Глава 2

Александр шел по слегка заснеженным улицам Санкт-Петербурга и старался ни о чем не думать, отдыхая после двухчасового общения с патриархом мировой науки. Встреча с солнцем русской химии господином Менделеевым, принесла ему не только много радостных эмоций, но и некоторую головную боль, а так же определенный сумбур в мыслях. Так как Дмитрий свет Иванович, после всех тех интересных сведений и не менее интересных заказов, что вывалил на него князь Агренев, вполне закономерно записал своего титулованного работодателя в особы "имеющие некоторое представление о химии". Итогом такого признания стало то, что великий ученый несколько расслабился и стал обильно уснащать свою речь профессиональным сленгом химиков. Соответственно и понимать его стало в разы и разы сложнее. Так как некоторые сокращения и термины, общепринятые в химической науке девятнадцатого века, звучали для Александра непонятной абракадаброй. Или вообще сущей ересью — с точки зрения правоверного (хоть и сильно недоучившегося) студента-химика, получавшего свои знания на стыке двадцатого и двадцать первого веков.

"А пару раз так и вообще ничего не понял! Зато запомнил. Ладно, зайду в букинистическую лавку и поищу какой-нибудь справочник. Или словарь, русско-химического языка".

Зато теперь он знал, что просить Менделеева рассказать о чем-либо поподробнее очень опасно — тот самый случай, когда надо бояться своих желаний. Иначе — кратковременный паралич мозга, пытающегося поддержать беседу на должном уровне, просто-таки обеспечен. Главным же итогом нынешнего утра стали три события, одно крупное и два сравнительно мелких. Первое, он своими руками потрогал опытную модель ацетиленовой горелки — перед тем, как ее стали готовить к отправке в Сестрорецк. И второе: вскоре в Варшавский окружной военный госпиталь повезут на клинические испытания сразу четыре килограммовых банки кислоты. Разумеется, не какой-нибудь там серной или борной (зачем бы она там была нужна), а совсем даже ацетилсалициловой. Но чтобы не мучить знакомого доктора медицины столь зубодробительным названием, Александр подписал банки проще — Аспирин. Месяца через полтора, кстати, по тому же адресу отправят еще одну кислоту, на сей раз аскорбиновую. Ну и самое главное — великий химик согласился возглавить институт имени себя. Точнее, пока всего лишь скромный исследовательский центр, именуемый еще более скромно — лабораторией Менделеева. Надо сказать, Дмитрий Иванович долго не соглашался, находил веские причины и постоянно ссылался на свою вечную занятость вопросами науки… Первый раз он засомневался, когда узнал что у него будет сразу два заместителя — по административной части и вопросам снабжения. Второй, когда ему сказали что учеников-помощников, вернее их денежное содержание возьмет на себя компания РОК. Третий, когда узнал, что в Кыштыме под производство пироколлодия и удобрений его рецептуры строят целый химический комплекс — и конечно же, он будет на нем самым желанным гостем. Было еще и четвертое и пятое и даже шестое, но окончательно его добил тот факт, что его попросили выбрать место, где будут (ежели он только даст свое согласие, разумеется) ставить-строить саму лабораторию и два дома-коттеджа для его жен.

Вспомнив весьма своеобразное семейное положение знаменитого на весь мир ученого, Александр улыбнулся. И почувствовал, что понемногу приходит в себя.

"Даже тут проявилась его оригинальность! Развестись с одной, жениться на другой, и продолжать как ни в чем не бывало общаться с первой. Зачастую завтракая с Анной Ивановной, обедая с Феозвой Никитичной, а ужиная опять же в обществе молодой супруги. К тому же, насколько я понял, они и на отдых в Крым ездят этаким своеобразным трио. И дети между собой дружат"

Уже подходя к зданию юридической конторы "Лунев, Лунев и сыновья", молодой мужчина немного замедлил шаг, на пару мгновений задумался, после чего вообще встал. Постоял так несколько минут, тряхнул головой, приходя в себя, и спокойно продолжил свой путь. Параллельно вспоминая, сколько раз за прошедший год его сравнили с демоном-искусителем. По всему выходило, что много — так много, что он даже не смог посчитать. Он соблазнял перспективами и намеками, играл словами и смыслом фраз так, что его собеседники неизменно оставались довольны, считая что его предложения в первую очередь несут выгоду именно им. К примеру, те химики, что рекомендовал его недавний собеседник, соблазнились материальным достатком (тоже, если подумать, не последняя вещь) и возможностью свободного творчества. То, что темы и направления этого самого творчества определял работодатель, их ни в коем разе не смутило. А многочисленных знакомцев неугомонного Герта, с завидной регулярностью появлявшихся на его горизонте, он даже и не пытался хоть как-то соблазнять — наоборот, те сами были готовы доказывать свою полнейшую необходимость и предоставить самые лестные (для себя, естественно) рекомендации.

Подойдя к небольшому крыльцу при входе в контору, Александр без малейшего удивления констатировал, что дела у почтеннейшего Вениамина Ильича идут все лучше и лучше. Старая двустворчатая дверь, покрашенная в темно-бурый цвет, бесследно пропала, и на ее месте гордо сверкали любовно начищенными бронзовыми ручками (скорее уж поручнями) две новенькие лакированные дубовые створки. Неплохо смотрелась и табличка рядом с ними, извещающая любого кто только мог читать, о приемных часах. Но лучше всего выглядел швейцар, плавно и в то же время быстро открывший ему дверь, и не забывший при этом почтительно склонить голову.

"Интерьеры, как я посмотрю, тоже освежил. И молодежи добавилось — в прошлый мой визит народу в конторе было заметно меньше, а возрастом заметно старше. А вот и хозяин".

Выглядел личный юрист князя Агренева не очень. Слегка похудел, под глазами просматривались еле заметные тени, да и вообще здоровым видом не блистал — но держался бодрячком, встретив долгожданного гостя ровно посередине своего кабинета. Поприветствовал, дождался ответной вежливости и с места в карьер начал обсуждение накопившихся дел.

— Александр Яковлевич, ну наконец-то! Я уж раза два в Сестрорецк ездил, справлялся, когда вас можно ждать.

— Позвольте узнать причину такого нетерпения?

Причина, а вернее даже повод искать встречи со своим клиентом, у стряпчего был вполне уважительный: потомки эллинских героев решили приобрести двадцать пять тысяч винтовок Мосина-Агренева, столько же револьверов Грав, ну и боеприпасы ко всеми этому богатству. Причем в количествах просто неприличных — примерно на год интенсивных боев всей греческой армии. Еще они спрашивали про кое-какую амуницию, и возможность рассрочки. Ну и сроки исполнения. Причем последнее интересовало так, что они едва ли не подпрыгивали от нетерпения. На грани этого был и Вениамин Ильич, так как упустить такой контракт… точнее будет сказать — любой контракт, где ему полагались приличные комиссионные. Так вот, это было выше его сил.

— Понятно. Скажите, а эти господа в курсе, что предлагаемая им винтовка несколько отличается от победившего на недавнем конкурсе образца?

— Да, и не имеют ни малейших претензий. Даже, я бы сказал, наоборот — им очень понравились эти отличия.

— Н-да. Ну что же, начинайте готовить бумаги, точные сроки я назову после беседы со своим управляющим.

Юрист слегка замялся.

— Совсем забыл вам сказать, Александр Яковлевич. Я уже имел с ним разговор касательно этого вопроса и он заверил меня, что представляется вполне возможным выделать всю партию в полгода. И бумаги давно уже готовы. Собственно, все мы ждем вашего решения?..

— И все-таки, с вашего позволения, Вениамин Ильич — вначале я должен принять доклад управляющего. Впрочем, и затягивать это дело тоже нельзя — так что назначайте встречу с греками на послезавтра.

Стряпчий прямо на глазах стал выздоравливать: в глазах появился довольный блеск, а на лице легчайший румянец.

— Слушаюсь. С вашего позволения, я продолжу?

Чем дольше говорил Лунев, тем больше понимал князь причины столь нездорового вида своего собеседника. Потрудился и сделал начинающий седеть юрист столько, сколько и десятку молодых не зазорно сделать. Отправил нескольких своих подчиненных в далекую Испанию — там как раз решили перевооружить свою армию чем-нибудь поновее, и организовали соответствующие испытания и конкурс. Отслеживал аналогичные испытания в Чили — они как раз подходили к своему завершению. И вроде бы, месяца через три стоило ждать гостей из Латинской Америки — так как изделие герра Манлихера чилийскую военщину не устроило, а другие претенденты смотрелись еще бледнее. Помимо дел оружейных, Вениамин Ильич не забывал и о других своих обязанностях, все так же добросовестно окучивая отечественных и иностранных предпринимателей на предмет продажи им лицензий. Правда, делал это все больше руками своих подчиненных, число коих не так давно перевалило за шесть десятков человек. Разумеется, не забывал он и отдыхать от трудов праведных — в основном в Москве и ее пригородах, где подыскивал для своего клиента лакомые кусочки недвижимости…

— Вот, для простоты восприятия я отметил на карте города все интересные нам участки земли.

— А что означают эти цифры?

— Это я для порядка, Александр Яковлевич, чтобы ничего не упустить и не перепутать.

Шлеп!

На карту улеглась стопка исписанной бумаги, с характеристиками возможных приобретений. Для постройки доходных домов, места для размещения будущих заводов и магазинов, ну и на отдельном листке — для устройства московской резиденции князя Агренева.

— Если приобрести городскую землю в Большом Харитоньевском переулке, то будет место под застройку, причем совсем рядом с Мясницкой. Чуть подалее, в Пречистенской части, а еще точнее в Гагаринском переулке — усадьба Нащокиных. Почти в десятину размером и всего за полтораста тысяч. Еще чуть дальше, на углу со Староконюшенным, два участка у князя Гагарина — полторы десятины, двести шестьдесят тысяч на ассигнации. В той же части есть еще две усадьбы: Афросимовых, с хорошими строениями и обстановкой, в Обуховом переулке, за двести сорок тысяч. Задами к ним, в Денежном переулке, у Ермоловых — тоже в прекрасном состоянии, с садом, и всего за сто тридцать тысяч.

Докладчик на мгновение замялся. Глянул на карту, листнул записи и тут же продолжил.

— Так же есть несколько больших, и при этом недорогих домовладений в Арбатской части, у Спиридоновки и Поварской. И вариант с покупкой городской земли в Огородной слободе и Большом Харитоньевском. Конкретных переговоров о цене провести не успели, но если надо?..

Молодой аристократ несколько минут помолчал, после чего утвердительно кивнул — надо.

— Теперь по поводу ваших финансов.

Стряпчий встал, дошел до громадного стального сейфа, по какому-то странному недоразумению называемого просто несгораемым шкафом для ценных бумаг, и с некоторой натугой открыл правую створку. Пошуршал многочисленными укладками и папками с пружинным переплетом (некоторые новинки он успевал оценить самым первым) и вернулся обратно.

— Вот-с, прошу — детальный отчет по всем вашим счетам.

Судя по некоторым ноткам в голосе Вениамина Ильича, вначале он хотел сказать что-то вроде — тем счетам, что мне известны. Но природная скромность все же оказалась сильнее мимолетного любопытства. Убрав в сторону очередную порцию важных бумаг, Александр жестом попросил продолжать дальше — но вместо этого Лунев опять отправился к своему шкафчику.

— Письма от господина Лодыгина, Вестингхауза и Теслы. А в этом пакете — подробнейший доклад Арчибальда о текущем состоянии дел.

С легким треском надломив сургуч печати, молодой аристократ быстро заскользил глазами по удивительно ровным и четким строчкам первого письма.

"Угум, готов сотрудничать, выражаю благодарность, с интересом рассмотрю все ваши предложения. Не понял, что значит — по ряду причин опасается возвращаться на родину?! Злые кредиторы ждут, что ли? Или электрический стул раньше времени изобрел и опробовал на ком-то?".

Во втором письме Вестингхауз тоже жаждал посотрудничать с русским фабрикантом, с нетерпением ждал конкретных предложений — и вообще был готов направить своих представителей куда угодно, для переговоров на любые коммерчески привлекательные темы. А если эти самые предложения окажутся ну очень сильно интересными, обещался и сам прибыть, в самые сжатые сроки. Прямо даже неудобно перед человеком становилось… В отличие от энергичного американского деловара, серб Никола Тесла никуда ехать не хотел — ему и на том континенте было вполне хорошо и комфортно. Но принять заказ на какую-нибудь интересную для него тему был согласен — как говорится, и то хлеб.

"Что бы ему такое подсунуть, чтобы потом лет десять о нем не вспоминать?"

Быстро перебрав самые бредовые идеи, Александр довольно хмыкнул и прямо на письме написал непонятное для юриста слово.

"Чем всякой ерундой вроде радио баловаться, пускай серьезным делом займется, антигравитатор изобретает. И беспроводной передачей электроэнергии озаботится, чтобы на проводах не разориться".

Самое последнее письмо оказалось и самым интересным. Скупка бескрайних просторов Техасщины потихоньку-полегоньку началась, и доверенное лицо, а по совместительству полноправный гражданин Северо-американских соединенных штатов Арчибальд Лунефф выражал по этому поводу осторожный оптимизм. А так же твердую уверенность, что в смету расходов он ну никак не уложится. Потому что завязывание дружеских отношений с сенаторами и "прикармливание" полудюжины газет оказалось весьма и весьма затратным занятием.

"Так, пора подумать о контролерах этого юриста-финансиста. И было бы неплохо организовать за ним постоянный присмотр — во избежание лишних соблазнов, так сказать. Что у нас дальше?".

Дальше Арчи удалось блеснуть своим профессионализмом, и раскрыть некоторые детали биографии ученого-эмигранта. Объясняющие столь непонятную робость в деле возвращения на историческую родину.

"Увлекался идеями народовольцев, был на подозрении Третьего отделения как сочувствующий им. Эмигрировал в САСШ. Хм, а чего так резко? Понятно, как подвзорвали государя-императора Александра номер два, так и проснулась тяга к новым местам, а так же резкое неприятие заснеженных сибирских просторов. Впрочем, у каждого свои недостатки. Список патентов… о, такие люди нам нужны!".

— Надо подумать, как его заполучить…

— Простите, Александр Яковлевич?

— Я немедленно отправляюсь в Сестрорецк, вернусь самое позднее завтра вечером.

— Значит, послезавтра?..

— Да, переговоры на полдень.

Собирая самые ценные бумаги в любезно предоставленный юристом портфель (все остальные документы остались дожидаться плечистых курьеров с бронечемоданами — уж больно много накопилось важной документации), князь все так же задумчиво повторил.

— Надо подумать, определенно надо.

— Князь, вы мало бываете на публике, слишком мало — нельзя так долго пренебрегать светской жизнью.

Тридцатилетняя аристократка улыбнулась и спокойно, без всякого кокетства посмотрела в глаза собеседнику. Она была красива. Очень. Нет, не так — она была ошеломляюще, просто невероятно красива. Настолько, что почти не пользовалась косметикой — в ней просто не было никакой нужды. Ее внешность и так действовала на неподготовленного мужчину наподобие доброго удара в челюсть, и со вкусом подобранные платья и драгоценности всего лишь оттеняли ее природные данные. Мало того, она ко всему еще и наследовала почти все колоссальное состояние своего отца — это чудовищно убийственное сочетание красоты и больших денег, сводило с ума многих и многих из тех, кто добивался ее благосклонности. Некоторым везло, и некую толику дружелюбия от аристократки, известной далеко за пределами империи, они все же получали. Другие за счастье почитали быть просто принятыми в доме Юсуповых. Третьи не оставляли надежды на нечто большее, чем простая дружба и ровное общение — но повезло только одному, даже и не посягавшему на внимание юной княжны. Граф Сумароков-Эльстон всего лишь сопровождал наследного болгарского принца Баттенберга, одного из многих претендентов на сердце и руку русской красавицы…

— Общество мною недовольно?

— Скорее оно в недоумении, и гадает о причинах такого затворничества. А так же о том, как долго оное будет продолжаться.

Разумеется, после замужества количество воздыхателей резко поубавилось, но и оставшихся было раз в десять больше, чем у любой другой светской дивы. И тем интереснее ей было беседовать с человеком, равнодушным к ее внешности и богатству — уж это она почувствовала сразу.

Княгиня Юсупова, она же графиня Сумарокова-Эльстон, слегка качнула головой и почти незаметно откинулась на изогнутую спинку небольшой софы, после чего еще раз обозначила улыбку, приглашая тем самым своего собеседника к ответу.

— Понимаю. Или ты займешься светской жизнью, или она займется тобой? По всей видимости, слухов обо мне ходит превеликое множество.

В этот раз улыбка была вполне отчетливой, и к тому же дополнилась очень мелодичным смехом.

— Все так и есть, вы угадали. И все же, почему вы неизменно отклоняете все приглашения?

— Ну почему же все? Ваше принял, причем с большим удовольствием.

Зинаида Николаевна на несколько мгновений задумалась, непроизвольно поглаживая при этом удивительно крупную жемчужину, украшавшую ее "скромный" домашний наряд. Еще раз качнула головой и с нейтральной интонацией протянула.

— В первых числах февраля мы устраиваем бал?..

— Почту за честь, Зинаида Николаевна.

Достигнув полного согласия и взаимопонимания, гость и хозяйка с четверть часа поговорили на отвлеченные темы, после чего Александр изобразил на лице приличествующую моменту тень сожаления и объявил, что вынужден откланяться. Приложился к изящной ручке, выразил надежду на скорую встречу и едва не пропустил появление лакея за своей спиной — до того тот бесшумно и плавно передвигался.

"Однако! Прямо не слуги, а духи бесплотные — паркет под ними не скрипит, ногами не шаркают, резких движений не делают. Видимо, потомственные лакеи. Или это их так выдрессировали?".

Задумавшись над тем, где и как обучают многотрудному лакейскому ремеслу, молодой аристократ даже не запомнил, как дошел до прихожей (в которой вполне можно было принимать роту гостей — размеры позволяли), натянул на руки перчатки и небрежным жестом принял от дворецкого свою шляпу.

— Всего хорошего вашему сиятельству!

Не отвечая (замечать прислугу было дурным тоном), зато вроде бы в никуда кивнув, он водрузил головной убор на положенное ему место и спокойно прошествовал к выходу. Где дюжий швейцар тут же потянул могучую створку двери на себя, умудряясь выглядеть при этом и важным, и подобострастно-почтительным. Миновав встрепенувшегося было извозчика, князь все в той же неспешной манере двинулся по заснеженной гранитной мостовой вдоль длинного трехэтажного особняка, который так и хотелось обозвать нескромным словом — дворец. Впрочем, воочию познакомившись с интерьерами и отделкой фамильного гнезда Юсуповых, их гость только утвердился в том мнении, что по-другому его называть не было никакого смысла. Так как именно дворцом этот громадный особняк и являлся — старинным, сурово-строгим снаружи и мягко-уютным внутри. Правда, уют был с легкой примесью музея: картины, гобелены, золоченая лепнина потолка и роспись стен, наборно-узорчатый паркет — а так же многочисленные ценные и просто затейливые безделушки. Статуэтки, шелк и атлас, мебель чуть ли не позапрошлого века, все вместе это создавало совершенно особую атмосферу спокойной неги и расслабленности, на фоне поистине византийской роскоши. Которой хозяева совершенно не тяготились, даже можно сказать что и не замечали — вот уже три поколения потомков знатного ногайского бека Юсуфа рождались и умирали во дворце на берегу небольшой речки Мойки, считая его всего лишь любимым домом.

"И как мне кажется, последний из рода по мужской линии может вскоре присоединиться к своим предкам. А жаль, не самый плохой человек на этом свете"

Отдавая обещанный Николаю Борисовичу визит, молодой аристократ совсем не ожидал увидеть его в таком виде. Нет, костюм и манеры у князя Юсупова были привычно безукоризненны, а вот самочувствие явно пошаливало — полнота, отдышка и набрякшие веки об этом разве что не кричали. Слишком уж часто для здорового человека он делал паузы и покрывался легкой испариной. Поэтому, когда хозяин дворца извинился и оставил своего компаньона на старшую дочь Зинаиду Николаевну, тот воспринял это с пониманием — любому было видно, что князю плохо. Настолько плохо, что даже удивительно, как его приняли — в аналогичной ситуации сам Александр посылал бы всех посетителей куда подальше. Из собственной постели, или даже койки в лазарете — таким слабым-слабым, но в то же время очень энергичным голосом. Тем не менее, признанная дива высшего света (некоторые, особо тонкие ценители женской красоты называли ее коротко — Сияние) спокойно подхватила эстафету гостеприимства, при этом ничем не показывая своей тревоги за любимого отца, и довольно быстро и непринужденно подвела разговор к тому, что ее интересовало больше всего.

"Впрочем, надо признать, что интерес этот был как минимум обоюдным. На таком мероприятии как "домашний" бал князей Юсуповых, будет весь цвет имперской аристократии — а значит, есть хороший шанс завязать полезные знакомства…"

Молодой мужчина в светлом кашемировом пальто вздохнул и едва заметно прибавил шагу, немного сожалея о потраченном времени. А с другой стороны — он познакомился с редкостной красавицей и неожиданно получил приглашение на закрытое, и просто до неприличия статусное мероприятие. Значит, день прожит не зря!

Несмотря на общее плохое самочувствие, выглядел Вениамин Ильич Лунев на все сто. Даже, пожалуй, что и на все сто пятьдесят. Тысяч рублей — именно столько коммисионных ему отломилось после заключения "эллинского" контракта. Кстати, и самочувствие его тоже было одним из последствий этого столь приятного карману и сердцу события — в его возрасте, столь обильные возлияния все же были противопоказаны. А вот представители небольшого, но жутко миролюбивого и суверенного государства Греции, в деле празднования удачной сделки проявили просто-таки выдающуюся сноровку и опыт. Нет, во время обсуждения условий договора они тоже не сплоховали, настойчиво добиваясь наилучших для себя условий (так убедительно плакались про свою бедность и крайнюю нужду, что едва сами в нее не поверили), но все ж таки заседать в ресторане у них выходило заметно лучше. Особенно за чужой (то есть княжеский) счет. Вообще, у владельца Русской оружейной компании появилось такое впечатление, что покупатели привезли с собой как минимум по одной запасной печени. Ну или некоторое время серьезно стажировались в старейших полках русской императорской лейб-гвардии. Например, у преображенцев — эти господа что шампанское, что водку употребляли даже не стаканами, а аршинами. То есть наливали сотню-другую бокалов-рюмок, выставляли их вдоль стола и принимались за дело, под зоркими взглядами товарищей. Два-три аршина водки "на грудь", для офицеров этого славного своими вековыми традициями полка были обычной дневной нормой. А семь-восемь — квалификационным тестом на профпригодность, а так же экзаменом для недавних юнкеров, возжелавших влиться в тесные ряды лейб-гвардии Преображенского полка. Конечно же, обитатели Средиземного моря столь серьезное испытание не прошли бы, но вот норматив рядового гвардионца почти все они выполнили достаточно легко. В отличие от пожилого юриста.

— Александр Яковлевич, вы были правы.

— В чем?

— Надо было мне покинуть наших гостей вслед за вами. А теперь вот с мигренью хожу, да-с.

Князь молчаливо согласился. Вообще-то, судя по легчайшему румянцу, блеску глаз и общей живости господина Лунева, бокал-другой антипохмелина тот уже выпил. Так что со своей мигренью мог не только ходить, но и спокойно себе бегать — и уж тем более обсуждать деловые вопросы. И первым из них была очередная просьба-приказ из серии — пойди туда, вроде знаю куда, и найди мне того, примерно знаю кого.

— Цеппелин? Судя по всему, этот господин немец.

— Верно. Все, что мне о нем известно, вот на этом листке.

Радость стряпчего была преждевременной, так как знал его клиент на удивление мало. Всего три факта: искомая личность увлекается вопросами воздухоплавания, проживает во Втором Рейхе, ну и имя-фамилию. Все!

— Будет исполнено, Александр Яковлевич.

— Надеюсь на вас. Далее, надо бы окончательно урегулировать вопрос с господином Бенцем, касательно его и моих патентов.

Тут Вениамин Ильич не сдержался и понимающе кивнул — адрес этой личности ему был известен. Кивнул, и тут же замер. Но, к его удивлению и даже удовольствию, мигрень на такие вольности внимания не обратила.

— Кстати, о патентах. Вот три новые заявки, оформите их обычным порядком. И еще. Я думаю, надо распространить действие всех моих патентов на Японию. Вы ведь знаете, где находится эта страна?

— Признаться, крайне смутно.

— Тем не менее, я надеюсь на вас. Вот эти письма надо передать адресатам лично в руки. Надеюсь, ваш брат найдет такую возможность?

— Тесла, Лодыгин, Вестингхауз… Вне всяких сомнений, Александр Яковлевич. Кстати, через две недели мой племянник, Виктор, отправляется к своему отцу. Возможно, у вас есть для него какие-либо сопутствующие поручения?

— Нет. Хотя?.. Насколько я понимаю, обратно он вернется не скоро?

— Да, Арчибальду крайне необходима его помощь и поддержка. Собственно, он и Геннадия приглашал, причем неоднократно, и моих сыновей переманивал.

Говоря все это, хозяин юридической конторы добродушно улыбался. И с той же улыбкой пожаловался на самого князя — дескать, такими темпами у него в конторе ни одного родственника не останется.

— Насмотрелись на Геннадия, и тоже возжелали самостоятельного дела.

— Что, все сразу?

— Пока только Виктор, старшенький мой.

— Я подумаю. А по поводу вашего племянника — небольшое поручение у меня для него все же есть. Так что сегодня, в восемь вечера, я жду его на своей квартире.

Александр немного помолчал, и начал излагать последнее поручение для стряпчего.

— Вениамин Ильич, помните, я просил вас узнать о баронессе Вительсбах?

— Ну как же! Софья Михайловна, ежели я только не ошибаюсь?

— Нет, все правильно. К моему глубочайшему сожалению, я так и не узнал ее нынешнего местообитания. Принадлежащий ей особняк в городе продан, в поместье сидит управляющий, который утверждает, что свою хозяйку не видел столько же времени, сколько и я. Ренту он пересылает на именной счет в один из банков, как и отчеты о своей деятельности. Какой именно банк — он говорить отказался категорически, ссылаясь при этом на указание своей хозяйки.

Лунев озадаченно покашлял и осторожно пообещал сделать все, что только в его силах. А заодно попросил, если это возможно — уточнить, по какому именно поводу князю Агреневу вдруг понадобилась давняя знакомая?

— Не так давно я узнал одну новость. Неожиданную, но вполне приятную, и очень хочу обсудить ее с баронессой. Очень!