Глава 2
Преодолевая встречный ветер, я сделал четыре шага вперед. Нагнулся и выключил питание на шесте с кристаллом: нечего ему зря сажать аккумуляторы, хоть у меня и есть свежий комплект в рюкзаке. Напор воздуха сразу стих, и я осмотрелся.
Итак, передо мной пляж с почти белым песком. Сзади – мелководье, за ним из воды кое-где торчат камни, отделяющие этот самый пляж от океана или моря. Впереди, метрах в двадцати, песок кончается, там откос высотой метров пятнадцать. Но не отвесный, да к тому же поросший кустами, так что забраться можно будет без труда.
Сказано – сделано, и вскоре я смог более основательно разглядеть, куда же мне открылся проход.
Судя по всему, это был или остров, или полуостров, потому как в одном направлении горизонт проходил по суше, а во всех остальных – по морю. Кстати, с какой именно стороны света суша и вообще работает ли здесь компас? Гляди-ка, показывает, и, выходит, суша простирается на юг по крайней мере до горизонта.
Открывшийся мне пейзаж не поражал разнообразием. Местность была плоской, во всяком случае, неровности больше двух метров не просматривались. Этакое низкое плато, выпирающее из океана. Причем пальмы встречаются только на берегу или рядом с ним, а чуть подальше от воды растут только кусты примерно в рост человека.
Но все-таки кое-какие возвышения, порядка тех самых двух метров, тут были, и у ближайшего из них росла небольшая одинокая пальма. К ней я и двинулся, решив, что раз уж она там растет, то, наверное, хорошо закрепилась корнями, коли ее не сдуло во время штормов, которые здесь просто обязаны иногда случаться. И, значит, палатку надо ставить рядом с ней, используя ствол как основной узел прочности.
Впрочем, почва тут была очень твердая, колья входили в нее с натягом и сами по себе держали весьма неплохо.
Вокруг палатки я протянул охранный периметр из тонкой проволоки, поставил пять датчиков и включил сигнализацию. Теперь вряд ли кому удастся приблизиться меньше чем на пятнадцать метров незамеченным, а сирена у меня мощная, аж уши закладывает.
До захода солнца мне удалось нарубить дров из близлежащих кустов – кстати, довольно сухих внутри. Тут что, плохо с пресной водой? Похоже на то: откуда ей взяться на столь низкой местности? Но костра я пока разводить не стал – еще успею.
Стемнело очень быстро. Вот только-только солнце нырнуло в океан, как через пять минут на небе зажглись первые звезды, а еще через пятнадцать меня окружала самая настоящая ночь. Небо было почти безоблачным, и ничто не мешало рассматривать созвездия.
Они оказались совершенно незнакомыми, но это еще ни о чем не говорило. Ведь меня могло занести и в южное полушарие! На этот случай в рюкзаке имелась карта его звездного неба, которую я и достал. И где-то минут через пять убедился, что вижу на небе примерно то, что и на этой карте, – во всяком случае, на юге. Вот Центавр, чуть ниже него Циркуль, рядом – настоящий Южный Крест, а левее – ложный, он малость побольше, но лежит немного на боку, и его звезды менее яркие.
Для определения координат у меня имелся электронный уровень с закрепленным на нем четырехкратным оптическим прицелом. Выставив ноль по горизонту, я три раза подряд направлял прицел в точку воображаемого пересечения длинной диагонали Южного Креста, который гораздо больше напоминает не крест, а ромб, и перпендикуляра к линии, соединяющей две ярких звезды слева от него. Замерял угол. Получилось сначала двадцать семь градусов, а потом двадцать четыре и двадцать два. Собственно, это было все, что я хотел узнать. Дальше оставалось на всякий случай сменить аккумуляторы в шесте-контейнере, теперь лежащем в палатке, выставить режим «тридцать секунд работы – пятнадцать минут паузы» и отправляться в свой мир.
Странно, скажу я вам, выглядел появившийся в южной ночи проход в ярко освещенную солнцем комнату! Подгоняемый попутным ветром, я шагнул домой и первым делом отрубил питание на аппаратуре по эту сторону перехода.
И тут меня начало трясти. Находясь по ту сторону перехода, я действовал почти на автомате – ведь все было продумано заранее. И был спокоен если и не как удав, то где-то близко к этому. Вернувшись же домой, смог налить себе стакан воды только с третьей попытки! Как-то раньше мне вроде не приходилось ловить себя на повышенной впечатлительности…
Хотя, конечно, я здорово рисковал, но ведь вроде был заранее готов к тому, что по каким-либо причинам переход оттуда сюда не откроется и мне придется остаток жизни так и куковать хрен знает где. Однако обошлось же, обошлось, чего теперь мандражить?
Впрочем, еще задолго до меня люди заметили, что ничто не вечно под солнцем. И минут через десять, окончательно успокоившись, я включил комп и залез в интернет. Мне всего-то и надо было, что радиоуправляемый вертолет грузоподъемностью в килограмм-другой и с максимальной продолжительностью полета не меньше получаса. Думаете, я нашел там хоть что-нибудь похожее? Фигушки, продавались только комнатные игрушки с электромоторами. Правда, на одном сайте предлагали мультикоптеры, которые вроде приближались к заявленным требованиям. Но тоже электрические, что означало – либо грузоподъемность, либо время в полете, а вместе того и другого не получится. Кроме того, цена вызывала оторопь, а сроки доставки – раздражение. Для очистки совести я посмотрел предложения по моделям самолетов – картина хоть и получше, но не намного. Ничего страшного – значит, мне придется вспомнить молодость, когда мы с отцом сделали несколько радиоуправляемых моделей. Так, а что у нас с движками? Ну, слава богу, хоть тут все нормально, есть на любой вкус и кошелек. А с топливом, если я выберу калильный? Тоже полный ажур, оно есть в интернет-магазине, его могут привезти на дом. О, тут и бальса тоже наличествует, и рейки разных пород дерева и всех размеров…
Значит, пора рисовать проект. Килограмм – вес телекамеры с пятиваттным передатчиком и аккумуляторами на сорок минут работы: в пределах прямой видимости это обеспечит прием на расстояние до восьми, а то и десяти километров. Триста граммов – приемник аппаратуры радиоуправления с питанием и сервоприводами. Сорок минут полета – это как минимум пол-литра топлива, возьмем с небольшим запасом. Итого полезная нагрузка моей модели должна составлять два кило. Учитывая, что у меня нет времени создавать шедевр аэродинамики, примем весовую отдачу за тридцать процентов. Значит, взлетный вес будет килограммов шесть-семь. Чтобы модель нормально взлетела после короткого разбега, ибо долго разгоняться там просто негде, тяга винта должна составлять не меньше трети веса, а лучше так и вовсе половину. Три кило тяги – это, грубо говоря, одна лошадиная сила мощности. И, значит, надо выбрать самый легкий мотор из развивающих ее – раз и доступных к немедленному приобретению – два.
Мотор нашелся практически сразу. «СуперТигр 40», мощность чуть больше одной кобылы, вес полкило с глушителем, цена…
Вот она меня несколько смутила. Ну не может хорошая вещь стоить всего две тысячи рублей! Или все-таки может? Ведь почему я начал именно с этой марки – отец очень хорошо отзывался об этих моторах, но двадцать лет назад мы просто не смогли их достать. Ладно, может, я зря волнуюсь? В общем, можно составлять заказ. А потом в темпе строить самолетик, потому что мне очень хотелось узнать – остров или полуостров открылся за переходом? И что там есть, кроме песка и кустов, которые я видел вокруг места своего десантирования.
Так как на работе в это время было затишье, то изготовление самолетика заняло три дня. Еще день ушел на испытания и обновление навыков управления этой игрушкой, после чего потребовался ремонт шасси. Как раз когда я его закончил, подоспело время первого включения аппаратуры по ту сторону перехода, и вскоре я вновь оказался на берегу океана, с самолетом в руках и вторым рюкзаком за спиной – первый оставался в палатке. Кроме того, со мной был еще один кристалл в небольшом тубусе из нержавейки.
Дело в том, что на месте прибытия меня ждала ночь. И если бы я там дождался утра, то за это время в двадцать первом веке прошло бы почти полгода! Вот мне и пришлось тащить в новый мир второй кристалл, чтобы разница в протекании времени поменяла знак.
До утра я просидел перед палаткой: заваливаться спать в неизвестном мире как-то не хотелось. Ожидание рассвета было скрашено разглядыванием карты мира, специально на этот случай загруженной в ноутбук. Мои недавние измерения, учитывая их весьма относительную точность, позволяли сделать вывод, что место попадания находится где-то между двадцатым и тридцатым градусами южной широты, вот я и решил глянуть, что тут может находиться. Оказалось, довольно много чего.
Не считая Африки, Южной Америки и Австралии, в указанном коридоре оказался Мадагаскар с несколькими мелкими островками, часть Французской Полинезии, остров Пасхи, еще какая-то мелочь ближе к американскому континенту. Правда, в Атлантике указанный сектор пустовал, так что меня скорее всего занесло либо в Индийский, либо в Тихий океан.
Но наконец наступил рассвет. Я присоединил к самолету крылья, потому как в собранном виде он не пролез бы через переход, взял его, пульт управления и рулон полиэтиленовой пленки, после чего спустился на пляж. Там раскатал пленку, придавив ее углы камнями, – получился неплохой аэродром: ведь просто с песка самолет не взлетел бы. Завел движок, дал ему прогреться, затем отпустил хвост модели и до предела двинул рычажок газа на пульте.
Самолетик взлетел. Развернув его носом к югу и поставив в режим набора высоты, я полез наверх, к палатке и ноутбуку.
Камера уже давала изображение, все расширявшееся по мере набора высоты, и минут через пять стало ясно, что меня выкинуло на остров. Палатка находилась в его северо-западной части, здесь от края до края было километра три с половиной. Северо-восточная оконечность представляла собой узкий мыс, за которым берег круто поворачивал на юг. В самом широком месте остров имел километров шесть, а с севера на юг простирался примерно на десять.
И был он на редкость однообразным. Везде ровно, никаких холмов или скал, везде сплошные кусты, и только у самого берега кое-где попадаются маленькие рощи низкорослых пальм. Никаких ручьев – да и откуда им взяться на этакой плеши. Более того, песчаные пляжи имелись только на севере острова, и два небольших участка – на северо-востоке. В остальных же местах берег обрывался отвесным уступом высотой от пятнадцати до двадцати метров.
Посадив модель на пляже, я опять уткнулся в карту. Теперь зона поиска была сильно сужена – требовалось найти остров довольно характерных очертаний. Поиск, пожалуй, лучше начать от западного побережья Южной Америки. Так, клочок земли имени Робинзона Крузо не подходит, двигаемся на запад. Тут – остров Пасхи, он больше и не такой формы. Дальше – архипелаг Питкэрн. А вот и мой остров, прямо один в один! На карте он называется Хендерсон. М-да, названьице так себе, но, с другой стороны, окажись остров каким-нибудь Хердельсоном, было бы еще хуже. В общем, в ближайшее же время переименую, решил я. Может, даже прямо сейчас.
Но прямо сейчас не получилось. Глянув в сторону северо-восточного мыса, я увидел какие-то движущиеся по пляжу точки, а взяв бинокль, разглядел, что это люди. Человек десять, загорелые и полуголые.
Поначалу я хотел подождать их у палатки, но потом решил вернуться в свою квартиру, оставив на острове только один кристалл. Тогда у меня будет почти месяц, пока они доберутся до лагеря, а за это время можно попробовать узнать, что за аборигены и в какие времена жили на этом острове.
Поиск в интернете был недолгим, и два вечера подряд я читал книгу Джареда Даймонда «Коллапс» – единственную, где описывалось, кто и когда жил на острове Хендерсон. Как говорится, нет повести печальнее на свете…
Итак, примерно в шестистах километрах западнее Хендерсона находится остров Мангарева. Собственно говоря, это целый архипелаг, находящийся внутри коралловой лагуны. Где-то веке в десятом там появились полинезийцы. Так как острова были вулканическими, там имелся материал для изготовления каменных орудий. Правда, не первосортный, но все-таки. Острова имели горы, а значит, и пресную воду. И были покрыты лесами, где попадались достаточно большие деревья, чтобы из их стволов строить каноэ.
В лагуне водилась рыба, которую было не очень трудно поймать. Там же обитали моллюски в ракушках, из коих европейцы потом добывали черный жемчуг, а полинезийцы их просто ели, а из раковин делали рыболовные крючки – до полутора десятков из одной. В общем, жизнь потихоньку налаживалась, но вскоре переселенцы начали ощущать недостаток двух вещей. Первая – приличный камень: острова Мангаревы состояли из рыхлых базальтов. Кроме того, там потихоньку появилась своя элита, аппетиты которой росли по мере роста благосостояния. В общем, как у нас. И точно так же эту элиту все чаще посещали мысли: да с какого же хрена мы будем давиться теми же моллюсками и той же убогой рыбкой, что быдло? И украшать наши сияющие персоны перьями все того же серого голубя, ибо других птиц на Мангареве нет, да и голубей становится все меньше и меньше. Что же это за народ, который не может обеспечить достойный уровень жизни своих лучших представителей?
И вот начали строиться большие каноэ, а затем в океан отправились экспедиции. Выяснилось, что не так далеко, примерно в пяти днях пути, есть два острова. Один – Питкэрн, вулканический, заросшая лесом гора посреди океана. На нем нашлось всего одно место, куда можно пристать, да и то с трудом и в хорошую погоду, но в ущельях залегает кремень и, что самое главное, обсидиан. Зато места для земледелия почти нет, а ловить рыбу очень трудно – берега отвесно обрываются в океан, и сразу начинаются большие глубины.
Вторым островом был Хендерсон. Он оказался коралловым, то есть состоящим из известняковых пород, абсолютно непригодных для изготовления орудий. Но зато на нем водилось много птиц с разноцветными перьями, на пляж приплывали откладывать яйца гигантские черепахи, а по берегам, кроме мелких пальм, росли красные деревца. Хоть и совсем небольшие, но с необычайно прочной и красивой древесиной, отлично подходящей для изготовления шаманских жезлов и прочих атрибутов власти.
В общем, довольно быстро новооткрытые острова были колонизированы. На Питкэрне добывали кремень и обсидиан, получая взамен продукты питания и рыболовные крючки. То же самое плюс пресную воду везли на Хендерсон, а оттуда – мясо черепах к столам властителей Мангаревы и разноцветные перья, чтобы их было нельзя спутать с простыми полинезийцами.
Такая благодать длилась около двух столетий. Население Мангаревы потихоньку росло, но тут как-то незаметно подкрался экологический кризис.
Из-за интенсивного земледелия началась эрозия почв. Моллюсков и рыбы в лагуне становилось все меньше и меньше, а вскоре кончились огромные деревья, из стволов которых делались каноэ. Некоторое время в рейсы на Хендерсон и Питкэрн плавали сделанные ранее, но их число неуклонно уменьшалось, так что вскоре всякие сношения между островами прекратились.
На Мангареве население сохранилось, хоть и сильно деградировало. Пошла череда гражданских войн – сначала властители собачились друг с другом за остатки хоть чуть-чуть плодородных земель, перьев и обсидиана, а потом народ, судя по всему, потерял терпение. Да что же это за элита, вопросил он, раз она не может воровать так, чтобы нам тоже оставались хоть крохи? И началась уже война всех со всеми, которая быстро уменьшила население Мангаревы в десятки раз и отбросила его в полную дикость.
На Питкэрне и Хендерсоне не воевали – слишком малочисленны были для этого тамошние общины. Тут сработали две простые закономерности.
Для поддержания достигнутого уровня развития необходима какая-то минимальная численность населения – это закономерность номер один. Если народу станет меньше, племя начнет деградировать, что в суровых условиях Хендерсона и Питкэрна означает смерть. Так вот, для того уровня развития, на коем пребывали полинезийцы, минимальная численность племени составляла порядка семидесяти человек трудоспособного возраста.
А вторая закономерность была еще проще. Питкэрн мог прокормить человек сорок, Хендерсон – не больше шестидесяти. И значит, шансов у отрезанных от Мангаревы колонистов практически не было.
Связи между островами прервались примерно в середине пятнадцатого века. Сколько лет островитяне в напрасной надежде смотрели в океан, ожидая чуда – появления каноэ с Мангаревы? Никто не знает. Но испанский корабль, проходящий мимо Хендерсона в начале семнадцатого века, населения на острове не обнаружил. Почти двести лет спустя аналогичная картина предстала перед высадившимися на Питкэрне англичанами.
