На самом деле я решил обратить на себя внимание всеми тремя упомянутыми способами.

Написал две статьи в журналы «Наука и жизнь» и «Автомобиль» — о думающих машинах для вычислений и роботах (думаю, что Карел Чапек не обидится) и об автомобилях будущего соответственно.

Разослал в крупнейшие газеты объявления с изображением ядерного взрыва: «Продам картины „Малыш из Хиросимы“ и „Толстяк из Нагасаки“, работы г-на Оппенгеймера». И подпись: «Джон Леннон».

Ну и, естественно, осчастливил одного известного московского театрального антрепренера новым хитом. Пришлось даже несколько раз присутствовать на репетиции оркестра господина Пухлевского, прежде чем композиция была доведена до совершенства. «Прекрасная маркиза» в исполнении уже знакомого мне А. Д. Кошевского и мадам Ручьевой имела бешеный успех в обеих столицах, после того как труппа театра «Аквариум» посетила Петербург с краткими гастролями.

Теперь оставалось самое трудное — ждать!

От долгого ежедневного ожидания и постоянного внутреннего напряжения человек способен «перегореть». Так бывает перед сложным экзаменом или же важным матчем — наступает некое душевное опустошение. Стресс…

Так случилось и со мной. Я замкнулся в себе. Отгородился от внешнего мира стеною общих фраз и лаконичных ответов.

Жил на автопилоте: дом — служба, служба — дом…

А по ночам мучился от неразрешимого вопроса: правильно ли я поступил?

Стоило ли заявлять о себе? Может быть, нужно было и дальше сохранять инкогнито и жить «чужой» жизнью?

А если пресловутые попаданцы не заинтересованы в контакте со мной? Вдруг я окажусь тем самым человеком, который «слишком много знал», и теперь мне грозит опасность?

К черту! К черту все это! Поступить иначе я не мог!

Будем посмотреть, какая у меня планида!

— Сашенька, ты заболел! — безапелляционно заявила мама.

— Нет! Я абсолютно здоров!

— Ну я же вижу, что это не так! И будь любезен не перечить матери. Я уже пригласила Андрея Михайловича, чтобы он тебя осмотрел.

В этом — вся мама. Обычно тихая и скромная, она буквально преображается, если что-то происходит не так, как д€олжно. В это понятие входит длинный список догматов, определяющих ее мировосприятие в равновесии с окружающим миром. Матушка у меня — ретроград и хранитель традиций.

Батюшка же — напротив, демократ. Он считает, что каждый должен сам набивать шишки и в процессе этого учиться жизни. Вмешивается папа только в том случае, если ситуацию надо подкорректировать, или же под давлением мамы.

Доктор, осмотрев мою скромную персону, отметил ее неудовлетворительное состояние и назначил мне лечение. Слава богу, что в 18-м году нет антидепрессантов и психотерапевтов, иначе бы меня обкормили всякой химией и заплели мозги до полной потери соображения. Все обошлось настойкой валерианы, зверобоя и рекомендациями кушать мед для укрепления организма.

Распрощавшись с любезным Андреем Михайловичем, я с облегчением удалился в свою комнату.

Мед — это, конечно, хорошо, но лучше всего меня успокаивало и отвлекало только чтение.

«Три мушкетера» в оригинальном издании 1894 года с великолепными иллюстрациями Мориса Лелуара для этого подходили как нельзя лучше. Все-таки иностранные книги лучше всего читать на том языке, на котором они написаны. В переводе теряется оригинальность изложения — та самая изюминка, которая иногда увлекает сильнее самого сюжета.

Я взял книгу и завалился на диван — почитать.

В дверь постучали, и в проеме возник Савка:

— Алексан Алексаныч, там посыльный вам письмецо доставил. Стало быть, вот оно, — денщик протянул мне плотный голубой конверт.

Так, что тут у нас?

«Подпоручику барону А. А. фон Ашу. В собственные руки». Почтовый штемпель отсутствует.

Посмотрим…

В конверте оказалось два вложения: пропуск на мое имя в здание Министерства государственной безопасности Российской империи: «Апреля 22-го 1918 г. 12 часов ровно.7-й подъезд. 703-й кабинет», — и записка.

«Уважаемый Александр Александрович. Ваше предложение насчет картин г-на Оппенгеймера нас очень заинтересовало. Готовы обсудить условия сделки».