Массандровский кагор оказался и в этом измерении очень качественным — голова с утра тяжелой не была, хотя думать о каких-то мировых проблемах тоже не хотелось. Хотелось просто жить, следуя какой-то укатавшейся за эти несколько дней колее. Если в бериевском СССР из второй реальности государство сознательно выстраивало перед человеком ряд целей и приоритетов, как материальных (пресловутое «приемник-телевизор-квартира в сталинке»), так и моральных, и могло менять их по своему усмотрению, то здесь цели человека складывались стихийно в рамках привычных и чуть модернизированных укладов и лишь присматривало, чтобы чел за рамки этих укладов не шибко выбивался. Примерно так же обстояло дело и в социальной сфере. В бериевском СССР государство, после полной разрухи всей ветвей власти в гражданскую, с чистого листа строило систему соцзащиты, образования и других благ, четко ее нормируя, а здесь фачисты, то-бишь, соборники, взяли за основу бытовавшую у отдельных хозяев патриархальную заботу о мастеровых, добрую волю жить в ладу и согласии, а не держать за скотину, что практиковалось не менее редко, и сделали из этого всеобщую обязаловку для бизнесменов. Фабрикант — здоровайся с мастерами за руку, открой школу, училище, больницу, библиотеку, строй жилье доступное и здоровое, плати справедливо. Нет — пришьют ярлык врага государева, имущество заберут и лес валить. Т. е. экспроприировали не класс, а непокорных, подгоняя отношения опять-таки под установившуюся колею. С одной стороны, вроде меньше возможностей для волюнтаристских заскоков — с другой стороны, как-то это все вслепую. Ведет каждого и страну случайное устаканившееся стечение обстоятельств, а чем это обернется в какой-нибудь кризис — никто не знает. Рулить никто не обучен, только подруливать. И желания выскакивать из этой колеи ни у кого нет, и, наверное, не будет, даже если все начнет ветшать и рушиться.

День начинался привычно — Виктор решил направить стопы в редакцию за конвертом с гонораром и новым заданием. Но прежде он тщательно проверил, не заряжен ли браунинг, разобрался с его устройством и действием, и несколько раз прицелился в окно по воронам, щелкая спуском. Оружие лежало в руке довольно неплохо; он поставил пистолет на предохранитель, зарядил обоймой, хотел сначала спрятать его в барсетку, но затем подумал, что ее могут срезать, и переложил в карман брюк. В барсетку он спрятал пару запасных обойм.

В редакции его встретили, как давнего знакомого. Сумма в конверте была та же. В записке по стрелковому оружию вопросов не было — то ли не успели изучить, то ли все ясно, то ли менее актуально. Задание было дать прогноз развития военно-воздушных сил, обращая особое внимание на вопрос о перспективах паротурбинных и газотурбинных двигателей, ракетной тяги, применения на самолетах безоткатных орудий большого калибра, использования бомбардировщиков, несущих на себе истребители, создания десантных бронированных трициклов с надувными крыльями, которые можно буксировать за самолетом, и так далее. Полезные идеи тонули в море тупиковых новаций. Впрочем, это нам сейчас хорошо рассуждать, что полезно, а что нет.

Таня тоже была на каком-то редакционном задании; то, что вчерашняя записка не имела к ней ни малейшего отношения, было и так ясно. Поев в американской кухне и отложив часть денег на счет в банке, Виктор не спеша шел по деревянным тротуарам Мценской на квартиру. Мотаться по городу сегодня не было никакого желания.

На углу Мценской и Петровской стояли два полицейских (что-то они стали по двое попадаться) и о чем-то неспешно разговаривали. Виктор уже прошел мимо них, когда его окликнули:

— Постойте, сударь!

Виктор обернулся. Худощавый полицейский лет тридцати, с жесткими чертами лица, по погонам — старшина, направился к нему. Второй, в чине старшего сержанта, невысокий и чуть полноватый, последовал за ним.

— Так что, проверка лиц в городе. После вчерашнего происшествия, — отрапортовал худощавый хрипловатым голосом, — согласно приказу. Не изволите ли сообщить, что у вас в правом брючном кармане?

«Ну вот и вляпался с этой пушкой…»

— Пистолет фирмы Браунинг, — равнодушным голосом ответил Виктор, — шестизарядный, малокалиберный, для гражданских лиц. Взят с собой после вчерашнего происшествия в городе, на всякий случай. Вдруг бандиты орудуют?

— Кхм… ясно… А состоите ли вы на цивильной государственной службе или членом Российского общества спортивной охоты и рыболовства?

— Нет, — честно ответил Виктор, догадываясь, что покойный муж Катерины членом этого общества мог состоять.

— Тогда предъявите разрешение на ношение огнестрельного оружия вне жилища.

— А, так на улице разрешение надо? Спасибо, что сказали, а то взял так и… Я тут недалеко живу, сейчас отнесу домой. Неловко так получилось, хорошо, что вы предупредили.

— Только придется сейчас с нами в отделение проследовать и протокол составить о нарушении.

— Ну, если полагается, то конечно… И штраф там же заплатить или перечислением?

— Штраф не надо. Объяснение напишете о происхождении оружия, и чтобы свидетели подтвердили.

— Конечно, пожалуйста. Раз положено, какие вопросы.

— А пока извольте сдать оружие.

— Пожалуйста… — Виктор вынул браунинг и протянул старшине… и только тут с ужасом подумал, а что, если они являются оборотнями в погонах. Но было уже поздно. Старшина передал браунинг низенькому.

— Слушай, — ответил ему тот, — а чего мы сейчас с ним по жаре топать будем. Давай машину вызовем.

— Ну так труба-то у тебя. Вот и звони дежурному.

— Щас, — ответил низенький сержант, расстегнул полевую сумку и вынул оттуда черную карболитовую трубку со шнуром.

«Это что, у них мобила такая?»

Сержант подошел к телеграфному столбу на углу улицы, открыл привинченную к нему круглую коробку и воткнул в нее штепсель, которым кончался шнур.

— Коммутатор! Восьмой наряд говорит. Соедините с дежурным отделения. С дежурным, говорю. Докладывает старший сержант Чевелихин…

Виктор и раньше замечал здесь такие коробки на некоторых столбах, но не придавал значения. А они вон для чего, оказывается.

— В Москве и Питере уже таксофоны ставят, — проворчал старшина, — а у нас все с собой трубу таскай… Ну что, когда дадут? — спросил он у подошедшего сержанта.

— Выехали уже. Приказали срочно доставить. Спешка такая вдруг.

— Срочно так срочно. Нам чего. Начальству виднее… Курите? — спросил он у Виктора.

— Нет, не курю.

— Жаль. И он тоже вот не курит, бросил. Дойти, что ли, до лавки Гортуновых? А вдруг машина, — рассуждал старшина, — неказисто выйдет. Потерплю пока, может, у шофера разживемся. Если Тендарев, у него точно есть.

— Есть, — подтвердил сержант. — Он «Норд» курит. Погарский.

— А хочь и погарский. Разбираться, что ли? Все лучше елецкого.

Раздалось урчание, и по Петровской, в облаках пыли, показался фургончик на базе однотонного «Опеля». Заднюю часть машины пыль перекрасила из черного в серый.

«Вот и воронок пригнали», печально подумал Виктор. «А ты ждал, они за тобой „Паккард“ правительственный вышлют? Ну ладно, Катерина подтвердит, что по доброте душевной ствол дала и отпустят. А если не подтвердит? А если ей нельзя об этом проговориться? Тогда это…»

Машина стала. Пыль медленно сносило на палисадники.

— Федор! Погодьте тут, — старшина подошел к кабине водителя. — Федор! Папиросу не одолжишь? Не, ну ты посмотри, может, завалялась?

В это время рядом с Виктором взвизгнули тормоза, и дорогу грузовику перегородил небольшой, серый, похожий на мыша «Опель-Олимпия».

— Эт-то что такое? Почему стали? Сдайте с дороги, здесь не положено!

Дверца хлопнула, и из машины резко вышел молодой человек в светло-сером спортивном пиджаке с большими накладными карманами и брюках на трико в мелкую клеточку. Взмахнув рукой, словно фокусник, он продемонстрировал присутствующим голубое удостоверение с золотым тисненым орлом на обложке.

— Подпоручик Быгов, оперативный отдел жандармерии! Этого господина я у вас забираю.

— Виноват, господин подпоручик, а как же приказ? — осведомился старшина. — Как бы неувязочки не было, а с нас спросят.

— Приказ отменен, — равнодушно констатировал Быгов, — можете по столбу позвонить. Благодарю за службу. Да, изъятое оружие у вас?

— Серафим! Браунинг и патроны господину подпоручику.

— Сейчас. А, вот они. Пожалуйста. Все полностью.

— Благодарю. Все свободны! А вы, Еремин, останьтесь. Садитесь в машину.

«Интересно, куда он меня везет?» подумал Виктор. У него уже начали возникать параллели со вчерашним происшествием. Тоже три на одной стороне, один на другой, и всем им он нужен.

— Понимаете, этот…

— Держите, — Быгов на ходу протянул Виктору его пистолет, затем обоймы.

— Доверяете?

— Этот браунинг числится за жандармским управлением. Передала его вам вчера вечером мадам Задолгова, по нашему указанию. Полиции знать об этом не обязательно. Равно как и вам кому-либо рассказывать об этом.

«Катерина — агент жандармерии? Как и предполагал. Так вот, кто оказывается, пиратов крышует! Ну да, они же за границу ездят, контакты заводят, там и попросить об услугах можно — с кем-то встретится, что-то передать, тайник проверить… Связные в основном, наверное. Организация у них конспиративная, как раз то, что надо.»

— А остальное — тоже по указанию?

— Предложение войти в дело? Нет. Вопросы подделки музыкальных товаров не в сфере деятельности жандармерии. Она в сфере полиции, но у кого хорошие знакомства, тот всегда спит спокойно и смеется последним.

— Тогда куда мы сейчас едем?

— Надо для отвода глаз привезти вас в жандармерию и составить протокол, номер которого сообщат полиции. Если про нас скажут, что мы отпускаем задержанных в соседнем квартале — грош цена нам и нашей работе. Вообще это наш прокол. Надо было сразу на всякий случай оформить вам членство в Обществе спортивной охоты и рыболовства, а не ждать, пока вы нарветесь на каких-нибудь жиганов.

«У них своя агентура в полиции. А может, и телефоны прослушивают. Вон как быстро примчались.»

— …Тем более, это дало бы вам право тренироваться на стрельбище. Членам Общества дают по лимиту бесплатные патроны. А если не тренироваться, то от огнестрельного оружия, сами понимаете, толку никакого не будет.

Он полез правой рукой под приборную панель, держа левую на руле, пощелкал там чем-то и вынул телефонную трубку.

— Вызывает седьмой. Пассажира принял. Без попутчиков. Ждите в гараже. Даю отбой.

— Рация на ультракоротких, — пояснил он, засунув трубку на место, — недалеко, но на ходу связываться можно. Недавно поставили. Все лучше, чем со столба звонить.

Перед Литейной на Мценской сохранились остатки леса, уже расчищаемые под новые дома. За поворотом Виктор увидел трубы Стальзавода, показавшиеся ему невысокими и редкими; из них по небу тянулись рыжие «лисьи хвосты». Ветерок донес в машину запах горячего металла. Заводской забор был новым, дощатым, и на него были прибиты штакетные ромбики, чтобы помешать местным обывателям воровать с забора доски.

Здание жандармерии располагалось возле самого Стальзавода, на углу Литейной и улицы, как он потом узнал, Героев Бухарской битвы, которая в наше время известна как улица Медведева. Это был длинный двухэтажный кирпичный дом в виде буквы «П», выкрашенный белой и лазоревой краской, по архитектуре напоминавший детскую поликлинику, что возле старого корпуса БГТУ, только размером побольше. Виктор сделал вывод, что численность жандармерии в России с начала века намного выросла. На крыше дома стояло несколько антенн. Двор скрывался за каменным забором, выше человеческого роста, выложенным в один кирпич со столбиками.

Перед большими, обитыми листовым железом голубыми воротами с орлом на две половинки стоял карарул. Быгов предъявил удостоверение, ему откозырнули, и солдат медленно раскрыл тяжелые половинки. Они въехали во двор; перед фасадом Виктор увидел палисадник с клумбами, низенькими елочками и аккуратными, посыпанными шлаком, дорожками, на заднем дворе виднелся гараж и машины. Шипела газосварка и воняло карбидом — видно, слесаря там что-то варили.

— Ну вот и приехали. Прошу.

Пропуска Виктору не выписывали, Быгов провел его мимо часового. Внутри жандармерии была обстановка отнюдь не гнетущая, даже чем-то уютная, несмотря на казарменный аскетизм. Коридоры были до половины выкрашены синей масляной краской, а выше побелены, возле окон напротив дверей в кабинеты стояли простые стулья, обитые дермантином, и два-три фикуса в катках на табуретках для красоты. С потолков свисали матовые шары светильников. Судя по тишине, никого не истязали; все выходящие в коридор двери, правда, были обиты черным дермантином. Если бы не установленные между оконных рам решетки ромбиками, можно вообще было подумать, что здесь школа или поликлиника.

Они дошли до одного из кабинетов, и Быгов приокрыл одну из дверей. Двери оказались двойными, с тамбуром, так, чтобы проходящий по коридору не мог случайно видеть, что находится внутри, а окна были прикрыты опущенными занавесками из искусственного шелка. Обстановку кабинета составлял стол, на котором не было бумаг, но стояли телефон и черная казенная лампа с поворотным абажюром, деревянный шкаф с глухими дверцами, несгораемый шкаф, картотека и массивная тумба, на которой надменно восседал полированный «Блаупункт» 1936 года с черными ручками-глазами. Из-за стола поднялся и подошел к Виктору знакомый ему штабс-капитан, чему Виктор уже совершенно не удивился.

— Мир тесен, Виктор Сергеевич! Что-то вы быстро у нас стали притягивать к себе всякие приключения. А вам, Николай Евграфыч, спасибо. Быстро среагировали.

— Стараемся же, — улыбнулся Быгов, — да и что тут сложного.

— Для умелого человека нет сложного. Можете отдыхать. А вы, Виктор Сергеевич, присаживайтесь.

— Как вы понимаете, — продолжил Ступин, когда за подпоручиком захлопнулась дверь, — разговор пойдет не о браунинге. Выпишем вам билет спортивного общества и вопрос снят. Разговор о причинах, по которым его вам передали. Вас не интересует, что это за причины?

— Ну, если я должен быть посвящен… Не всеми вещами полезно интересоваться.

— Разумно… Вы осторожный человек и стараетесь быть предусмотрительным. Но тогда как вы объясните вот что…

Ступин порылся в ящике стола, вытащил оттуда пачку фотокарточек и положил их перед Виктором.

На снимках Виктор увидел себя с Татьяной Краснокаменной на берегу реки в самые интимные моменты их встречи.