10
За день мы отбили три атаки…
Пытаюсь собраться с мыслями, но понимаю, что с трудом осознаю сегодняшние события.
Как будто это не со мной было… Не складывается единой картины… Слайд-шоу какое-то…
Или даже флэшбэк! Помню, как-то при рассмотрении одного хитрого дела вычитал определение последнего: «Нарушение восприятия после употребления галлюциногенов — внезапный рецидив визуальных нарушений, физических симптомов, утраты границ „я“ или интенсивных эмоций…»
Очень похоже!
Жуткое и депрессивное визуальное нарушение с интенсивными эмоциями.
Первая атака захлебнулась на полпути к нашим окопам. Густые цепи серых фигурок в «пикельхаубе» покосили из пулеметов. Немцы сперва залегли, а потом по свистку откатились к своим траншеям. После чего обстрел наших позиций возобновился.
Через полтора часа интенсивного обстрела они попробовали вновь.
На этот раз солдаты противника заранее покинули свои убежища и под прикрытием артиллерии накапливались на нейтралке.
Им почти удалось добежать до нашей колючки, прежде чем они опять были вынуждены отойти под интенсивным ружейно-пулеметным огнем.
Третьей атаке предшествовал почти трехчасовой артобстрел, после которого сценарий атаки номер два повторился. Хотя силы, брошенные в бой, превосходили обе предыдущие атаки, вместе взятые.
В отражении последней на сегодня попытки немецкого наступления помимо нас участвовали и минометчики, и артиллеристы.
Германские солдаты уже не отходили, а залегали, а потом вновь поднимались и шли вперед.
Лично я расстрелял два магазина, вступив в бой, когда фрицы уже лезли через проволочные заграждения.
После провала последней атаки противник еще полчаса обстреливал нас силами тех же четырех батарей, а потом все затихло так же внезапно, как и началось.
Поле перед нашими позициями являло собой лунную поверхность, густо покрытую трупами в серо-мышиной форме.
Господи…
Я даже затрудняюсь предположить, сколько народу тут лежит…
Точнее, и думать боюсь…
Две роты? Три? Больше?
Действительно бойня — бессмысленная и беспощадная!
Солнце, подернутое туманной дымкой, медленно клонилось к закату.
Я сидел на ящике перед блиндажом, погруженный с головой в военно-бухгалтерские обязанности.
Настроение было препоганейшее. Сначала ефрейтор Юрец вымотал мне все нервы с отчетностью по приходу-расходу огнеприпасов! Когда учетная книга была наконец заполнена, на очереди была ведомость убыли личного состава.
С наблюдательного пункта возвратился Лиходеев:
— Кажись, на сегодня успокоился германец, вашбродь!
— Да уж… Кто-то успокоился, а кого-то мы успокоили…
— В самую суть вы сказали, вашбродь. Успокоили мы их изрядно… Вонища завтра будет — Господи спаси! Лето все ж… — сделал неожиданный вывод мой практичный фельдфебель.
— А у нас сколько упокоилось? — Я присел на патронный ящик и снял каску. Жарко!
— Осьмнадцать душ, вашбродь! И раненых, почитай, три десятка. Тяжелых мы прибрали — санитары их уже выносят. А легкие сами дойдут.
— Полста человек за день. Черт! — Я вдарил кулаком по колену. — Это что же? У нас, получается, сто тридцать человек в строю?
— Где-то так оно и выходит, вашбродь! Авось легкоранетые опосля перевязки возвернутся. Глядишь, на десяток больше будет!
— Не густо…
Ну, все! Последняя закорючка поставлена и заверена ротной печатью.
Образовавшееся свободное время я решил использовать для ухода за оружием: разобрал и вычистил автомат, набил патронами опустевшие магазины.
В ожидании ужина поразмышлял на тему «Что день грядущий нам готовит…», без особого, впрочем, успеха.
Ничего хорошего и уж тем более позитивного в голову не пришло.
Депрессия, однако…
Стресс…
