Дорога от Водяного до Иванграда представляла собой юго-западную четверть дуги эллипса, которую мы с облегченным обозом преодолели маршем за два с половиной световых дня. В обозе шло десять пустых повозок, которые возвращались вместе с нами в сопровождении двух пулеметных тачанок с расчетами и отделением кадровых воинов. Они будут организовывать постоянно действующее караванное сообщение к побережью Индийского океана. В частности, присоединив вновь изготовленные в Павлово дополнительные повозки, обратно в город Водяной повезут пиломатериалы.

Столица нас встретила еще издали стуком камнетесных молотков и визгом пил. За месяц, который мы отсутствовали, на подходах к городу с трех направлений были отсыпаны валы и возведены равелины, с ныне бдящими караулами. Все мужчины, а их здесь насчитывалось вместе с неграми-новобранцами около полутысячи человек, работали на стройке. Здесь не ленились вкалывать даже свободные от нарядов воины.

У берега реки успели поставить два длинных двухэтажных здания, которые планировались под первые казармы будущего военного городка. И сейчас уже укрывали тростником крышу, правда, примерно через год ее планируется перекрыть шифером. На возвышенности стоял издали видимый флагшток со знаменем княжества. Здесь строили дворец губернатора и церковь, но здесь дело шло вяло. В общем-то, правильно, самое главное, к началу дождей спрятать под крышу простой народ.

Вдали, у восточного равелина, где намечено строительство металлургического комплекса, Первого химического и Первого оружейного завода, сейчас стояли на просушке стопки кирпича из сырого огнеупора. Каменная коробка одного здания уже была построена, а второго — до половины. Правда, рядом что-то уже дымилось. Еще по той жизни, хорошо помнил диаграмму розы ветров этой зоны материка, поэтому и указал наиболее экологически благоприятное место постройки промышленных объектов. В результате, в сторону города трубы точно дымить не будут.

От казарм, километра на полтора вверх по течению, весь берег был изрыт и там сейчас копошились целые толпы женщин, даже беременные.

— Чего они там роются, — с недоумением обратился к счастливой от долгожданной встречи с супругом и братом, ее превосходительству, исполняющей обязанности градоначальника Рите Бульбе.

— Землю выкапывают и подносят к берегу, а после работы приходят мужья и промывают. Золото там, — ответила, весомо выговаривая слова, оставленная главной по надзору за хозяйством, действительный лыцарь лыцарского корпуса княжества Славия. К этим не праздным регалиям истинно трудолюбивого человека можно еще добавить должность заведующей кафедрой алхимии будущего столичного университета, а так же руководителя и основного акционера (после князя, то есть государства) Первого химического завода.

— Нашли все-таки, — удовлетворенно кивнул головой.

— Нашли. Копали канавы под фундамент казарм и наткнулись на самородок, весом в два килограмма триста тридцать три грамма. Затем, перемыли весь изъятый грунт и еще почти шесть килограмм нашли. Люди сразу побросали все работы, и давай рыться. Но я пресекла. На каждого мужчину выделила по четыре метра речного берега, длиной до бесконечности. Вот, после двенадцати часов работы, не бесплатной, заметьте, они имеют право копаться и на своем участке.

— И много уже нарыли? — спросил Иван.

— А сто двадцать четыре килограмма! Каждый день, кроме воскресений, по десять-двенадцать грамм с каждого участка сдают.

— А рассчитываешься чем?

— Деньгами, — лукаво улыбнулась она.

— Такими темпами считай, ты скоро раздашь всю казну графства? — фыркнул недовольно Иван.

— Нет, что ты, из казны не взяла ни одного талера.

Глядя на ее осанку настоящей синьорины, несмотря на уже заметно выступающий живот, на слегка прищуренные и веселые глаза, я вдруг догадался:

— Сама деньги чеканишь.

— Да, ваша светлость, — она коротко кивнула.

— Я тебя люблю! Дай мне свои руки, я их расцелую, — схватив руки смущенной Риты, не поцеловал их в край манжета на запястье, как положено по этикету, а расцеловал натурально.

— Мда, кхе-кхе, — послышалось рядом покашливание Ивана.

Вопрос создания собственной денежной единицы некоторое время был под вопросом. В целях соблюдения секретности становления нового игрока на мировой арене, вначале планировалось использовать существующую европейскую валюту даже на внутреннем финансовом рынке. Но, пролистав рожденную изнасилованными мозгами толстую тетрадь идей по созданию различных производств и проанализировав динамику развития экономики и промышленности, необходимые для достижения поставленных целей, стало ясно, что мы должны либо колоссально обогащать чужие государства, либо засветиться по полной программе.

Не надо далеко прятаться, только размеры основных фондов княжества за ближайшие десять лет должны составить около трех-четырех миллиардов австрийских талеров. При этом товарооборот с Европой, даже через группу посреднических фирм, будет равен приблизительно двенадцати-пятнадцати миллиардам. Но это далеко не все, так как прогресс на месте не стоит. Есть все предпосылки считать, что с освоением новых земель, развитием технологий, расширением производств и ростом экономики динамично развивающегося государства, показатель валового национального дохода за последующие десять лет увеличится, как минимум, вчетверо. А здесь без такого понятия, как универсальный эквивалент стоимости товаров и услуг, то есть деньги, никак не обойтись.

Есть еще один путь пополнения денежной массой. Нам нужно выбрасывать на рынок, вдруг ниоткуда взявшиеся сотни тысяч тонн меди, железа и десятки тонн золота, а также тысячи карат драгоценных камней. Но, здесь ясно и коню, что подобные операции пройти незамеченными для сильных мира сего никак не могут.

Несколько тысяч тонн железа и меди залегендировать можно, задумки в планах есть, но это может здорово обогатить только мою торговую компанию и банки, и не более того. А нужно обогатить и укрепить целое государство, спрятанное на задворках планеты, притом собственное, а не чье-то постороннее. И еще, из той жизни мне прекрасно известно, что чисто на экспорте сырья далеко не уедешь. Этим, в конце концов, породим в основной массе своей ленивого полунищего потребителя, а нам нужны созидатели, способные развивать собственную конкурентно способную производственную инфраструктуру.

В идеале затраты на содержание медицины, образования, армии, флота, охраны порядка и заявленного социального обеспечения, не должны превышать десяти процентов от объемов всей произведенной продукции. Это оптимальный вариант существования производственного гражданского общества, а формирование дохода государства за счет вышеперечисленного экспорта, возможен только на этапе становления.

Дальнейшее существование хорошо организованного общества, возможно только за счет полного самообеспечения и производства излишек, а также роста производительности труда, когда один крестьянин может прокормить от десяти до двадцати человек. Тогда будет естественный большой прирост численности населения и рост денежного оборота, спрос на продукцию промышленных предприятий, такое как оборудование для заводов, сельхозтехника для крестьян, товары широкого потребления для всех граждан страны. Тогда-то можно говорить о нормальной перспективе развития науки, росте уровня образования и самосознания.

Простые арифметические подсчеты высветили цифры поистине грандиозные. В результате, хочу того или не хочу но, наполнение бюджета денежной массой, в основном за счет экспорта, сделает тайное явным много раньше времени "Икс", когда мы к этому еще не будем готовы совершенно.

Таким образом, альтернативы собственной валюте не видел. Однако, вводить ее решил исключительно на территориях новых земель, исключительно для внутригосударственных расчетов и с соблюдением особого режима секретности по отношению к любому внешнему фактору. По крайней мере, на ближайшие двадцать лет.

С ее названием не заморачивался, решил, что будет золотая "корона", серебряная "гривна" и медно-цинковый "грош". Тем более, что эти древнерусские термины сейчас не используются ни одной страной, а будущий царь Петр свои деньги назовет совсем иначе.

Деревянный макет чеканочной машины с гуртильным кольцом, предназначенной для изготовления монет, мы с Иваном соорудили уже давно, еще в феоде Сильва. Сам механизм в числе срочных и первоочередных изделий не стоял, поэтому, вспоминали о нем очень редко. Но наши механики меня удивили: когда возвратился из похода по Украине, увидел в мастерской готовую чеканочную машину, но приспособленную под одну из операций вытяжки в пуансоно-матрице стаканчика револьверной гильзы. Гуртильное кольцо при этом было снято. Тогда-то и возникло желание, довести эту монетно-чеканную задумку до конца.

Ничего сложного или секретного в механизме машины не было, в Азии и Европе ее уже лет сто, как эксплуатировали полным ходом. Увидев изделие в металле, сработала инженерная мысль, и захотелось сразу же изменить конструкцию с винтовой схемы, на кривошипно-шатунную. При этом мощный маховик с помощью коленчатого рычага мог бы осуществлять вертикальное движение верхнего штемпеля с достаточным усилием. А еще эта схема с помощью сблокированных толкателей и фиксаторов позволила бы серьезно автоматизировать подачу монетного кругляша и выброс готовой монеты, а так же помогла бы исключить несвоевременную подачу к штемпелю кругляшей или их скопление.

Впрочем, новые эскизы и схемы набросал, но отложил в длинный ящик. Не миллионное у нас пока население, чтобы вместо простой чеканочно-гуртильной машины, ваять целый автоматический монетно-чеканный комплекс. Но кольца для формовки рельефного гурта решил переделать. Вместо подпружиненных размыкающихся, сделал разъемные, состоящие из четырех секций. Пришлось их загонять в толстые рамки, из которых после каждого тиража монет нужно будет выбивать, зато будут раз в десять долговечнее.

Следующий этап был не менее сложен. Так как справочники по металловедению остались в той жизни, а для создания размеров монет в моей метрической системе нужно обладать кое-какими знаниями, то пришлось их постигать методом "тыка" и двухдневных экспериментов. За эталон взял немного затертый золотой английский соверен, который весил ровно десять грамм и соответствовал давно привычной в Европе стоимости одного фунта стерлингов. Правда, в отличие от моей короны, в его составе золота было где-то на один грамм меньше, но лично я решил чеканить десятиграммовую монету девятьсот двадцатой пробы, где лигатуры из серебра и меди должно быть не более восьми десятых грамма.

А вот с серебром в связи с его, почти в два раза меньшей плотностью, чем у золота и соответствующим нынешним курсом — пятнадцать к одному, пришлось поиграться. С диаметром монет разного достоинства определился: за образец гривны взял английский шиллинг, за полтинник — полшиллинга, за двадцать пять грошей — монету в одну десятую экю, а за десять грошей — монету в одну двадцать четвертую экю. При этом, вес одной гривны был равен семи с половиной граммам серебра, а вес, соответственно, монеты в десять грошей — семидесяти пяти сотых грамма. И еще, взяв за образец диаметр талера и полталера но, сделав немного плотнее, вырубил кругляши на монеты, достоинством в четыре и две гривны, с соответствующим весом в тридцать и пятнадцать грамм. При этом предполагалось, что проба серебра будет не ниже девятисотой, а в качестве легирующей добавки в расплав добавим медь. Сегодня так делают абсолютно все монетные дворы.

Диаметры латунных монет, достоинством один, два и пять грошей, взял из памятных советских копеек — пятнадцать, восемнадцать и двадцать пять миллиметров. Но, пришлось и здесь немножко помучиться, так как хотелось получить монеты с четким весом в один, два и пять грамм. И тот медно-цинковый сплав, который получим в Ковалеве при плавке оловянных руд, для чеканки мелочи как раз подойдет. Правда, уже сейчас видно, что ее производство будет очень убыточно. Еще в той жизни где-то читал, что изготовление однокопеечной монеты обходилось государству в шестнадцать-двадцать копеек. Но без разменной мелочи никуда не денешься, поэтому, перекос уберем за счет чеканки монет более высокого достоинства.

Когда пришел к ювелиру Ицхаку с просьбой об изготовлении штемпелей, тот с минуту смотрел на меня бесконечно удивленным взглядом, широко раскрыв рот.

— Нет, сеньор, — хрипло сказал он, отрицательно качая головой, — Я не резчик! Да и в любом случае не взялся бы за подобную работу. Я не враг ни себе, ни своей семье. Простите, наверное, этого не следует говорить, но всегда считал вас человеком более рассудительным…

— Меня не интересуют штемпели европейских монет, фальшивыми деньгами не собираюсь заниматься категорически! Меня интересует несколько иное, — резко оборвал его и подал папку с собственными эскизами позитивного изображения аверсов и реверсов монет различного достоинства, а так же мой портрет в профиль и герб Славии, написанные за десять талеров художником местной редакции.

Ицхак распахнул обложку, схватил большую лупу и близоруко сощурился, рассматривая рисунки. Он долго не подымал голову, все перекладывая листочки с места на место. Было ясно, что он давно уже все рассмотрел, а сейчас тяжело шевелил извилинами над свалившейся на голову совершенно безумной и непонятной темой.

— Сумасшествие какое-то, — он тихо пробурчал себе под нос, затем, пальцем показал на мой портрет и поднял глаза, — Сеньор, ваша светлость, на этих двух золотых монетах и трех больших серебряных нужно чеканить изображение монарха. И надписи кириллицей. Я верно мыслю?

— Совершенно верно.

— Но ведь это, это…,- он замолчал, напряженно уставившись мне в глаза, и через минуту обмяк и тихо промямлил, — Даже не знаю, что сказать. И резчиков знакомых нет.

— Послушайте, мастер, вы далеко не древний старик, а вас уже мучает склероз. Да! Иаков хвастался, что в молодости вы получили гильдейский патент ювелира, отработав пять лет при дворце в казначействе резчиком штемпелей! И этому умению всех сыновей учили, даже его. Только у старшего Мигеля лучше всего получается работа с металлом, а у младшего — резка негативов и обработка камня.

— Иаков?! Ах, негодник такой, пускай только придет домой! Вот я ему задам!

— Чего уж там, он о благосостоянии семьи беспокоится. Тем более, что конфиденциальная работа оплачивается вдвойне. Вот сколько стоило в казначействе изготовление штемпельной пары?

— О сеньор! В зависимости от сложности, от сорока до ста талеров за негативы и пять талеров за гуртильное кольцо. Да еще стоимость заготовок.

— Сырые заготовки мои. А платить буду за каждую пару плюс кольцо, независимо от сложности — сто пятьдесят талеров. Устраивает?

— Да, сеньор! Если здесь одиннадцать комплектов, то…

— Нет, Ицхак, немного не так. Большая золотая корона и малая — по двадцать пар. Четыре, две и одна гривна серебром — по тридцать пар. Пятьдесят и двадцать пять грошей серебром — по сорок пар. Десять грошей серебром и пять медью — по пятьдесят пар. Два и один грош — по шестьдесят пар. Итого, четыреста тридцать комплектов.

— Ох, вей, это ж сколько миллионов можно начеканить?! Да и нам на полгода работы!

— А вы умножьте все это на сто пятьдесят талеров. Неужели вы за полгода когда-нибудь зарабатывали такие деньги? — отстегнул от пояса и вытащил из-под плаща два трехкилограммовых кошеля с золотыми дублонами, — это, мастер, первый маленький аванс.

— Нет, сеньор, ваша светлость, — он положил свои руки сверху на кошели, — И за пять лет не зарабатывали. Просто, у нас таких заказов никогда не было, и быть не могло.

Нужно сказать, что свой гонорар семейство Ицхака заработало и вознаграждение получило полностью, до последнего талера. Правда, как они меня не уговаривали, но в целях безопасности обеих сторон, младшего Пабло Паса забрал с собой. А тот и рад был, при этом подружился с компанией Карло Манчини, с коими путешествовал на "Селене" Кривошапко, а затем, добирался в караване вместе со всеми до будущей столицы графства.

Нашли мы его рядом с небольшой действующей литейкой, околачивающимся за охраняемой двумя караульными перегородкой, в числе таких же интеллектуальных бездельников, как и он сам. Из здания выступало круглое нетолстое бревно с опорой на краю, являвшегося осью большого деревянного колеса, которое вертелось довольно шустро. Внутри колеса, соблюдая очередность, с визгом и смехом бежали чьи-то дети. Право-слово бельчата.

Плавка, видно, только закончилась, и двое бывших агадирских рабов, под чутким руководством бывшего моего ученика, но уже достаточно опытного мастера, прокатывали на валках еще горячую золотую полосу. На земляном полу лежали шесть таких же золотых полос и две серебряные.

За следующей перегородкой стоял кривошипно-шатунный пресс с большим маховиком, приводимый в действие шкиво-ременной передачей от вращающегося вала. Здесь еще один бывший раб по направляющим пазам плиты матрицы подавал узкую серебряную полосу (похоже, на двадцатипятигрошевые монеты), а баба с просечным пуансоном, двигаясь по вертикальным колонкам, рубила монетные кругляши.

Наконец, мы зашли за третью перегородку, где двое работяг вертелись у чеканочной машины. Один из них, задвигая кругляш, скидывал на устланный парусиной пол готовую монету, а второй — интенсивно прокручивал ручки винтового пресса. При этом производительность отставала от предыдущей операции раз в пять. Поэтому подумал, что когда монетный двор буду переводить в столицу княжества, то это убожество обязательно поменяю на приводную, кривошипно-шатунную машину. Впрочем, сегодня вечером схемку усовершенствований ребятам нарисую, пусть на этой технологической операции работяги не корячатся.

— Это французы, — сказала Рита, — Три недели назад они приняли православие и венчались. Их жены непраздны, наверное, поэтому и поспешили.

Действительно, я их помнил, они мне в Агадире еще разные вопросы задавали.

— Нет, Рита, теперь это уже никакие не французы, — отрицательно покивал головой, рассматривая готовую серебряную монету, достоинством в двадцать пять грошей, — Это уже наши люди.

Вечером, собрав в недостроенном помещении одной из канцелярий рот будущего пехотного полка, которое ныне является местом жительства семейства генерал-губернатора, узкий круг ближников: Ивана, Риту и Данко, продолжили рассмотрение требующих внимания вопросов.

— Рита, ты выплачиваешь за грамм самородного золота всего двадцать грошей. Почему так мало, ведь мы планировали его выкупать по полтиннику?

— Ваша светлость…

— В домашней обстановке не называй меня "светлостью", — перебил ее, — Вы здесь для меня самые близкие люди, понятно? Называй, как Иван — Миша. Правда, этот твой невоспитанный супруг меня даже на людях иначе, как Михайло не называет. Ну, да я ему прощаю. Чего лыбишся? — кивнул на кувшин с испанским розовым вином, — Наливай. А ты, Рита, продолжай.

— Да, э…

— Миша.

— Да, Миша. Так вот, во-первых, в составе золота около трети серебра, во-вторых, ну где в Европе вы видели, чтобы за день кто-нибудь зарабатывал хотя бы один талер? Разве что очень квалифицированный мастер. А здесь девчонка земельки за день нагребла не спеша, ее муж к вечеру домой пришел, на берегу реки повозился пару часов и дополнительно загреб две-три гривны. Тем более, что вода в реке, уже не холодная. И, в-третьих, в людей на руках сейчас огромные деньги, а где их тратить? Хорошо, что наши воины разных вещей с похода натащили, на пару лет хватит. Так что кое-какая внутренняя торговля между ними все же есть.

— Здесь ты права, — согласился и отпил из бокала немного вина, кстати, довольно приличного, — Это еще хорошо, что они по бывшему месту жительства прекрасно помнят стоимость серебряной монеты, и относятся к ней с уважением. Не говорю о золоте, которого многие и в руках никогда не держали. Поэтому да, в течение года нужно наладить производство товаров широкого потребления, по тому нашему списку. Ну, и организовать поставки из Европы, а так же Индии и Китая, они здесь недалеко.

Иван и Рита утвердительно покивали головой. Специальный список поставок продукции по каждому из четырнадцати городов был строго регламентирован. Решил, что персональная ответственность военного коменданта — руководителя провинции, по обязательным объемам производств и поставкам, согласно плана государственных заказов, мера пусть временная, но необходима и "дамокловым мечом" только дисциплинирует всех без исключения исполнителей. Что же касается получения выгоды при увеличении выпуска продукции, пользующейся высоким спросом, то никто никого ничем не ограничивает, — производите на здоровье. Это выгодно и вам, и мне, то есть, государству.

— Надо, ребята, начинать организовывать нормальную форму внутренней торговли, — вытащил из тубуса пачку исписанных листов и подал Рите, — Держи, хозяйка, здесь мои размышления на эту тему. И еще, ребята, хочу вам сказать, что основал почти все наши поселки и города на местах золотых россыпей и алмазных копий.

— О! А чего же ты ничего не говорил? — Иван с удивлением уставился на меня, поправил за ухом длинный оселедец и подкрутил кончики длинных, висящих ниже подбородка усов.

— Вот сейчас и говорю. Отправляюсь с Данко в плаванье, фактически, вокруг земного шара, а в пути всякое может случиться…

— Миша! — Рита перекрестилась, — Что ты такое говоришь?

— То и говорю, что надеюсь на лучшее, но все мы ходим под Богом. Поэтому, слушайте меня внимательно. На Верхнем Поле, слева от самого первого казачьего хутора, весь горный хребет забит алмазами, а две высотки, километрах в десяти юго-восточнее, хранят несметные запасы золота. Дальше, самый крайний казачий хутор, из которого мы сворачивали к Водяному, поставлен над огромной золотой жилой, которая широким пластом проходит на глубине в двенадцать-пятнадцать метров. В ней столько золота, сколько испанцы не вывезли из Америки за все двести лет. Дальше. Помните, где мы в саванне вкопали в землю дерево?

— Да, да, — ответили и Иван, и Данко.

— Так вот, если в этом месте выкопать яму, диаметром около полукилометра и глубиной, чуть больше километра, то можно вытащить до трех тонн алмазов. Копать ее, конечно, придется десятки лет, но оно того стоит, такого количества алмазов сегодня в мире просто не существует. За них вообще, можно выкупить половину Европы. Да! Есть еще подобные залежи алмазов в горах народа лесото, они находятся километрах в пятистах на юго-восток. Впрочем, мне почему-то кажется, что никакой народ на них сейчас и не живет.

Никто никаких вопросов мне не задавал, но заметил, как все трое между собой понимающе переглянулись.

— Все, о чем вам только что говорил, есть тайна великая. Говорю сразу, пока я жив, эти месторождения никто разрабатывать не будет, и наследнику в завещании напишу запрет лет на пятьдесят. Вас это тоже касается, клятву мне дадите прямо сейчас.

— Слышишь, Михайло, — встрял Иван, — А если его какой-нибудь мужик или казак найдет? Тут уж никуда не денешься.

— Могут, но без специальных целенаправленных геологических экспедиций вряд ли. Быстрее всего найдут то, что у них под ногами, на плато золотоносных ручьев множество. По европейским меркам эти запасы, конечно, очень солидные, а по нашим так, ерунда. Поверьте, того золота, которое лежит здесь, рядом со столицей, хватит для нормального развития любого европейского государства лет на сто. По крайней мере, такого количества сегодня нет, например, ни в царстве Московском, ни в Речи Посполитой вместе взятых. Даже если у бояр и шляхты выгрести все закрома.

— Ого! Мощно! — Иван опять поправил за ухом оселедец и продолжил, — Даже не спрашиваю, откуда ты все это знаешь. Знаю, что просто знаешь и клятву свою о сохранении тайны, даю. Бог свидетель.

Он встал из-за стола, поцеловал нательный крест и размашисто перекрестился. За ним поклялись Данко и Рита.

— Алмазы у нас тоже есть и много. В Стоянове. Там их лет триста копать — не перекопать. А вообще, ребята, главное достояние любого нормального государства, это не золото и алмазы.

— А что? — спросил Данко.

— Сытый гражданин. Хлеб, мясо, молоко — вот главное богатство.

— Так можно же купить!

— А если все будут рассуждать так, как ты? Или не захотят продать, тогда что будешь делать?

— Как это не захотят?

— А вот так, не захотят и все!

— А армия тогда на что?

— Какая армия? Поверь, Данко, когда твой народ начнет голодать, то считай, что никакой армии у тебя уже нет. Поэтому, ребята, одним золотом сыт не будешь.

— Ничего, те земли, по которым мы прошли, хлеб родить будут хорошо, — уверенно сказал Иван, — Уж я в этом деле понимаю. А если здесь такая теплая зима, с весенними и осенними затяжными дождями, то два урожая собирать можно. Если не лениться.

— А ты отследи пару лет и семьи особо ленивых мужиков с земли безжалостно сгоняй и переводи в рабочий класс. На рудники их, там они больше пользы принесут. Вон, рядом целые горы с углем, а на том берегу с возвышенностей глыбы железной руды прямо в реку скатываются.

— К слову, о железе, — продолжил Иван, — Сейчас нас интересует в первую очередь крестьянский реманент и оружие. По реманенту нет вопросов, на него железо пойдет любое, выплавим сколько надо, вот только с оружием как быть? Отличной толедской стали привезли с собой всего девять тонн. Пусть половина уйдет на окалину и стружку, а половина на стволы и ответственные детали. Получается, что изготовить сможем где-то полторы тысячи винтовок и тысячу револьверов. Даже сейчас это на полгода работы, а там мы дополнительно обучим людей, увеличим количество станков вчетверо, да с учетом толпы агадирских мастеровых, должны выйти на годовой выпуск четырех тысяч винтовок и двух тысяч револьверов. А вдруг железо окажется дрянным?

— Иван, отбрось все сомнения, из этой руды получится отличная, натурально легированная хромом и марганцем сталь. Что это такое, у Риты и наших литейщиков в учебнике написано, при специальной термообработке на резцы и сверла ничего лучшего не найдешь. По твердости и прочности она толедской совсем не уступает. Даже не ржавеет, — увидев его удивленные глаза, поправился, — Нет, ржавеет, конечно, но очень-очень слабо, сам увидишь. Особенно, если варить будете в мартенах, схемы которых я вам нарисовал. Так что наперед заказываю лично для себя гладкоствольную двустволку, рычажную винтовку и два револьвера. Резьбу и гравировку золотом, пусть малый Пас сделает.

После моих слов они все втроем опять понимающе переглянулись. Пытались сделать это быстро и незаметно, да и ладно, хорошо, что вопросы давным-давно перестали задавать. Ну, не рассказывать же им, что в той жизни здесь точно так же стоял металлургический комплекс и оружейный завод, на котором по бельгийским лицензиям изготавливали очень качественные охотничьи ружья и карабины, боевые пистолеты, винтовки и пулеметы. Даже пушки.

— А почему печь называется мартеновская? — спросил Иван.

— Да это просто так назвал, чтоб никто не догадался, но когда ты ее построишь и сваришь в ней сталь, мы ее переименуем в ивановскую. Кстати, на четырех группах станков не останавливайся, сделаешь еще четыре и отправишь в Лигачев. Через год-полтора вернемся из кругосветки, и заберем их в Америку.

— Миша, — тихо сказала Рита, — Многие слышали, что здесь будет университет, так вопросы задают, даже те два молодых француза…

— Да не французы они, — поправил ее, — Это уже наши люди.

— Да, и правда, наши люди. Только спрашивают, когда он будет строиться, сколько платить за учебу и когда начнутся занятия? Они из потомственных механикусов и таких механизмов, как у нас, еще нигде не видели. Я и сказала, как мы ранее планировали, что первые десять лет все будут учиться за счет казны, но только на вечерних занятиях после работы, а здание университета начнем строить, когда закончим казарму и церкви. Правильно?

— С главным зданием университета, спроектированного мастером Лучано, можно не спешить, ближайшие лет пять научных направлений будет немного, поэтому, строительство начинайте с левого или правого крыла. А прямо сейчас отделите в казарме пять комнат для кафедры алхимии, металлургии, обработки металлов давлением, обработки металлов резанием и технологии машиностроения. Это ничего, что на сегодняшних кафедрах будет всего лишь два или три очень молодых преподавателя, зато они имеют более глубокие специальные знания, чем самая именитая профессура европейских научных кругов.

— Миша, мы до сих пор не знаем, кто возглавит университет?

— Сначала, Рита, хотел назначить тебя. Но сейчас, учитывая тот массив обязанностей, какой на тебя свалился, да тем более, нынешнее положение, — кивнул на ее живот, — решил назначить почетным ректором себя, а Момчила Петковича — проректором. Он не только самый знающий технолог-машиностроитель в Европе, после меня, конечно, но и воин в восьмом поколении. В восьмом, я правильно говорю?

— Правильно, правильно! — согласился Данко.

— Вот! Человек стремящийся, по жизни ничего не боится, людьми управлять умеет, значит, работу потянет. А ты, Рита, сильно одеяло на себя не тяни, можно надорваться. Порох и тол — это для нас пройденный этап, ребята в Ковалеве справятся, а ты это направление на своем потоке вообще не читай. Займись разными кислотами, красителями, смолами, фосфором, марганцем, йодом. Продолжай исследования с азотом и аммиаком, для изготовления промышленного холодильника нам нужен хладоген, а компрессор тебе Момчило сделает. Да, и по всем направлениям готовь себе помощников либо замену, лет пятьдесят мы с тобой еще обязаны будем работать. Иван, дома ее сидеть не заставляй, но береги, хорошо?

— Не переживай, я же понимаю, что она не домашняя баба.

— Я не баба, — Рита толкнула его локтем.

— Так я же об этом и говорю, моя красивая госпожа!

Мы посмеялись, отвлеклись, поговорили о путешествии по стране, вспоминали веселые или курьезные случаи, произошедшие в пути. Уже когда собрался уходить, затронул еще один вопрос.

— И последнее, что хотел сказать. О хлебе сегодня говорил не просто так. Обязательно, Иван, проконтролируй строительство амбаров и городских зернохранилищ, а излишками считайте только зерно, которое сверх двухгодичного запаса. Опять же, не спрашивайте, откуда это знаю, но мне точно известно, что к концу века всю Европу, в том числе и царство Московское, ожидают неурожайные годы. Особенно это касается Испании, где феодалы давно вывезли своих крестьян в Америку на серебряные и золотые рудники, чем довели сельское хозяйство до крайне паршивого состояния. Последние годы правления Габсбургов будут ознаменованы настоящим голодом. Золота в нычках феодалов будет полно, однако, хлеба купить будет негде. Это, друзья мои, станет последней каплей, которая окончательно обрушит могущество всей испанской империи. Зерно будут возить из Америки, и продавать очень дорого. Мы, кстати, в это дело вмешаемся, и тоже будем возить. Так-то, Данко, иногда золото бессильно, а вот наличием хлеба можно влиять и на самые могущественные монаршие дома.

В той жизни я, Женька, к сельскому хозяйству в общем, а к его организации, в частности, относился совершенно никак, оно мне было неинтересно. Впрочем, на участке загородного дома, фруктовый сад содержал в порядке, а газоны всегда подстригал самостоятельно вовремя и аккуратно. А в этой жизни меня, Михаила, к пониманию этих вопросов и процессов приучали с детства, воспитывали как рачительного хозяина не только по отношению к земле и ее плодам, но и по отношению к собственным холопам. И не мудрено, ведь на сегодняшнем Евроазиатском континенте наиболее значимый доход приносит именно сельское хозяйство, не зависимо от того, кошель это мелкого помещика или казна монаршего дома.

В вопросах его организации не сомневался ни одной секунды. Когда-то слышал рассуждения о высокой эффективности укрупненных хозяйств. В принципе, и я бы мог силовым методом, как когда-то на крови народа, поправ его волю, это сделали большевики, внедрить любую форму, даже типа колхозов или совхозов. Но понимал прекрасно что, сломав вековые устои, создам того же раба обыкновенного с определенной видимостью свобод внутри железной клетки, зато усреднено уравненного в правах и ответственности, независимо, от внутреннего состояния души, его работоспособности и устремлений.

Почему-то ни в германиях-британиях, ни в канадах-америках по такому пути не пошли. В результате эволюции (не путать с революциями) общественных отношений и развития средств производства, сложились такие условия, когда каждый фермер-крестьянин, в конце концов, хозяйствовал на таком участке земли, который мог обработать самостоятельно, оперативно и качественно, с учетом соответствующих времени средств механизации.

С развитием Интернета на постсоветском пространстве, вдруг все узнали, что всего два процента североамериканского населения, кормят хлебом весь континент. Тогда как в сельском хозяйстве Союза работало двадцать процентов рабсилы, которые свой народ продуктами питания не обеспечивали совершенно. Правда, и те и другие, от своих государств получали солидные денежные дотации, только первые в виде компенсаций, сдерживающих излишнее перепроизводство, а вторые — чтобы не загнулись от нищеты.

Можно, конечно, и о климате поговорить, и о зоне рискованного земледелия, но в Канаде, например, есть зоны, ни чем не отличающиеся от наших. Не составляет никакого труда разыскать в Интернете и сравнить внешний вид и образ жизни канадского фермера семидесятых годов ХХ века и нашего, неоднократно изнасилованного государством крестьянина, и сразу все станет ясно.

Нет, мой крестьянин больше никогда не будет рабом личным и не станет рабом государственным, в смысле колхозником. Это будет свободный хозяин на условно свободной земле, над которым будет довлеть всего только два обязательства: первое — перед землей-кормилицей в вопросах ее правильной и эффективной эксплуатации и, второе — налоговое перед государством, при этом будет существовать единый умеренный и разумный налог на землю, и все. И все!

Ах да, еще общественный порядок. Ну, так в казачьих куренях и станицах данный вопрос давно отработан, уже лет как двести пятьдесят. Это в будущем, с ростом промышленности и развитием городов, мы к нему вынуждены будем вернуться.

Пребывание в Иванграде заканчивалось на позитивной ноте, и на следующий день наступил момент прощания. Прямо с рассветом собрал весь лыцарский состав, с каждым персонально и по каждому направлению еще раз уточнили плановые вопросы. Получалось, что на ближайшие годы народ был конкретно озабочен, и никаких неясностей, вроде, возникнуть не должно. Буквально через полчаса мы построились для марша, развернули мой личный штандарт и, тепло провожаемые пока что маленьким, всего лишь тысячным населением города, тронулись в путь к побережью.

К сожалению, в течение трех-четырех лет в гости к Ивану вряд ли попаду. Однако, уходил с легкой душой, точно также, как три месяца назад из Стоянова, ибо в своих ближниках был даже больше, чем уверен. Да, они получили невероятные знания, огромные богатства и большую власть. Нет, не власть клана неприкасаемых демократов, отгороженных щитом правоохранительных органов от народа, а именно тяжелое бремя, которое на едва окрепших плечах нести будет нелегко. Глядя в открытые, решительные глаза моих молодых лыцарей, знал наверняка, что знамя общего дела они не уронят и при этом не пожалеют ни чужих голов, ни собственной, но к поставленной цели дойдут обязательно.