Глава седьмая
1
«А из нашего окна площадь Красная видна! А из вашего окошка — только улица немножко…»
Так, кажется, у дедушки Михалкова написано?
Из моего окошка видны переулки и сады Таганского холма, искрящиеся золотом в утреннем летнем солнце маковки аж двенадцати церквей (вот уж поистине «сорок сороков») и сине-зеленую опушку пригородного леса вдали.
Евангелический полевой госпиталь располагается между улицей Воронцово Поле и Грузинским переулком, в который и выходит окно моей палаты.
В Москве начало августа.
Я сижу, облокотившись на подоконник и подпирая голову руками.
Яркий солнечный луч греет мое левое ухо, играет в гранях стакана с минералкой, стоящего на столе, размечая белую скатерть теневой клеткой от оконной рамы.
Страшно хочется за окно: посмотреть эту волшебную «старую» Москву! Пройтись по узким извилистым улочкам и переулкам, выискивая знакомые по прошлой «будущей» жизни места. Послушать незнакомую мне какофонию звуков, вдохнуть аромат эпохи…
Но нельзя — режим потому что…
Я посмотрел на мирно спящего на соседней койке Генриха…
Мой друг постепенно выздоравливал — ему уже несколько дней колют какой-то чудодейственный противовоспалительный препарат с эпическим названием «панацеум».
Типа лекарство от всех болезней.
Судя по тому, как шло заживление столь беспокойной для Литуса шрапнельной раны, — под этим именем скрывался «пенициллин». Которого в данное время теоретически быть не должно…
Если мне не изменяет память, его открыли году эдак в 1928-м, а применили — и вовсе в начале сороковых…
Хотя я не врач — мало ли что эскулапы там изобрели…
Наше прибытие в Москву было обыденным и долгожданным.
Все-таки ехали почти четверо суток: это вам не скоростной поезд конца XX века… Постоянные остановки на стрелках и перегонах, а ведь паровоз надо еще и бункеровать углем, заправлять водой. Так что скорость передвижения, прямо скажем, не впечатляла.
Перед отъездом из Варшавы я послал санитара на телеграф — сообщить отцу на завод о моем скором прибытии. Только даты не указал, потому что сам не знал, сколько времени придется провести в пути.
А вот обыденность испарилась сразу после начала разгрузки.
К железнодорожной платформе с противоположной стороны подошел самый что ни на есть настоящий трамвай с красным крестом вместо номера, в который санитары начали резво перетаскивать раненых.
Сказать, что я был в изумлении, — это ничего не сказать!
Санитарный трамвай! Охренеть!
От самого Александровского вокзала мы проехали сначала по Тверской-Ямской, а потом по Садовому кольцу.
Я, прильнув к окну, с интересом рассматривал мелькающие за стеклом здания и магазины, пешеходов и усачей-городовых, пролетки и редкие автомобили.
Людей на улицах почти не было: девять часов вечера — по этим временам поздний вечер.
Наконец трамвай остановился напротив усадьбы Усачевых-Найденовых, недалеко от Яузы. Оставшиеся полсотни метров от трамвайных путей на Земляном валу до дверей госпиталя в Грузинском переулке кто-то добирался сам, а кого-то тащили санитары.
По моей настойчивой просьбе нас с Генрихом разместили в одной палате. Правда, на третьем этаже, что «костыльному» Литусу не очень удобно.
Ну ничего — считай, мы уже дома!!!
