Книга: Витязь на распутье
Назад: Глава 17 Спешите видеть: только у нас и только этой осенью!..
Дальше: Глава 19 Аз повелеваю

Глава 18
Игра в открытую

Федору Дмитрий о сватовстве Густава к Ксении сказал, еще когда мы были в Ярославле. По счастью, я все-таки успел опередить государя, известив царевича чуть раньше, так что Годунов, согласно полученным инструкциям, поступил наиболее разумно – лишь кивнул в ответ, и все. А уж то ли это согласие, то ли просто знак того, что он услышал сообщение, – пусть государь понимает как хочет.
Даже лицо у него осталось невозмутимым – ни тени удивления. Дмитрий, поняв, что я успел известить Федора раньше, бросил короткий взгляд в мою сторону и, досадливо поморщившись, уточнил:
– Так как?
– Кого бы ни выбрала сестра, того и я обниму, коли выбор учинится по ее доброй воле, – коротко ответил царевич.
Зато оказавшись наедине со мной, Годунов выглядел иначе – глаза полны слез, сам растерянный, руки подрагивают от волнения.
– Может, обмолвиться про последний завет батюшки? – нерешительно спросил он.
– Ни в коем случае! – отрезал я. – Об этом пусть знают только мы трое и больше никто и никогда, иначе получится еще хуже. Пока я для всех так, темная лошадка, не более, которая вовремя оказалась у тебя под рукой и подставила спину, унося от смерти. Отсюда и отношение бояр – ненавидят, но особого значения не придают и серьезного врага во мне не видят. Если же они узнают про завет Бориса Федоровича, их отношение ко мне тут же изменится. Абы кого царь-батюшка, упокой господь его душу, в женихи своей дочери не избрал бы, значит, я куда опаснее, чем кажусь.
– Тогда что делать? – вконец растерялся он.
– Что делать, что делать… Тяни время и предупреди Ксению, чтобы она попросила отсрочки хотя бы до окончания большой печали. Мол, дело серьезное, так вдруг решать негоже. А все остальное… Ну тут уж я сам.
Дмитрий поначалу вспыхнул от возмущения, услышав ответ Ксении – уж очень он не любил мешкать, торопясь осуществить задуманное немедленно, едва только пришло в голову. Но тут царевна умоляюще уставилась на него, и он смягчился, заметив, что, как он слыхал, в этих местах славная медвежья охота, да и ждать не так уж много – всего-то пяток дней. Да и важные государевы дела, кои ему надлежит обговорить с князем Мак-Альпином, тоже потребуют немало времени, а потому обождем.
Обязанности мы с царевичем разделили так – он взял на себя Дмитрия и Басманова, а я выпросил у государя Густава, пояснив, что нам с ним не до охоты, – уж слишком много всего надо обсудить в связи с изготовлением нового оружия.
– Пущай двое воевод поразмыслят, – согласился Дмитрий. – Оно и для дела польза – крепче сдружитесь.
Признаться, я рассчитывал на то, что удастся уломать принца вообще отменить сватовство. Благовидный предлог имелся – негоже истинному рыцарю идти на войну, зная, что можешь погибнуть и, следовательно, оставить безутешной невесту. К тому же в жизни Ксении Борисовны уже был случай с датским Иоанном, и не так давно – трех лет не минуло, так зачем же ей еще одно потрясение?
Однако Густав заупрямился. Полыхая от нахлынувших чувств, он и слушать не хотел о какой-либо отсрочке. Нет, и все тут.
Попутно он старался произвести на царевну самое благоприятное впечатление, причем – не будучи дураком – преимущественно за счет своего ума и познаний, поскольку и сам как-то с грустью признался мне, что прекрасно понимает – внешность у него, увы…
С этой целью он в первый же вечер пребывания в Костроме устроил для почтенной Ксении Борисовны невиданное доселе на Руси увеселение в виде фейерверков – то ли ракеты были приготовлены им давно, то ли он, как утверждал, специально их изобрел, желая доставить удовольствие прекрасной принцессе.
Кроме того, он ухитрился блеснуть своими познаниями и в другом деле, заметив, что неоднократно забавы ради проводил опыты со стеклом, а потому может с легкостью придать ему тот или иной цвет.
Я сразу загорелся, поскольку первые опытные образцы, которые были получены на стекольном заводе, не отличались прозрачностью, имея какой-то мутноватый зеленоватый оттенок.
Сами стеклодувы жаловались, что это не их вина. Дескать, у них в Венеции при изготовлении стекла применяется сода, которую добывают из сжигаемых морских водорослей, а тут они вынуждены ее заменить на поташ, добываемый из древесной золы, вот и выходит «лесное стекло».
Из-за собственной дремучести мне оставалось в ответ только кивать головой и со всем соглашаться, но Густав заверил меня, что тут все поправимо и решаемо, после чего мы вместе с ним отправились в Буй-городок.
Там он всего за пару дней и впрямь сумел ликвидировать неприятный оттенок, пояснив опешившим мастерам, что впредь, как он установил опытным путем, для добычи поташа лучше всего использовать осину, клен и ясень. А еще он сумел сделать так, чтобы стекло заиграло на солнце, использовав для этого только свинец, щедро добавляя его в густую расплавленную массу.
Не на шутку увлекшись процессом – еле-еле уговорил его снять нарядный кафтан и переодеться во что-нибудь более подходящее, – разошедшийся Густав заявил, что мы с ним не должны возвращаться к принцессе с пустыми руками, а для небольшого подарка… Тут он хитро мне подмигнул и извлек из сундучка, который прихватил с собой из Костромы, всякую всячину, принявшись пояснять.
Я только успевал за ним конспектировать, попутно пытаясь вначале понять, о чем именно он ведет речь, поскольку переводить на нормальный язык его загадочные наименования различных добавок была та еще задача.
По словам Густава, все железистые соединения окрашивают стекло в разные цвета – от голубовато-зеленых и желтых до красно-бурых. Сам королевич остановился на красном цвете.
– Я знать – вся Русь любить красный, а посему мы изготовить и дарить Ксенья Борисовна медный лал, – заявил он, ткнув в меня пальцем, и важно продолжил: – И золотой лал.
Принявшись творить, он не угомонился даже после того, как сумел добиться нужного цвета стекла, потребовав себе трубку и принявшись довольно ловко выдувать что-то округлое. Правда, сравнения с изделиями Петра Морозки и Миколы Ипатьева его сосуд не выдержал – все-таки профессионалы есть профессионалы, так что, критически оглядев свое творение и сравнив его почему-то с горбатой лошадью, Густав небрежно метнул его в ванну с раствором.
Зато уж венецианцы расстарались. Не иначе как принц заразил их своим вдохновением. Одним словом, красавцы-бокалы получились на загляденье. Разумеется, по цвету мой кубок, который выдувал Морозко, несколько уступал изготовленному Миколой, но тут уж ничего не попишешь – медный лал не чета золотому, зато во всем остальном… Словом, мой сокол, голова которого чуточку выступала за верхний край кубка, выглядел весьма достойно, ничуть не хуже льва, изображенного на кубке Миколы.
Отплывали мы с завода довольные, и я, пользуясь хорошим настроением принца, улучив момент, завел речь о царевне. Учитывая несговорчивость Густава, на сей раз я решил особо не церемониться и приоткрыл кусочек истины, напомнив о своих чувствах к ней, о которых обмолвился ему еще в Угличе.
Принц помрачнел, но не стал ни буянить, ни кидаться на меня с кулаками, ни хвататься за саблю. Он лишь задумчиво произнес:
– Я тебя понимать. Она столь красива, что никто не в силах ее не любить, посему ты есть правило, но не есть исключение. – И закончил вовсе неожиданно: – Я жалеть тебя. Ты ныне яко я, токмо совсем ей негоден, ибо земля нет, владения нет, подданные нет. Потому ты мне опасность нет. Вот Басманов… Государь утешать, но я бояться – вдруг она выбрать его?
– Вот как? – удивился я его наивности и заявил, что в день сватовства, когда царевна должна сделать свой выбор, тоже хочу встать рядом с ними.
– Становись, – равнодушно согласился он. – Как там на Руси сказать? Свято место любить троица. Или ты решить, что я сказать тебе на чужой роток не разевать кусок?
Я пожал плечами. На миг даже стало немного стыдно так нахально пользоваться его простодушием, но другого выхода из создавшейся ситуации я не видел.
Уединиться по прибытии, чтобы еще раз все обдумать, у меня не получилось. Сватовство, точнее, выбор царевной жениха, было назначено на послезавтра, шестнадцатое октября, так что Дмитрий сразу потащил меня в баньку, заметив, что Густав должен быть уже накануне чистым и весь блестеть, ну и прочие тоже.
Пришлось сидеть в парилке, хлестаться веничком, пить ледяной квасок и наблюдать, с каким старанием расчесывают принцу его изрядно поредевшие за годы скитаний волосы, а он недовольно морщится, что-то бормоча по-немецки.
Тогда-то Густав и затеял разговор с государем, проявив благородство и заявив как бы между прочим, что не мешало бы в силу некой сердечной приязни, питаемой князем Мак-Альпином к царевне, предоставить и ему место среди кандидатов в женихи.
Я похолодел. Признаться, такого поворота событий в моих планах не значилось. Расчет-то у меня базировался на неожиданности, чтобы в самый последний момент припереть Дмитрия к стенке, когда ему будет поздно что-либо предпринимать.
А ведь была у меня мысль еще там, на струге, попросить принца, чтобы он ничего никому не говорил. Была, но я не знал, как подать Густаву столь необычную просьбу о молчании, но главное, как ее пояснить, – с чего бы вдруг хранить в тайне то, что послезавтра неизбежно всем станет известно, потому и промолчал.
Да и времени до дня выбора жениха всего ничего, каких-то полтора дня, тем более с самого утра я рассчитывал утащить Густава с собой на Пушечный двор, а заодно и на текстильно-прядильную мануфактуру, запущенную буквально полторы недели назад. Как там прозвали его в Европах? Кажется, новый Парацельс. Вот и пускай попробует в очередной раз оправдать свое звучное прозвище и подсказать какое-нибудь новшество для ускорения процесса. А там останется всего один вечер, так что навряд ли принц, который вдобавок не видит во мне конкурента, станет жаловаться на меня Дмитрию.
Увы, я не учел благородства Густава. Понимаю, что оно исходило из уверенности в том, что я для него не конкурент, но тем не менее следовало бы предусмотреть и такой вариант. Государь же, в отличие от принца, отнесся к этому более чем серьезно. О том ясно свидетельствовало одно то, как он воспринял новость. Поперхнувшись квасом, который он как раз пил, Дмитрий долго и надсадно откашливался, невзирая на все усилия хлопавшего его по спине Басманова и при этом не сводя с меня пытливых глаз.
– Таиться у нас стал князь, – задумчиво произнес он, наконец-то откашлявшись и по-прежнему настороженно глядя на меня. – Ежели бы ранее мне о том поведал – отчего не дозволить. Однако боюсь, что ныне откажу, а то царевна, прослышав об еще одном женишке, сызнова время для раздумья попросит, а нам ждать недосуг – вот-вот Волга встанет.
– Не попросит, – влез в разговор Годунов.
Пристальный взгляд Дмитрия устремился на царевича.
– А ты почем ведаешь? – с подозрением спросил он.
Федор замялся, но после небольшой паузы выдавил:
– Мыслится, раз сестрица столько ден вместях с ним до Костромы ехала, стало быть, прознала, что он за человек, добрый ли душой, ну и прочее.
– А коль так, то, может статься, ведомо тебе и иное? Неужто царевна не сказывала по приезде родному братцу про князя да про то, что бы она ему ответила, ежели бы он к ней посватался? – продолжал допытываться Дмитрий.
– А вот тут готов пред любой иконой перекреститься, что не сказывала, – хладнокровно ответил Федор.
Дмитрий открыл было рот, чтобы задать ему следующий вопрос, который, скорее всего, касался меня, то есть признавался ли царевичу сам князь, но не успел. Встав перед государем во весь свой рост и закрыв Годунова как в прямом, так и в переносном смысле, я поинтересовался:
– Государь, о любви к Ксении Борисовне подобает спрашивать не у брата, а у того, кто ее любит. Твое же дело благословить ее выбор, каким бы он ни оказался, и если царевна из-за нового жениха не попросит новой отсрочки, как уверяет Федор Борисович, то стоит ему поверить. И он действительно прав – мы достаточно долго плыли на одном струге, а потому я не являюсь для его сестры неким загадочным незнакомцем. К тому же не кажется ли тебе, что для свободного выбора, каковой ты разрешил ей, двух женихов маловато?
– И то верно, – помолчав, нехотя согласился Дмитрий. – Что ж, ежели князь Мак-Альпин послезавтра насмелится встать бок о бок со свейским королевичем да с Петром Федоровичем – его право. Перечить не стану.
На том разговор и закончился.
Вот только, на мой взгляд, чересчур легко Дмитрий дал добро. Не иначе как следует ждать от него какой-нибудь пакости. Нет, не сейчас – в баньке слишком много народу, так что ему куда проще заняться этим попозже, например, улучив момент во время вечерней трапезы. Однако каверз не последовало. Государь, как обычно, балагурил, комментируя чуть ли не каждое блюдо, которое брался отведать.
Правда, взгляд все равно выдавал Дмитрия – очень уж он был цепкий, пытливый. Хорошо хоть, что на Ксению он вскоре прекратил обращать внимание, решив, что от покрасневшей донельзя царевны, смущенно уставившейся в свою миску, проку мало, а я специально не смотрел в ее сторону, опасаясь выдать себя.
Однако в течение всей трапезы о послезавтрашнем сватовстве государь не проронил ни слова, равно как и том, что прибавится третий кандидат в женихи.
«Значит, позже», – решил я, убежденный в том, что Дмитрий все равно не утерпит, выскажется, вот только это произойдет, когда он спустя полчаса или час в очередной раз явится в мой терем, чтобы обсудить проекты тех законов и указов, которые мы с Бэконом для него подготовили.
Первый раз государь сам предложил мне это обсуждение, но не из-за горячего желания заняться законодательством, а чтобы дать дополнительный шанс Густаву. Мол, мы у тебя потрудимся, а Федор с Ксенией, как подобает хозяевам, пусть развлекают остальных гостей, да и самой царевне заодно по ходу общения будет не лишне поближе познакомиться с женихами.
Учитывая, что чуть позже терем Годуновых под благовидным предлогом покидал и Басманов – то он уходил спать, ссылаясь на усталость после очередной охоты, а то заглядывал к нам, – получалось, что гость оставался только один. К тому же сам Дмитрий непременно по прошествии первого же часа обсуждения частенько вызывал и Федора – дескать, нужно посоветоваться с царевичем, что-то он скажет по тому или иному вопросу.
Тут тоже все шито белыми нитками – понятно, что Годунов был не столько нужен Дмитрию, сколько не нужен там, в своем тереме, чтобы будущий жених вообще мог остаться наедине с Ксенией, пускай и ненадолго. Словом, государь стремился создать максимум благоприятных условий для успеха предстоящего сватовства. Разумеется, уединиться с царевной у Густава все равно не выходило – слуги-то оставались, да и Федор всякий раз, ссылаясь на приличия, уже через десять – пятнадцать минут покидал наше общество, возвращаясь к сестре и шведскому королевичу, – но все же хоть что-то.
Что же касается указов, то сразу отмечу, что такая мера предосторожности, как предварительное обсуждение их в моем присутствии, оказалась совсем не лишней, поскольку государь поначалу далеко не со всем соглашался, а кое-что отвергал напрочь, причем настолько решительно, что стоило больших трудов переубедить его.
Вообще-то, если во всех подробностях рассказывать о посиделках нашего первобытного Законодательного собрания, можно написать целую книгу, однако, думаю, вкратце изложить, как я выжимал из «ледокола» все возможное, наверное, следует…
Назад: Глава 17 Спешите видеть: только у нас и только этой осенью!..
Дальше: Глава 19 Аз повелеваю