Глава первая

Первое что услышала Оля, были голоса, раздающиеся где-то невдалеке, затем она почувствовала свет, проникающий сквозь ее закрытые глаза, и попыталась открыть их. Не открывай, посоветовал ей незнакомый и решительный голос, прозвучавший в ее голове, сперва послушай, о чем говорят, так же решительно и целеустремленно советовал он.

– Петр Михайлович сказал, в конце недели меня уже выпишут, так что передай всем на работе, в понедельник пусть готовят торжественную встречу.

– А эта что, так и лежит?

– Третий день уже. Петр Михайлович осматривал, говорит, голова цела, давно уже должна была в себя придти. Если, говорит, в ближайшие сутки не очнется, будут в психиатрию переводить, у них дальше лежать будет.

– А хоть узнали кто она?

– Узнали! Вчера следователь, районного участкового приводил, где ее в подворотне нашли. Опознал ее участковый, Ольга Стрельцова, сказал, известная личность.

– Даже так!

– Ага! Мать пьяница, уборщицей работает, отца нет, отчим алкаш, девка эта с придурью, вроде не дебилка, но недалеко от этого, была бы в нашем Мухосранске школа специальная, давно бы туда определили, а так ходит в обычную. А шалаву эту, местное хулиганье пользует, видно не дала кому-то, вот и дали по голове.

– А ты что, знаешь того участкового?

– Дура! Это он следователю рассказывал, а я притворилась что сплю, вот они тут и балакали, при мне. Следователь матерился, что ему дел других нет, как этой прошмандовкой заниматься. А знаешь, сколько ей лет?

– Сколько?

– А вот угадай.

– Ну, с виду лет шестнадцать, семнадцать…

– Ты представляешь, этой корове четырнадцать лет, а жопа уже больше чем у меня!

– Ну, тут ты, Любушка, погорячилась. Ей до тебя еще расти и расти.

– Знаешь что, Галка! Не все такие доски стиральные как ты. Да и что-то я не вижу, чтоб мужики на тебя бросались, на такую худенькую. Васька твой, как ты его прогнала, он правда всем брешет, что сам от тебя убежал, тоже, не швабру себе нашел.

– Сучка ты, Любка! Лежи тут одна, что-то твой Виталик сюда не ходит, тоже себе дела веселее находит, одна я, дура!

– Галка, подожди!

– Иди в жопу!

Две пары ног протопали по полу, видно Любка не оставляла попыток продолжить разговор. Хлопнула дверь, и стало тихо.

"Так ты у нас Ольга Стрельцова, оказывается известная местная блядь. Ладно, это потом. Тебе хорошо, ты хоть знаешь, как тебя зовут, а я ничего не помню, даже не знаю мужик я или баба, вот где засада". Оля уже не обращала внимания на голос постоянно что-то ей рассказывающий, мать после перепоя тоже жаловалась, что голоса слышит. Так что голос, постоянно звучащий в голове, Оля объясняла последствиями травмы. Она тоже не могла вспомнить, кто ей дал по голове и за что, но не расстраивалась по этому поводу. Оля редко расстраивалась, но когда кому-то удавалось таки вывести ее из себя, тот рисковал ознакомиться со второй ипостасью Ольги Стрельцовой, совершенно невменяемой, и старающейся причинить обидчику максимально возможный ущерб, как-то: выцарапать глаза, вырвать волосы, разодрать физиономию, откусить ухо и так далее. К счастью для окружающих и для нее тоже, никто не учил Олю более рациональным и эффективным приемам, а то сидела бы она уже давно в колонии для несовершеннолетних. Эта непривычная череда мыслей и образов которые проносились в ее голове, совершенно сбили ее с толку и никак не давали найти под кроватью какую-нибудь обувь. Найдя, наконец, что-то, она с отвращением разглядывала свои старые тупоносые туфли, которые давно было пора выкинуть на мусорку. Причем, одна часть ее сознания не видела в них ничего нового и необычного, а вторая решительно возражала, что долгого похода, или хорошего удара, такими туфлями не осуществишь, и их нужно срочно менять. Бросив точно такой же двойственный взгляд на обшарпанные стены, окна, двери, и пять пустых коек, Оля пошла в разведку. Организм настойчиво требовал более детального ознакомления с планировкой здания. На откровенный вопрос, где находится интересующее ее помещение, молодой человек покраснел, и махнув рукой в нужном направлении, поспешно ретировался. Удивляясь его неадекватному поведению, Оля обратила внимание, что под больничным халатом на ней ничего нет, а верх халата довольно широко распахнут. Приведя свою одежду в относительный порядок и раздумывая над вопросом, куда подевалось ее нижнее белье, Оля продефилировала мимо сидящей за столом, и читающей газету, медсестрой.

"Правда", машинально отметила Оля, "а какое сегодня число?", очень настойчиво хотела узнать ее новая половина, тогда как старой это было совершенно до лампочки. Возвращаясь назад, Оля остановилась, и внимательно вчиталась в мелкие буквы. "22 апреля 1935 г.", передовица была посвящена шестьдесят пятой годовщине со дня рождения вождя мирового пролетариата. Она остановилась, пытаясь разобраться в мыслях, которые стремительной лавиной неслись в голове, затем развернулась, и пошла обратно в палату опираясь одной рукой о стену. В голове начало кружиться, все тело стало невесомым, и чувствуя, что сейчас сознание оставит ее, сползла по стене и уселась на пол. "Хоть не упаду", эту спокойную мысль прервал испуганный крик медсестры,

– Больная! Почему ты встала из постели!

– Писать очень хотелось, – честно призналась. Презрительно скривившись, услышав такой ответ, молоденькая медсестра вскочила со стула и с криком "Петр Михайлович" убежала по коридору.

Размышляя над тем, почему эту мымру так перекосило, Оля поднялась по стенке на ноги, и с трудом доковыляв до кровати облегченно улеглась. Прибывший Петр Михайлович, жизнерадостный колобок лет сорока, быстро осмотрел больную, поставил диагноз, легкое сотрясение мозга, дав распоряжение медсестре готовить к концу недели на выписку, спросил,

– Деточка, ты помнишь, что с тобой произошло?

– Нет, доктор, сколько ни стараюсь вспомнить, вообще тот день не помню.

– Ничего, деточка, это у тебя амнезия от удара. Не напрягайся оно должно само все восстановиться. Я сейчас позвоню следователю и все ему расскажу.

Следователь не стал откладывать в долгий ящик, и появился сразу после обеда. Был он хмурый и худой, из младшего командного состава. Он забрал Олю из палаты, где уже собрались все соседки, и старательно изображали послеобеденный сон, надеясь поприсутствовать на бесплатном представлении, и завел в кабинет врача.

– Фамилия, имя, отчество, год рождения, – буркнул он приготовив лист бумаги.

– Стрельцова Ольга Михайловна, 1921 года рождения.

– Рассказывай гражданка Стрельцова, где ты была в воскресенье двадцатого первого апреля, с кем ты была, и кто тебе дал по голове.

– Ничего не помню, товарищ милиционер, память отшибло начисто, я ничего не могу вспомнить. – Буравя ее злым взглядом, следователь, постучав карандашом по столу, сказал.

– Ладно, напишем, что ничего не помнишь, – и он заскрипел карандашом по бумаге. – на, напиши здесь, с моих слов записано верно, поставь дату и подпись.

Ладонью он прижал листок к столу и закрыв верхнюю часть, тыкал пальцем в пустую строчку, а второй рукой протягивал ей карандаш. Оля, уцепившись за свободный край листа, старательно тянула его к себе.

– Отпустите листок, товарищ милиционер, он сейчас порвется, – простодушно обратилась она к следователю. Глянув на нее зло, он бросив карандаш на стол, достал из кармана пачку папирос "Казбек", закурил, и буравил ее взглядом пока Оля внимательно читала написанное.

– Вы меня неправильно поняли, товарищ милиционер, вот у вас написано, пьяная возвращалась домой, споткнулась и ударилась головой. Такого я не говорила, и такого не могло быть, потому что не пью. Я еще несовершеннолетняя и мне нельзя курить и употреблять спиртное.

– А что, босота с которой ты шляешься, тебя не угощает?

– Раньше пробовали угощать, теперь перестали.

– И верно, зачем тратиться, если ты им и так даешь, – разглядывая ее как насекомое, перед тем как раздавить, – подписывай, – прошипел следователь так, что мурашки прошли по коже.

– Я вспомнила, действительно, правильно вы говорите, товарищ милиционер, споткнулась, головой ударилась, но трезвая, потому что никогда не пью, это вам любой подтвердит.

– Ты что решила, что ради тебя, блядь подзаборная, я буду протокол переписывать? Встать! – Вдруг заорал он.

"Сейчас под дых ударит", Оля инстинктивно напрягла пресс и развернулась в сторону, сбивая левой рукой, зажатую в кулак руку следователя, несущуюся к ее животу. Какое-то мгновение ее пронзило острое желание воткнуть растопыренные пальцы в выпученные глаза следователя, проваливающегося вслед за своей правой рукой, скользнувшей ей по ребрам, но она вместо этого продолжила разворот в сторону двери, и крича благим матом, "Убивают!", побежала к себе в палату.

Больше в больнице ее не трогали. Соседки обходили ее как чумную, а Оля гуляла по больничному парку, греясь на весеннем солнце, и старалась разобраться в тысячах мыслей и воспоминаний заполнивших ее. Иногда она жадно читала брошенные газеты, и ее охватывало желание немедленно написать письмо товарищу Сталину, и рассказать все, что она уже вспомнила и поняла, но успокоившись, Оля понимала, еще рано, нужно решить текущие проблемы.

Между делом она вспомнила злополучное воскресенье, да и заодно всю предыдущую свою жизнь. Листая страницы своей недолгой жизни, Олю не оставляло впечатление, что это не она, ну не могла она быть такой непроходимой дурой, чтоб так бездарно гробить свою жизнь. Она не была коллективной блядью, как по незнанию представлял ее следователь. Она была подруга Ростика, по прозвищу Кочерга, блатного семнадцатилетнего хулигана, успевшего год отсидеть в зоне для малолетних преступников. Вспоминая свою первую и единственную любовь, Оля никак не могла понять, как это ничтожество, этот моральный урод, получил над ней такую власть. Вспоминая все, что она делала ради того, чтоб заслужить его похвалу, как по первому слову ложилась под его дружков, принимала их вонючие члены в свой рот, ее неудержимо тянуло на рвоту и безумная жажда разрушения волной накатывала на сознание. И только спокойный голос, шепчущий ей, спокойно девочка, это не беда, все, что не убивает, делает нас сильнее, заставлял ее, скрипя зубами, продолжать вспоминать.

В это воскресенье, он зашел за ней домой, мать припахала Олю со стиркой и уборкой. Ростик договорился с мамашей, сунув ей в руки чекушку, и забрал Олю с собой. По дороге он объяснил ей, что нужно обслужить одного важного барыгу, а за это он ей купит мороженное и поведет в кино, а если она будет послушной, то может даже там ее и трахнет. Барыга не понравился Оле с первого взгляда, она сразу почувствовала этот запах, от барыги пахло смертью. Плохой смертью. Когда он, поставив ее на колени в подворотне, схватив одной рукой за волосы, заткнул ей рот своим членом, а второй рукой зажал ей нос, уже задыхаясь, она вдруг успокоилась. Страх и паника в ней сменились волной ярости, и вместо того чтоб шире открывать рот, пытаясь втянуть глоток воздуха, она сжала зубы на его волосатых яйцах, которые он пытался всунуть в придачу.

Последнее что она запомнила, перед тем как удар по голове отключил сознание, был тонкий поросячий визг наполнивший пустую подворотню.

Да, вот теперь, Олечка, вляпалась ты всерьез, весело сообщал ей внутренний голос, за такое или на ножи посадят, или рожу попишут, так просто с рук тебе это не сойдет. Но есть один положительный момент. Ни барыга, ни Ростик об этом трепать не будут, не в их это интересах. Закопают тебя по-тихому и все. Так что подруга не зевай. Как увидишь своего ненаглядного, смотри за ним в оба, и чуть что, бей первой.

Составить приблизительный план развития событий и нейтрализации потенциальных угроз, не составило особого труда, более того, планирование принесло ощущение чего-то знакомого, чем занимаешься подолгу и с удовольствием. В пятницу с утра ей вручили повестку в милицию на четырнадцать часов, и переодевшись в свое платье не первой молодости, и коротенькую курточку, Оля вышла из больницы и направилась домой. Почему-то ее совсем не удивило, когда она услышала до боли знакомый голос.

– Привет, шмара, что уже очухалась? Ты знаешь что ты натворила, паскуда! Ты барыге чуть хуяру не отгрызла! Он тебя закопать хотел! Ты знаешь, сколько мне стоило тебя отмазать? Ты со мной за всю жизнь не расплатишься!

– Ростичек, миленький, я не виновата. Он меня задушить хотел! Это его закопать надо!

– Молчи дура! Ты на кого прешь? Ты знаешь, какие люди за ним? Короче! Ты мне должна, сучка, поняла?

– Поняла, Ростик! Я все сделаю!

– Это другой разговор! Идем в посадку на железку, мне охота тебе засадить по самые гланды. Давно тебя не видел, соскучился – не скрывая иронии, добавил он.

Выглядел Ростик неважно, глаза испугано бегали по улице, он потащил ее в переулок, уводя с центральной улицы, явно опасаясь, чтоб их видели вместе.

– Так давай лучше к тебе, у тебя ведь до вечера хата свободна, – наивно заглядывая ему в глаза, предложила Оля.

– Хочу на природе! Давай, иди, сучка, куда сказано.

Скорее всего, даст по голове и положит на рельсы за поворотом, мелькнула в голове отстраненная мысль. Железка не устраивала Олю по многим причинам. По ее плану Ростик должен исчезнуть, а в том районе подходящих мест не было. Да и людно там, случайных прохожих встретить нетрудно. Только такой придурок как Ростик, мог планировать там силовую акцию.

– Нет, там людей много, мешать нам будут, едем на карьер, на озеро.

– Может ты еще на Луну захочешь? Сказано тебе в посадку, шмара, значит, вали в посадку!

– Поехали на озеро, Ростик, вот увидишь, тебе понравится. Вон, автобус наш, побежали! – Оля легко побежала к автобусу, приближающемуся к остановке. Вскочив на подножку вслед за последним пассажиром, она громко закричала,

– Водитель, подождите еще одного, Ростик, давай быстрее!

Взбешенный Ростик, запрыгнув в автобус, и заплатив кондуктору за проезд, не смог в виду тесноты, даже дать по роже этой шмаре, из-за которой у него было столько неприятностей.

Ему с трудом удалось договориться с барыгой, что Ростик не будет ему должен, если закопает эту сучку, и будет поставлять более сговорчивых, даже удалось немного денег срубить с барыги на это дело. Поскольку более сговорчивых, чем Оля, Ростик еще не встречал, а барыга был при деньгах, то и у Ростика появилось горячее желание познакомится с барыгой поближе. Надо было решить эту проблему кардинально, барыга ему это не забудет, и при случае, найдет фраерка который и Ростика зароет. А пока Ростик вынюхивал подходы к его хате, и думал на кого бы спихнуть подозрения братвы, после того, как он с ним разберется.

За этими размышлениями он и не заметил, как они приехали на конечную остановку. Отсюда до озера было совсем недалеко, минут десять ходу, но эта сучка начала упрашивать, чтоб он купил в хозмаге бельевую веревку.

– На хера тебе веревка?

– Ростичек, миленький, я сегодня постираться хочу, а белье повесить не на чем, ну пожалуйста, она ведь дешевая, я даже мороженное у тебя просить не буду.

– Ладно, будем обратно идти, тогда куплю.

– Нет, сейчас купи, я тебя знаю, у тебя как попросишь что-то, после того как ты меня трахнешь, так только по роже получишь.

Проклиная эту шмару, с ее заебами головы, и рисуя в уме картинки, как он ее посадит на пику, Ростик купил моток бельевой веревки, и поспешил вслед за Олей. Эта дура вприпрыжку, как дите, но довольно быстро, углублялась по тропинке в посадку ведущую к старому карьеру. Там раньше добывали гипсовый камень, пока не дорылись до воды, которая тут же затопила карьер, и поднялась метров на десять, образовав глубокое озеро с практически отвесными каменными стенами. Посадка была совершенно безлюдной, вода в озере была еще ледяной, поэтому в будний день желающих пойти покупаться не нашлось. Ростик только начал догонять эту дуру, чтоб покончить с этим делом, место было хорошим, никакого смысла переться к озеру не было, как она заорала,

– А давай, наперегонки! – И побежала к озеру, только пятки засверкали.

– Ну погоди, сучка, ты меня уже достала! Я тебя долго резать буду, – накручивая себя, прошипел Ростик, и прибавил шагу.

Когда он подошел к краю карьера, то увидел Олю, спускающуюся по крутой, выдолбленной в склоне тропинке, на нижнюю террасу, последнюю перед водой. Вода остановилась в двух метрах ниже, и поскольку стены были практически отвесными, можно было, разогнавшись, нырять прямо с террасы в воду. Пока Ростик спускался, Оля разделась, и призывно кричала.

– Ростичек, иди быстрее, я уже не могу!

Она встретила его совершенно голой, если не считать туфлей и носочков, впрочем, они добавляли какой-то неуловимый шарм в открывшуюся его взору картину. Ростик успел подумать, что все-таки, сперва вжарит эту сучку, перед тем как в озеро сбросить. Оля бросилась к нему, распахнув объятия, и со словами,

– Где же ты ходишь, противный, иди ко мне, – со всего маху всадила ему ногой обутой в старую туфлю промеж ног. После такого удара, в уличных драках, обычно хватают противника за волосы и насаживают головой об колено, Ростик сам так поступал неоднократно, поэтому инстинктивно развернулся спиной к Оле, и уже не видел как она, подобрав заготовленный камень, аккуратно тюкнула его по затылку.

Пришел он в себя оттого, что кто-то сильно крутил ему ухо. Руки были надежно связаны за спиной бельевой веревкой, и отогнать обидчика не представлялось возможным. Замычав от боли, Ростик открыл глаза, и увидел сидящую перед ним на корточках обнаженную Ольгу, одной рукой крутящую ему ухо, а другой играющей с его выкидным ножом. Заодно он заметил, что такой же голый, как она, даже более того, его лишили и носков и туфлей.

– Ты что делаешь, сука, ты знаешь, что с тобой будет? – Сразу, на автомате заорал он. До Ростика всегда трудно доходило. Оставив в покое его ухо, она схватила его за волосы, несильно ударила затылком о каменный склон, возле которого он сидел, затем легонько тыкнула ножом в подбородок. Капли крови обильно засочившись из раны, капали ему на грудь и стекали на живот. Весело воскликнув,

– Надо прижечь, чтоб инфекция не попала, – Оля схватила его самодельную бензиновую зажигалку и начала жечь его подбородок. Когда он от боли пытался дернуть головой, его еще раз приложили о стенку.

– Не дергайся, придурок, я ж о твоем здоровье забочусь, – он посмотрел в ее глаза и застыл от страха, в них плескалось холодное безумие, готовое вырваться наружу разрушительным ураганом.

– Ты меня лучше не зли, Ростик, на меня после больницы иногда такое находит, сама себя боюсь. Теперь слушай меня внимательно. Правило первое. Ты говоришь только после того, как услышишь мой вопрос, и отвечаешь только на него. Правило второе. Ты всегда говоришь правду, только правду, и ничего кроме правды, и пусть поможет тебе, Ростик, в этом Бог. Правило третье. Когда ты нарушаешь первые два правила, я отрезаю кусочек твоего члена и прижигаю рану, чтоб не занести инфекцию. А поскольку, он у тебя и так не слишком большой, то подумай, что от него останется. А ты ведь еще молодой, Ростик, он тебе еще может пригодиться. Ты меня хорошо понял?

– Да.

– Молодец, слушай дальше. Убивать я тебя не собираюсь, мне расстрельная статья ни к чему, барыгу тоже живым оставлю, только отрежу ему все лишнее, чтоб дурные мысли ему в голову не лезли. Ну и лавэ мне надо, Ростик. Надоел мне наш город, злые вы, уеду я от вас. Поэтому, ты мне сейчас расскажешь про барыгу все что знаешь, как зовут, где работает, где живет, семья, когда кто домой приходит. И вот еще что. Я тут по твоим карманам порылась, так у тебя полные карманы лавэ. Откуда? – Пока Ростик мучительно думал, что бы натрындеть по поводу двух тысяч рублей, которые он получил от барыги за то, что ее мочканет, Оля, не дожидаясь ответа, продолжила.

– Можешь не говорить, коню понятно, барыга дал, чтоб ты меня к нему привел, видно додушить меня захотелось сучонку, ничего, еще не вечер, давай быстро пой мне соловьем все, что про него знаешь.

Внимательно выслушала его рассказ и задала не меньше сотни дополнительных вопросов. Про соседей, есть ли возле подъезда лавки, кто на них сидит, куда выходят окна, есть ли черный ход в доме, куда он выходит, закрыт ли и на какие запоры, после чего удовлетворенно хмыкнула.

– Вот видишь, а ты боялся. Теперь последний вопрос, какие у тебя в хате нычки, Ростик, и что там лежит?

– Нет у меня в хате ничего. – Оля молча зажала в кулаке его член, так, чтоб виднелся лишь небольшой кусок головки, во второй руке у нее щелкнул нож.

– Стой, не надо! Возле моей кровати, под задней ножкой, возле плинтуса, там две паркетины ножом отковырнуть можно, под ними нычка.

– Что в ней?

– Котлы и нож одного фраера, я его мочканул недавно, и рыжья немного, со шмары в парке снял. – Не отпуская его члена, Оля задумчиво крутила нож между пальцами.

– Ладно, будем считать, что ты успел. Но наказать тебя надо. – Она отпустила член, схватила за волосы, и ударив головой о стену, прижала острие ножа плоскостью к его глазу. – Тебе, какой глаз вынуть, левый или правый, говори быстро!

– Не надо! Не надо! Я правду сказал!

– Шучу я, Ростик, – она отвела нож в сторону, и смотрела на него холодным, колючим взглядом, – я ведь тебя люблю. Ладно, время – деньги. Идем, я тебя трахну, кто его знает, когда свидимся. Хоть будет что вспомнить. Встал, и пошел вон туда, видишь пятачок ровный возле воды, от камней чистый, не помнишь его? Это я, осенью, его расчистила, когда вы втроем меня тут драли.

Слетела с катушек, сучка, сейчас мне кранты настанут, живого не отпустит, пронеслось в голове у Ростика, дать бы ей с разворота ногой, и головой добавить, замесил бы ногами, но стерва, далеко идет, и еще за веревку держит, как бычка.

– Чего встал?

– Не могу идти, посмотри, что у меня с ногой, о камень порезал.

– Хорошо, сейчас подойду, повернись спиной и согни ногу в колене, – положив вещи на землю, Оля подняла камень, взвесила на руке, не приближаясь запустила его Ростику в затылок, затем подошла и воткнула нож под левую лопатку.

– Дурак ты, Ростик, слушался бы меня, покайфовал бы перед смертью. Вот так с тобой всегда, ни себе, ни людям. – Оля помолчала, а потом добавила, – тебе уже хорошо, а у меня еще столько работы.

Оля выдернула нож, и начала, с его помощью, аккуратно сдирать кожу в тех местах, где были наколки. Затем отделила кисти рук. Левую, вместе с кусками кожи, выбросила в воду, а правую положила отдельно. Затем, вспорола живот по линии ребер и разрезала диафрагму, отделяющую легкие от желудка. Найдя большой камень, несколько раз, с силой, опустила его, ломая лицевые кости. Обвязав камень веревкой, привязала к ногам, и засунула в дырку на животе, чтоб не мешал. Затем, подтянув труп к обрывистому берегу, столкнула его в воду. Убедившись, что труп нигде не зацепился и ушел на глубину, подобрав правую кисть, Оля нашла выдолбленный в отвесном берегу спуск, и малюсенькую площадку возле самой воды. Занимаясь на ней эквилибристикой, она отмыла от крови, кисть, нож, свои руки, ноги, и туфли.

Вытершись Ростиковыми трусами, все остальное было нужно в сухом виде, порезала их ножом на тряпки, и засунула между камнями. Оделась, спрятала кисть в туфель Ростика, смотала его вещи в узелок и направилась в сторону крутой тропинки, ведущей наверх. Не дойдя до нее нескольких шагов, остановилась, ее била крупная дрожь, слезы навернулись на глаза, и она начала громко реветь, размазывая сопли по лицу ладонью свободной руки.

– Что, наревелась? – Спросила Оля саму себя, больше разговаривать было не с кем. – Тогда снимай курточку, платье, и вперед, умываться.

Раздевшись и умывшись, она промокнула лицо тыльной стороной платья, и подставила его жарким лучам солнца, успевшего за это время добраться до зенита. Достав из кармана курточки часы, оставшиеся ей вместе с ножом в память о Ростике, глянув на них, продолжила разговаривать с собой.

– Двенадцать двадцать, чуть больше полутора часов, должна успеть.

Взяв узелок, Оля вылезла из чаши карьера и бросив прощальный взгляд на темное зеркало озера пошла к конечной остановке автобуса через пустынную посадку. Выйдя из посадки с тыльной стороны хозмага, она, спрятав узелок в кустах, пошла в магазин, где купила хозяйскую сумку, молоток без ручки, набор английских булавок, и гвоздодер. Ручку к молотку изобретательные советские граждане должны были сами вырезать из подходящего куска ветки. Но и без ручки, подумала Оля, этой железякой можно много полезного сделать. Сложив узелок в сумку, Оля отправилась на остановку автобуса.

Автобус пришел по расписанию, и без десяти час Оля уже вышла на остановке неподалеку от своего дома. Пройдя дворами, нырнула в черный ход Ростикового подъезда и на лестнице чуть не столкнулась с Наташкой, которой она уже пару раз цеплялась в волосы, за то, что та к Ростику лезла. Испугано вскрикнув, Наташка пулей полетела наверх и скрылась в своей квартире, этажом выше. Открыв Ростикиным ключом входную дверь, глянув в пустой общий коридор, быстро прошла к двери в их каморку, где Ростик жил с отцом и матерью. Один из его братьев сидел за грабеж, а второй переехал в Днепропетровск.

Дверь открылась легко, и забрав все из тайника, закрыв двери, вышла через парадный и направилась через двор к своему подъезду, по дороге поздоровавшись со старушками сидевшими во дворе. В подъезде она подошла к дверям общего подвала и спустилась в кромешной тьме в подвал, разбитый на множество каморок. Поскольку карточки на основные продукты питания отменили в начале этого года, ничего ценного в подвалах никто не держал, даже замки на каморки свои никто не ставил. Любую закрытую дверь, тут же выламывали, интересуясь, что же запрятали граждане в таком легкодоступном месте. В одной из каморок с выбитым окном, была оборудована ее нычка, где Оля хранила свои ценности и деньги, которые ей перепадали за различные криминальные дела. Самыми удачными были грабежи пустых квартир. Ростик потом через своих знакомых сбывал краденое и выделял ей определенные деньги. Даже самые хорошие и новые вещи, которые ей удавалось купить на "заработанные", Оля не рисковала заносить домой, поскольку мать или отчим вполне могли все продать и оставить дочку голой.

Оля быстро переоделась в Ростикины шмотки, он был чуть выше и крупнее нее, но с помощью английских булавок, она быстро укоротила брюки и рукава куртки, спрятала свои короткие волосы под его широким картузом и положив во внутренний карман куртки гвоздодер, выйдя через черный ход, дворами прошла на улицу, и копируя походку Ростика, направилась в сторону описанного им дома. Через десять минут выйдя на нужную улицу и сверяясь с номерами, зашла в большой арочный подъезд, ведущий в четырехугольный двор окруженный со всех сторон домами. Сразу определив нужное направление, обойдя по дуге детскую площадку и скамейки со старушками, Оля нырнула в подъезд и быстро спустилась к черному входу. Взглянув на него, она облегченно вздохнула, двери были закрыты так, как описал Ростик, в створки забили большие скобы, через которые был пропущен кусок железной цепи, соединенной в кольцо навесным замком.

Не трогая конструкцию, Оля вытащила гвоздодером одну из скоб, а затем затолкала руками на место. С виду ничего не поменялось, но теперь, если толкнуть цепь через неплотно закрытый проем в правильном направлении, скоба вылетит и дверь откроется. Если просто толкать дверь, то скоба будет держаться, цепь будет тянуть ее в сторону. Крайне довольная грамотно проведенной операцией, Оля поспешила к выходу. Вылетев из подъезда, она чуть не сбила с ног бдительную старушку, которая попыталась перекрыть дорогу.

– Вы к кому, гражданин?

– К Степанычу, гражданка, – на ходу буркнула себе под нос Оля, огибая бабулю по дуге и двигаясь в сторону выезда со двора.

– К кому, к кому? – Не унималась бдительная соседка.

– Да пошла ты в… к доктору, глухая тетеря! – Не прекращая целеустремленного движения, порекомендовала ей Оля.

– Хулиган! – Сделала окончательный вывод старушка и шустро нырнула в подъезд, искать причиненный ущерб.

В тринадцать сорок, обогнув по дуге знакомых старшего поколения, которые в свою очередь не горели желанием общаться с Ростиком, Оля нырнула через черный ход в подвал. В тринадцать пятьдесят с повесткой в руке шагала в сторону здания, адрес которого был указан в повестке, но которое в городе любой нашел бы и так. По дороге она в аптеке купила тюбик вазелина и упаковку аспирина, кто его знает, как там, в милиции, дело обернется. Предусмотрительность и дальний прогноз незаметно становились превалирующими чертами ее нового характера.

Предъявив повестку дежурному на входе, она стояла, ожидая пока следователь не придет за ней на проходную. Он пришел такой же хмурый и худой. Завел ее в кабинет и усадил на стул, привинченный к полу посреди комнаты.

– Рассказывай, – коротко обронил он, описывая круги вокруг нее. Оля старательно вращала головой вслед за ним.

– Я все вспомнила, товарищ милиционер! В воскресенье, 21 апреля, я была на свидании с Ростиком. Ну и он, впервые за все время что со мной водится, пообещал что женится на мне, как только мне шестнадцать стукнет. Видно от волнения у меня, когда домой возвращалась, в голове закрутилось, вот я и ударилась. Бытовая травма, товарищ милиционер, никого из посторонних рядом не было.

– Бытовая травма, говоришь. А откуда ты такие слова знаешь?

– Ростик сказал.

– Сегодня, Ростика своего, уже видала?

– Видала, товарищ милиционер, правда недолго, убежал куда-то, сказал дела у него. Велел после четырех часов его во дворе ждать.

– Какие у него дела?

– Он мне про свои дела никогда не рассказывает. Говорит, что я дура, всем все выболтаю.

– А что еще говорил?

– Говорил, если вы меня вжарить захотите, чтоб я не выдрючивалась, и внимательно рассмотрела какие у вас особые приметы на теле есть, потом ему рассказала. – Следователь буравил ее своими глазами, взгляд не обещал ничего хорошего.

– Совсем нюх потерял, сучонок. А скажи Стрельцова, это он сам придумал, или советовался с кем-то?

– Как я ему рассказала про повестку, так он сразу велел мне сделать, что я вам рассказала.

– Хорошо, Стрельцова, так и напишем, как ты тут пропела. – Следователь заскрипел карандашом. – А что, Стрельцова, ты совсем врать не умеешь?

– Нас в школе учат, что врать нехорошо, товарищ милиционер. Враньем полсвета пройдешь, а назад не вернешься. Комсомольцы никогда не врут!

– А ты разве комсомолка?

– Нет, не приняли меня. Но я стараюсь быть на них во всем похожей.

– Понятно. Расскажи еще что-нибудь, Стрельцова, пока я пишу, чтоб нам не скучно сидеть было.

– Отчим мне проходу не дает, лапает и пристает, хоть домой не появляйся.

– Так напиши заявление, мы его мигом приструним.

– Мать сказала, если я на него пожалуюсь, на порог не пустит. А еще я будущее знаю. Вот всем говорила, что с Нового года карточки отменят, никто мне не верил. А их отменили! Не все, правда, остальные осенью отменят. А еще в этом году шахтер, по фамилии Стаханов, трудовой подвиг сделает, и о нем вся страна узнает.

– Ты, вот что, Стрельцова, ты это лучше никому не говори, а то положат тебя в психушку, поняла?

– Нет, товарищ милиционер, не могу я. То, что я знаю, нужно нашей Родине. Я напишу и отправлю письмо товарищу Сталину. – По мере того как она говорила, лицо следователя потеряло свое флегматичное выражение, он смотрел на нее с удивлением, как будто увидел впервые.

– Все мне казалось, что ты хитрая сучка и просто дурочку из себя корчишь… Ладно, Стельцова, есть у меня приятель, малолетней шпаной занимается, попрошу его, может он тебе поможет. На, читай протокол, тут напишешь, с моих слов записано верно, дата и подпись.

После того как Оля с отмеченной повесткой вышла из кабинета, следователь задумчиво смотрел на закрывшуюся дверь. Он ничего не понимал, и это раздражало до зубовного скрежета. Его совершенно не успокаивала мысль, что все связанное с ней, выеденного яйца не стоит, и у него есть масса более важных дел. С девкой было что-то не так. Чаще всего ему казалось, что она наглая стерва, которая это не особо скрывает, и косит под дурочку, иногда он был уверен, что у нее серьезные проблемы с головой. Но последняя ее фраза, даже не столько она, а как она была сказана, сказана без фальши, без патетики, по-взрослому, перечеркивала все остальное.

– Жаль девку. Пропадет ни за понюх табака. А девка вроде правильная, мог бы толк с нее быть.

Следователь записал в настольном перекидном календаре очередную строку, "позвонить Женьке насчет Стрельцовой", сложил протоколы в папку, и поставил в сейф. У него были другие дела, которые нужно было закрывать, к тому же Ванька сегодня выставлялся, у него на неделе день рождения был.

Оля выходя из здания взглянула на часы в фойе, они показывали начало четвертого. Время еще было. Барыга, в гражданской жизни директор продуктового магазина, имеющий оригинальное хобби – скупку краденого у братвы и реализацию оного через своих знакомых в других городах, в обычный день уходил с работы ровно в пять, а в субботу ровно в час. Пятница для планов Оли была более подходящим днем. В субботу слишком людно и слишком неопределенно. У людей возникают неожиданные планы, кто-то приходит в гости, кого-то ждут в гости, слишком много случайных факторов способных вмешаться в задуманное. В пятницу спокойнее. Впереди у всех, пусть короткий, но рабочий день, поэтому вероятность непредвиденных случайностей существенно меньше. Откладывать задуманное дальше, чем на день тоже не было возможности, вся стройная логическая схема накрывалась медным тазом.

Зайдя домой, где мать с отчимом уже вовсю отмечали окончание трудового дня, Оля, взяв хозяйскую сумку, такую же, как сегодня купленную, только постарше, сказала родичам, что пойдет купит хлеба, в хате жрать нечего, а она ничего не ела целый день. В подвале она сняла лифчик, пару раз обмотала веревкой грудь поверх майки, чтоб не торчала, сложила сумку в сумку, добавила одежду Ростика, женский чулок телесного цвета, правую кисть, замотанную в тряпку, нож, найденный в нычке, оголовье молотка, замотанное в тряпку и выйдя во двор направилась к столикам где любила сидеть их компания. Кое-кто из них уже вышел во двор, и несколько пацанов сидели за столом, играли в очко на щелканы. Посидев с ними до полпятого, Оля попросила передать Ростику, когда он появится, что она пошла в магазин, и скоро придет. Не торопясь, она подошла к дому барыги со стороны черного входа, выходящего в узкий проход образованный стенами двух домов. Этот колодезь соединял два двора, с выходами на разные улицы, поэтому там постоянно шастали посторонние, срезая дорогу через проходные дворы. Подгадав момент так зайти к черному входу, чтоб рядом никого не оказалось, толкнув острием ножа цепь в нужном направлении, Оля проскользнула в черный вход и забив скобу на место обмотанным в тряпку оголовьем молотка, начала переодеваться в мужскую одежду. Переодевшись и приготовив чулок, Оля начала ждать. Дважды за это время хлопали двери подъезда, люди возвращались с работы, но не те. В пять часов пятнадцать минут, выглянув на очередной хлопок входных дверей, она увидела знакомую фигуру. Барыга был пунктуален, как всегда. Надев чулок на голову и сверху картуз, пропустив барыгу подняться на один пролет, Оля с обмотанной железякой в одной реке и сумкой в другой, неслышно двинулась к лестнице. Жил он на втором этаже. В нишу, слева от лестничного пролета, выходили двери трех квартир, в том числе и его. Как только барыга поднялся и повернул налево, Оля стремительно и бесшумно преодолела два пролета. Уже на втором она услышала.

– Сеня, это ты?

– Да, Милочка, открывай.

Щелкнули замки, скрипнула дверь, когда Оля показалась из-за поворота и всадила железяку в затылок входящего в квартиру, и ничего не подозревающего человека. Он рухнул на свою жену, которая ничего не видела. Пытаясь удержать его, она наклонилась вслед за выскальзывающим из рук телом, и не успела отреагировать на стремительную фигуру тюкнувшую ее по голове. Что-то загремело и повалилось с вешалки, но Оля, не обращая на это внимания, закрыла входную дверь и положила ключ в карман куртки.

– Мама, что случилось? – раздался голос дочки, которая вышла в коридор на шум падающих тел и предметов.

Она успела закричать, перед тем как получила ногой в живот, и тяжелым в голову. Разобравшись с ожидаемыми объектами, Оля быстро осмотрела квартиру на предмет неожиданных посетителей и других неприятных сюрпризов, но кроме толстого белого кота, никого не обнаружила. Связав руки, ноги, заткнув рот и завязав глаза всем лежащим без сознания, она, чтоб унять выскакивающее от избытка адреналина сердце, собрала все ценное, что лежало сверху, и покидала в сумку. Часы, золотые украшения, деньги, все что нашлось при беглом осмотре, затем, оттащив дочку обратно в ее комнату, туда же хозяйку, барыгу на кухню, привела его в чувство и начала выяснять какие еще материальные ценности имеются в доме. Барыга отвечать отказывался.

– Давайте, уважаемый, поговорим серьезно, как умные люди. Поверьте мне на слово, здоровье дороже денег. А здоровье родных и близких дороже любых денег. У вас есть дочь, и есть жена. Если вы будете упорствовать, я буду вынужден допросить вашу жену. Уверен, она знает многие места, где деньги лежат. К сожалению, мне придется и ее здоровью нанести ущерб, а ваша дочь вряд ли сможет ухаживать за двумя инвалидами. Поэтому предлагаю вам сделку. Вы показываете свои нычки, я беру половину, половину оставляю вам и вашей семье. Всем нужно жить. Карл Маркс учил нас делиться. Мы расстанемся легко и просто, довольные друг другом. В противном случае мне придется забрать все, и доставить вам много неприятных минут.

Когда Оля вытащила кляп, этот придурок попытался кричать. Это ее расстроило, и она подумала, верно говорят, не стоит метать бисер перед свиньями. Пришлось вдумчиво поработать с ним, загоняя иголки под ногти, выворачивая пальцы из суставов и вставляя их на место, использовать зажигалку не по назначению.

Люди напрасно считают, что они герои и способны долго выносить боль. Как правило, среднестатистический взрослый мужчина готов все рассказать через пятнадцать минут правильного допроса и редко кто продержится больше часа. Барыга поплыл минут через тридцать, но вечер был испорчен. Наверно он не все показал, что у него было спрятано, но и этого было больше чем достаточно.

Воткнув ему нож в спину, Оля занялась уборкой помещения. Протерши полотенцем все поверхности, к которым она могла прикоснуться, Оля достала из сумки заготовленную для этого случая кисть, потерла пальцы о голову барыги и поставила пару отпечатков в местах, которые невнимательный человек пропустит при уборке. Закрыв квартиру на ключ, сняв чулок, Оля достаточно стремительно выскочила из парадного подъезда и быстрым шагом направилась к выходу из двора. Было шесть часов вечера, на улице светло и людно. Пройдясь по улице, Оля заскочила в один из подъездов, убедилась, что черный ход закрыт на замок, а значит, случайных зрителей можно не опасаться, переоделась и поспешила домой, купив по дороге две булки хлеба. Одну из них она сразу принялась щипать, голод не тетка.

Открыв входную дверь коммунальной квартиры, где они обитали, она подергала дверь в коморку бабы Кати. Как и следовало ожидать, ее не было дома, в это время она с соседками соответствующего возраста сидела во дворе и перемывала кости общим знакомым и местной молодежи. Дверь в коморку бабы Кати закрывалась на очень интересный замок, любой ключ, который влезал в замочную скважину, его открывал. Оля могла его открыть и своим ключом и ключом от общей двери. Она обнаружила этот эффект случайно. У бабы Кати были больные ноги, она часто эксплуатировала безотказную Олю посылая ее за покупками, и давала ключ с просьбой занести их в комнату. Как-то задумавшись, Оля открыла ее дверь, а потом увидела что не тем ключом. Пришло время воспользоваться этими знаниями.

После революции, пару зим подряд, баба Катя очень мерзла, угля не было, жгли все подряд, что могли найти. С тех пор она все лето собирала дрова и складывала у себя на балконе, а зимой сжигала. Последние годы, проблем с углем не было, и стояла у бабы Кати куча дров на балконе без движения. Но она их не выбрасывала, так и человек переживший голод складывает под подушкой сухари. На всякий случай.

Вытащив свою пустую сумку и переложив в нее хлеб, Оля аккуратно зарыла вторую сумку в дрова, теперь она могла там стоять до зимы. Если подозрение упадет на Ростика, а она сделала для этого все возможное, то вполне могут пройтись с собакой по подвалам, Ростика подъезд совсем рядом, поэтому она оставила в подвале только свои шмотки и пару рублей.

Осталась кисть, замотанная в тряпку и не попавшая ни в одну из сумок. Взяв в коридоре общий ключ от чердака, Оля выбросила кисть через слуховое окно на крышу. Кошки или вороны разберутся, что делать дальше. Отнесши родичам сумку с хлебом Оля выбежала во двор, и узнав, что Ростик не появлялся, села играть с ребятами в карты.

Играли в переводного дурака на деньги, проигравший клал рубль, остальным игрокам получалось по двадцать копеек. Ребята хотели играть на желание, но Оля порекомендовала им засунуть свои желания друг другу в одно место, причем место могут выбрать сами, а у нее никаких желаний нет, но на мороженное не хватает. Играть три на три тоже не вышло, никто не хотел брать ее в команду, поэтому, решили играть каждый за себя, но в переводного. Стараясь много не проиграть, но и не выиграть, Оля думала. Занятие было для нее новым, но интересным, раньше она сама с собой не разговаривала.

В лучшем для нас случае, говорило ей ее второе я, милиция будет у барыги завтра утром. На работе позвонят домой, никто не берет трубку, пошлют кого-то, благо от работы минут десять ходу, бабушки доложат, что со вчерашнего дня никто из квартиры не выходил, и милиция тут как тут. В худшем, то же самое произойдет еще сегодня. Акцию мы с тобой провели на четыре с минусом. Про кисть можно было раньше подумать и найти более подходящее место. Но вечно голодные бездомные коты от нее мало что оставят. За всем не уследишь, да и времени на подготовку практически не было.

На Ростика выйдут либо по пальцам, либо по описанию. Интересно когда его в колонию отправляли, фотографию делали? Если есть фотография, то его начнут искать завтра к вечеру, если нет, то в понедельник. Это если хорошо работать будут. В любом случае до среды пальчики в картотеке найдут. А как только начнут искать Ростика, так сразу весь наш двор на уши поставят. Поэтому думай, Олечка, что ты будешь рассказывать.

Итак, прямо из больницы, ты направилась к Ростику домой, надеясь, что он еще никуда не ушел. Столкнулись вы на выходе со двора, Ростик хотел тебя послать подальше, но ты вцепилась в него как клещ. Он спешил по делам в поселок возле старого карьера. Выйдя из автобуса, зашел в хозмаг, и купил моток бельевой веревки. Затем вы пошли в посадку, где немного покувыркались. Ростик, дав тебе пару рублей, послал купить сумку, гвоздодер и молоток без ручки. После этого, отправил тебя домой, и велел ждать его после четырех во дворе, а сам пошел в поселок, сказав, что у него там дела. Вернувшись, ты пошла в милицию, а затем сидела во дворе и ждала ненаглядного, только в магазин сбегала за хлебом. Точка.

С кем Ростик встречался, не знаешь, знакомых и друзей у него полпоселка, бандитский район, если спросят, кого помнишь, назовешь, пусть ищут. Что он делал в последние дни, ты не знаешь, в больницу он к тебе не заходил. Пусть пацанов трусят. Наверняка он возле дома барыги в последние дни крутился, а Ростик так все делает, что слепой не заметит. Недаром бабуля такая заводная была, небось не первый раз его возле дома увидела.

За это сочинение четверку получишь, хуже другое, прошлое сочинение переписывать заставят, скажут, чересчур короткое вышло. А тут есть небольшая засада. Надо придумать очень правдоподобную историю, за что Ростик мог дать тебе по голове. Впрочем зачем выдумывать, чем больше выдумываешь, тем легче запутаться. Такому кадру как Ростику, особая причина не нужна. Просто вышло неудачно, ты отлетела к стене и еще головой добавила.

Бандюкам, а они обязательно опросят всех, попозже, тоже рассказать все придется. Впрочем, может и не успеют спросить. Валить отсюда надо в любом случае. После того как дашь показания, сам Бог велел. Не сразу, недельку посидеть придется. А потом уезжать далеко, далеко. А тут пускай народ себе дальше ломает голову. Оборудовать хорошую нычку, все с собой не заберешь, запрятать нажитое непосильным трудом, собрать вещи и на поезд. Из документов у тебя только свидетельство о рождении, ну так, а больше ничего и не нужно. Как говорится, новую жизнь нужно начинать с чистого листа.

Пацаны пошли шляться по городу, Оля осталась во дворе ждать Ростика, но вскоре пошла домой спать. Пьяный отчим получил по печени за то, что руки распускает, и клятвенные обещания познакомить его с Ростиком поближе. Оля грустно подумала, Ростик, конечно, был большая сволочь, но без него ей тут не жить. Как только станет ясно, что он исчез, пацаны начнут выяснять между собой кто из них Ленин. Поскольку явного лидера нет, разборки затянутся. А Олей будут пользоваться коллективно. И ничего тут не поделаешь, выберешь одного, остальные на него ополчатся, он вынужден будет делиться с остальными. Даже Ростику приходилось иногда это делать. Ее мнение вообще никого не будет интересовать. Силовые методы мало помогут, начнешь гасить, расстреляют, тут уж концы в воду не спрячешь, а бить не насмерть, так против всех не повоюешь. И ничего нельзя поделать, кроме как свалить, трясина очень неохотно отдает свою добычу, и редко кому удается из нее выбраться.

Несмотря на напряженный и хлопотный день, Оля легко бы заснула, она отличалась крепкой нервной системой, но голос все поражался, как ей удалось так спокойно людей прикончить, и не давал ей заснуть. Она не понимала, он все время зудит, покоя не дает, она все делает, как он велит, и еще удивляется. А в процессе действии Оля вообще не ощущала раздвоенности, и голос переставал звучать, она просто знала, что нужно сделать в следующее мгновение и делала. Понимаешь, объяснял голос, когда ситуация напряженная, мы действуем как одно целое, а когда ситуация успокаивается, каждый может осознать себя. Олю эти премудрости не интересовали, ей спать хотелось. Да, вот чем голое знание отличается от практики, задумчиво сказал голос, ты, Оленька, у нас просто терминатор, нервы как канаты, аж завидно. Засыпая, Оля думала над тем можно ли самому себе завидовать, и мучительно пыталась вспомнить ускользающую мелодию и слова песни как-то связанные с этим вопросом. Но не смогла. Странный этот голос, попробовал бы он терпеть, когда тебя пользуют те, кого убить охота, вот где нервы нужны, а тут что, вогнал нож в спину и всех дел.

Утром, после того как мать с отчимом ушли на роботу, Оля постирала все, что на ней было, и помылась кое-как в домашних условиях. Голос рассказывал про сыскных собак, но ее это не интересовало, постираться и помыться это всегда приятно. Затем, впервые в своей жизни пошла в читальный зал городской библиотеки. Посещать школу в последние дни пребывания в городе, голос считал непозволительной роскошью. Взяв с собой чистую тетрадку и карандаш, она потренировалась писать левой рукой. У нее неожиданно легко стало получаться. Наверное, в прошлой жизни я была левшой, мелькнула в голове странная мысль. Их много стало мелькать за последние сутки. Затем Оля начала просматривать различные учебники, пытаясь разобраться какие эмоции и воспоминания у нее возникают о ее прошлой жизни. Она была уверена, что рано или поздно, должна это вспомнить. Все что она просматривала, вызывало ощущение узнавания, знание этих предметов было рядом, мысли, обрывки воспоминаний вновь нахлынули волной, и закружилось в голове.

Выйдя из библиотеки, она направилась домой, варить суп и перерабатывать информацию, пытаясь выстроить из обрывков цельную картину. Каши на всех, она наварила еще с утра. Заодно нужно было посмотреть на обстановку, не появилась ли уже милиция, жаждущая с ней пообщаться. Поев луково-картофельного супа на постном масле и закусив ячневой кашей, Оля решила, что нужно более серьезно относится к запросам растущего организма. К сожалению, пока приходилось обходится тем, что было в доме. А там было немного.

Цельной картины пока не появлялось, но все связанное с физикой и математикой вызывало ощущение чего-то родного. Значит, будем поступать в университет на физфак, подытожила Оля, а там разберемся. Она уже чувствовала, что это не самое трудное из того, что ей предстоит сделать в ближайшее время.

Выйдя во двор, она пошла к местным старушкам посмотреть в газету, которую читала вслух единственная грамотная на всю их компанию, и узнать последние местные новости. Пока никто ничего нового не знал, старушки обсуждали соседей. На просьбу Оли дать ей почитать газету, все отреагировали открытыми ртами.

– Ты ж никогда не читала газет, Оля

– Не знаю, что со мной делается, баба Катя, после больницы, так и тянет газету почитать. Может, у меня с головой что-то случилось.

– Ничего девочка, бывает и хуже. Заодно газетку нам дочитаешь, а то Томочка устала уже.

– А Ростика не видели?

– Не видели и слава Богу, сдался тебе тот Ростик.

– Я люблю его, баба Зина.

– Ничего пару раз еще головой ударишься, разлюбишь, хотя, кто его знает, по разному бывает. Давай, читай уже.

Почитав газету Оля наткнулась на короткое сообщения что нарком иностранных дел Литвинов вылетел с официальным визитом во Францию. Череда мыслей и воспоминаний замелькали калейдоскопом, и в голове закружилось. Договор с Францией, с Чехословакией, Мюнхенский сговор, война, в ее голове выстраивалась хронологическая картина событий.

– Что с тобой, Оля?

– Все хорошо, голова закружилась.

– Да, тяжело тебе с непривычки читать, раньше то не пробовала, иди отдохни, мы без тебя остальное почитаем.

Их компания уже начала собираться во дворе. Сегодня в парке, на танцевальной площадке играл оркестр, такое событие никто не пропускал, погода была отличной, но немного парило, ночью обещали дождь.

Дефилируя по парку в ожидании оркестра, Оля пришла к выводу, что построенная логическая схема нуждается в последнем элементе, персонаже из поселка возле старого карьера. А то нехорошо выйдет, начнет милиция искать, никого не найдет, и может возникнуть недоверие ко всему ее рассказу. А дело ведь надо закрывать, начнут обратно Олю на допросы тягать, мешать ей, а уедет, в розыск объявят. Значит ее задача состоит в том, чтоб это дело было закрыто, виновные наказаны, а материальные ценности возвращены семье. Не все, конечно, кто их там считал, но хоть некоторые, все ж подспорье будет в трудные времена.

Перебирая в памяти всех знакомых в поселке, Оля радостно улыбнулась. Она уже знала, к кому пошел вчера утром Ростик, после того как они расстались.

Следователь в должности младшего комсостава Петр Цыбудько, курил папиросу на лестничной площадке и радовался, что он просто входит в группу занимающуюся этим делом, а руководит ней, его непосредственный начальник следователь в должности среднего комсостава Илья Шапиро. Дело, на которое они выехали в субботу утром, обещало быть крайне неприятным. Начать с того, что жена убитого, отправив дочку в больницу, наотрез отказалась покидать квартиру, несмотря на то, что пролежала всю ночь, связанная на полу, а перед этим достаточно сильно получила по голове. Она сразу начала названивать по телефону, затем подозвала к телефону Илью и дала ему трубку. По тому, как вытянулся в струнку с телефонной трубкой в руке Илья, нетрудно было догадаться, что особа, с которой он общается весьма представительна, а значит, дело будут держать на контроле. Вот пусть он и отдувается. После разговора, Илья запретил делать обыск в квартире, аргументируя это тем, что у них нет санкции прокурора, и ограничится поверхностным осмотром места преступления. Петро и не подозревал, что для обыска квартиры, где произошло убийство, нужна дополнительная санкция прокурора, за все пять лет работы в милиции он как-то обходился и без нее, но начальству виднее. Осмотрев квартиру и три взломанных тайника, узнав должность и зарплату покойного, Петро прикинул, что даже того, что он увидел в квартире, достаточно, чтоб завести на покойника уголовное дело, поскольку на свою зарплату купить он этого не мог. А что бы они нашли, разреши им устроить в квартире полноценный обыск, об этом Петро и думать не хотел. Поэтому ни жалости к покойнику, ни особой неприязни к его убийце, Петр не испытывал. Его больше занимали несколько головоломок этого дела, которые не ложились в логический ряд.

К примеру. Все мокрушники которых он видел за эти пять лет, после того как убили хозяина, никогда бы не оставили живых свидетелей, и милиция нашла бы не один, а три трупа на этой квартире. Более того, у жены и дочери, руки были примотаны к туловищу, а у хозяина туго связаны за спиной на кистях и локтях. А это означало, что убийца позаботился даже о том, чтоб не калечить хозяйку и дочку.

Петро только закончил осматривать лестничную клетку и опрашивать соседей. Доложив Илье о том, что узнал, он, куря папиросу, раздумывал над второй несуразностью. Старушка соседка, сидевшая весь прошлый вечер во дворе, божилась, что ни до, ни после убитого никто подозрительный в подъезд не входил. Около шести вечера из подъезда выбежал подозрительный молодой человек с сумкой в руках, который несколько раз за последние дни попадался ей на глаза, при этом, заходил в этот подъезд в разное время. Осмотрев черный ход, Петро пришел к выводу, что преступник, или преступники попали в подъезд через него.

Совершенно непонятно было, почему молодой человек, которого заметили соседки, не вышел затем из подъезда через черный ход, а поперся через парадный, зная, что во дворе есть люди, которым он уже примелькался, и они, несомненно, его заметят. То, каким хитрым образом преступник подготовил черный ход к использованию, совершенно не вязалось с его глупым поведением после убийства.

Но была у Петра версия, которая объясняла все эти и другие странности. По этой версии, организовал и осуществил это ограбление умный и хитрый преступник, который нашел себе в подельщики молодого фраерка. Этот фраерок по заданию своего напарника, следил за будущей жертвой, разведывал пути к подъезду, при этом активно светился соседям. Даже начало ограбления было проведено так, чтоб засветить подельщика. Затем основной фигурант, Петро назвал его Бугор, проводит допрос, изымает материальные ценности, убирает квартиру так, чтоб остались отпечатки второго фигуранта, которого Петро назвал Лох. Бугор выходит через черный ход, заставляя Лоха привести за ним все в прежний вид, а тот вынужден выйти через парадный, на глаза свидетелей.

Петр уже чувствовал в себе охотничий азарт найти Бугра и доказать свою правоту Илье, который отмахнулся от этого и сказал, что Петр ищет сложности там где их нет. Преступник молодой, первое убийство, перенервничал, и убежал. Вот и все объяснение надуманным загадкам, а Петру пора подобрать список возможных фигурантов по описанию, пока эксперты будут возиться с отпечатками.

Петро уже созвонился с Женькой из отдела несовершеннолетних, передал ему имеющиеся описания и теперь поджидал его со списком подходящих под описание местных босяков.

Как только раздались первые звуки оркестра, вся публика потянулась к танцевальной площадке. Оля высматривала своего кандидата на роль Ростикового подельщика. Перед тем как определять человека на такую ответственную должность, необходимо было убедиться, что он жив и здоров. Зная характер будущего актера, делать такие допущения без проверки было бы безответственно.

Был среди поселковых хулиганов некто Толик по прозвищу Рама. Был он шире обычного человека раза в два, физически очень сильный, но природа отыгралась на другом. Ума, если так можно сказать, он был недалекого, а характер имел скверный, вспыльчивый и несдержанный. Все это приводило к затруднениям в вербальной коммуникации с окружающими, и Толик с удовольствием переходил к невербальной. По вышесказанным причинам, из всего богатства невербальных методов, он использовал только кулаки. Полгода назад он вышел из тюрьмы, отсидев два года за хулиганку, и был досрочно освобожден за примерное поведение. Все долго ржали, услышав такую формулировку.

Но был у него особый пунктик, из-за которого он был Олей определен на эту должность. У него были проблемы в отношениях с женщинами, бил он их смертным боем. Толи его это возбуждало, толи одно из двух. Оля знала это не понаслышке, так как прошлой осенью, по инициативе Ростика, который с ним имел какие-то дела, ей пришлось близко познакомиться с этим уродом, и даже по роже разок получить, несмотря на заступничество Ростика. Если с Толиком все в порядке, он обязательно должен был придти на танцы в компании с остальными поселковыми хулиганами. Оля хотела зайти к нему завтра с утра, и как воспитанная девушка собиралась предупредить его сегодня о своем визите.

Жил Толик в частном доме вместе со своими родителями, но те, справедливо считая, что чем реже они будут видеть свое чадо, тем дольше проживут, отгородили ему одну комнатку и пробили отдельный вход, так что посетить его инкогнито не представляло труда. Определенный труд представляло отбиться от Толика сегодня, любую бабу, которая попадала ему в руки он тут же старался вжарить или, как минимум дать по роже. А лучше и первое и второе.

Потанцевав немного по очереди со своими пацанами и дав себя немного полапать, начнешь из себя недотрогу строить, можно сразу получить, Оля убежала в дамский домик поправить прическу. Ей нужна была свобода маневра, делать предстоящий разговор достоянием общественности, совершенно не хотелось. Дождавшись очередного танца, в котором Толику не досталось партнерши, Оля двинулась к нему. Он часто оставался один, все знакомые девки вешались на шею любому, как только видели Толика двигающегося в их направлении. Незнакомых Толик не приглашал, как уже отмечалось, разговаривать он не любил, а лапать незнакомых баб опасался. Вокруг танцплощадки было полно милиции, а милицию Толик побаивался. Она могла его безнаказанно отметелить, а это было неприятно.

– Толик, ты знаешь, Ростик пропал.

– Ну,

– Его менты везде ищут,

– Ну,

– Я приду к тебе завтра утром, – Оля развернулась и быстро пошла в глубь аллеи.

– Стой!

– Тихо! Меня тоже могут искать, я линяю, – прибавив шагу, она почти побежала к одному из боковых выходов.

Завтрашний день обещался быть трудным, придется рано вставать, нужно было выспаться. Дома веселье было в разгаре, отчим с собой еще корешей привел. Соваться туда было опасно. Но на этот случай, регулярно повторяющийся в ее жизни, у Оли уже были домашние заготовки.

– Можно я у тебя сегодня переночую, баба Катя? – спросила она заглядывая по кастрюлям. Родичи уже вымели и суп и кашу, пришлось ограничиться хлебом и чаем. При интенсивной работе мозга нужно другое питание, мрачно подумала Оля.

– Ночуй, мне не жалко. Что-то ты рано сегодня.

– Голова кружится, танцевать не могу. Ростик пропал, второй день уже нету.

– Кабы того горя.

Пришел Женя, притащив с собой списки, в которых было около двадцати фамилий и адресов неблагополучных подростков, подходящих под описание и состоящих на учете, часть из которых уже успела побывать в колонии. Выбрав из них шестерых, чьи адреса были в ближайшей окружности, доложили Илье.

– Женя, с твоим начальством уже договорено, до окончания следствия ты прикреплен к нашей группе. Делайте, товарищи, что хотите, но завтра вы должны определиться и если подозреваемый в городе, арестовать его. В понедельник с утра жду вашего доклада. Петро, ты старший, в помощь вам никого дать не могу, привлекайте участковых и дежурных, у вас есть необходимые полномочия. С транспортом тоже помочь не могу. На задержание вызовете в помощь оперативную группу. Если все поняли, то свободны, идите работайте. Если будет подозреваемый, в понедельник получите отгул, а может и два.

Выйдя из квартиры, где Илья продолжал работать с потерпевшей, Петро только сплюнул со злости. Пошел бы в больницу с дочкой переговорил, та хоть что-то видела, но у дочки нет знакомых, которым она сможет рассказать про доблестного уполномоченного среднего комсостава Илью Шапиро. Ладно, и это надо, хуже бы было наоборот. А Илья начальник неплохой, Петро разных повидать успел за свою недолгую службу.

– Как делить список будем Женя?

– Чего его делить. Я многих в лицо знаю. Большинство сейчас на танцах в парке. Там и дежурных по городу полно. Идем туда, собираем, кого найдем, опрашиваем на месте, а потом определяемся. Если повезет, то завтра загорать пойдем.

– Твоими устами да мед пить.

– Есть у меня еще кое-кто из соседнего двора. Должен он мне, помог я ему в колонию не загреметь.

– Да не будет он тебе стучать.

– А я его и просить о таком не буду. Нет у тебя Петя воображения. – Женя радостно заржал, от придуманной пакости.

– Зато я старушек убалтывать умею. Возьмем соседку на опознание. Она его в лицо видела.

– Лучше бы ты молодушек убалтывать умел Петро.

– Не скажи, со старушек для дела больше пользы. Глаз у них наметанный.

В парке Женя с дежурными милиционерами пошел собирать нужный контингент, а Петро инструктировал соседку.

– Вы сядете на эту лавочку Любовь Ильинична. Ребят будут мимо вас проводить, по одному, вон к той следующей лавке, где мы их опрашивать будем. Как только узнаете того, кого к нам повели, просто встаете и уходите домой, а мы знать будем, что это тот, кого вы во дворе видали.

Пока приготовил все, появился Женя с тремя дежурными и десятком ребят. Он приводил ребят по одному к Петру. Соседка продолжала сидеть. Задав пару вопросов, где был вчера, что делал, ребят отпускали. Третьим Женя привел пацана лет пятнадцати из соседнего двора.

– Антон, вчера у вас квартиру ограбили, а хозяина убили. Возле дома и двора вашего, фраер последнюю неделю крутился, все его видели и ты видел. Мы его все равно возьмем Антон. У меня к тебе одна просьба. Я хочу быть уверен, что я не зря сегодня и завтра жопу рвать буду. Посмотри в этот список. Если он там есть, просто скажи, мне не надо знать кто, мы все равно должны всех проверить. А если нет, то нет, мы пацанов прессовать лишний раз не будем. Только уговор такой, не хочешь, не бери список в руки, я не обижусь. Соврешь, пеняй на себя, я тебе это не забуду, понял?

– Понял, – буркнул Антон, поколебался, но взял список. Пробежав глазами, первые пять фамилий, положил список на стол и сказал, – есть он тут.

– Спасибо Антон, можешь идти, значит не зря мы тут с вами время свое гробим.

– Ну, что скажешь, – улыбался Женя после того как Антон ушел

– Шестой по списку.

– И у меня так вышло, а это у нас Ростислав Селезнев по прозвищу Кочерга. Нет его в парке. Компанию его видел, а его нет.

– Давай так, этих по быстрому пропускаем, чтоб Антона не светить, а потом, приводишь компанию Кочерги, будем их прессовать где он может быть и с кем дела имел в последнюю неделю. Ты, кстати, такую Ольгу Стрельцову не знаешь?

– Слыхал что с Ростиком последний год таскается, но ко мне не попадала.

– Если сможешь, помоги девке, говорил я с ней, пропадет, а девка неплохая.

– Ладно, еще поговорим, давай дело делать.

Последний раз Ростика видели выходящим со двора в пятницу утром. После этого во дворе он не появлялся. Ольга Стрельцова была с ними на танцах, но потом ушла, никому не сказав. Ушла еще до того, как Женя с милицией начал собирать пацанов.

– Надо бы ее найти, она мне в пятницу показания давала, говорила что с Ростиком виделась, надо ее подробно расспросить.

– Где ты ее сейчас найдешь. Фигуранта нашли? Нашли! Пора отдохнуть. А завтра с утра ее прямо в постели, тепленькую возьмем. А она как, хорошенькая?

– Она несовершеннолетняя, Женя.

– Непруха…

– А то ты не знал. А про отдых забудь. Санкцию на обыск у Ростика, технарей предупредить, собаку с инструктором заказать, чтоб подвалы и чердаки обыскала, это кто вместо нас делать будет?

Проснулась Оля очень рано. Она, быть может, еще бы поспала, но баба Катя, как обычно, вставала с первыми лучами и оккупировала кухню, пока все спят. Таская туда необходимые ей продукты, она постоянно приговаривала.

– Спи еще девочка, не обращай внимания.

– Я сейчас встаю уже, баба Катя, за хлебом пойду, – сонно отвечала Оля

– Спи спокойно, я уже заходить не буду, какой хлеб, магазин только через час откроется, – баба Катя, плотно прикрыв дверь, пошла вдоль длинного коридора на кухню.

Оля, встав и одевшись, быстро отрыла сумку, достала из нее три свертка, которые лежали в тайниках. В двух на ощупь были пачки денег, в третьем, замотанная шкатулка. Затем быстро просмотрела содержание сумки. Все что надо, было на месте и даже более того. Подумав, Оля достала две пары часов, Ростика и вытащенные из его тайника, небольшой сверточек в котором было золотое кольцо и серьги. Замотав это в тряпку, она добавила четвертый сверток к первым трем, и зарыла их обратно в дрова. Затем пошла к себе, взять сумку на хлеб. В комнате стоял непередаваемый запах бычков от папирос, перегара и потных тел. Отчим, в обнимку со своим корешом, спал на ее постели, а второй его дружбан, крепко обнимал мамашу. Поскольку их одежда была в беспорядке разбросана по комнате, платонической эту сцену назвать было трудно.

А поутру они проснулись,

Кругом помятая трава,

тихонько мурлыкала Оля, осматривая помещение. Найдя сумку, она легонько растолкала мать, уставившуюся на нее непонимающим взглядом.

– Одевайся, собирай своего хахаля, тихонько выпроводи, и ложись обратно. Я пойду хлеба куплю. – До матери потихоньку начал доходить весь ужас ее положения. Не опохмелившийся отчим особой толерантностью не отличался.

– Ой, Боже милосердный, как же это, – запричитала мать.

– Тихо, ты. Подробности потом расскажешь, я пошла.

Оставив мать вспоминать прошлый вечер, Оля закинув вторую сумку в первую, весело выскочила на улицу и бодро пошла в направлении поселка. До нужного ей места было около часа ходьбы широким шагом. Напевая веселую песенку, Оля вышла в посадку возле заброшенной узкоколейки, которая шла к старому карьеру. Переодевшись в одежду Ростика, она зашагала по узкой тропинке вьющейся рядом с железной дорогой.

Оля вышла к домам со стороны огородов. Так их осенью вел к своей норе Толик. Стараясь угадать нужный дом, с тыла они все выглядели одинаково страшно, облепленные сараями, и прочими нужными строениями. Некоторые из них так и назывались, нужники. Выбрав один из домов и подойдя к нему по тропинке в огороде, Оля поняла, что не угадала. Это не расстроило ее оптимистическую натуру, и она прямо через огород пошла к соседнему. Нужный ей дом должен был быть где-то здесь. Летающих домов в природе не существует. Убедившись что на этот раз она не ошиблась, Оля постучав в окно, сняла картуз, встряхнув волосами, достала из кармана нож, щелкнула лезвием и спрятала его в правый рукав, придерживая острие согнутыми пальцами.

Толик лег спать поздно и в плохом настроении. Ему не удалось снять подругу или попользоваться чужой, в конце вечера все куда-то разбежались, и он один, как последний лох, вернулся домой. Когда утром его разбудил стук в окно, и он увидел эту Ростикину сучку, которая пришла, как вчера и обещала, он затащив ее в хату, коротко и ясно сказал,

– Бери в рот!

Поставив сумку на землю, и схватив его торчащий в трусах член левой рукой, она, заглядывая ему в глаза, спросила,

– Рама, а ты меня любишь?

Пока он раздумывал над тем дать ей в рыло или просто обматерить, она тыкнула его правой рукой в бок. Сильно закололо слева, грудь сдавил спазм, и трудно стало дышать. Оля отскочила, и кривая улыбка исказила ее уста,

– Бедный Толик.

Только теперь он заметил, что у него слева, в боку, торчит рукоятка ножа, а вокруг нее тонкой струйкой бежит кровь.

– Сука, – прохрипел он, шагнув к ней, но она шустро рванула в бок, оббежала вокруг стола, и весело засмеялась, повторяя,

– Не догонишь, не догонишь.

Она сумасшедшая, пронеслось в голове и потемнело в глазах. Падая на землю, он еще успел с удивлением подумать, неужели я умираю?

Обойдя Толика, которого выгнула предсмертная судорога, Оля достала из сумки гвоздодер и начала внимательно осматривать доски пола. Найдя подходящую, освободив ее по всей длине, Оля начала максимально осторожно ее поднимать, сначала расшатав, используя гвоздодер как рычаг, и подцепив ним доску через щель возле стены, затем повытаскивав гвоздодером гвозди. Вытащив вторую сумку и переложив в нее свою одежду, Оля еще раз пересмотрела содержимое. В сумке лежали остатки бельевой веревки, оголовье молотка замотанное в тряпку, золотые побрякушки, немного денег и часы, которые Оля собрала в квартире барыги. Взяв немного денег, а то за хлеб не будет чем рассчитаться, Оля добавила в сумку гвоздодер, протерши его тряпкой, а оголовье молотка забрала. Засунув сумку под пол, она аккуратно забила гвозди на место. Затем затерла грязными подошвами все свежие царапины. Критически рассмотрев дело своих рук и ног, она вынесла окончательный вердикт.

– Для сельской местности сойдет и так.

Натянув картуз на голову, взяв свою старую сумку с одеждой, кинула туда оголовье молотка. Глянув еще раз, не забыла ли чего, хлопнула себя свободной рукой по лбу.

– Дура!

Протерши тряпкой рукоятку ножа, она вздохнула.

– Бедный Толик.

Тряпкой, закрыв за собою дверь, она быстро пошла обратно. Два часа ходить за хлебом, это явный перебор. Утешало, что никто не знал, когда она вышла за ним из дому. Глаза ее застилали слезы, губы дрожали.

– Если бы ты скотина, не покалечил ту девку, которую мне Ростик показывал, я бы тебя не тронула. Ты же ей не рожу, ты ей душу поломал. Ростик рассказывал, она умом повредилась. Ты бы все равно кого-то убил, и тебя бы расстреляли. А так, в следующей жизни у тебя будет счастливая судьба. Наверно.

Пройдя полдороги, Оля переоделась в свою одежду, зашвырнула подальше обмотанное в тряпку оголовье молотка и попрятав через каждые сто метров элементы Ростикиной одежды в кусты, с пустой сумкой вышла из посадки и направилась домой. Купив по дороги две булки хлеба, и отламывая от одной из них кусочки, она жевала и думала все ли сделано правильно, и не осталось ли висящих хвостов. Ее раздумья прервала соседка.

– Ты где ходишь Оля! Тебя милиция ищет! Уже час тут с собакой все облазили и подвалы и чердаки! У Ростика были, тоже с собакой.

– Так, где они, нет никого.

– Уехали уже все. Двое осталось, во дворе сидят, всех по очереди опрашивают. Иди бегом туда!

– Уже бегу. Аж подпрыгиваю.

– Заберут тебя и правильно сделают.

– А я им расскажу, что вы из деревни самогон десятилитровыми банками возите.

– Сучка ты Оля!

– А ты, тетка Люба, жена верная, я и твоему мужу могу кое-что рассказать – громко расхохотавшись, Оля направилась через черный ход во двор, оставив изумленную женщину провожать ее глазами.

– Совсем умом повредилась после больницы, – сделала свой вывод тетка Люба.

Когда Петро увидел ее, неторопливо идущую к группе соседей и жующую по дороге кусок хлеба, он не мог понять, почему он не может оторвать от нее глаз. Поднявшееся над домом солнце запуталось в ее коротких волосах, раздело ее, просвечивая насквозь тонкую ткань ее платья, и он отвел глаза в сторону. Вдруг он понял, почему так хочется смотреть на нее, она излучала покой, она щедро разливала его вокруг себя, все затихало, попадая в его сень. Если бы у Петра было время, он сравнил бы это чувство, с покоем каменных фигур, стоящих на высоких курганах в безбрежной степи. И в нем затихала злость, азарт, волнение схватки когда он смотрел на нее.

– Стрельцова, – позвал он ее.

Продолжая жевать хлеб, она неторопливо подошла к столу положила на лавку сумку с хлебом и села напротив них. Ее глаза были красными от слез, грустными и задумчивыми.

– Где ты ходишь Стрельцова? Сказали, ты за хлебом пошла, мы уже час здесь крутимся, а тебя нет. Что случилось? – Женя подозрительно смотрел на ее красные глаза.

– По улицам ходила, плакала, – просто сказала она, – Ростик пропал, теперь некому меня защитить.

– Нашла из-за чего плакать. Вот Женя над тобой шефство берет, и ко мне всегда можешь обратиться. – Ему показалось, искра бешенства молнией промелькнула в ее глазах. Глядя на него в упор, она сказала,

– Помоги мне, товарищ милиционер, вон видишь того, высокого и худого, это Сеня Жердь. Он вчера на танцах мне сказал, что если до следующей субботы я ему добром не дам, он меня зароет.

– Да ничего он тебе не сделает, а если пальцем тронет, скажешь мне, я с ним разберусь.

– А если я буду лежать в канаве с проломленным черепом, какой мне с этого толк?

– Пойми, Стрельцова, есть закон, то, что ты говоришь, это слова, у тебя даже свидетелей нет.

– Через две улицы отсюда, на улице Ленина, живет начальник горкома партии. Там милиционер часто возле дома дежурит. У него дочь, моя одногодка, я ее видела несколько раз. Вот если бы Сеня ей такое сказал, знаете, что бы с ним было? Его бы забрали в милицию, и оттуда он бы попал в больницу или на кладбище. Такой вот у вас закон, товарыш милиоцинер. – Она грустно смотрела на него. – Спрашивайте, пока я тут. Уеду отсюда, на фабрику ученицей пойду. Тут мне не жить.

Записывая ее показания и обдумывая услышанное, он постепенно успокоился, в поселке было немало персон, которым по плечу роль Бугра в его пасьянсе. А то, что она тут наговорила, это конечно правда, но такова жизнь, так было и так будет. Мы, конечно, меняем ее, она становится лучше, и при коммунизме, такого не будет, говорят, и милиции при коммунизме не будет. Но оперуполномоченный младшего комсостава Петро Цыбудько никак не мог представить когда, и главное как это произойдет.

Когда они с Женей, закончив опрос, направлялись в управление, просмотреть дела названных Олей поселковых бандитов и примерить, на кого из них подойдет роль Бугра, возле них затормозила дежурная машина.

– Залезайте, – крикнул им выглянувший Илья, – едем в поселок. Убийство. Анатолий Караваенко, по кличке Рама, слыхали о таком?

Женя с Петром переглянулись. Это был один из их списка знакомых Ростика в поселке, с которым у того были раньше дела.

Пока Илья сравнивал найденные ценности со списком пропавшего, Петро с Женей, закончив опрос свидетелей, курили на улице.

– Не мог Ростик, Раму кончить, никогда я в такое не поверю. Это все равно, что я бы пошел с Поддубным бороться и победил. Кто в такое поверит.

– Илья поверит, слыхал, Ростика в розыск, ценности найдены, убийцы известны, дело закрыто. Точка. Премию получим, за два дня такое дело раскрутили.

– А ты что думаешь?

– Что тут думать, Женя. Вот скажи мне, кто положит в сумку с золотом и деньгами, кусок веревки и гвоздодер? На гвоздодере, обрати внимания, ни одного отпечатка. Дураку понятно, что это нам подстава. Но Илья у нас умный, поэтому ему не понятно. Зато понятно, что за раскрытие особо опасного в трехдневный срок, очень много можно получить. Илья уже сказал, что сегодня вечером гуляем.

– На какие шиши?

– Вдова угощает. Сегодня похорон был. Илья уже ей отзвонил, что ее побрякушки нашлись. Так она нас троих в гости приглашает.

– Старовата она…

– Ничего, выпьешь, будет в самый раз.

Они молча курили дальше, а Петро думал, что Бугор оказался чересчур хитрым. Он нашел не одного, а двух Лохов, но не это поражало. Все виденные им за пять лет грабители, умные или глупые, имели одну общую черту, все они были жадными. Оно и понятно, не будет щедрый человек рисковать своей свободой ради денег. Никто бы из них, придумай он такой финт, не отдал бы всех побрякушек.

Понятно, в тайниках, наверняка, было намного больше. Но все равно, подбросить малую часть, это еще было возможно, на это могли пойти, чтоб отвести подозрение. Но отдать больше чем значилось в списке, было там несколько мелочей, которые вдова забыла при составлении списка пропавшего, а потом признала, это было за гранью возможного. Поскольку все ценности найдены, любая причина держать дело открытым отпадала. Петро вдруг понял, что они видят лишь ту картинку этого преступления, которая нарисована и поставлена пред ними, а что за ней, что она скрывает, они даже не догадываются. И заниматься этим у него уже не будет времени. На нем чуть меньше десятка незакрытых дел, и сроки поджимают. Последний раз пробежавшись глазами по списку знакомых Ростика в поселке, и вспоминая, что он о них знает, и потянет ли кто из них роль Бугра, перед глазами Петра постоянно возникала картинка девочки, жующей горбушку хлеба, залитая ярким весенним солнцем.

Если бы Оля знала об этом, ее внутренний голос постоянно о чем-то спрашивающий и рассказывающий, глубокомысленно сказал бы, какие странные пути выбирает подсознание, чтоб натолкнуть нас на правильную мысль.

Но Оля, планируя свои последние дни в родном городе, напряженно думала о том, что писать, а что не писать в своем первом письме Системе, и как это все так устроить, чтоб рыбку съесть, и никуда не сесть.