Через пять минут Виктор вышел из лавочки, провожаемый звуками блюза в исполнении оркестра Фланагана из отремонтированного «фольксэмпфенгера», дополнительно обремененный тремя рублями ассигнацией, и думая, что жить хорошо, несмотря на, или, по крайней мере, в данный момент. Ему даже подумалось, что здесь везет даже подозрительно слишком, но тут же вспомнил, что к его успеху в данной реальности приложило руку и советское государство, начиная от бесплатной школы и вуза и кончая радиокружком, где он, собственно, и научился паять.

«А конструкторы, наверное, здесь с заводов в радисты сбежали. И дерут с обывателей за то, что те позволили расточить запасы российского интеллекта.»

У самого выхода его потянуло в книжную лавку — посмотреть чего-нибудь для просвещения в новой (в обоих смыслах) истории, или хотя бы для глубокого уяснения текущего курса государя императора.

— Политики-с не держим, — огорошила его ответом продавщица, высокая сухая дама в очках, — а, собственно, зачем она вам?

«О, черт, снова попал. Видимо, здесь простой обыватель должен жить простыми запросами и в высшие сферы не лезть…»

— А кандидату в члены партии надо же где-то искать литературу, если ему дали поручение прочесть лекцию?

— Так для этого есть партийные библиотеки, — невозмутимо отпарировала дама, — там возьмете бесплатно, подготовитесь, а потом сдадите.

— Спасибо, о них я как-то действительно не подумал… А вот про бросок на Киев у вас ничего нет?

— Только «Три великих похода», подарочное издание.

«Три великих похода» была книженцией размером с атлас мира, в бежевом переплете и представляла собой пахнущий типографской краской большой альбом снимков. Первая часть назвалась «Воссоединение с Украиной», вторая — «Освобождение Кавказа» и третья — «Возвращение в Туркестан».

«М-да. Вот почему Михалкову тут забраковали вариант, в котором союз республик свободных сплотила навеки Великая Русь. Во-первых, потому что здесь она их сплотила в самом прямом смысле и, во-вторых, здесь упоминать про республики свободные как-то…»

Сюжеты снимков были просто потрясающие. Начиная от картин страшного голода при гетмане и кончая танкетками, преследующими конницу басмачей и девушками в паранже, бросающими цветы на броню отечественной копии многобашенного «Индепендента». Виктор представил себе, какой сенсацией это было бы в его реальности, даже если представлять альбом как искусную мистификацию.

— И сколько за это все великолепие?

— Семь рублей.

— Однако… Знаете, я еще попозже загляну.

На улице Виктор заметил, что, пока он бродил за покупками, пролетел небольшой дождик и прибил пыль. Пыль в этой реальности была летом довольно большой проблемой там, где асфальт еще не был уложен. Кстати, на Мценскую привезли котлы, которые источали на всю округу знакомый запах гудрона. По небу летели рваные золотистые облачка, веяло очень приятной свежестью, и даже сочетание гудрона с жасмином отнюдь не создавало дискомфорта.

Шагая к дому, и в который раз за этот день пересекая Губернскую площадь, парящую от воды, смочившей нагретый камень, Виктор подумал, что некоторые вещи в предыдущей реальности так и остались для него не совсем понятными. Зачем, например, в реальности-2 его с такими усилиями вытаскивали из рейха, чтобы тут же отправить домой? Или не сделать этого значило показать слабость СССР? Типа, по понятиям надо обязательно вытащить? А вещи, что кочуют из одной реальности в другую? Случайно ли ему в особнячке РСХА попалась книга Белокодова «Русский фашизм: путь, предначертанный Богом»? Ведь в реальности-1 он об этом Белокодове никогда не слышал, может и не было его в ней вовсе! А в реальности-2 он написал книгу, а в реальности-3 реализовался, как местный фюрер. И, кстати, где он? Стал императором? И сделал свою Бежицу губернским городом? Нет, что-то подсказывало Виктору, что император и бежицкий фюрер все-таки люди разные. Но если так, куда теперь делся этот фюрер? Может попал в реальность-2 и там написал книгу? Или наоборот? А в реальности-1 никогда не был? Домыслы, домыслы…

И вообще, бродить по временам не всегда безопасно. Что там говорил Альтеншлоссер? «Но, понимаете, у нас не конец тридцатых. Военное время, полевые условия, тупые методы неопытных мясников…»

А вот, кстати, теперь у нас конец тридцатых.

Размышления Виктора прервал звук колокола; мимо него по Губернской промчался пожарный обоз с новенькой линейкой из «Опеля».

— Глянь-ка! На Крамской, видать, занялось, — протянул какой-то дедуля в кепке и круглых очках.

— Не, это на конезаводе за железкой, — ответил мужик с чемоданчиком и с когтями электромонтера через плечо, — вон дым как далеко, и подымается медленно.

— Я те говорю — на Крамской! Они б тогда через переезд на Почтовую ехали! А они вона, на Фасонку.

— Чего вы спорите, на Литейный переезд они поехали — вступилась женщина солидной комплекции в железнодорожной форме и с топориками на беретке; она шла, как и Виктор, со стороны станции, видно, с работы. — А Почтовый, небось закрыт, маневры с паровозного. Они ж не будут стоять, пока шлагбаум подымут.

— А, Алевтина, привет. Ну как твой маневренный?

— Чего ему? «Овца», она «овца» и есть, еще с николашкиных времен бегает. Как повозишься с ней, так и тянет. Вон ругалась давеча со слесарями из железнодорожного, чтоб промывку котла по совести сделали; а то какой пар через накипь? У иных мужиков и «Фрау» не идет. Капризная она, «Фрау»-то, ее зимой греть надо, кутать, а то мерзнет…

«Долго тереться возле компании здесь, наверное, тоже нельзя. Подумают, шпик, разговоры подслушивает… А вот кстати, чего-то не видать здесь культа личности. Портретики императора кое- где… ну, а что, при нашей демократии их меньше?»

Действительно, даже по сравнению с брежневскими временами здесь обилия изображений власть предержащих не наблюдалось. Как, впрочем, и разных политических лозунгов и политической литературы. На первый взгляд довольно странно для тоталитарного режима.

«Хотя… Если государство здесь вернулось к традиционной ставке на близкую к его телу церковь, то культ личности особо и не разовьется, равно как и системы политпроса. У церкви свой культ и поклонение конкурентам ей совсем ни к чему.»

— Ну как, Виктор Сергеевич, жарко на улице?

Катерина была дома и сияла, как начищенный самовар.

— Да так… Мне, так привычно.

— У нас в доме не так чувствуется, хоть и сторона солнечная. А не поможете мне из подвала на второй этаж для кухни угольку поднять? Прозодежду я зараз дам, чтоб не пачкаться. А там у нас вон в садике бочка для душа наполнилась, вода в ней, как молоко парное, сразу и обмоетесь…

…Только Виктор вышел из душа посвежевшим и слегка расслабленным (как хорошо, что он сразу и мочалку прикупил), как в калитку постучал мальчишка-посыльный.

— Жилец Еремин здесь проживает?

— Я Еремин. А что?

— Из редакции. Срочно прийти просили, гонорар получить. Барин, пятачок бы на мороженое, весть срочная, по жаре бежал…

«Квест: получить награду за выполненное задание…»

Виктор за этот день уже столько раз проходил мимо Губернской площади, что не обращал ни на что внимание, кроме извозчиков и машин. Казалось, что Губернская площадь и серо-коричневое здание с призмой башни и телемачтой есть центр мира. Впрочем, если сейчас спросить у жителей Бежицы, в какой части района им доводится проходить чаще всего, наверняка назовут Почту.

Бурмин был у себя и, увидев Виктора, достал из стола и протянул ему запечатанный конверт.

— Спасибо. А где расписываться?

— В каком смысле расписываться?

— Ну, в получении.

— Не расписываются.

— А если вдруг…

— Исключено.

— Понятно…

— Да, по нашим рассказам — ждем в любое время, ставки гонорара те же. Насчет остаться еще не решили?..

В коридоре Виктор расклеил конверт, заглянул внутрь и пересчитал ассигнации.

Внутри лежало ровно семьдесят рублей. То есть, на советское время, семидесятый, более двухсот новыми. Выше средней месячной зарплаты, даже с премией. Если рожать такой рассказ хотя бы раз в неделю, можно думать о кооперативной квартире, машине и даче. Хотя, здесь наверное, тоже можно, тем более, что дом на своем участке он же будет и типа дача.

Вообще в такой ситуации следовало заорать «Вау!» и обрадоваться. Однако Виктор тихо спрятал конверт и задумался. В то же советское время, если к человеку внезапно попадали такие деньги, это было очень и очень неспроста. Обычно такие суммы давали преступники или шпионы.

Первое, что подумал Виктор — это то, что Бурмин перепутал конверты, тем более, что внешне никаких надписей на конверте не было, и даже марки. Он даже хотел вернуться в кабинет и объясниться, но ему пришло в голову, что жандармерия вряд ли доверит тайную передачу конвертов человеку, который может их спутать.

Вторая мысль, которая показалась ему более основательной — это то, что жандармерия пытается его подкупить. Дает деньги, а потом тот же Ступин скажет: «Милейший, но вы же не думаете, что такие деньги могут платить за рассказы?» И попросит выполнить какое-то поручение — вначале, конечно, необременительное. Вопрос, что это будут за поручения. На кого-то доносить? Вряд ли. Он здесь практически никого не знает. За кем-то следить? Тоже довольно глупо. Филер должен быть незаметный, а он в этот доакселерационный период скорее будет претендовать на роль Дяди Степы — городового. И вообще крупная сумма. Крупная сумма — крупная игра.

А какая здесь может быть крупная игра? Допустим, Ступин его приметил, решил, что он для какой-то игры подходит, и направляет его к Бурмину, который его человек. Здесь сходится. Дальше он, Виктор, опять-таки чем-то оказывается подходящим, и его через Бурмина начинают финансировать, к чему-то готовить. И еще, еще… не через Ступина ли сделали ему вид на жительство? Кто его в полицию приводил? Катерина. Но к Катерине его опять-таки направил Ступин. Опять все замыкается.

Чем же он мог им так подойти? О чем они могли узнать в автомобиле? Ну, во-первых, что его здесь никто не знает, он здесь никого не знает, искать его здесь не будут… Трансплантацией органов здесь пока что только в рассказах Булгакова занимаются, да и в этом варианте все давно бы уже свершилось. Значит, другое, хоть и пока не факт, что лучше. Его не знают, его не знают… но Бурмин тут же создает ему известность, и легенду: писатель-фантаст проездом. Плюс легенда, которую Ступин подарил ему в автомобиле — насчет причин, по которым он здесь оказался. Случайность? Или им нужен человек с улицы, которого надо выдать за знаменитость? Ввести в какой-то круг влиятельных лиц?

Что дальше? Регистрацию ему сразу же сделали после того, как Ступин убедился в том, что он, Еремин… Это после института. В том, что он инженер-механик? Или в том, что он может идти на риск ради чего-то? Неясно. Да, и рассказ для жандармской газеты Ступин сразу же просит после института. Рассказ какую-то роль сыграл? Рассказ про хакеров. Какие здесь хакеры? Хотя… это же имеет отношение к криптографии, к шифрам. Сильные пароли, слабые пароли, элементы социальной инженерии, рассеянность и забывчивость юзеров… Да пожалуй, здесь и сегодня для жандармерии кое-что будет интересным.

Ладно. Он, Еремин, не хочет иметь отношения ни к каким местным комбинациям, ни к каким «заданиям империи». В конце концов он и на ремонте бытовой техники неплохо заработает, если один плевый выезд стоит полтора советских червонца. Так что план действий: найти жандармерию, отыскать там штабс-капитана и вернуть деньги, заявив, что он получил их по ошибке. Кстати, вот будет цирк, если вдруг выяснится, что штабс-капитан ни в какой жандармерии не служит…