-нибудь – припеваючи. Чай, есть еще деньга-то, и немалая. А там и подати, кои уже свозят, – мы эвон яко вовремя сюда приспели, прямо перед новым годом.
Я покосился на царевича. Ну уж дудки! Может, и проживем, только это не по мне.
– Это меньше десяти тысяч – деньга, – поправил я Годунова. – А больше – это уже финансы.
– Есть разница? – усомнился он.
– Конечно. Имя сменилось, значит, и подход к ним тоже надо менять. И вообще, монета должна вертеться, на то она и круглая, – пояснил я и призадумался, еще раз внимательно пробегая глазами по карте.
Нет уж, если наш государь решил, что все-таки удалось обвести меня вокруг пальца, то я в лепешку расшибусь, но постараюсь его разочаровать.
– Думаю, Дмитрий Иванович сейчас ликует, уверенный, что посадил нас в лужу, – медленно произнес я.
– Да ведь так оно и есть, – вздохнул Годунов.
– Не совсем, – не согласился я. – Он еще не знает, что можно сесть в лужу и тем не менее выйти сухим из воды. Поверь, выход есть всегда, просто человек зачастую его не замечает.
– Ну уж и всегда? – хмыкнул царевич.
– Точно-точно, – подтвердил я. – Призадумайся: даже если тебя съели, у тебя все равно есть два выхода.
Федор вытаращил на меня глаза и честно призадумался. Наконец дошло, и он вначале расплылся в улыбке, затем нахмурился, осведомившись про второй, но тут же сам догадался про него и захохотал.
– А ведь и впрямь, – заметил он, отсмеявшись и вытирая выступившие слезы. – Токмо яко ты мыслишь поправить, все одно ума не приложу.
– А что, собственно, изменилось? – осведомился я, уверенный, что все равно должно получиться так, как я и запланировал, и если мы скупим всю пушнину, то в любом случае англичане рано или поздно придут к нам на поклон.
Разве только торговаться мы с ними будем не в городах, принадлежащих Дмитрию, а в иных. Например, в том же Усть-Сысольске или еще в каком-нибудь, которые поставим сами. Или нет, для надежности лучше всего осуществлять торг в Костроме, куда станем свозить и накапливать пушнину, придерживая и создавая дефицит.
Федор уставился на меня, пытаясь сообразить, что я задумал на сей раз, но я не торопился с ответом, прикидывая, хватит ли у нас с царевичем денег. Уж больно широко я собираюсь шагнуть – как бы штаны не порвать. В том, что операция принесет немалый, да что там – огромный доход, сомнений нет, но лишь в перспективе, спустя год, а как быть до этого времени?
Придется послать гонцов в Москву за теми деньгами, которые пока лежат в закромах Английской компании, причем сразу обратить их в ходовой товар для местных народцев, которым мое серебро без надобности, а вот хороший котел, к примеру, или там нож, топор и прочее в хозяйстве ох как необходимы.
Хотя везти топоры в Кострому смысла нет – проще купить тут. В Москве же лучше всего приобретать предметы роскоши, чтоб легкие и недорогие. Зеркальца всякие и все в том же духе… Или нет, с зеркальцами тоже подождем – дорого. Лучше дождемся продукции со своего стекольного завода.
– Помнится, я учил тебя правильно задавать вопросы, потому что они – выбор направления к правильному ответу, – медленно произнес я.
Престолоблюститель озадаченно воззрился на меня, не понимая, к чему я клоню. Пришлось пояснить:
– Без чего мы не сможем обойтись, если хотим стать хозяевами на рынке русской пушнины?
– Грады, где торжища, – начал было перечислять Годунов, но я бесцеремонно перебил его:
– Это все необязательно. Единственное, что нам нужно, – сам товар. Будет он в наших руках, и те же англичане, шведы, голландцы и прочие сами приедут за ним в нашу глушь, и зазывать их не понадобится.
– Приедут токмо англичане, ибо всем прочим вовсе не дозволено заходить в Мезень, Печору, Обь и прочие реки. Да и англичане не всякие, но токмо из компании.
– Лихо вы их льготами обвесили, – оценил я. – Ну и что. Ничего же не изменилось. Пусть из компании. Главное, чтоб товар был только в наших руках, и все. Вот отсюда и будем плясать. Гляди, вот здесь, – решительно ткнул я пальцем в карту, – мы поставим небольшой острог, а в нем устроим перевалочный склад. И вот здесь тоже. И вот тут. Кроме того, мы перекупим у англичан людей, которые сейчас на них работают. Те им выплачивают деньгу заранее, после чего и деваться некуда – приходится отрабатывать. Теперь выплатим ее мы.
– Согласятся ли? – усомнился Федор.
– Обязательно, – уверенно кивнул я. – Они ж понимают, что куда выгоднее работать на престолоблюстителя, который ныне в этих землях и царь, и бог, чем на пришлых людишек. Опять-таки не забывай, что ты – исконно русский, поэтому они согласятся, уже хотя бы только чтобы надуть тех же англичан. А когда мы скупим все меха и сможем диктовать свои цены… – И, не договорив, усмехнулся.
Федор вновь призадумался, но спустя минуту нещадно раскритиковал мою идею. Можно сказать, раздолбал в пух и прах, ибо, по его мнению, она была неосуществима по трем причинам.
Первая заключалась в количестве мехов. По его словам, чтобы скупить все, нужны миллионы. Оказывается, Борис Федорович не раз проводил со своим сыном занятия, так сказать, по экономике, знание которой для умного государя обязательно. А что такое ныне экономика? Да в первую очередь торговля. Вот он и наставлял Феденьку, уча уму-разуму, в том числе и как лучше поступать с мехами.
Вообще-то мысли покойного царя были зеркальным отображением моих, что и неудивительно – я всегда утверждал, что Борис Федорович великий правитель. Без знания научно обоснованных законов экономики, действуя исключительно на интуиции и смекалке, он пришел к точно таким же выводам, что и теоретики-экономисты двадцатого века.
Так, по его словам, наиболее прибыльно было бы учинять выездной торг самим. Конечно, казна и сейчас имеет с продажи тех же мехов изрядную деньгу, но она была бы куда больше, если б мы сами плавали в иноземные страны. Одна беда – не на чем. Опять же и тати в море сильно шалят. А пришлый люд, пользуясь этим, гребет немалую деньгу, покупая у нас товар задешево, а у себя продавая втридорога. И за этим следовали цифры, цифры, цифры, наглядно подтверждающие не только выгоды, но и упущенные возможности. Все царевич не запомнил, но мне за глаза хватило и тех, что он привел.
С авторитетом старшего Годунова как компетентного человека спорить не имело смысла, поэтому я принял на веру перечисленные Федором цены на пушнину. Действительно, если только казна продавала мягкой рухляди на общую сумму, достигающую нескольких сотен тысяч ежегодно, и учитывая, что это была едва ли десятая часть от общего количества продаж…
Увы, но это возражение престолоблюстителя было не единственным. Покончив с цифрами, он не без некоторой доли ехидства осведомился, как я намереваюсь поступить с мехами, добываемыми, так сказать, не на нашей территории, ведь тех же лис, белок, куниц и горностаев хватает и на берегах Оки? А знаю ли я, что пушной зверь, включая рысь, бобра и прочих, в изобилии водится в смоленских лесах и вообще на северо-западе – Псков, Новгород, Заонежье и так далее.
Пришлось вновь призадуматься. Получалось, что взвинтить цены на наш товар мы сможем, но покупать у нас его не станут – хватит других торговцев, которые будут в золоте и с прибытком, а мы в… Словом, понятно в чем и с чем.
– Говоришь, хватает лис и белок… – протянул я, лихорадочно выискивая выход – не срамиться же перед Годуновым, выказывая свою некомпетентность.
– Знамо, хватает, – подтвердил Федор. – Там, конечно, их добывают помене, чем тут, да и не сравнить их – лисицы черной да пепельной не бывает вовсе, да и волков черных, кои за Яицкими горами водятся, тоже. Опять же и чтоб соболька на Оке добывали, не слыхал, токмо я так разумею, что в таковском деле надобно либо скупить все до единой шкурки, либо проку не будет…
– Э-э нет, – не согласился я, сразу отыскав нужную лазейку. – Прок как раз будет. Будем скупать лишь то, чего больше нигде не бывает, то есть черную лисицу, соболя, песца и прочих, которые водятся только у нас. К тому же, если закупать выборочно, тогда у нас точно хватит денег. Как тебе, пойдет? – И уставился на Федора в ожидании услышать положительный ответ.
Ждать пришлось почти минуту – царевич, опустив голову, что-то прикидывал и размышлял, а затем выдал, но не то, что я от него ожидал.
– Не пойдет, – отрезал он и заявил, что хотя и сам пока неясно представляет масштабы, но уж то, что нескольких десятков тысяч не хватит даже на выборочную закупку, железно.
Я вновь призадумался. Скорее всего, Годунов прав. Накупить столько, чтобы отрядить в Европу собственные караваны с мехами, – это одно, тут мы запросто, а вот стать монополистами в торговле пушниной, пускай даже не любой, а выборочной – навряд ли.
Словом, плакала моя идея создания в Европе дефицита на русские меха. Горькими слезами плакала. А учитывая, что и городов во владениях Федора раз, два и обчелся, да и те дохленькие, получалось совсем не слава богу.
Последняя надежда – самостоятельный торг. Но для него необходим флот, ибо здесь настоящую цену за чернобурку, седого соболя, голубого песца и прочие редкие меха, не говоря уж о более ходовых, из англичан не выжать.
Кроме того, нужно срочно запускать стеклодувный завод для производства тех же зеркал, поскольку теперь точно ясно, что денег из Английской компании мне не хватит. Можно, конечно, послать гонца в Речь Посполитую, чтобы привезли еще, однако боюсь, что и их окажется недостаточно.
Кроме того, необходимы не просто помощники, но непосредственные компаньоны из купчишек с большой казной, которые умеют заглядывать далеко вперед и видят перспективы и возможную прибыль.
Стоп! Помнится, как-то покойный государь рассказывал мне про Строгановых, которые, по сути дела, и завоевали Сибирь для Руси, послав туда казачий отряд во главе с Ермаком. Если память мне не изменяет, эти ребятки на захвате новых земель отнюдь не угомонились, а принялись за их освоение – варка соли, поиски руд, рыбные промыслы и… торговля с местными народцами, причем главным образом – скупка пушнины.
Так-так. Кажется, именно они нам подойдут, тем более что Строгановы сейчас впрямую зависят от Федора – земли-то, которые даны им, находятся на территории царевича, так что им прямой резон жить с Годуновым в дружбе, согласии и взаимопонимании.
Однако спросить про них не успел – кто-то вкрадчиво и осторожно начал скрестись в дверь. Моя рука непроизвольно скользнула к сабле, но почти сразу я опомнился, догадавшись, кто бы это мог быть, а повернувшись к пунцовому, как вареный рак, царевичу, убедился, что все правильно. Не иначе как Любава, больше некому. Жаль, о многом не договорили, ну да ладно, успеется.
Хотел было посоветовать, чтоб не увлекался, но не стал – и без того у Федора лицо как кумач. Оставалось лишь вздохнуть, деликатно посетовать, что с нашими делами мы с ним изрядно припозднились, пожелать хорошо отдохнуть и направиться к себе.
Проходя мимо Любавы, перепуганно глядевшей на меня – явно не ожидала застать в столь поздний час у Годунова, – я не удержался и еле слышно прошептал: «Не забудь», напоминая об утреннем разговоре.
Почему-то стало немного тоскливо, когда я улегся в свою кровать. Вот если бы сейчас свершилось чудо и по соседству со мной в ней оказалась некая красивая юная особа… Федоровскую икону, что ли, попросить? Хотя нет, тут она бесполезна. Даже если бы она и впрямь могла творить чудеса, все равно ни за что бы не стала потакать блуду.
Пришлось утешить себя чуточку злорадной мыслью, что зато я преспокойно высплюсь и утром, в отличие от некоторых, встану с постели бодрым и свежим. Увы, грусти эта мысль убавила ненамного, особенно когда на ум пришло, что, судя по словам митрополита Гермогена, раньше апреля мне постельные утехи не светят.
Кстати, чуть забегая вперед, скажу, что эта ночь была, пожалуй, единственной, когда мне взгрустнулось. Уже на следующую и далее мне стало не до печали, и я засыпал от усталости через пару секунд после того, как касался головой подушки, если не раньше – уж очень много дел приходилось решать. Плюс к ним периодически добавлялись всякого рода вводные и неожиданные происшествия.
Да что там далеко ходить, когда мое первое рабочее утро – день накануне не в счет, так, предварительная разведка, не более – началось с того, что меня разбудили ни свет ни заря по боевой тревоге, поднятой караульными стрельцами на стенах. Так что зря я злорадствовал накануне вечером в отношении Федора – выспаться не получилось у нас обоих.
Правда, сама тревога, по счастью, оказалась ложной. Просто часовой – у страха глаза велики – решил, что к городу несется невесть откуда взявшаяся татарская орда, тогда как на самом деле руководство полка, выполняя мое распоряжение, устроило ратникам пробежку до Ильинских ворот.
Однако свое черное дело ранний подъем сделал – сна ни в одном глазу, и оставалось только спешно сварить себе кофе покрепче, чтобы взбодриться, после чего засесть за планирование дел на день.
Я тогда еще не ведал, что над моей головой стали медленно, но неотвратимо сгущаться тучи, сулящие разоблачение самозванцу, нахальным образом присвоившему княжеский титул. Гнало их с запада…
