Глава 3
Нападение

Вцепившись глазами в силуэт новгородца, Свара медленно ступал по самой кромке вытоптанного пятачка с остатками травы, измазанной глиной, в такт движению противника. Ноги осторожно ощупывали раскисшую поверхность земли, в то время как тело само непрерывно раскачивалось в разные стороны, перетекая из одной стойки в другую. Новгородец, рослый и плечистый воин, на лице которого застыла кривая ухмылка, шел по кругу, держа обеими руками секиру, насаженную на длинное метровое древко с заостренным железным подтоком. Против его топора у Свары был меч и уже порядком искромсанный щит с каймой, выщербленной местами до широкого умбона. Но не только венец испытал на себе силу тяжелой секиры: окованная сердцевина тоже застыла вмятинами от обрушившихся на нее ударов.

Передние ряды воинов плотно обступили площадку, на которой происходил бой, и цепко выхватывали каждое движение противников. На долю задних оставались совсем незначительные фрагменты, поэтому им в основном приходилось довольствоваться обсуждением затянувшегося поединка. Но Свару пока не трогали ни горящие азартом глаза первых, ни негромкий гул со стороны последних. Улыбка переяславца погасла, как только он увидел холодные расчетливые глаза соперника в самом начале поединка и острый шип в продолжение верхней части древка у его секиры. Опасения подтвердились: новгородец был не просто сильным — иногда Сваре казалось, что противник превосходит его на голову и играет с ним как с необученным юнцом.

Началось же все с безобидного подтрунивания ушкуйниками над своим соплеменником, пившим мировую со Сварой. Тебя, мол, уронили да в грязи изваляли, а ты потом еще и сам добавил, добираясь до полатей практически на четвереньках. Тренировался на полусогнутых в атаку ходить? Да уж, от такой позы все противники в оцепенение впадут, а если еще грязью бросаться начнешь и похрюкивать — тогда просто разбегутся!

Однако любое подтрунивание над еще не опохмелившимся индивидуумом приводит обычно к неоднозначным последствиям. На соратников чего обижаться? Они тебя в сече прикроют, несмотря на свои злые языки. А переяславец… да он же обещал поединок, точно! Поэтому с утра пораньше, несмотря на то что два из трех ушкуев были почти готовы отплыть, новгородец со своими товарищами отправился искать удовлетворения у Свары. Тот, к вящей их радости, отказывать им в этом не стал, только попросил для разминки начать с деревянных мечей. А дальше уж как дело пойдет…

На потешный бой сразу стал подтягиваться народ, изголодавшийся по зрелищам, тем более что Свара устроил из поединка настоящий спектакль. Комментируя шквал засечных и отножных подплужных ударов, которыми его награждал новгородец, он с присущей ему язвительностью оценивал их по пятибалльной шкале, которую ввел еще полусотник, не поднимаясь при этом выше двойки. Постоянными смещениями и подсечками вкупе со злым языком переяславец довел противника практически до кипения, и тот потребовал сменить мечи и биться до первой крови. На резонный вопрос Свары о том, стоит ли портить себе кольчугу из-за гнева, который вытеснил остатки рассудка из головы, неудачливый соперник не успел ничего ответить, поскольку был отодвинут в сторону степенным новгородцем, оказавшимся его десятником.

Тот сразу же посоветовал своему ратнику замолчать и отойти в сторону. Нечего, мол, переть на рожон, сперва следует меч в руках научиться держать. Видимо, авторитет старшего товарища был на высоте, потому что обиженный в очередной раз воин сник и бочком удалился из круга. Проводив его взглядом, новгородский десятник тоже потребовал сменить мечи, объяснив, что на деревяшках сеча по-другому проходит. Тут уже уперся подошедший вовремя Петр, которому совсем не хотелось, чтобы напоследок был кто-то покалечен. Однако к этому времени на берегу собралось уже достаточное количество новгородских воинов. Из них выстроилась целая очередь желающих скрестить мечи со Сварой или любым другим ветлужским ратником, да и подошедшие купцы мечтали перед отъездом насладиться поединками.

Поняв, что отговорками не отделаться, потому что иначе события могут двинуться совершенно непредсказуемым и кровавым маршрутом, Петр пошел на попятный. Перекрикивая гул голосов, он через сплошную пелену громких выкриков выдвинул условия проведения поединков. Чтобы быть допущенным до каждого боя, нужно внести ногату. В крайнем случае плату должен внести соперник, который хочет с тобой сразиться. Сеча проходит до сдачи противника, до первой крови или до первого удара, пусть даже остановленного или нанесенного вскользь, но который неминуемо должен был нанести увечье сопернику. Если же это увечье все-таки наносится, то пострадавшему следует выплатить виру до десяти гривен в зависимости от повреждения или отдать свой доспех. Кроме того, виновный выбывал из дальнейших состязаний. Собранная плата должна пойти на приз победителю или победителям в соответствии с проведенными ими боями в том случае, если они не хотят состязаться между собой. Последнее было оговорено особо, потому что поединков между своими дружинниками за деньги и до крови Петр не допустил бы ни под каким соусом.

Такие условия сразу ограничили число новгородцев, желающих размяться, однако и без того их набралось больше двадцати человек. Со стороны ветлужцев изъявили желание попробовать свои силы только двое переяславских дружинников — Ждан и Арефий, а также четверо отяцких воинов, среди которых выделялись Гондыр с Терлеем. Кроме того, решили поучаствовать в состязаниях и двое черемисов — Паймас и Яныгит. Все переяславцы и отяки после некоторого перешептывания между собой подошли к Петру и заняли у него серебряные монеты, вызвав насмешливые возгласы новгородцев про обнищавшее местное воинство. Однако временный ветлужский глава заметил, что такое заимствование будет весьма выгодным. За половину выигрыша, который его воины обещают отдать обратно в казну, они получат бесплатное лечение в случае нанесения им раны и заботу о дальнейшей судьбе в случае увечья. Он же рискует лишь серебром, зато проверит своих воинов в деле.

Обескураженные новгородцы отошли, почесывая в затылках, и повернули свои нападки на Свару, который все это время мирно сидел в стороне и совершенно не собирался участвовать в каких-либо мероприятиях. Причем на их язвительные насмешки он лишь слегка сонно заметил, что не собирается тратить свои монеты, чтобы участвовать в детских забавах, однако если кто-то хочет вложить за него свой пай, то он совсем не против поддержать такого бескорыстного человека. Благодушных бессребреников нашлось двое. Одним из них оказался уже упомянутый десятник Найден, а вторым — дружок уже не раз битого новгородца, который пригрозил наказать зарвавшегося переяславца. С последним Свара и померился силой в первом своем поединке.

Насмешничать над молодым неоперившимся юнцом глава воинской школы не стал, ограничившись легкой полуулыбкой, которую он показал, лишь расправившись со своим соперником. Взяв меч в левую руку, Свара сразу поставил того в неудобное положение. Новгородец немного растерялся, однако сразу же обрушил удар на переяславца, пытаясь в следующем движении ударить его щитом. Принимать его меч Свара не стал, шагнув в сторону и сбив плоскость летящего клинка направо от себя. Остановив щит противника встречным ударом заостренного умбона, переяславец застыл, переместив меч к подколенной жиле новгородца. К своей чести, тот сразу признал поражение и покаянно отошел в сторону, принимая шлепками по спине сожаление своих товарищей.

После этого в круг вышел Найден, оказавшийся для Свары крепким орешком. Поймать его встречным выпадом на неосторожном движении переяславцу не удалось, хотя он и попробовал специально открываться, предварительно измотав десятника частыми атаками с сериями чередующихся подплужных и засечных ударов. Поэтому в определенный момент Свара ушел в глухую защиту и стал дразнить противника своим застывшим видом, вынуждая его нападать. На одной такой атаке он и поймал новгородца, приняв его меч на плоскость своего клинка и ударив ему краем щита по руке в кольчужной рукавице, держащей оружие. Сам при этом Свара получил удар закругленным умбоном в предплечье, заставивший его отшатнуться назад, однако в то же мгновение противник разорвал дистанцию и остановил бой, вложив меч в ножны и тряся поврежденной кистью.

— Знатно приложил. — Найден покачал головой в ответ на заслуженный уважительный поклон переяславца. — Не скоро отойдет…

— К лекарю обратись нашему, примочку поставит — все полегче будет. — Свара кивнул в сторону сидевшего на возвышенности Вячеслава, за которым Петр послал при первых же признаках нарождающейся бучи. Взяв новгородца за локоть, он потянул его за собой, разрывая цепочку сгрудившихся воинов и давая возможность кому-то из них занять его место в круге. — Да ты не ерепенься, он без платы твою боль утихомирит, если я приведу.

— Да разве мне жалко за лечение отдать, успев перед тем за свои побои самолично заплатить? — только и усмехнулся Найден.

Тем временем события развивались своим чередом. В круг выходили те, кому уже давно не терпелось потешить свою молодецкую удаль, или те, кто хотел сравнить свои навыки и силу не с опробованными уже много раз соратниками, а с новыми партнерами. Те вполне могли преподнести немало неожиданных жизнеутверждающих уроков с помощью острого меча, пробившегося через все слои защиты. И за это стоило заплатить. Однако многие или кусали локти, жалея последние монеты, запрятанные на дне кошелей, или думали о себе несколько лучше, чем было на самом деле. Мол, мы умнее, со стороны посмотрим на опасное действо, а заодно и развлечемся. Дураки же все раны на себя возьмут и нас зрелищами побалуют…

В отличие от остальных жизненных перипетий, где действительно лучше учиться на чужих ошибках, стезя воина всегда предполагала обладание отменными физическими навыками, которые закреплялись только постоянными упражнениями и опытом. Опытом, который откладывался глубоко в подсознании, заставляя тело реагировать на опасную ситуацию гораздо раньше, чем разум определял ее наличие, и который чаще всего можно было приобрести, рискуя собственной шкурой.

А рисковать приходилось. Первыми это на себе испытали черемисские ратники, не имевшие приличных доспехов, которые ушли из круга, получив резаные раны. Хорошо еще, что порезы не пришлись на места, где проходят основные кровяные жилы, и Вячеслав довольно быстро заштопал их, дезинфицируя заранее приготовленным настоем, который ему Агафья вместе с кипятком живо таскала из веси. Следом бились новгородцы с соседних ушкуев, которым не досталось местных противников. Тут все обошлось без происшествий, не считая слегка вывихнутой ноги от неудачного падения.

А вот дальнейшие бои с участием отяков и переяславцев были чуть более затяжными и даже отчасти ожесточенными, что отразилось и на нанесенных ранах. Усмотрев хорошие доспехи ветлужцев, новгородцы поставили к ним наиболее опытных воинов. Поэтому отяцкие ратники выбыли все сразу и безоговорочно, достойное сопротивление оказал только Гондыр, метавшийся по огороженному живым кольцом пятачку как разъяренный раненый зверь. Однако и он был пойман встречной атакой, получив неприятный укол в незащищенную голень. Терлей хоть и пытался поначалу держать крепкую оборону, но в первые же минуты словил удар плашмя по затылку, совершенно потеряв до этого своего противника из виду, и упал на несколько секунд без сознания. Остальные двое отяков продержались гораздо дольше, но только из-за того, что были подвергнуты избиению по сценарию, схожему с тем, который устроил Свара обиженному новгородцу.

В отличие от них, Ждан и Арефий являлись довольно опытными переяславскими дружинниками, было им лет по тридцать пять, и до этого они ничем особо не выделялись и смиренно несли службу по защите веси. Собственно принимать участие в боях они вначале и не хотели, однако вопросительный взгляд, кинутый Петром, подвиг их выйти для защиты доброго ветлужского имени, потому что на отяков надежды не было с самого начала. Слишком уж недолгий опыт под руководством Свары те имели к этому времени, а прежний… прежний не имел никакого значения, когда в круге напротив них встали опытные новгородцы. Поглядев на избиение новых дружинников, переяславцы вышли настроенными довольно серьезно. Ждан решил схитрить и стал довольно неумело двигаться по площадке, уверив противника в своей безобидности. А когда тот решил шквалом атак принудить его думать только об обороне, резко сблизился и ударом по плоскости клинка выбил оружие из рук новгородца, ухмыляясь всей своей заросшей жестким черным волосом физиономией.

Арефию пришлось гораздо труднее: соперник попался ему многоопытный и осторожный. Пара довольно долго ходила вокруг да около, примериваясь редкими атаками к силе противника, однако новгородца принудили к активным действиям раздающиеся ему в спину подбадривающие и язвительные выкрики. В бою он бы наплевал на такие восклицания, но в поединке до первой крови азарт взял свое, и он кинулся в ожесточенную атаку, чередуя рубящие удары и неожиданные уколы в ноги. Отступая под напором противника, Арефий один такой вертикальный удар отвел чуть в сторону мечом, приняв основную тяжесть на щит. Затем он резко крутанул кистью, посылая свой клинок по верхней дуге в лицо новгородца. Тот отшатнулся и уставился на тонкую струйку крови, орошающую бороду из неглубокого пореза на подбородке, который даже не достал до кости. Оценив меткость опасного удара, новгородец уважительно кивнул и оставил Арефия принимать заслуженные поздравления в одиночестве.

Однако тут же в круг выступил тот самый новгородец с секирой, подкидывая на ладонях две серебряные монеты и подзывая к себе Свару. И что было тому делать? Серебро на дороге не валяется, да и лишний опыт против топора не помешал бы — степняки большей частью в сшибке использовали сабли, и переяславские дружинники почти поголовно таскали с собой легкие мечи, которые им было удобнее использовать в паре со щитом, чем секиры. Однако получаемый опыт давался Сваре слишком дорогой ценой, и чем больше проходило времени, тем больше он убеждался, что дело тут нечисто.

Существует извечный вопрос по поводу того, кто победит в поединке — топор или меч? Речь, конечно, идет о противниках с примерно равным опытом владения оружием и о том, что используется не метательный топорик, а достаточно массивная боевая секира. Топор длиннее, что дает ему преимущества при условии, что меч не полуторник. Секиру всегда можно перехватить узким хватом, нанося в таком случае более мощные удары с размаху. При этом достаточно легко проламывается доспех, да и через щит можно достать противника по голове.

Поднять щит повыше и прикрыться им, одновременно всаживая меч врагу под ребра, скажете вы? Да, конечно, руки у того сильно заняты… А если идет массовая сшибка и одновременно его сосед ныряет своим клинком к вам под щит? Ах, он один? Ну ладно, но тогда и секиру можно взять широким хватом, прикрывая левую руку вытянутым нижним краем лезвия, называемым бородой. В таком положении можно легко сократить дистанцию, принимая удар меча серединой толстого древка — все равно с одного или двух ударов его не перерубить. А если топорище в этом месте еще и оковать железными пластинами…

Да, на средней дистанции топором есть где развернуться. Хочешь — руби в подмышку, если противник занес над тобой меч, хочешь — замахнись, а потом неожиданно воткни подток врагу в незащищенную ногу, хочешь — цепляй щит и дергай на себя. А если в навершии секиры еще красуется длинный шип, то обратным движением его острие можно воткнуть в какое-нибудь уязвимое место. Например, в лицо!

Что, слишком грозное оружие против меча? Да не скажите… Рядом с мечом еще присутствует щит, в котором данный топор очень даже хорошо может застрять при должной сноровке. А у владельца секиры такой защиты нет, иначе как он сможет держать топорище двумя руками? Поэтому, отразив удар щитом, можно спокойно расправляться с соперником, нанизывая его на свой меч: все-таки колющий удар гораздо быстрее рубящего и маневренность у мечника в чем-то больше. А если при этом еще резко сократить дистанцию, то лезвие топора вполне может оказаться за спиной, и получить удар можно лишь древком по морде…

На такой фокус и попался в первый раз Свара, уже предвкушая, как лезвие рассекает кольчугу новгородца на его правом боку. Только вот противник попался уж слишком резвый и сразу ушел с линии атаки, потянув свой топор из-за спины Свары. Если бы переяславец вовремя не убрался с дороги, нырнув вперекат, то не исключено, что сам он остался бы без своей головы… Не помогла даже бармица — острый топор распорол ее наискось секущим движением, дойдя до кольчуги на плече, и едва не коснулся шеи.

Дальше все происходило по тому же сценарию. Стоило Сваре провести опасную для новгородца связку или поставить того в неудобное положение, как он сразу же в ответ получал такие коварные удары, что не раз был на волоске от того, чтобы приобрести тяжелое увечье, не совместимое с жизнью. По крайней мере, несовместимое для избравших воинскую стезю. На кой ты будешь нужен общине, если придется ковылять на одной ноге? А ведь топор не раз летел со всего размаха с целью отрубить конечность или воткнуться в бедро. Такого удара не остановить, да новгородец и не думал его останавливать. И только чудом Свара успевал пару раз убираться с его пути, уже не думая о встречной атаке. Однако когда он с новгородцем не сближался, тот абсолютно равнодушно кромсал его щит на дальней дистанции. Наконец переяславец не выдержал и начал размышлять:

«И чего же он хочет? — Мысли заскакали вспугнутыми зайцами в неожиданно ставшей пустой голове. — Серебра ему не надо, поскольку при таких ударах в конечном счете виру придется платить… За меня, мертвого. Пытается разнести вдребезги щит, чтобы потом без лишних хлопот со мной расправиться? Хм… Уровень его как бы не выше, чем у того же десятника буртасского будет. Пожалуй, и воевода может не справиться, если его топорище своим мечом не перерубит с одного удара. Так что этому бугаю все равно, есть у меня щит или нет. Тогда почему он медлит? Тянет время? Зачем? — Взгляд его заскользил по плотному кольцу стоящих воинов. — Вот купцы новгородские стоят: Кузьма ухмыляется, сложив руки на груди, дальше… Якун вроде, так? Следом за ним Петр стоит, потом бледный Терлей и Гондыр, пожирающий глазами поединок. Вот черемисы тесной стеной выстроились по кругу… Что-то не так… — Задумавшийся Свара чуть не пропустил опасно промелькнувший около его головы топор и мгновенно разорвал дистанцию. — На чем же я остановился? Ага, черемисы… — Грязное ругательство едва не сорвалось с его языка. — Что эти дурни тут делают? Почему отошли от ворот веси? Хорошо, если не открыли нараспашку! Или это их смена вместо отдыха тут прохлаждается? Почему в ближнем круге почти одни наши? Да, как говорил Иван, идиотов лечит лишь острый клинок! Не знаю точно, кто такие идиоты, но полусотник говорил, что хуже дурней… Ворота, главное, узнать, что у ворот происходит! Ведь совсем близко с ними стоим, меньше сотни шагов! И вроде верхушку тына на холме вижу со взгромоздившимися на нем пацанами, но вот что происходит пониже, с моим-то ростом — не углядишь. Это что за перегляды такие?! — Переяславец уловил, как его противник чуть кивнул стоящему в сторонке Якуну и тот сразу же стал уходить на задний план. — Эх, была не была! Кто тут у нас посметливей? Гондыр!»

Поймав взгляд отяка, Свара ему подмигнул и, стараясь не отвлекаться от фигуры новгородца, сбросил щит краем на землю и тут же кинул его Гондыру, показывая рукой, что тот надо приподнять на уровне пояса. Тот ошеломленно его схватил и тут же вознес на нужную высоту, выполняя поданный знак своего командира. Такие безмолвные указания полусотник стал вводить почти сразу, обсуждая каждую отмашку с воинской верхушкой, а потом с нею же для начала и отрабатывая. Один раз такая наука уже помогла им, позволив скрытно зайти ночью по реке в тыл новгородцам, — пригодилась и теперь.

Вспрыгнув на щит и не обращая внимания на прижатые его ногами пальцы Гондыра, а также ошеломленные возгласы в круге, Свара мгновенно окинул взглядом ворота, заметив около них с десяток новгородцев. Часть из них толпилась непосредственно около охраны и пыталась на языке жестов о чем-то с ней договориться.

События тут же сорвались и понеслись вскачь. Происходящий поединок сразу же был забыт и казался потом всем очевидцам событий медленной утренней разминкой сонных, неуклюжих хрюшек, копошащихся в выгребной яме. Возвышающийся над толпой переяславец заливисто свистнул, одновременно показывая всеобщий сигнал опасности и, шагнув на плечо Гондыра, оттолкнулся и рыбкой стал падать на Якуна, пристроившегося позади Петра. Он всего лишь на мгновение опередил секиру, отправленную в полет его соперником, который попытался помешать этому прыжку, увидев, как Свара плотоядно улыбнулся перед тем, как обрушиться на купца. Но этого мгновения не хватило, чтобы совсем увернуться от удара топора. Тот пришелся на левое предплечье переяславца, заставив его перевернуться в воздухе, боком рухнуть на Якуна, после чего кулем свалиться ему под ноги.

Толпа сразу хищно раздалась в стороны, оставляя на небольшом пятачке пытающееся подняться тело, под которым начало расплываться кровавое пятно. Над ним застывшим изваянием замер Якун с засапожником в руке. За ножом он не нагибался, поэтому была большая вероятность, что обнажил он его в толпе заранее, а уж Свара увидел это и бросился на него. Пока эти мысли еще доходили до разума обступивших их ратников, те уже на всякий случай потащили мечи из ножен и стали расходиться в стороны, группируясь по своим сородичам и соратникам. На мгновение картинка застыла, но только до того момента, пока около ворот не раздался лязг обнажаемого оружия.

— А, свинячье отродье, — выругался Якун, одновременно вытирая кровь с лица, засовывая нож обратно за голенище и кося глазом на медленно и беспорядочно отходящую в сторону толпу ветлужцев. — Порезал все-таки меня, поганец, меч прямо в лицо сунул… Ну, что встали?! Режь их! Вышибай ворота — и под корень всех, пока не очухались! — Он потащил клинок из ножен и заорал, озверело оглядываясь по сторонам: — Шевелитесь, сукины дети! Я вам обещал поживу — берите! Дмитр, не стой столбом, подбирай свою секиру и веди этих олухов к веси!

Часть воинов, возглавленная недавно проводившим поединок ратником, медленно стронулась с места и двинулась в сторону закрытых ворот веси, где около калитки одновременно с выкриками купца началась ожесточенная резня подошедших новгородских ратников с черемисами.

— А ты, Кузьма, прикрывай нам спину! И тебя это, Федька, касается! Чтобы ни один из этого отребья нам ее даже не поцарапал! — кивнул Якун на уже почти пришедший в себя и ощетинившийся десяток ветлужцев во главе с Петром, к которому из леса поодиночке подбегали и вставали в ряд другие воины.

Их строй постепенно смещался в сторону веси, обходя по дуге толпу новгородцев, однако еще смотрелся среди них растерявшимся лосем, выскочившим из густой чащобы на поляну и неожиданно оказавшимся среди стаи голодных серых хищников. Лосенка, который пасся чуть в стороне, уже не спасешь — на пути к нему стоят матерые волки, скалящие зубы, но родительский инстинкт тянет туда несмотря ни на что. Еще мгновение — и эти зубастые злодеи бросятся уже на самого лесного великана, чтобы начать терзать такую желанную добычу, откусывая пахнущие сладкой кровью куски свежего мяса. Однако угроза получить крепким копытом еще сдерживает их и заставляет лишь кружить возле массивного зверя, в то время как более успешные собратья уже накинулись на беззащитную поживу поменьше… Не присоединиться ли лучше к ним, ухватив свой кусок, чем ожидать, что из начавших уже трещать кустов придет еще выручка к лосиному племени?

— А что это ты понукать нами взялся? — Громкий спокойный голос Кузьмы контрастировал с хриплыми криками Якуна. — Еще не запряг! Да и насчет поживы ты поторопился. — Кивок головы указал на кипевший около тына бой. — Мы тут тебе не помощники. У меня с этими людьми торговые дела, которых я рушить не намерен! Слышишь, Петр?! С места не сдвинусь!.. Эх, был бы я походным воеводой поставлен — висеть бы тебе, Якун, на высо-о-оком суку…

— Да ты что?! — растопырил в стороны руки мятежный купец. — Против своих идешь?! Нас убивают, а ты в стороне отсидеться думаешь? Да ты знаешь, что с тобой за это в Новгороде сделают, а? Про ивановских запамятовал?

Кузьма в ответ на это сплюнул себе под ноги.

— Ох и остолоп же ты, Якун, как я погляжу! Да плевал я на тебя и на ивановских твоих, я сам себе хозяин! Давно уже слышал я, что после ухода из города нашего князя Мстислава дел темных уже кое-кто не гнушается, однако думал, что не допустит посадник такого…

— Да что он ныне значит, этот Добрыня! После того как Мстислав за свой уход в киевские земли вольности новгородские нам вернул, мы сами посадника выбирать будем, а не принимать от князя его ставленника! Да что я перед тобой распинаюсь! Эй, люди новгородские! Становись ко мне все те, кому слава воинская нашего города дороже, чем мелкие делишки старшин ваших! Присоединяйтесь к воям моим — будет вам добыча и полон знатный! Баб полно в веси, а защищают их… ратников добрых там на пальцах одной руки не набрать, да и те, страшась силы нашей, до самого леса уже попятились! Остальные лишь смерды да язычники поганые, которые меч в руках не держали отродясь! Сами видели неумех этих! Я за все ваши дела отвечу перед Господином нашим Великим Новгородом, рушь свой поряд с купчишками этими да становись ко мне!

По толпе новгородцев прошел шелест, и в нескольких местах из толпы, под посвист и неодобрительное ворчание, вышли несколько человек, сразу стремившихся отойти подальше от скрипящего зубами Кузьмы.

— Завид! А ты куда, сукин ты сын?! — охнул Федор, разглядев молодого отрока, который стал пристраиваться чуть позади Якуна. — Да… Да что ж это деется, а? Как ты потом Захарию Матвеичу в глаза будешь смотреть? А родителю своему? Ведь порушишь все уважение к нему!

— Молодец, Завидка! — полуобернувшись, Якун похлопал по плечу юного воина и шагнул вперед. — Вот воин настоящий! Отец его в сотню самых уважаемых людей входит, и этот далеко пойдет! Кто еще с нами?

Тимка вместе с другими пацанами понуро переминался с ноги на ногу, стараясь не глядеть на стоящую под помостом Фросю. Подростки без разрешения явились утром в Переяславку, самовольно оставив работы, и почти сразу же попали под зоркие очи своей начальницы. Та долго не церемонилась и прошлась по всем реальным и мнимым грехам мальчишек, решив не откладывать им наказания за содеянное. И распекающая, и провинившаяся стороны понимали, что выговор был достаточно формальным: не каждый день проходят торг и боевые поединки, однако раз попались, то сами виноваты — нечего было залезать на тын и выставляться на всеобщее обозрение.

— Первый раз за все время руда кончилась… Не уголь, а руда! Мне же Николай голову оторвет за вас, ленивых!

— Не оторвет, Ефросинья Петровна, — все-таки поднял глаза Тимка. — У него там козел в домнице нарисовался, а заодно он футеровку перекладывает.

— Ишь якими словами ты кидаешься, Тимофей! Нарисовался… Футеровка! — бросила на него грозный взгляд Фрося. — А про то, что руду к выплавке вы несколько дней готовить будете, так об этом ты успешно забыл, да?

— Две седмицы никакой плавки не будет точно. — Тимка бросил настороженный взгляд за спину старосты Болотного поселения. — Чугун переделывать в сталь отец собрался как-то хитро, чушек уже достаточно накопилось. А за это время мы все подготовим…

— А что руды много никогда не бывает, тоже запамятовал?

— Так у нас поутру занятия в воинской школе проходят, — выпалил Мстислав, который появился из-за спины Ефросиньи как черт из табакерки, заставив ее вздрогнуть всем телом.

— Ох! Что же ты пугаешь меня, Мстиша? — сразу потешно схватилась та за сердце. — Знала ведь, что вы двое всегда вместе. Раз Тимка тут, значит, и ты подойдешь. Однако всякий раз меня врасплох застаете… А теперь на небо посмотри, юный отрок! — резко поменяла тон Фрося. — К полудню уже дело идет, а у вас ни обучения воинского, ни дел сделанных. И не говори мне, что остальные тем временем работают!

— Так работают же, — вмешался Тимка. — Нас только пятеро сюда явилось…

— А вот за это я вас отдельно выдеру, чуть позже и очень больно! Все десятники явились вместе со своим главой, — кивнула она на Мстислава. — Вы тут прохлаждаетесь, а подчиненные ваши должны за вас норму выполнять?

— Исправимся, тетка Ефросинья, — вытянулся по струнке Мстислав. — Андрейка за меня остался, а сами мы тут по воинским делам: новгородца заплутавшего к веси привели. С завязанными глазами особо по тропе не разгонишься — вот и припозднились с ним немного. Как бои закончатся, так сразу и уйдем обратно.

— Нашел тетку… — нашла к чему придраться Фрося, сделав вид, что немного обиделась. — Я тебе староста, а не тетка! Да и молода я еще для того, чтобы меня так величать! — продолжила она ворчать на Мстишу. — Сказано же, что в веси нельзя без нужды появляться! Здесь только те бабы остались, кто воинство наше кормит, а остальные даже на торг являлись издалека! Кхм… А что это ты прячешь за спиной? Никак самострелы спер из дружинной избы?

— Да с тына все бои как на ладони, — ответил Мстислав, сделав вид, что ничего не слышал по поводу самовольного присвоения казенного имущества. — В круг нас не пустят, там только вои опоясанные…

— Ты не крути, вопрос был задан!

— Отец мне разрешил их взять после того, как новгородца отловили, — нехотя признался Мстислав. — Все одно без дела пропадают, раз не взяли их с собой в Суздаль. А нам Тимкиных двух мало для тренировок. Луки же боевые для нас еще непосильны…

— Ой, разрешил ли? — Фрося вопросительно подняла бровь и уставилась на Тимку, уже зная, что признается, если виноват.

— Сперли, Ефросинья Петровна, — покаянно кивнул тот. — Но разрешения хотели спросить, как только батя его освободится.

— Ну так не забудьте, — спокойно восприняла она эту весть. — А еще за вами норма полуторная за нынешний день. Вечером приду проверить, а пока… — Ефросинья не выдержала и хмыкнула: — Пока отдохнет ваша тетка старая перед весью на лавочке.

Проводив глазами удаляющуюся поступь внушительной фигуры старосты Болотного поселения, Мстислав достал из-за плеча завернутые в холстину самострелы.

— Юрка, ты боевой бери. Мошка… ты Тимкиным старым обойдешься, угу? А я себе с Андрейкой один на двоих беру, все согласны? Прошка же у нас с малолетства батин лук охотничий тягает, нечего ему переучиваться, так? Кстати, надо бы тебе, Прохор, прилежных к стрельбе отроков в свой десяток забрать. Тогда и выпросить для вас боевой лук полегче будет. Самый лучший не дадут, конечно, но нам бы хоть с чего начать. Так, болты разобрали? Тимк, когда твой батя наконечники делать начнет?

— Как чугун в сталь перегонит. Из чугуна, сам понимаешь, их на один раз и хватит. Не говоря уже о том, что доспеха не пробьют.

— Не вполне понимаю, но верю…

— А ты не верь, а проверь! Набей чугунок землей и сбрось с высоты на камни. Вдребезги! Особенно это касается посуды из последней партии. А вот после передела чугунного не только крепкое ковкое железо будет, но и без примесей. Вовка так говорил…

— Пацаны! К верху! — поманил разложившихся на помосте ребят Прошка, который поглядывал через тын с возрастающим интересом.

— Не к верху, а наверх. Что там, новый бой начался? — поднял голову Тимка.

— Не! — Прошка перешел на шепот. — Новгородцы… зайти хотят.

— Сюда?! — Мстислав подскочил как ужаленный. Следом за ним к краю тына подскочили все остальные подростки.

— Не обязательно… Может, просто побеседовать хотят со стражей, а? — Вопрос Тимки на несколько секунд повис в воздухе.

— С черемисами? Целым десятком? Думаешь, они знают их язык? — Мстислав недоверчиво покачал головой. — Нет, Тимка, не знаешь ты обычаев наших: в здравом уме не пойдут вои толпой со стражей лясы точить! Даже было бы промеж них несогласие какое, так и то подождали бы, как сменятся они. Иначе любая стычка не личным делом будет, а распрей со всем поселением. Согласен?

— Угу… Я-то все надеялся, что кто-нибудь к нам с миром заявится, но что-то ни у кого не выходит. Вот и черемисы нервничают — половину оставили снаружи, а остальные внутрь втянулись и калитку закрыли. Ну что? Действуем?

— Свара свой бой начал, — прокомментировал Прошка произошедшее в воинском круге событие.

— Не до него пока… Расходимся по двое с разных сторон ворот, — принял решение Мстислав и, понизив голос, начал командовать: — Прошка, ты спрыгивай и становись перед калиткой… Становись, говорю, только в стороне чуть! Это мы из самострелов с помоста стрелять можем, а тебе роста не хватит, чтобы высунуться с луком из-за изгороди. Накладывайте тетивы и взводите! Тимофей! Ты куда?!

— Там же Фрося сидит! — Сунув кому-то в руки свой самострел, Тимка с этими словами стремглав понесся по улице прочь от ворот, не обращая внимания на окрики друзей.

— Куда побежал? Она же на пажить вышла, — недоуменно повертел в руках Тимкино оружие Прошка.

— На кудыкину гору! Лезь обратно вместо него! — неодобрительно покачал головой Мстислав.

Перед воротами между тем разгорелся ожесточенный спор между одним из черемисов и новгородцами. Ветер сносил слова перебранки, но и так было примерно понятно, что дозорный не пускает приезжих гостей в весь, выставив сулицу поперек тропы. Те горячились, напирая на него втроем, и произносили имя Захария, однако тот встал накрепко и только качал головой в разные стороны. Не выдержав, один из новгородцев схватился за древко, но тут же перед ним возникло острие другого копья, выставленное одним из черемисов, находящихся чуть ближе к воротам. Троица на мгновение отступила, но была поддержана выкриками своих товарищей, наблюдавших за зрелищем шагах в двадцати от происходящего, и была вынуждена приступить к очередному напору на стражников.

— Эй, Вараш! — Мстислав чуть присвистнул в сторону молодого черемиса, который недавно пропускал их в весь. Тот стоял около калитки и внимательно смотрел за разворачивающейся на пажити сценой через небольшое окошко. Когда черемис оглянулся, Мстислав знаком показал, будто он натягивает лук, и вытянул палец в сторону пастбища. На недоуменный взгляд Вараша предводитель ветлужских пацанов подергал тетиву на своем самостреле, показал себе на спину и еще раз ткнул в сторону стоящих поодаль новгородцев. Стражник несколько мгновений вглядывался наружу и коротко кивнул Мстиславу в ответ, одновременно что-то произнеся на своем языке. Трое его приятелей тут же бросились к своим вещам, сложенным чуть в стороне, и потянули из саадаков луки, натягивая на них тетивы.

— Что ты заметил? — шепотом спросил Прошка, пристроившийся сбоку от своего мальчишечьего начальства.

— Четверо новгородцев подошли уже с наложенными тетивами, налучи у них широкие, и изготовленный лук отчасти туда влезает, так просто не заметишь… Что там у Свары?

— Похоже, ему… как это, по-вашему… крепко достается, вот! — Прошка досадливо цокнул языком. — Смотри! Свара! На щите!

Переливчатый свист приковал взгляды со всей пажити к воинскому кругу и заставил всех замереть, вглядываясь в непонятные многим знаки, которые Свара прочертил в воздухе. В следующий момент тот уже падал вместе с попавшей в него секирой, которая лишь на мгновение блеснула росчерком на неярком солнце. Однако стоявшие около веси новгородцы сразу же, по одному им известному знаку рассыпались, окружая четверку черемисов с двух сторон, и выпустили в прогал между собой лучников, тянущих стрелы из тула. Передний черемис даже не успел размахнуться своей сулицей, как уже падал с рассеченным горлом, по которому ближайший к нему новгородец чиркнул засапожным ножом. Остальные с криками ощетинились короткими копьями, прижавшись к воротам.

— Бей по лучникам! — надрывный крик Мстислава совпал с захлопнувшимся оконцем калитки и руганью на черемисском языке. Высунувшись над тыном, он разрядил одновременно с Прошкой самострел в ближайшего к нему новгородского стрелка и чуть погодя нырнул за изгородь. Своего запоздавшего десятника он силой потащил вниз и тут же стал заряжать новый болт. Упавший Прошка последовал его примеру, наступив ногой на арбалетное стремя и вытягивая на себя «козью ножку», а спустя мгновение надрывно засипел над ухом:

— Один упал с двумя болтами…

Тут же помост заскрипел от тяжести впрыгнувшего тела, и один из черемисов, высунувшись над частоколом, начал часто посылать стрелы по новгородцам.

— Залп! — Высунувшись наружу, Мстислав краем глаза заметил, как вражеские ратники вплотную схватились на мечах с двумя черемисами, успевшими бросить по противнику свои сулицы… «Еще по одному с каждой стороны положили! Так, присесть, вставить ногу в стремя, повернуть ножку… как неудобно-то в таком положении! Положить болт под защелку… Теперь скомандовать!» Голос сорвался и громким фальцетом прорезал звуки битвы: — Залп!!!

Рядом со всего размаху уселся Прошка, прижимая руку к уху, из-под пальцев которой закапала кровь, заливая его светлую рубаху.

— Живой?

Тот энергично замотал головой и судорожными движениями стал тереть пятерню о штаны, насухо вытирая кисть руки. Стреляющий черемис перегнулся через тын и попытался спасти своих прижатых товарищей, выстрелив почти отвесно. Однако с глухим вскриком откинулся назад и слетел с помоста, прижимая руку к застрявшей в плече стреле. Буквально через пару секунд его заменил Вараш, на ходу подняв тул со стрелами и лук, зацепившийся тетивой за изгородь.

— Отвлеки его! — прокричал Мстислав, не надеясь на понимание, однако дополнительно показал на плохонький наконечник наложенной черемисом стрелы и змейкой провел кистью вдоль тына. Понял ли тот мальчишку или просто невольно отвлек внимание новгородских лучников, высунувшись из-за изгороди, чтобы оценить обстановку, но дело было сделано. Вараш получил звонкую отметину стрелой по шлему и, отступив чуть дальше по помосту, попытался выглянуть опять. А Мстислав, почти одновременно с ним подняв свою непокрытую голову, разрядил самострел в фигуру новгородского лучника и бросился под защиту тына. Однако в последний момент он все-таки успел бросить взгляд наружу, а заодно и на соседний помост, где стреляли его друзья, и теперь пытался составить запечатлевшиеся картинки в одно целое.

«Двое лучников, в которых я опять не попал, и четверо новгородцев с мечами, добивающие последнего ратника у ворот. Еще двое черемисов с нами на помосте… И все?! Вот попали… А осталось три болта».

Рядом вскочил, тренькнул самострелом и отполз чуть в сторону Прошка, весь вымазанный кровью. Одновременно с этим первый удар топора пошатнул калитку, а следующий разнес вдребезги доску, в которой было вырезано оконце.

— Хорошо, что высовываться с самострелом не надо высоко, — дрожащим голосом пролепетал Прошка и чуть погодя добавил: — Страшно-то как…

— И мне, Прошка, и мне… — Мстислав с помоста разрядил самострел в просунувшуюся через образовавшийся проем руку, которая пыталась нащупать засов. Попасть не удалось, но болт пробил калитку, высунувшись наружу, и больше попыток нанизать свою конечность на стрелу не повторилось.

— Едрыть твою, раскудрыть вашу! — Треск ломающегося дерева, сопровождаемый знакомым громовым голосом, перекрыл поле боя. Мгновенно вскочившие при этих словах на ноги мальчишки увидели Фросю с обломком лавки в руках и валяющегося рядом новгородского лучника. Второй в этот момент разворачивался на нее, но Мстислав успел прицельно разрядить в него свой самострел.

— Бей под ворота! — тут же крикнул он, заряжая свой последний выстрел. Три болта и две стрелы взяли свои жертвы, выкосив двух из четырех прикрывшихся щитами новгородцев. Оставшиеся дружно порскнули в стороны, получив вдогонку еще две стрелы, бессильно отскочившие от их доспехов. Однако тут же на защитников обрушился залп, которым хотела отвлечь внимание на себя новая волна нападавших. Двое лучников отстали от приближающейся толпы и стали осыпать защитников стрелами, посылая их одну за другой, а еще один воин раскручивал веревку, выполняя команду крепкого ратника с секирой наперевес, возглавляющего приближающуюся процессию из полутора десятков человек. Первые стрелы скинули обоих черемисов с помоста. Но если один упал с простреленным горлом, то Вараш дернулся и медленно уселся под изгородью, где стал, стискивая зубы, тянуть стрелу из простреленного предплечья.

— Что у вас там, Юрка? — крикнул Мстислав в ответ на раздавшийся с соседнего помоста вскрик.

— Мошку подстрелили, — донесся всхлип оттуда. — Стрела из спины высунулась…

— Жив?!

— Лежит пластом, глаза закрыл… — Голос Юрки окончательно сорвался.

— Фрося, быстро сюда! — разрезал наступившую тишину пронзительный Тимкин крик, пронесшийся в наполовину распахнутую калитку.

— Дура-а-ак! Закрой! — сорвался Мстислав и прыгнул с навеса, успев разглядеть по приземлении только втиснувшуюся фигуру Фроси и ее растерянный взгляд… Взгляд, которым она ошеломленно провожала спину шагнувшего наружу Тимки, держащего на изготовку ружье в направлении подбегающих к нему новгородцев.

— Вот теперь закрывай! — донеслось через поломанные тесовые доски калитки за секунду до выстрелов, разорвавших в клочки тягостную обреченность, на мгновение воцарившуюся в окружающем пространстве.