2
Проснулся я рано, умылся, оделся и пошел проверять караулы.
Грозные орлы-гренадеры бдели ворота, я решил, что неплохо было бы, если бы кто-то бдел и самих орлов. За неимением под рукой достойных этой чести соратников пришлось вызваться добровольцем…
Конечно, можно было бы найти Лиходеева или кого-нибудь из унтеров…
Однако я пришел к парадоксальному выводу: мне лень идти их искать — зато не лень прогуляться до городских ворот самому.
Да! У меня хорошее настроение! Именно поэтому я не совсем адекватно воспринимаю окружающую действительность и склонен к диалогам с самим собой…
В метафорическом смысле, конечно!
Утро было замечательное: солнце, свежий воздух, пение птиц, симпатичный городишко, местами пошарпанный после вчерашних боев.
Орлы, кстати, несли службу выше всяких похвал. Унтер-офицер Шишаев из первого взвода обстоятельно доложил порядок несения караульной службы и добавил, что, за исключением скачек пьяных казаков по городским улицам, иных происшествий не было.
Довольный собой, я вернулся в свой номер. Распахнул окно, выходящее на площадь перед воротами, присел за стол и замурлыкал себе под нос подходящую под настроение песню. Под настроение подошел «Эльдорадо» группы «Ва-БанкЪ»:
Вот перед нами лежит голубой Эльдорадо.
И всего только надо опустить паруса.
Здесь наконец мы в блаженной истоме утонем,
Подставляя ладони золотому дождю…
Когда я допевал последние строки, у меня за спиной что-то блямкнуло, заставив резко обернуться на звук.
В дверях стоял Савка с исходящим паром медным чайником в одной руке и каким-то кульком в другой. В его взгляде читалось какое-то восторженное удивление.
— Ты чего?
— Красиво поете, вашбродь! И песня… Эдакая чудесная… Я прям представил все как наяву…
— Кхм-м…
— А что такое это самое Эльдорадо?
— Это, Савка, такая волшебная страна. Рай на земле, если проще говорить…
— А-а-а! Вона оно как!
— Чего с чайником стоишь? Давай, ставь на стол!
— Ой! И верно! — Савка поставил чайник и стал разворачивать свой кулек. — Я тута раздобыл, вашбродь, поутреничать!
В кульке оказалось печенье. В самый раз к чаю!
Позавтракав, я выложил на стол чехол с автоматом — после вчерашнего боя оружие требовалось почистить. Иначе нельзя, «фролыч» чистоту и уход любит. Конструкция обязывает. А ведь надо еще магазины набить.
— Савка, тащи патроны сороковые!
— Сей минут, вашбродь!
Неожиданно с улицы послышались какие-то вопли, шум, мат-перемат. Что-то загрохотало, разбилось — и опять матерщинная скороговорка на разные голоса.
Что там, черт побери, происходит?
Снаружи вновь что-то грохнуло, а потом раздался зычный крик: «Наших бьют!» — и топот множества ног.
Я подскочил к окну и, свесившись через подоконник, выглянул на улицу…
Твою мать!
На другом конце площади наши гренадеры вовсю махались с какими-то казаками!!!
Нацепив фуражку, я ринулся на выход, на ходу застегивая портупею:
— Савка, пулей к Михайлову, в жандармскую команду!
— Слушаюсь, вашбродь! — откликнулся торопящийся за мной по лестнице ординарец.
Выскочив из здания, я побежал через площадь к Хеллерштрассе, обгоняя спешащих к месту событий солдат. Растолкал собравшихся зевак и продрался в первый ряд.
Слава богу! Не мои! Видать, из расквартированной здесь одиннадцатой роты.
Трое казаков против пятерых гренадер.
Точнее, двое на четверо — двое уже выбыли. Казак без папахи сидел у стены, зажимая рукой разбитую голову, а солдат лежал скрючившись на мостовой, обхватив руками живот, и мучительно блевал.
Начало было лихое, но к моменту моего появления дрались уже как-то лениво и без энтузиазма — по причине сильного алкогольного опьянения.
Осмотревшись, я обнаружил, что других офицеров в толпе нет, и заорал что есть мочи:
— Пре-кра-ти-и-и-ить!!!
Ноль внимания…
— Я вам приказываю!!!
Опять никакой реакции — слишком пьяны и заняты друг другом. Сволочи!
Вот вы так? Ну все! Терпеть не могу пьяных скотов! У меня просто сорвало крышу, и с криком «Песец вам пришел!» я ринулся вперед.
— Вы что, сукины дети, оглохли?! — Первый попавшийся мне под руку гренадер, получив в ухо, сел на мостовую, больно приложившись копчиком. — Прекрати-ить! — Следующий солдат, схваченный за руку, с разворота влетает в толпу зрителей. — Кому сказал, мать вашу! — Еще двое драчунов, с клацающим звуком столкнувшись головами, вышли из строя, синхронно рухнув на колени в обнимку друг с другом. — Ур-р-роды! — Третьего казака я просто пихнул в грудь так, что он, запнувшись о ноги сидевшего на мостовой собрата, упал прямо на него.
Я развернулся к последнему участнику драки. Здоровенный детина в разорванной гимнастерке смотрел на меня мутными быдлячьими глазами, сжимая в окровавленной руке гранату без запала. Видимо, именно ею он казака по голове и приложил — вместо кастета.
— Брось! — Я исподлобья глянул на бузотера, потирая отбитый кулак. — Брось гранату, кому сказано?!
— Ы-ы-ы! — Качнувшись, эта туша шагнула на меня и…
И получив сапогом в промежность, согнувшись, завалилась набок, издавая вой подстреленного бизона…
— Кому было сказано — прекратить? А? — Я злобно оглядел и драчунов, и собравшихся зрителей. — Вы что, сволочи, совсем нюх потеряли? Чего не поделили? Я вас… В Бога… В душу… Научу Родину любить!!!
— Что здесь происходит? — раздался из толпы возмущенный голос, и на пятачок передо мной вышел младший офицер одиннадцатой роты прапорщик Софьин — аккуратно прилизанный юноша с широко распахнутыми карими глазами. Увидев меня, он остановился и как-то испуганно повторил свой вопрос: — Что? Что происходит?
— Это у вас, господин прапорщик, надо спросить! Что происх-о-о-одит? Ваши подчиненные тут драку затеяли, а вы шляетесь неизвестно где! — взвился я.
В общем, «Остапа понесло…»
