— Сударь! Не подскажете ли, где здесь Бежицкий Институт?

Виктора окликнула дама с кружевным зонтиком, сидевшая в легкой двухместной коляске-одноколке.

«Интересно. А возница, что, не знает? Это же рядом.»

— Знаете, мы из уезда приехали, и Иван Никодимыч тут тоже не в курсе…

— Тут рядом. За угол налево и метров триста, слева будет такое длинное и красное здание. Улица…

Тут Виктор вспомнил, что улица за углом здесь никак не может называться «50-летия Октябрьской Революции». Бежать за угол и смотреть название не хотелось. Сказать, что там поперек еще Институтская? Так ведь Институтская здесь тоже может быть не Институтская…

— Карачевская. Вот за поворотом езжайте, там сразу Красную Казарму увидите, это и есть институт, прежде там гимназии были, — подсказала проходившая мимо женщина.

«Карачевская, значит. Это в честь чего? А в честь чего Орловская, Харьковская, Ростовская, Калужская, Клинцовская, Витебская? Кромская и Болховская? Жиздринская, Коломенская, Тульская, Саратовская, Самарская, Черниговская?»

Ему вдруг стало ясно, что часть улиц в дореволюционной Бежице была названа безо всяких особых исторических корней; просто сделали план и обозвали улицы по городам. Точно так же, как стандартные советские названия в районе за линией — Коммунистическая, Коммунальная, Мира, Нахимова, Маяковского, Кирова, Азарова, или вот Цурюпы… Более того, советские переименования, наоборот, даже порой вносили в атлас старой Бежицы какое-то разнообразие. Конечно, были и исключения — к примеру, Почтовая, Доменная или Угольная с Лесной.

«Так что, Бежица еще при царе была соцгородом? А почему нет? Построил Губонин завод в глухой тайге — то есть, не в тайге конечно, но в глухом лесу, а при заводе возник город. Соцгород и есть. А может, и весь капитализм в России естественно шел к совку?..»

«Красная Казарма», как называли в народе Старый Корпус, естественно, оказалась на том же месте, и в ней, вопреки первоначальным опасениям Виктора, не оставили гимназию. Только вот назывался храм науки почему-то Бежицким Технологическим Институтом.

Причину Виктор быстро понял по стоявшей неподалеку от центрального входа доске объявлений. Из специальностей там было «Металлорезание», «Сварка», «Обработка давлением», «Литье», «Технология и организация сборки» и «Нестандартное оборудование». Кроме проектирования нестандартного оборудования, конструкторских специальностей не было — ни вагоностроения, ни, тем более, локомотивостроения или динамики с прочностью.

«Как же они без конструкторов?» — удивился Виктор, и хотел было зайти в знакомые двери, но какое-то мрачное предчувствие его остановило. Вместо этого он не спеша пошел вдоль Старого Корпуса, который, впрочем, в это время еще мог считаться Достаточно Новым. Когда он дошел до длинного деревянного заборчика с воротами, путь ему преградила опелевская полуторка, из кузова которой торчала колесная пара с обломанной наискось осью — точно такая же, с которой он разобрался в Реальности-2 благодаря тому, что в Реальности-1 с ней разобрался Лысак. Правда, немного побольше, колесо в диаметре этак миллиметров девятьсот. «Это судьба!» — мелькнуло в голове у Виктора, и ноги сами собой понесли его в ворота вслед за грузовиком.

Во дворе института яблони еще не были посажены, и было достаточно пыльно и пусто. Возле котельной виднелись горы угля. Вообще, двор института оказался довольно небольшим, а на территории, где позднее разместятся лаборатории, лесопилка и военная кафедра, за забором виднелись казармы из красного кирпича, надстроенные бревенчатыми срубами до второго этажа.

Грузовик подогнали к вделанному в стену консольно-поворотному крану, выкрашенному в красный цвет, очевидно, краской, применяемой на заводе для паровозного движения, и, с помощью ручной тали, гремящей длинными цепями, сгрузили останки на землю. На колесной паре, помимо колесного центра с бандажом, виднелось коническое зубчатое колесо с остатками смазки.

«Судя по длине обломка — колесо в узле колебаний. Оттого и не гасит. Классический случай…»

Виктор надеялся, что на консилиуме будет кто-нибудь из известных ему отцов-основателей вуза и он, так сказать, соприкоснется с живой историей, а может быть, даже и найдет способ передать приветствия и искренние благодарности потомков. Однако собирался народ незнакомый, в белых кителях и с вузовскими значками на лацканах; Виктор постепенно стал чувствовать себя здесь белой вороной. Заводчанин, парень лет тридцати, также был в кителе, только расстегнутом.

— Виктор Сергеевич, я не ошибся? Леонид Георгиевич Козинко, доцент кафедры сварки. Господа! Нас посетил тот самый фантаст Еремин!

Надо сказать, что неожиданная слава в этой ситуации вовсе не обрадовала Виктора. Фраза Корзинко как-то ассоциировалась в его мозгу с фразой «Тот самый Мюнхгаузен». А в фильме с этим названием героя знали-то хорошо, но вот согласиться с ним не очень спешили. Тем не менее Виктор смущенно ответил на приветствия, ответив в частности, что одна из целей его приезда — увидеть тот самый Бежицкий технологический, в котором создают такие чудеса, которые фантасты даже и не могут себе вообразить. После обмена любезностями ему, естественно, разрешили поприсутствовать на консилиуме и даже разъяснили, что это было колесной парой опытной скоростной автомотрисы, изготовленной Радицким вагонзаводом. «Хм, опять там же?» — мелькнуло у Виктора в мозгу.

Подробности обсуждения вряд ли были бы интересны читателю; сводилось же оно к тому, почему металл оси, несмотря на завышенные запасы прочности, оказался столь непрочным при действии касательных нагрузок, которые по расчетам должны быть невелики.

— А вы образцы металла на кручение испытывали?

— А как же! Все соответствует! — горячился представитель завода. — На усталостную прочность, чтоб такой излом был, надо напряжения тысяча шестьсот килограммов на квадратный сантиметр. А откуда они здесь? Вот, — обратился он уже к Виктору, — вот где настоящая фантастика и загадки природы! Это что-то с межкристаллитной структурой творится, не иначе!

— Кстати, о фантастике, — воспользовался брошенным словом Виктор, — автомотриса в эксплуатации часто боксовала?

— Частенько. Вот дают для разгона сразу газ побольше, она и срывается. Аж вой в салоне слышен. Только какое это имеет дело к металлу? Тут практика нужна, специалисты…

— Воет, говорите? Это хорошо.

— Чего же тут хорошего?

— Вой, о котором вы говорите — это колеса, скользя по рельсу, начинают колебаться навстречу друг другу, как струна, по которой скользит смычок, и закручивают ось. Напряжения при таких колебаниях вполне достаточны, чтобы ее сломать.

— Да? Это вы что же, хотите сказать, что конструкторы завода Шкода, у которого купили лицензию на привод, совсем безграмотны?

— Они просто с этим не сталкивались. Это новое явление. У паровозов такие колебания не развиваются из-за ударов во втулках движущего механизма, у электровозов — из-за ударов в шестернях, которые стоят близко к колесам. Здесь же зубчатое колесо в середине, и когда колеса колеблются в противоположные стороны, она неподвижна и ничего не гасит…

— Да вы просто ничего не понимаете в механике!

Виктор непроизвольно хмыкнул.

— Ну, уж если я вот тут не понимаю…

— Да, вы! Вы что, работаете сейчас инженером на заводе? Носите китель и вузовский значок?

— А что, ось разбирает, кто из нас в кителе?

— Господа, не ссорьтесь, — вступился Козинко, — полагаю, что в нашем отчаянном положении не стоит пренебрегать мнением самоучек.

— Вот именно — самоучек! Безответственных самоучек, которые строят из себя пророков и изрекают истины, считая всех конструкторов Шкоды дураками! А заодно и тех, кто посоветовал заводу купить привод этой всемирно известной фирмы!

— Не вы посоветовали?

— А идите вы… Может быть, ваши фантазии через полвека поймут, а здесь нужны практики — специалисты!

— Через двадцать точно поймут. Флаг в руки!

Виктор повернулся и хотел уйти, но столкнулся лицом к лицу со штабс-капитаном Ступиным. Как-то он незаметно сзади подошел.

— Не спешите. Что вы предлагаете, чтобы у нас была опять колесная пара, а не скрипка?

— Или сместить зубчатое колесо в сторону от центра, или сделать одну половину оси толще другой. В любом случае это колесо начинает колебаться и от ударов в зубьях энергия колебаний рассеивается.

— То есть как модератор в пианино?

— Примерно.

— Да это не будет работать! Кто, кто видел эти колебания?

— Господа, я предлагаю что-то вроде дуэли, — поднял руку вверх Ступин, — на заводе внедряют ваше, Виктор Сергеевич, предложение, и, если поломка и после этого будет иметь место, вы получите примерно лет десять каторги за вредительство и саботаж. Если поломки прекратятся — десять лет получит господин Доробейцев, который так рьяно защищал конструкторов Шкоды. Согласны?

— Идет, — согласился Виктор, — пусть сам металл нас рассудит.

Штабс-капитан несколько удивленно посмотрел на него.

— Виктор Сергеевич, а вы хорошо представляете себе, чем рискуете?

— А вы хорошо представляете себе, чем рискуют те, кто будет ездить на этой мотрисе?

— Да, — сухо ответил Ступин, — несколько лет назад моя семья погибла в крушении под Лозовой, по пути в Ялту. А как господин Доробейцев? Готовы принять вызов?

— Извините, — вмешался Виктор, — мне кажется, коллега просто погорячился. В научном мире это часто бывает.

— Может быть. Вам легче разобраться в вашем мире. Но мне хотелось бы послушать представителя завода.

— Знаете, — произнес тот задумчиво, — я попробовал посмотреть на предложение господина Еремина, так сказать, со второго взгляда… Что-то в этом есть и, как один из вариантов, на всякий случай стоит проверить.

— Ну что ж господа, — подытожил Ступин, — если иных возражений нет, я, с вашего позволения, вас покидаю. А вы, Виктор Сергеевич, зашли сюда к кому-то?

— Если честно, — нашелся на ходу Виктор, — меня в первую очередь интересовал читальный зал. Для рассказов необходимо все время узнавать о новинках науки и техники.

— Библиотека тут хорошая, я сам часто ей пользуюсь. К сожалению, на время летних каникул она закрыта. Кстати, мне как раз сегодня дали задание разбираться, не являются ли вот эти самые поломки вредительством, и ваша версия о том, что это неизученное явление, принята к рассмотрению.

— Да, это здесь вряд ли могли знать раньше, потому что исследования требуют электронной тензометрической аппаратуры. Конечно, здесь, в принципе, можно и кустарным путем изготовить проволочные датчики требуемых размеров, измерительный мост и усилитель тока на лампах, но когда в институте только технологические специальности…

Они направились к выходу из института, оставив консилиум ломать головы дальше.

— Знаете, Виктор Сергеевич, наша система, наверное, была бы идеальной, если бы не дураки. Интересно, у нас система делает дураков, или дураки — систему? Как вы полагаете?

«Ого! Провокационные вопросы пошли. Нельзя быть слишком умным…»

— Я думаю, что надо до конца выкорчевать последышей вражеских агентов, которые пытаются разложить наши ряды глупостью, — с невозмутимым видом произнес Виктор, и, заметив удивление на лице штабс-капитана, добавил, — так, по крайней мере, в газетах пишут.

— Решили перейти на передовицы? А у меня как раз к вам будет просьба, связанная с вашей писательской деятельностью.

«Доносы, что ли, писать сейчас предложит?»

— Знаете, обычно если представители интеллигенции складывают в уме слово «жандармерия» со словом «писать», у них в равенстве почему-то получается «доносы». Если вы тоже об этом подумали, то вы ошиблись. У нас есть служебная газета, которую не выносят из учреждений, и я хотел бы вас попросить написать какой-нибудь фантастический рассказ и для нее. Что-нибудь про шпионов и диверсантов будущего и про то, как их ловят.

— Интересная тема. Надо будет попробовать обязательно.

— Конечно, попробуйте. Тем более, что гонорары у нас больше, чем у Бурмина.

— Бурмин говорил, что у него самые большие гонорары…

— Ну, откуда ему знать? Это закрытые сведения, как и вся финансовая деятельность жандармерии.

— Понятно. А кому у вас занести рассказ?

— Да тому же Бурмину. Рукопись запечатаете в почтовый конверт и отдадите ему лично в руки. Когда будете отдавать, скажете: «Вы просили двести строк для криминальной хроники».

— «Вы просили двести строк для криминальной хроники». А отзыв?

— Какой отзыв?

«Хм, если Бурмин работает на них, какой отзыв?»

— Это… в смысле, рецензию на статью. Иногда издателям надо сразу и отзыв.

— Не нужно. За гонораром зайдете к Бурмину, он передаст вам его в конверте.

— Никогда не видел, чтобы фантастика была так законспирирована… Но, конечно, я не спрашиваю, зачем.

— Могу объяснить. Во-первых, так удобно и нам и вам. Когда человек ходит в здание жандармского управления, мало ли что могут подумать про него обыватели? Во-вторых, нам тоже нет резон, чтобы в жандармерию ходило слишком много людей, не состоящих на службе государя императора. В третьих, и это главное — это придумал некто в столице и утвердил… Кстати, за мной авто. Вы куда сейчас, может, подвезти?

— Спасибо, я сейчас хотел прогуляться и обдумать ваше предложение. Всего доброго!

— Всего доброго! Так мы ждем от вас рассказ!

Машина уехала, а Виктор не спеша двинулся в сторону Мценской, обдумывая ситуацию. Прежде всего его удивило то, что при том же промышленном подъеме отношения в науке изменились на сто восемьдесят градусов. Если в реальности-2 его понимали буквально с полуслова и хватались за идеи, то в реальности-3 все с порога отвергалось. Плюс предупреждение Бурмина, что изобретатель не должен быть русским. Плюс слова императора в газете в защиту новаторов.

Получается, что здесь в обществе какая-то нетерпимость к отечественным ученым и конструкторам, именно к отечественным. Правда, в этом случае слова Бурмина противоречат словам императора. Но это тоже понятно: во многих реальностях император говорит одно, а делается совсем другое. И тут то же самое: император говорит «как надо», а Бурмин с его газетой под вкусы и предрассудки обывателя подстраивается. Потому и институт только технологический. Без технологов заводы вообще работать не смогут, а что касается конструкции, то люди, не разбирающиеся в технике, наивно думают, что ее можно за бугром купить и поди их убеди, что это глупость.

Было бы проще всего списать эту нетерпимость на политику фашистов и считать, что они сознательно гнобят техническую интеллигенцию. Однако император, наоборот, призывал к новаторству. Кому же верить?

«Может это инофирмы-разработчики здесь недоверие к отечественным кадрам культивируют, чтобы заказы получать? А император либо знает и бездействует, говоря правильные слова, либо пытается бороться с последствиями, а не корнями явления…»

— Виктор Сергеевич! Виктор Сергеевич!

Издали ему махала руками Катя — видимо, заметила его, когда он шел по Губернской площади.

— Виктор Сергеевич, я у хозяина отпросилась, надо в полицию зайти, вид на жительство взять. Я уже обо всем договорилась. С видом на жительство оно лучше будет. Это тут рядом, на Елецкой.

— На Преображенской?

— Нет, на Елецкой. От Базарной до Губернской Елецкая переименована в Преображенскую, а дальше идет опять Елецкая до Литейной.

«Короче: на Комсомольской за III Интернационала. Запутаешься тут со старым и новым историческим прошлым.»