Глава 4

Как не старался Гурьян одеваться потеплее, да все же не уберегся и простыл — днем жарко было, вот и решил немного распахнуться и сбить шапку на затылок. И вроде бы мелочь пустяшная, а вот поди же ты, ему хватило — четвертый день еле-еле ноги таскает, от постели до нужника, да обратно. Надо сказать, что еще с полгода назад, он бы все равно ходил работать, несмотря на температуру и прочие радости, сопутствующие сильной простуде. Потому как — хочешь не хочешь, а копейку в дом нести надо. Есть ведь хочется каждый день, и желательно больше одного раза. Вспомнив мать-покойницу, угасшую непонятно от чего три года назад, рано повзрослевший мужчина четырнадцати лет тихо вздохнул — какой он тогда счастливый да беззаботный был! От глубокого вздоха родился легкий кашель, и встрепенувшаяся сестренка тут же подскочила к старшему брату. Легонько тронула, и заглянула в лицо с молчаливым вопросом — не надо ли чего?

— Пить дай.

Наполовину осушив небольшой ковшик и отдав его обратно, Гурьян невольно передернул плечами от пробившего его озноба. Поплотнее укутался в свое любимое старое лоскутное одеяло, шитое еще матушкиными руками, перевернулся на другой бок и прикрыл глаза. Да, еще полгода назад!.. А вот с недавних пор он мог себе позволить побездельничать в постели недельку-другую — так как умудрился буквально на пустом месте найти дополнительный приработок. Всего-то и делов, что по сторонам поглядывать, да что надо в память откладывать, ну и братьев немного погонять для пользы дела — а денежка за это куда как увесистая "капнула". Даже отец столько не зарабатывает, а вот он запросто! Малышню одели-обули во все новое (и себя тоже не забыл), кой-какой припас на зиму устроили, да и отложить немного удалось. И после всего этого — ну разве ж он не молодец? Тятя так и сказал при всех — горжусь таким сыном, настоящим мужиком вырос!

За окошком внезапно раздался раскатистый рев, заставивший больного чуть ли не подпрыгнуть. А затем страдальчески сморщится, и подтянуть одеяло повыше. Так, чтобы оно прикрывало уши и хотя бы немного заглушало громкие песни в очередной раз "принявшего пять капель" певца.

Вот всем хороша была их улица, да и соседи подобрались очень даже ничего. Все, кроме одного — Фимка-амбал, зарабатывающий на жизнь катанием квадратного и перетаскиванием круглого (в составе крупной артели грузчиков, трудящихся исключительно на оружейной фабрике), страсть как любил по пьяному делу исполнить пару песен. Вернее пару десятков, во всю ширь и мощь своей далеко не маленькой глотки. Длился этот концерт, как правило, не больше часа-двух, и в принципе был вполне терпимым — теми, кто жил двора этак через два-три от непризнанного певческого таланта. Да что там, настоящего талантища! Все же хайлать так громко и долго не каждому дано, а Фимка ни единого разу даже и не охрип, как бы об этом ни мечтали все его "благодарные" слушатели. Да. Так вот — те, кто имел несчастье наслаждаться оглушающими руладами в пределах саженей этак пяти-шести, на правах ближайших соседей "наслаждались" народным творчеством на всю катушку — вплоть до дребезжания стекол и подвывания расчувствовавшихся собак. Урезонить певца-любителя даже и не пытались, ибо при его внешних данных, более подходящих для совершения богатырских подвигов, любое махание руками было абсолютно бесперспективно.

— Быва-али дни веселыя, гуля-ал я молодец! Не зна-ал тоски-кручинушки, как вольный у-удалеец…

Даже засунув голову под подушку, Гурьян был вынужден наслаждаться совсем не музыкальным ревом изрядно подвыпившего детины — для глубокого и сильного баса фабричного грузчика какая-то там кучка перьев, даже и обтянутая толстой ситцевой наволочкой, помехой не была. Если уж ему и стены не мешали… Тем удивительнее была резко наступившая тишина и покой — это было настолько непривычно и здорово, что даже кашель куда-то пропал. Следующей неожиданностью стал брат, вихрем ворвавшийся в дом и прямо с порога выпаливший:

— Гуря, там тебя ищут!

— Кто?

— Ну, такой… Строгий такой, важный — как у Фимки спросил, где мы живем, так тот аж подавился. Потом тихо так ответил, и сразу в дом — шмыг! Сам. Представляешь!?!

Старшенький честно попытался это сделать, но так и не смог — попросту отказало воображение. Уж как только не пытались усовестить, уговорить, или даже заставить народного певца молчать, ничего не помогало — ни взывания к совести, ни просьбы, ни даже откровенный мат. Да что там ругань, даже тяжеленная оглобля по хребтине была бесполезна. Вообще все было бесполезно — любые крики и увещевания Ефим попросту пропускал мимо ушей, а деревянную анестезию надо было еще суметь применить. В смысле, остаться целым и невредимым после применения. Ухитрившись при этом не только подобраться поближе и от всей души приласкать непризнанное певческое дарование, но и вовремя удалиться, заботясь о собственном хорошем самочувствии.

Входная дверь опять знакомо скрипнула, и впустила в горницу поток студеного воздуха, принесшего с собой запах зимней свежести. А вместе с ней на пороге объявился нежданный, но очень дорогой гость, поработавший заодно и быстродействующим лекарством — еще недавно покашливающий и мерзнущий парень, на диво быстро позабыл о своем плохом самочувствии. Полетело в сторону одеяло вместе с подушкой, руки словно сами собой чуток подтянули штаны, а пол обжег ступни приятным холодком.

— Я… Я сейчас, вашсиясь!

Быстро прошлепав в дальний угол, Гурьян повозился там немного, и так же торопливо вернулся обратно, неся на вытянутых руках маленький сверток. Повозился, пальцами и зубами развязывая тугие узелки, и не раскрывая до конца, осторожно протянул вперед.

— Вот.

Небрежно приняв и взвесив на руке, работодатель довольно кивнул. Затем осмотрелся, неспешно расстегнул свое пальто, снял шапку и искоса глянул на притихших детей.

— Я смотрю, тебе нездоровится?

— Да это я так, вашсиясь, ленюся помалёху.

— Ну, раз так.

Гость жестом фокусника перекатил между пальцами серебряный рубль, убедился, что его все заметили, и легким движением кисти отправил металлический кругляш на колени к маленькой хозяйке.

— Неподалеку отсюда я заметил хлебную лавку. Наверняка там найдется что-то вкусное?..

Гурьян понял намек с первого раза.

— Ванька, Любка — ну-ка живой ногой, за сдобой к чаю!

Сестра быстро поставила чугунок с водой в печку и чуть замешкалась. С опаской поглядывая на молодого мужчину, она бочком-бочком подобралась поближе к старшему брату, скорчила умильную рожицу, и просительно заглянула в глаза. Шепнула что-то на ухо, еще раз, получила разрешающий кивок и уточнение:

— На всех.

Дождавшись, пока они останутся одни, фабрикант устроился поудобнее за низеньким массивным столом, выложил перед собой блокнот с ручкой и приготовился записывать.

— Знач так! Вот этот вот, заходит на почту раз в четыре недели, выходит всегда с большим таким пакетом в руках. Потом пакет выбрасывает — я как-то подобрал, обычная бумага, без штемпелёв всяких. Этот вообще никуда не ходит, на работу да с работы. И этот тоже. А вот мордатый — раза три приходил к тому самому господину, за которым указано присматривать особо…

Когда вернулась нагруженная хлебобулочной продукцией малышня, старший брат как раз заканчивал жаловаться на последнюю фотокарточку, вернее на того, кто на ней изображен.

— Каждый раз как в тот дом идет, постоянно оглядывается. И выходит — тоже по улице глазами шарит, вот. А минут через пять после него дама выходит, красивая такая — и в другую сторону, причем еще улыбается так, по-доброму. Пока все.

Гость дописал последнюю строчку, и застыл в легкой задумчивости, не обращая внимания на детей, осторожно выкладывающих на стол свою добычу. Большая связка баранок, троица витых калачей, опять связка, только уже золотисто-коричневых сушек. И диво дивное, до сего дня не гостившее на столе ни единого разу — золотистый "кирпич" ситного хлеба. Вкусного, и при этом неимоверно дорогущего, особенно для простых работяг. Одно слово, господская еда… Отдельной горочкой лежали сладости, дюжина румяных булочек с изюмом — брат разрешил, если сдача останется.

— Ну что же, неплохо.

Гурьян тем временем сделал страшные глаза и цыкнул на сестру, вознамерившуюся на полном серьезе напоить известного на весь Сестрорецк фабриканта свежезаваренным иван-чаем. Ну не дура ли? Впрочем, что с нее взять — малявка еще, соображения никакого. Все так же молчаливо выпроводив своих младших обратно на свежий воздух, парень кинул быстрый взгляд на своего работодателя, и с облегчением вздохнул — тот медленно листал свой блокнот, и казалось, вообще не замечал никакой суеты вокруг себя.

— Добавить больше нечего?

Непроизвольно вздрогнув — до того неожиданно прозвучал вопрос, Гурьян энергично помотал головой из стороны в сторону, показывая что выложил все без утайки и до самого что ни на есть донышка.

— Отец у тебя на Сестрорецком казенном работает? О твоем приработке знает?

Не удивившись такой осведомленности (а так же тому, что фабрикант не спрашивает, где мать), подросток тихо ответил.

— Да, на нем. Нет, не знает — я ж никому, как вы и сказали!.. Правда батя меня порасспрашивал малость, так я ему все как и положено — мол так и так, хорошее место нашел, часто важные господа с фабрики ходят. И денег всех не показывал.

Непонятно чему улыбнувшись, мужчина продолжил.

— Молодец. Теперь: зачем и почему именно я приходил к тебе.

Одновременно со словами работодатель достал небольшую картонку и стал что-то писать на ее обороте.

— Осенью, ты занимался своей работой, и во время нее нечаянно подслушал мой разговор с господином Долгиным. Я говорил о том, что в фабричную школу можно принимать детей и со стороны. А недавно ты набрался смелости, дождался пока я к тебе подойду почистить обувь, и похлопотал за своих младшеньких — в ответ я обещал подумать. Запомнил? Мне стало интересно, и я сам тебя нашел, чтобы дать ответ. Все. Запомни как отче наш, и остальным то же самое говори — понятно?

— Как не понять, вашсиятство! Только все одно, как-то оно не очень. Ну, история эта. Кто я, и кто вы, чтобы вам самому до меня ходить…

Гурьян стремительно постигал азы конспирации. И даже, удивляясь самому себе, рисковал высказать свое сомнение вслух — но уж больно легко было говорить правду своему работодателю. Да и вообще, разговор с ним был очень необычен — несусветный богач, да к тому же и самый настоящий аристократ, а совершенно не кичился своим высоким положением.

— Я перед тобой два дома посетил, и после тебя еще в один зайду — лично приглашал отдать детей в свою школу. Так что можешь собой гордиться, из-за тебя целый князь полдня ноги утруждает.

Легкая усмешка и подмигивание, помогли юному труженику обувной щетки задать очень важный для себя вопрос.

— А насчет учебы — это оно и вправду можно?

— Вот моя визитка.

Перед князем на стол легла та самая картонка, на обороте которой он только что черкался. А чтобы она не испачкалась, он под нее подложил небольшую стопочку канареечно-желтых рублевых банкнот, слегка разбавленную зелеными трешками.

— С ней твой отец пойдет к управляющему школой — а уж тот все и устроит. Кстати, сколько из вашей семьи учеников выйдет?

Гурьян с некоторым усилием отвел глаза от денег, поморгал, переваривая вопрос, и быстрой скороговоркой перечислил имена трех братьев и сестры.

— Значит, всего пятеро. И еще. Если у тебя есть знакомые твоего возраста, желающие поучится в фабричной школе вместе с тобой — смело приглашай.

Аристократ замолчал, с минуту побарабанил пальцами по столу и сменил тему.

— Тебе нравится твоя работа?

— Да, вашсиятсво!

— Гм, я имел в виду твою колодку для чистки обуви.

Четырнадцатилетний мужчина слегка удивился и честно ответил.

— Поперва было не очень, потом привык.

— Как смотришь на то, чтобы работать только у меня? Понятно, можешь не отвечать.

Отвечая на немой вопрос, фабрикант улыбнулся краешком губ.

— У тебя на лице все написано. Вот тебе еще одна визитка.

Поверх первой картонки на столе легла вторая, с непонятным значком на обороте.

— Где фабричное начальство живет, знаешь?

— Ну дак!

Красивые двухэтажные коттеджи, из ярко красного и светло-желтого кирпича, уже давно образовали этакий поселок в поселке. Вот только была одна тонкость — видеть-то их видели все, да в основном издали. Так как подойти поближе и полюбоваться не давали бдительные, и неимоверно злющие сторожа.

— Приходи дня через… Хотя нет, не подходит. Тогда так — дом купца Епифанова, квартира семь, вечер этой субботы. И еще раз: обо всем касательно наших с тобой дел — молчок. Для отца и всех остальных ты учишься при фабрике, я изредка к тебе благоволю и попечительствую. Понял? Ладно, на этом пока все.

Дорогой (в самом лучшем смысле этих слов) гость встал, немного потянулся и принялся неспешно одеваться. Пожелав напоследок больше здоровья и поменьше болезней, он совсем уже шагнул за порог, как Гурьян вспомнил кое-что важное.

— Вашсиятство! А к тому самому господину еще иногда и барышня одна захаживат. Из простых, но одета хорошо. За ней тоже пригляд нужен, или как?

Пальто вернулось обратно на лавку, а его хозяин медленно присел рядом с ним.

— А расскажи-ка ты мне, какая она из себя?..

Фабрикант как раз закончил раскладывать своеобразный пасьянс из замусоленных фотокарточек, как порог его кабинета перешагнул прямо-таки пышущий негативом главный инспектор условий труда.

— И что, ему все сойдет с рук!? Этому!.. Ворюге и мошеннику?!!

— Во-первых, здравствуй. Во-вторых — это ты о ком?

Долгин так и застыл с открытым ртом. Медленно выдохнул, подошел поближе, и уже спокойным голосом поприветствовав своего начальника, повторил:

— О купце Солодовникове.

— Аристарх Петрович, что ли, рассказал?

Не так давно, к нескольким учителям Григория по общеобразовательным предметам добавился еще один — начальник отдела аудита, господин Горенов. Натаскивал он бывшего унтера исключительно по своему профилю, вернее даже не натаскивал, а так — проводил обычнейший ликбез. А вот своего непосредственного работодателя знакомил с миром экономических преступлений по полной программе — и надо сказать, сильно удивлялся скорости освоения материала.

— Да, на сегодняшней лекции. Как пример несложного мошенничества через подставных лиц. Так что, когда за него примемся?

— Никогда, Гриша. И не нужно это, да и нельзя.

— Почему?

— Ты думаешь, я не хочу? Еще как хочу. А все равно нельзя.

— Решать конечно тебе, командир. Только я ну вот хоть убей — понять не могу, почему ему дозволенно украсть деньги компании и остаться без пули в подарок.

— Гриша, окстись — какая пуля? Это в тебе унтер-офицер Олькушского погранотряда проснулся, не иначе. Мы же теперь люди не военные, а совсем даже гражданские — а это значит, что к людям надо относиться помягше. Солодовников конечно скотина изрядная, да и мошенник первостатейный, но стрелять в него мы не будем. Хотя бы потому, что он в своих вечных заботах о чужих деньгах не зарывается, и последнюю рубашку с деловых партнеров не снимает.

— Ну да как же, не снимает! Я справки-то навел — скряга известная, за копейку удавится. А еще вернее, удавит. Через это и нет у него ни друзей, ни даже приятелей — никто с ним не хочет дело иметь, всех обманывает.

— И тем не менее, пяток мелких купцов именно он спас от полного разорения и долговой ямы, внес необходимые залоги, подкинул деньжат и все такое прочее. Опять же, благотворительствует изрядно, доходные дома для рабочего люда ставит. Недавно театр решил открыть, о возведении больницы для московской бедноты подумывает. Как в такого стрелять?

— Ну прям святой человек! И что, причина только в этом?

— Вот ты упорный! Не понравился он тебе, так и скажи.

— Да, не понравился! Нечего с ним миндальничать, на те деньги, что он уворовал, целый уезд прокормить можно. А ежели нет никакой возможности деньги вернуть по закону, так и ладно! Здоровьем своим возместит — все другим наука будет.

Александр тяжело вздохнул и отвел взгляд. Как же иногда тяжело убеждать, а не приказывать! Но если хочешь иметь вокруг себя друзей и соратников, требуется именно первое — правда не исключая и второго.

— Гриша, поверь. Нам, то есть конкретно мне и тебе, нельзя слишком часто поддаваться соблазну простых решений.

— Это как?

Сдержав очередной вздох, князь понял, что надо бы объясниться как-то поубедительней, да и попроще.

— Намять бока Солодовникову еще легче, чем ты думаешь — он ведь и не думает прятаться, да и ходит один. А потом-то что? Потребовать с него свое, так он ославит вымогателей на всю Москву, и все равно с неправедно нажитым не расстанется. Поработать анонимно можно, но все с тем же результатом, то есть совсем без него. Далее: другие купцы его не любят, но он для них свой. Обидим его, обидим всех крупных купцов московской губернии. Оно нам надо, такое счастье?

Князь внимательно поглядел на друга, очень внимательно. И смотрел до тех пор, пока его собеседник не покачал головой, подтверждая — такого им точно не надо.

— Простые решения слишком очевидны, и бывают очень вредны в долгосрочной перспективе. К тому же, они слишком расслабляют, отучают использовать мозги. Слышал наверное — сила есть, ума не надо? Ей богу, золотые слова. А теперь скажи мне, Гриша, кто мы есть с тобой? По сути своей, не по чину и званиям?

Долгин заметно опешил от такого вопроса.

— Да не ломай ты голову, сам спросил, сам и отвечу. Хищники мы с тобой. И логика у нас соответствующая, и мораль, и ценности — все подчинено скорейшему достижению цели. Когда мы с тобой за "несунами" бегали да охотились, это было во благо. А теперь дело у нас другое, и лишняя спешка только вредит. Сам же мне говорил насчет того, сколько теперь народу от меня — и тебя тоже, Гриша, зависит. Говорил? И цена ошибки тоже выросла. Так что отныне — сперва думаем, потом еще раз думаем, и только потом делаем. И еще. Ты ограничен рамками, границы которых определяю я, а у меня вышестоящего не имеется. Поэтому ограничиваю себя тоже я. И если вдруг начну нарушать собственные же правила, добром это не кончится. Причем для всех. Понимаешь?

Григорий слегка неуверенно кивнул.

— Поэтому если человек мерзавец и сволочь высшей пробы, но за определенные рамки не переступает, да к тому же приносит заметную пользу нашей Родине — этот человек для меня неприкасаем, как бы я ни хотел обратного. Я не говорю, что все ему прощу, но убивать-калечить я его НЕ МОГУ.

— Хорошо, пускай так — ты командир, тебе виднее. Но ведь и совсем безнаказанным оставлять такие дела тоже нехорошо? Раз простили, два простили — глядь, а все капиталы уже и в чужих карманах обретаются.

— Ну почему же так сразу и безнаказанным? Гаврила Гаврилович еще месяц назад возместил мне весь ущерб, причем с изрядными процентами. Заметь — никаких угроз или даже просто неприятных для него встреч не было.

— Да ладно? Сам, добровольно?

— Конечно. Правда, возместил он не деньгами, а ценными бумагами — но так даже лучше вышло. Вон, папочка лежит — полюбопытствуй, если желание есть.

Господин главный инспектор такое желание проявил немедля. Дошел до полки, раскрыл папку — и ненадолго задумался, определяя, что же именно он видит.

— Акции?.. Точно, они самые. Общества Коломенского машиностроительного завода. Глазам своим не верю! Командир, да как же ты его уговорил расстаться с такими бумагами?

Поняв, что подумать над пасьянсом ему все равно не дадут, Александр сдался. Неспешно прошелся по кабинету, щелкнул пальцами по хрустальным бокалам на полке, вызвав их тонкий и мелодичный перезвон, и осел в любимое кресло рядом с окном.

— Хорошо, слушай. Дело было примерно так…

Мануфактур-советник, и первой гильдии купец Гаврила Гаврилович Солодовников, как раз закончил свой послеобеденный отдых в любимом (в основном из-за близости к конторе и дешевизны) трактире, и совсем было решил пойти и немного позаниматься делами. Но воплотить свой замысел не успел — дела сами нашли его.

— А, это вы, молодой человек!

Мужчина, заступивший дорогу известному московскому купцу-миллионщику, в ответ лишь вежливо и с почтением склонил голову.

— Ну что же, пойдемте-с ко мне, обсудим ваше предложение.

Неспешно шествуя впереди, Гаврила Гаврилович еще раз прогонял в голове все то, что ему удалось разузнать об очередном просителе. Вообще, можно бы было сказать и иначе — клиенте, но почтенному московскому деловару больше нравилось первое слово. Итак, с неделю назад к нему обратился молодой стряпчий, с довольно странной для непосвященного человека просьбой: сдать ему в "аренду", недельки этак на полторы-две, акции Коломенского машиностроительного завода. А вот для человека посвященного просьба об аренде была вполне себе обыкновенной — все заинтересованные люди в Москве уже давно были в курсе, что у Солодовникова вполне можно "занять" на время небольшие пакеты акций. Разумеется — небольшие лишь по меркам солидных деловых людей. И вот эти самые люди иногда очень нуждались в дополнительных голосах на собраниях акционеров, дабы гарантированно протолкнуть выгодные для себя решения. Тут-то и вспоминали о дорогом (век бы его не видеть и не слышать) Гавриле Гаврилыче, шли к нему на поклон, и, как правило, обретали искомое. Иногда и под залог, ежели акций надо было очень много. Пользовались его добротой некоторое время, а потом с благодарностью все возвращали — а чтобы благодарность была весомее, приправляли ее пачкой ассигнаций. Тысяч так на десять рубликов, не больше (а зачастую так даже и меньше). После чего забывали о благодетеле до следующего раза. Конечно, с точки зрения закона (и других акционеров) все это выглядело немного подозрительно, но формально придраться было не к чему — желающим это сделать, предъявлялась оформленная и заверенная по всем правилам купчая на акции.

— Соблаговолите-с изложить свое дело еще раз.

— Охотно. Через три дня состоится очень важное для моего дяди собрание акционеров, на котором он хотел бы…

Слушая разливающегося соловьем просителя, хозяин конторки еще раз взвесил все за и против. И решил — риска, пожалуй, никакого и нет. Дело насквозь понятное, личность Лунева-старшего тоже вполне известная — хотя сам он и обретается в Санкт-Петербурге, но домовладения и просто землю скупает именно в первопрестольной. Да как скупает! Прямо хапает и хапает, поди миллиона на два уже набрал, не меньше. Понятно, что не для себя, хотя?.. А может и для себя тоже старается. Все же акции Коломенского завода записаны именно на него — лично проверял. Да и кое-какая недвижимость, из числа особо доходной. Обмана с его стороны тоже бояться не стоит — не такая Гаврила Гаврилович личность, чтобы его безнаказанно обмануть можно было. Случись чего, так он своим обидчикам такую веселую жизнь устроит! Да, решено.

— Я думаю.

Солодовников довольно-таки бесцеремонно перебил своего просителя, и с удовольствием отметил — даже и тени неудовольствия не промелькнуло у того на лице.

— Что смогу вам помочь. На определенных условиях, конечно же. Первое — от вас будет залог в тридцать тысяч. Второе: пользование моими бумагами обойдется вам еще в десять тысяч, на ассигнации. Коли согласны с такими условиями, то сегодня же все и устроим. Ну а ежели нет?..

— Ну что вы, меня все устраивает.

Ближе к вечеру молодой стряпчий и пожилой купец-миллионщик расстались, вполне довольные друг другом. Первый получил вожделенные акции в прокат на две недели, а второй сорок тысяч за их пользование. Именно сорок — возвращать залог Солодовников даже и не собирался. Как говорится, ничего личного — бизнес есть бизнес…

— И что было дальше?

Григорий уже давно позабыл о своем плохом настроении, завороженный рассказом своего друга.

— Дальше? Через два дня, двадцать третьего декабря, Виктор Арчибальдович сел на трансатлантический лайнер и отправился на воссоединение со своим отцом. Но перед этим успел-таки продать мне принадлежащие ему на законных основаниях акции, и всего за десять тысяч рублей. Такая приятная неожиданность! Бумаги, стоящие сто двадцать тысяч, обошлись мне едва в пятьдесят.

Главный инспектор, потомственный казак и без пяти минут потомственный почетный гражданин, совершенно некультурным образом заржал. Делал он это долго и со вкусом, а когда закончил, то еще пару минут приводил себя в порядок — вытер выступившие от буйства эмоций слезы накрахмаленным до несгибаемости платком, затем в него же звучно высморкался, и только после этого скомкал и сунул в карман.

— Это. А он к Вениамину Ильичу не заявится, свои акции требовать?

— Да на здоровье. Только ведь не придет он к нему, так как далеко не дурак. К сожалению. А вот гадости всякие делать начнет — потихоньку да без особой огласки.

— Па-анятно. Тогда такой вопрос — кто-то мне говорил, что пора бы уже самостоятельно планировать и проводить акции особого рода.

— Ну было такое. И что?

— А на ком я буду тренироваться? Опять бумажки черкать, схемы, ответы да вопросы всякие? Так настоящий опыт да сноровку не получить.

Александр помолчал, потом с усмешкой констатировал.

— Не можешь ты забыть о Солодовникове. И какое обоснование-то подвел красивое, под свое горячее желание сделать ему гадость! Прямо душа радуется, глядя на такой прогресс.

— То есть — нет?

— То есть да, но другого. Цель тебе все же надо не такую зубастую, рангом пониже, возможностями пожиже.

— Да какие там у этого хапуги возможности? Разве что в суд подаст.

— Не скажи. Гаврила Гаврилович — господи, ну и имечко для купца! Так вот, он давно и прочно дружит с многими скопческими и хлыстовскими общинами. И капитал свой заработал не без их участия, вернее их денег. Попросит своих знакомых сектантов — они и постараются в случае чего, поквитаются с его обидчиками.

Григорий полупрезрительно протянул.

— Сектанты? Да что они могут, эти убогие?

— Ну, тебе или мне они ничего не сделают. И Сонину с Гертом и прочими, кто на фабрике работает. А вот Лунева обидеть могут очень даже просто — подошлют пару-тройку новообращенных фанатиков, и лишится Вениамин Ильич самого дорогого для мужчины.

— Хе-хе…

— Я не шучу. Бывали, знаешь ли, прецеденты. Так что усиль-ка ты нашего главного юриста полноценным звеном охранителей.

В один миг растерявший все свое веселье, Долгин резко кивнул.

— Сделаем.

— Список подходящих для своей тренировки господ ты найдешь у Горенова, он же тебя и проконсультирует, в случае необходимости. В действиях полная самостоятельность, но учти — попадешься, я очень сильно огорчусь. Все, иди с глаз моих долой, и не возвращайся. По крайней мере, пока не пообедаю.

— Всем отойти в сторону и надеть защитные очки!

Главный специалист по двигателям, руководитель конструкторского бюро, один из трех основных заказчиков экспериментального производства фабрики и все такое прочее, Борис Григорьевич Луцкой безропотно удалился на требуемое расстояние. После чего, все так же без малейших возражений одел уродливого вида очки с сильно затемненными стеклами, покрутил головой, привыкая к их неудобству и тяжести, и застыл в ожидании. Ослепляющая вспышка яростного света, еще одна… Вот они слились в непрерывное сияние, в нос ударил непривычный, но вполне терпимый запах горячего металла и озона, а до ушей долетел непрерывный треск и шипение.

— Ну-с, господа, а теперь прошу освидетельствовать конечный результат.

Молоденький мастеровой, еще недавно бывший на положении ученика на Мотовилихинском казенном заводе (именно оттуда пришла очередная новинка), горделиво приосанился и положил две равномерно сваренные пластины стали на кусок черной жести, выполняющий роль обычного подноса. А тот, кто его учил, а заодно и разработал технологию сварки металлов, приглашающе повел рукой и отошел в сторону, освобождая подход к "экспонату" — а не отошел бы, так и ноги оттоптать могли. Минут пять зрители осматривали шов, не постеснявшись потыкать в него разного рода железяками, постучать молотком и даже пару раз уронить на пол, после чего дружно накинулись с вопросами на собрата-инженера, с звучной фамилией Славянов.

— Господа, господа, не все сразу!

Наведя среди своих и чужих подчиненных некое подобие порядка, начальник станкостроительного производства отошел немного в сторонку. К нему тут же присоединился Луцкой и они принялись вполголоса обсуждать свои дела, и даже шипение и треск нового "представления" не прервали их беседу. Разве что заставили спешно повернуться спиной и отойти еще на несколько шагов. Столь странное равнодушие к новинке научно-технического прогресса объяснялось сразу тремя причинами: и первой из них было то, что господин Славянов еще неделю назад устроил персональное представление для Сонина, Герта и Луцкого, причем в присутствии князя Агренева. Коему первым же делом заявил, что сам эффект сплавления металлов вольтовой дугой изобрел видный российский ученый Бенардос. Он же, всего лишь самую малость усовершенствовал технологию, вот. Услышав из уст аристократа-промышленника, что этот факт будет обязательно учтен в плане рентных выплат, Николай Гаврилович обрел полное душевное равновесие и покой, после чего самым подробнейшим образом рассказал и показал все, что только относилось к сварке. И даже провел напоследок небольшой мастер-класс, в ходе которого уговорил-таки Иммануила Викторовича попробовать себя в роли оператора "Электрогефеста". Надо сказать, пробы прошли просто на отлично — всего с пятого объяснения, девятой попытки и третьего электрода начальственный ученик кое-как приварил затейливо изогнутый пруток к обрезку трубы. Коряво и криво, конечно, зато радости было!.. Дня на три непрерывных улыбок и хорошего настроения, это как минимум.

Второй причиной было то, что недели за полторы до этого хозяин фабрики самолично презентовал подчиненным два своих изобретения, под названием ацетиленовая горелка и бензиновый резак. Первое и резало и сваривало, а второе просто резало толстые плиты металла, причем с потрясающей легкостью и ОЧЕНЬ быстро. То, что при этом почувствовал Герт… пожалуй, уместнее всего это было бы сравнить с внезапным и очень тяжелым приступом всепоглощающего счастья. Так как до сего дня, получение любой заготовки больше определенных габаритов было делом многотрудным и очень, очень нескорым. Либо ее получали отливкой в тигельной печи, либо долго ковали, либо — тупо высверливали по контуру, из стальной плиты немаленькой толщины и габаритов. А потом с помощью зубила и полупудовой колотушки (а так же некоторого количества волшебных и при этом не очень цензурных слов) вызволяли на свободу для дальнейшей обработки. Короче, тягомотины хватало, даже с излишком. Наверное, именно поэтому никто не удивился, когда главный маньяк станкостроения на фабрике в порыве чувств едва не пустился в пляс.

Ну и причина номер три. Подчиненные его сиятельства князя Агренева, как-то незаметно для самих себя взяли да и привыкли к частому появлению новинок. Какие-то из них они разрабатывали сами (особенно Луцкой), другие появлялись словно бы из воздуха, а третьи — вроде той же ацетиленовой горелки, волшебным образом превращались из всем привычного и всем известного во что-то совсем новое. Как горелка Бунзена, например — почти полвека ее использовали ювелиры и химики, дантисты и стеклодувы, и за все это время так никто и не догадался "раздуть" слабый огонек горелки в яростный факел ацетиленовый резака. Ну а теперь начальники механического и второго экспериментального цехов оживленно (и с заметным предвкушением солидной премии) обсуждали, как бы им поскорее наладить ее промышленное производство.

— Так что, Иммануил Викторович, уж теперь-то я могу надеяться, что коленчатые валы для моих двигателей будут выделываться в достаточных количествах?

— Хм?! Надеяться безусловно можете, Борис Григорьевич. Конечно, ничего определенного я пока обещать не могу, но перспективы определенно радужны…

Бамм!!!

Непроизвольно дернувшись, собеседники одновременно развернулись и прожгли взглядами невезучего мастерового, уронившего кусок швеллера на брусчатку пола аккурат позади них. Помолчав с минуту и немного успокоившись, Луцкой жестом предложил покинуть столь неудобное для разговора место. А заодно освободить проход для мастерового, наподобие муравья сгорбившегося под тяжестью очередного куска металла.

— Так вот, о чем бишь мы с вами говорили? Ах да, о ваших моторах. Кстати, позвольте осведомиться, когда же я получу обещанную вами документацию на пару из двигателя и компрессора? Мне через месяц в Москву ехать, к господину Листу, а показать ему и нечего. Нехорошо-с!

— Кхм. Виноват, к кому вы едете?

— Густав Лист на своем заводе отливает для меня детали особо сложной формы, а для вас — блоки двигателей. И очень, очень интересуется совместным производством компрессоров и инструмента на пневматическом приводе. Собственно, фактически он уже стал компаньоном его сиятельства в постройке соответствующего завода — предварительная договоренность об этом между Густавом Ивановичем и Александром Яковлевичем уже есть, теперь они определяются с местом под завод. Так как, я могу рассчитывать, что к концу недели получу желаемое?

— Иммануил Викторович, ну ведь без ножа режете.

Герт не отводил требовательного взгляда, и главный специалист по несуществующим пока автомобилям сдался.

— Хорошо, будет вам к следующему месяцу вся документация и одна пара из компрессора и двигателя. Но только если вы меня обеспечите всем необходимым для ВСЕЙ моей работы, в том числе и коленчатыми валами!

— Тогда пять пар.

— Три, и все мои заказы вы выполняете в первую очередь!

— Девять, и задержек с вашими делами более не будет.

— И… договорились. Но вы переведете ко мне два звена мастеровых, в помощь моим сборщикам.

— Да уж переведу, не сомневайтесь.

От души посмеявшись недавнему торгу, мужчины вернулись в своей беседе к установке "Электрогефест", вернее к инженеру Славянову.

— Я так понимаю, его определят под ваше начало?

Герт непроизвольно пожал плечами, спохватился, что под шубой это практически не заметно и выразил свое сомнение вслух.

— Да ну бог с вами, Борис Григорьевич. Господин Славянов обретается в чине надворного советника — подполковничье звание на гражданский лад, и служит управляющим Пермскими казенными заводами. Какое уж тут начало?..

— Так чего же он делает у нас на фабрике?

— Ну-с, насколько мне известно, дело обстоит следующим образом: Бенардос открыл метод электрической сварки металлов, Николай Гаврилович его усовершенствовал, причем значительно, а Александр Яковлевич изобрел электрод со специальной обмазкой. После чего Славянов и приехал к нам — меняться с его сиятельством лицензиями на свои изобретения. И вы знаете, что-то мне подсказывает, что наша лицензия на "Электрогефест" будет генеральной. Причем как в империи, так и за ее пределами — уж очень Николаю Гавриловичу понравилась ацетиленовая горелка. Ну а зная Александра Яковлевича, я совсем не удивлюсь, если Николай Гаврилович заодно доверит РОК представлять все свои интересы ВООБЩЕ.

Луцкой выдал понимающий смешок и поинтересовался.

— Скажите, а у вас никогда не появлялось такого впечатления, что наш с вами работодатель самым натуральнейшим образом коллекционирует талантливых людей?

Директор станкостроительного производства резко остановился и с интересом поглядел на своего собеседника. Ненадолго задумался над вопросом, после чего удивленно и несколько озадаченно согласился.

— Пожалуй, в ваших словах есть немалая доля истины. Вот только критерии отбора мне непонятны — с одним переговорит немного, и сразу гонит с глаз долой, хотя идеи у человека вполне стоящие.

Последнее прозвучало с некоторой обидой — не все знакомые Герта смогли устроиться на работу в Русскую оружейную компанию, далеко не все.

— Другой же несет ну сущую ересь!.. И, тем не менее, его внимательно слушают, задают уточняющие вопросы, и наконец, предлагают подписать бессрочный контракт. Да как предлагают! Ведь ну ни единого разу никто не отказался.

Луцкой хмыкнул — как же, откажешься тут. Да и вообще, некоторых пор, при слове "искуситель" Борис Григорьевич сразу вспоминал любимое начальство — уж больно велик был талант молодого аристократа по части уговоров и соблазнительных предложений. Правда у этого таланта была, так сказать, и другая сторона — его сиятельству, как никому другому удавалось донести до собеседника свое неудовольствие. Причем никакого крика, хамства, или гневных взглядов. Нет, спокойно и очень, ОЧЕНЬ вежливо. Но право же, лучше бы уж просто наорал.

— Не совсем понял насчет ереси. Это вы про что?

— Скорее про кого. Я совершенно случайно стал свидетелем одной занимательной беседы князя с господами… Как же их там? Нет, не помню. Так вот, они на полном серьезе клялись, что при должном финансировании создадут телефонную станцию, способную соединять абонентов без участия людей. Знаете, мне дико интересно, как это они себе представляют. Проведут спиритический сеанс и наймут на работу духов?

— И чем же кончилась эта беседа?

— Увы, не знаю — Александр Яковлевич разрешил мой вопрос, и более в кабинете я не присутствовал. Но, судя по контрактам на столе и открытой чернильнице, их идея была воспринята вполне благосклонно.

— Занятно. Кстати, а вы не подскажете, где его сиятельство в данный момент? В управе нет, я узнавал.

— Спросили бы у охраны, они всегда в курсе. Вам срочно?

— Нет, что вы. Просто мне вчера пришло письмо из Германии, от моего хорошего знакомого. Практически учителя — после учебы в Мюнхенском политехническом я проходил у него годичную практику. Просит организовать встречу с его сиятельством, для небольшого разговора.

Герт понимающе кивнул — он и сам постоянно устраивал такие встречи для своих многочисленных знакомых. Правда, все они, как правило, имели подданство Российской короны, и поголовно были очень высококвалифицированными специалистами, но это уже несущественные мелочи.

— С этим делом вам лучше всего подойти завтра, с утречка. А сейчас момент не очень подходящий, вы уж поверьте мне на слово.

— Разумеется. А позвольте полюбопытствовать, почему именно утром, а не нынче же?

— Я не знаю всех подробностей, но вроде бы Браунинг сделал какие-то особые револьверы, которые Александр Яковлевич очень ждал. Теперь он на фабричном стрельбище, и лично принимает работу нашего американца. Отрывать его от этого занятия…

— Ах вот оно что! Ну что же, завтра так завтра. А теперь, не пройти ли нам к чертежникам, обсудить кое-какие интересные идейки?

— А вот это мы завсегда пожалуйста, Борис Григорич!

Александр осторожно потянулся, быстро выглянул на уровне пояса и тут же отдернул голову обратно за угол.

Дуф, дуф!

Два смачных, и практически одновременных шлепка подтвердили его опасения — дорога вперед перекрыта. Покрутил головой, оценивая высоту дощатой стенки лабиринта, досадливо скривился, и чуть было не сплюнул.

"Обложили, демоны! Сзади двое, впереди трое — и куда мне податься, бедному да несчастному?"

Решать надо было очень быстро — пока не поторопили из-за угла, или со спины. Не только быстро, но и правильно, так как в противоположном случае… И так уже левая половина тела неприятно ныла, после трехкратных попаданий почти в одно и то же место, к тому же этому нытью изо всех сил подпевало правое колено (неудачный выход из переката). На шее тоже появилась неглубокая, но крайне затейливая царапина, появившаяся одновременно с ссадиной на ноге. К сожалению, мягкий песочек и пушистый снежок были далеко не везде, иногда приходилось кувыркаться и по гравийной засыпке.

Не было ни шороха, ни даже легчайшего скрипа снега, когда внутри Александра просквозил легкий, даже легчайший холодок. Плавно, и в то же время стремительно-быстро дернув предплечьем, он одним слитным движением отправил "двойку" за угол, и еще быстрее отдернул револьвер обратно. Все же рука у него была не казенная, и кстати — тоже изрядно побаливала.

Дуф-шлеп!

— Ммать!

Дуф!

Третий выстрел на звук, оказался решающим. Все тот же голос кхекнул, надсадно откашлялся и с нотками уныния признал:

— Убит, вчистую.

Внимательно вслушиваясь в удаляющийся скрип шагов, напрочь "убитого" противника, князь коротким жестом откинул барабан револьвера влево, тряхнул кистью и тут же стал заполнять освободившиеся каморы новыми патронами. С виду вполне обычными, если не считать того, что навеска пороха уменьшена почти втрое, а на пулю вместо свинца и стали пошел обычный… Воск. Ах да, не вполне обычный: во-первых, подкрашенный, во-вторых, самую малость потверже свечного. А так — один в один. Готово! Еще одно круговое движение кистью, и заполненный барабан с отчетливым щелчком встал на место.

"Один есть. Теперь сколько позади, столько же и впереди. Рискнуть?"

Словно бы протестуя против такой авантюры, с удвоенной силой заныла рука. Тут же к ней присоединилась спина и прочие места, в полной мере прочувствовавшие на себе всю силу чужого успеха.

"Те, что за спиной, уже на подходе. Кого?".

Тяжелый вздох ознаменовал то, что выбор сделан. Слегка приподнялся револьвер и одновременно опустился к груди подбородок. Тело немного скособочилось и с нарастающей скоростью стало заваливаться вниз и вперед-влево, привычно входя в кувырок. Коротко проныли все синяки и ссадины, протестуя против очередного знакомства с заснеженной землей, на мгновение смазался в глазах окружающий мир — а длинный ствол револьвера, словно сам собой навелся на ближайшую серо-белую фигуру.

Дуф-шлеп! Дуф-шлеп!

Тело перекатилось в сторону, давая ответным выстрелам взметнуть бесполезные фонтанчики снега на прежней лежке, еще раз дернулся палец на спусковом крючке…

Шлеп!!!

"Ах ты!.. Да что им всем, левая рука медом намазана, что ли?!!".

Двумя попаданиями в корпус "уговорив" последнего "экспедитора" прилечь, князь победно ухмыльнулся, и с некоторой натугой стал подниматься. Встал на одно колено, подтянул другое, уперся в бедро относительно целой рукой… И со всего маху "клюнул" землю. Горело под левой лопаткой, тот же самый огонь начинал разгораться в правом предплечье, а левая рука вообще объявила бойкот своему хозяину, полностью отказываясь слушаться. Еще слегка шумело в голове — четвертая пуля прилетела аккурат в затылок, заставив, тем самым, уткнутся недавнего победителя лбом в утоптанный снег.

— За-акончили!!!

Перевернувшийся на спину фабрикант, измученный и избитый, да к тому же еще и побежденный собственными подчиненными, коротко простонал-прошипел что-то крайне нецензурное. Собрался с силами, и принялся вздымать себя на ноги во второй раз.

— Как оно, Александр Яковлевич?

— Второй раз со спины подбираетесь, чтоб вам!

— Ну дык! Сами же приказали не жалеть, вот и стараемся. Мож помочь малость?

Князь прекратил воевать с непослушным ремешком, удерживающим защитную маску из стальной сетки на голове, и позволил проявить о себе заботу. Другие экспедиторы стояли невдалеке, помогая бесславно "погибшим" коллегам придти в себя, и между делом спорили, выясняя, у кого из них премия выйдет жирнее. Расценки были простые: одно некритичное попадание в верткую мишень — десять рублей, смертельное обходилось в полсотни, а прикончить сиятельного аристократа путем внезапного нападения оценивалось (им же) сразу в сотенку. Собственная же "смерть" тружеников экспедиторского отдела стоила им ровно один рубль. Ну как тут не постараться для любимого, да что там — обожаемого командира?!!

— Все на сегодня.

Александр пошевелил руками, поморщился и уточнил.

— Пожалуй, и на ближайшие время тоже.

"Да я с неделю буду ковылять как древний старичок, медленно и величаво. Или печально, это смотря что и как болеть будет. А все нетерпячка моя — дождался бы нормальной защиты на торс и руки, спокойно бы бегал и завтра, и послезавтра. Да хоть каждый день! Ох, ёпрст, что же колено-то так поскрипывает?".

К своему коттеджу князь шел добрый час (против обычных двадцати минут) — как раз и медленно, и печально. Попутно осознавая, что с тренировками он несколько погорячился — воск в пулях конечно был мягкий, но по телу бил не хуже увесистой палки, оставляя после себя маленькие аккуратные синяки. Относительно маленькие, конечно же. Впрочем, все познается в сравнении: первоначально Браунинг вообще хотел предложить вариант с пятимиллиметровыми свинцовыми пульками. Но после того, как на предварительных испытаниях сам словил такую себе в ладонь (выковыривали минут десять, не меньше), на удивление быстро передумал. Но нет худа без добра — потирая бинт на пострадавшей части тела, Мозес неожиданно вспомнил, как глазел еще сопливым мальчишкой на тренировку двух дуэлянтов. Стреляли они друг в друга по всем правилам и из стандартных дульнозарядных пистолей, вот только свинцовый шарик заменяли восковым — и эту-то идейку оружейник и воплотил в жизнь. Воплотил, и… Три раза переделывал, пока не получилось что-то приемлемое. Основное требование недовольного заказчика было в том, чтобы из тренировочного комплекта даже специально нельзя было убить — ему как-то совсем не улыбалось получить свинцовую "пилюлю" от случайно напутавшего (или даже совсем не случайно — мало ли на свете добрых людей?) в боеприпасах "экспедитора". Так что патрон одним махом растолстел с девяти до тринадцати миллиметров, а восковую пулю стали окрашивать в красно-оранжевый цвет. Затем внесли изменения и в револьвер — он обзавелся укороченным барабаном, а его ствол избавился от нарезов и стал заметно длиннее. К сожалению, о защите от таких мягких и непрочных на вид пуль, так никто и не подумал. В результате чего князь Агренев в первый же день тренировок получил столько "плюшек" и синяков, сколько все его противники вместе взятые.

— Добрый вечер, Александр Яковлевич! С вами все хорошо?

— Добрый, Андрей Владимирович, несомненно добрый. Все в порядке, не волнуйтесь.

Прохромав мимо любопытствующего соседа, князь наконец-таки вышел на финишную прямую, заканчивающуюся как раз на крыльце собственного дома. Спиной чувствуя озадаченно-тревожный взгляд Сонина, он спокойно открыл дверь, закрыл за собой, и с облегчением выдохнул — наконец-то дошел! Медленно и в два захода снял пальто, стараясь не пользоваться при этом левой рукой, кое-как сбросил обувь — опять же, не утруждаясь развязыванием шнурков. Поднял взгляд от пола и окончательно понял, что одиночество для него недостижимая роскошь.

— Прикажете накрывать ужин?

Александр открыл было рот для отказа, но живот тут же (подлый предатель!) заявил, что имеет на этот счет свое мнение — причем так громко, что стоявшая в нескольких шагах от него экономка понимающе улыбнулась.

— Через десять минут все будет готово, Александр Яковлевич.

Примерно на середине пути до ванной комнаты, на глаза ему попалась горничная, улыбнувшаяся своему работодателю так приветливо, что боль от синяков и шишек на некоторое время поутихла. Но счастье было недолгим — мелодично зазвенел колокольчик в прихожей, и Наталья быстрой и трепетной ланью бросилась исполнять свои служебные обязанности.

"Опять кто-то приперся! И как всегда, очень вовремя".

Шагая дальше, князь стал потихоньку расстегивать на себе форменную курточку охранной униформы — потому что даже и не сомневался в том, что у заветной двери его встретит горничная вторая. Или первая — между Дашей и Наташей уже давно шло негласное, но от этого не менее свирепое соперничество во всем. В том числе и за звание самой-самой среди молодой прислуги в коттедже. Какой был финальный приз, и с чего это вообще две девятнадцатилетние девицы решили померяться характерами он так и не понял (да и не особо старался, если честно), но вдвоем они перед ним появлялись исключительно редко. А вот поодиночке наоборот, даже слишком часто. Хотя… нет, не слишком. Ведь красивая девушка в чем-то сродни произведению искусства — даже если и не принадлежит тебе, посмотреть на нее все равно приятно. А временами так даже и очень-очень приятно — в России мать-природа никогда не скупилась на дары для своих дочерей. Экономя при этом на жительницах как минимум Ганновера и Франции — сколько князь ни высматривал в своих "командировках" даже не красавиц (тем более что мужчины делают это чуть ли не неосознанно), а хотя бы просто миловидных девиц, так никого и не высмотрел.

"Это что же получается, мой швейный цех — картинная галерея? И ценители прекрасного имеются, в виде свежеиспеченных мужей, и кандидатов в оные. Хе-хе, и постоянные посетители. Только Гриша перестал туда ходить, сразу начальство из соседних и не очень цехов зачастило — исключительно по рабочим вопросам, ага. Или мне рассматривать своих швей, как один из видов допинга?".

Скинув на руки Дарье курточку и получив в ответ еще одну приветливую улыбку, фабрикант достиг-таки царства белоснежного фаянса и золотистой бронзы. И большого, почти во всю стены зеркала, в коем и отразились закономерные результаты первой тренировки с новым инвентарем.

"Хорош! Брутальность так и прет, прямо-таки сочится из каждого синяка. Непонятно только, как это мне умудрились скулу пометить прямо сквозь маску? Или это я сам, когда к землице-матушке прильнул?".

Александр застегнул рубашку обратно, кое-как умылся и под нетерпеливое порыкивание желудка поплелся ужинать. Хм, возможно, что и в компании с неизвестным пока гостем. Впрочем, таковым он оставался очень недолго — рокочущий баритон Долгина, в очередной раз отвешивающего дежурный комплимент Наталье, еще на подходе к столовой не оставил никакого простора для фантазии.

— Вечер добрый, командир.

Не совсем приветливо буркнув в ответ что-то вроде:

— Виделись же.

Князь осторожно занял свое законное место во главе стола, и наконец-то приподнял голову. Только для того, чтобы услышать удивленный свист со стороны своего друга.

— Виноват. Это кому же так удача улыбнулась, а?

Александр помедлил, попробовал пожать плечами и тут же раскаялся. Чертов Григорий с его любопытством!

— Всем помаленьку. Кроме меня.

— Да, зря я сегодняшнее занятие пропустил, зря. А на лице?

— Игнат.

— А что с рукой?

— Севостьян, Олег, опять Игнат, и может быть Демид — вскользь.

— Ишь ты, вояки! Но кого-то из них и ты подстрелил?

Вопрос повис в воздухе — открылась дверь, и в столовую пожаловали горничные, ненадолго переквалифицировавшиеся в официанток. Быстро расставили столовые приборы, тут же их наполнили ароматно-вкусным содержимым, и улыбнувшись напоследок только и исключительно князю, тихо исчезли.

— Хм!

Совершенно не огорчившийся такому пренебрежению собственной персоной, Долгин довольно потер гладко выбритый подбородок, проверил кончики усов и залихватски улыбнулся. Впрочем, фривольные мысли достаточно быстро его покинули — стоило только увидеть, как осторожно двигает руками хозяин дома. Подметив неестественно прямую осанку и прочие мелкие детали, Григорий не вытерпел и поинтересовался, с неподдельным сочувствием в голосе.

— Командир, а оно хоть того стоило? Может, надо устроить все иначе? Ну, не знаю там — помягше, что ли? Или выходить один на один, а не против шестерых разом. А то ведь никакого здоровья не хватит.

— Зато узнал свой нынешний предел. Тоже, знаешь ли, дело не лишнее. А помягче?.. Для того, чтобы научиться предчувствовать опасность, надо всего лишь поверить — это возможно. И не только поверить, но и доказать это себе на деле, хотя бы и через боль. Хочешь верь, хочешь — нет, но после полудюжины попаданий я что-то такое стал ощущать, вроде холодного ветерка. Даже не ветерка, а… Черт, даже не знаю, как это описать. Но чувство это оченно даже занятное — ничего не слышно, никого не видно, а я точно знаю, с какого направления в меня хотят вогнать пулю. Н-да.

Молодой аристократ ненадолго "завис", полностью погрузившись в недавние ощущения. Очнулся, резко вскинув голову, и тут же слегка поморщился.

— Ну а боль — хороший учитель и прекрасный стимул не быть слишком самонадеянным. Я вот был, и теперь как минимум неделю к стрелковому лабиринту не подойду.

Проводив впавшего в глубокие раздумья друга до дверей (можно было и не сомневаться, что прямо завтра же с утра господин главный инспектор пожалует на полигон, попробовать свои силы против звена "экспедиторов"), молодой аристократ слегка ссутулился. Осторожно кашлянул, и с заметным облегчением пошаркал ногами в сторону сауны — желание постоять под тугими и прохладными струями воды становилось просто нестерпимым. Едва заметно пульсировали болью честно заработанные синяки, зудела царапина на шее, ей подпевала ссадина на ноге — но на лице у него гуляла довольная усмешка. Он на правильном пути, и это главное!

"Ох, ё! Сколько же меня ждет ухабов на дороге самосовершенствования? Ведь помнил же о необходимости защиты на тело, а как револьвер в руки взял, так память и отшибло. Восковая пуля и краска в желатиновой оболочке — ну прямо совсем одно и то же, ага".

Холодный, а потом и контрастный душ оказался достойным завершением отменно прожитого дня — на манер римского патриция завернувшись в большую простыню, Александр прошествовал к лежаку, рядом с которым его поджидала куцая батарея флаконов. В одних была мазь, в других порошок для примочек, в третьих можно было найти что-нибудь и для глубоких царапин — в общем, уже не раз испытанные на себе средства. Сбросив часть простыни в сторону, он как раз потянулся к одному из них, как раздался легкий стук, более похожий на поскребывание ногтями по двери. А следом за стуком и голос, с медово-нежными интонациями.

— Александр Яковлевич, не нужно ли чего принести?

Аристократ открыл было рот для отказа, пошевелил лопатками и шеей, и тут же передумал.

— Зайди.

Дважды повторять не пришлось. Едва появившись, горничная негромко охнула, разглядев россыпь багрово-синих пятен на мужском торсе, и тут же замолчала, ожидая дальнейших распоряжений. Дождалась — и не выказывая даже и малейшего удивления, деловито зазвенела крышками фигурных флаконов, готовя для своего хозяина примочки из бодяги.

С некоторым трудом приняв горизонтальное положение, он немного расслабился и приготовился терпеть — но не пришлось. Легкие касания и поглаживания, приятный запах каких-то лесных трав с примесью чего-то исконно женского — все это и само по себе вполне могло сойти за анестезию. А после того как в ходе процедур упругое бедро "медсестры" на какое-то мгновение совершенно случайно прижалось к "пациенту", боль вообще непонятно куда пропала.

— Больно, Александр Яковлевич?

Вздохнувший князь ответил, даже не подумав.

— Как жалко, что ты не умеешь делать массаж!

В ответ было движение рук по спине, слишком ласковое для простого лечения, и голос, больше похожий на мурлыкание кошки.

— А вы меня научите…