Глава 13

— Все начнется в одиннадцать часов, господа. Каждого из вас будут вызывать по имени, отчеству и фамилии. Во время представления отвечать только на вопросы Их императорских величеств. Самим вопросы не задавать!!!

Обер-церемониймейстер, отвечавший за четкость и правильность предстоящего действа, окинул всех присутствующих строгим взглядом, мимикой и даже грозным движением бровей показывая — в случае столь вопиющего попрания церемониала, второго шанса для неудачника не будет. Уж он позаботится!..

— На этом все. Я надеюсь на вас, господа.

Еще раз оглядев два десятка мужчин, одетых по большей части в почти одинаковые черные фраки, разбавляемые редкой военной формой, царедворец едва заметно кивнул (похоже, сам себе) и величаво отбыл в неизвестном направлении. С тем, чтобы очень быстро вернуться, и буквально парой жестов организовать нестройную толпу представляемых в ровную четкую шеренгу. Ожидание чего-то важного и значительного буквально зримым облаком окутало соискателей монаршей милости, заставляя их неосознанно выпрямлять спины и поголовно демонстрировать безупречную выправку — некоторые требования были одинаковыми как к военным чинам, так и к гражданским. Все находились в едва заметном напряжении, предвкушении, легком, но тщательно подавляемом волнении… Или не все? Один из счастливчиков выглядел как все, вел себя как все, вот только бесстрастно-вежливое выражение его лица не было привычной маской. Он действительно был спокоен — и тогда, когда высаживался из специального поезда на Балтийский вокзал. И тогда, когда его вели мимо бронзового памятника первому владельцу дворца, столь неудачно запутавшемуся в собственном шарфе и упавшему от этого виском на табакерку. Три раза подряд. И даже в переходах и галереях Гатчинской резиденции его больше интересовали интерьеры и картины, нежели предстоящая ему аудиенция. Это чувство изменило ему только один раз — тогда, когда гофмаршал своим внушительным голосом возвестил появление венценосной четы. Ибо Самодержец, Хозяин земли Русской, и прочая и прочая и прочая, приветствовал и принимал своих верных подданных, будучи одет в мундир. Обычную повседневную форму лейб-гвардии Преображенского, (чьим августейшим шефом государь, собственно, и являлся), вот только именно у него она была далеко не новой. А в одном месте, рядом с рукавом, так и вовсе слегка того. Потертой. Мелочь, небольшой штришок, августейшая блажь — но именно это заставило князя искренне удивиться. А еще, как это ни кощунственно звучит, добавило некую толику уважения к императору.

"Помнится, Михаил пару раз упомянул, что-де отец работает по десять часов в сутки, и даже в субботу занят до часу-двух дня. Работает! А мог бы сачковать, передоверив большую часть забот министрам".

Каждому, кто находился в приемной зале Арсенального каре Гатчины, государь уделял не больше двух-трех минут, так что очередь-шеренга из аристократов быстро редела, иногда тормозясь на каком-нибудь счастливчике, удостоенном боле длительного разговора.

— Князь Александр Агренев!

Несмотря на то, что император, несомненно, помнил молодого аристократа (не так уж и много прошло времени со стрельб в его присутствии), смотрел и выглядел он так, как будто видит представляемого в первый раз — требованиям этикета и церемониала вынуждены подчиняться и сильные мира сего. Поклон, рукопожатие, во время которого отнюдь не маленькая ладонь Рюриковича буквально утонула в лапище Романова, четкий поцелуй надушенной женской ручки, сопряженный с еще одним поклоном…

— Рад нашему знакомству, князь.

— Ваше величество, это огромная честь для меня.

— Петр Семенович весьма лестно отзывался о вас, князь Александр.

Александр Третий замолчал, глядя прямо в глаза. Демонстративно прошелся взглядом по фигуре своего собеседника, давая тем самым понять, что заметил отсутствие на фраке любых наград, даже обязательных к ношению. Затем едва заметно кивнул, и закончил аудиенцию простыми, но весьма многозначительными словами:

— До следующей нашей встречи, князь.

Короткий полупоклон, легчайшее, но все же заметное всем желающим прикосновение губами к милостиво протянутой руке императрицы (молчавшей, но весьма поощрительно улыбающейся), и Александр отошел к остальной публике. Так сказать, "простому дворянскому народу", получившему, наконец, вожделенное. Свободный доступ ко двору! Большой и малые императорские балы, приемы, дозволение присутствовать на официальных мероприятиях и посольских приемах… Признание со стороны высшей аристократии и чиновничества, новый статус, новые возможности! Впрочем, это не отменяло зависть к тем, кто был выделен особо — улыбку императрицы, и протянутую для ВТОРОГО поцелуя руку заметили все. И уж совсем нетрудно было заметить статс-даму, появившуюся в зале почти сразу после ухода августейшей четы. И не просто появившуюся, а еще и направившуюся прямиком к князю Агреневу. До сего дня Александр считал, что выражение "уши шевелятся" следует понимать фигурально — ан нет, некоторые представители главного сословия империи наглядно демонстрировали это сложное, и невероятно трудное в освоении искусство. И все равно, тихий разговор так и остался бередящей их воспаленное любопытство раной:

— Государыня просила напомнить, чтобы вы взяли с собой на аудиенцию некие бумаги. Коммерческого рода — она сказала, вы поймете.

— Несомненно. Аудиенция?

— Следующий четверг, Аничков дворец, час пополудни.

" Получилось!!!".

— Благодарю за напоминание, ваше высокопревосходительство.

Статс-дама благосклонно улыбнулась — по меркам дворцовой свиты, разумеется. Легчайший намек, небольшое движение губ… Умному достаточно. Затем она мельком покосилась на аристократов, очень правдоподобно изображающих легкую скуку. Коротко и изящно повела головой, обозначая тем самым завершение беседы, и ушла, оставив на сердцах и душах мужчин неизгладимую рану. Она их даже не заметила! Будто на пустое место посмотрела.

— Прошу за мной.

Обер-лакей с таким постным лицом, как будто недавно перехоронил всю свою родню и большинство соседей, профессионально плавно склонил голову и повел рукой, со всей возможной тактичностью намекая господам на то, что пора бы уже и честь знать. Опять длинные коридоры с низеньким потолком и Кухонное каре, где большая часть представленных еще раз привела себя в порядок, то бишь покурила и выпила немного вина, отходя от столь важного события в своей жизни. Затем были безмолвные посты охраны и громадный холл, в который врывался свежий ветер со стороны Гатчинского парка.

На самых ступенях дворца князь Агренев опять выделился. Тем, что его догнал явно запыхавшийся лакей — догнал только для того, чтобы вручить короткую записку. Кто мог гонять дворцовых лакеев по своим нуждам? Глупый вопрос…

"Слухи пойдут, что надо. А с другой стороны, если не можешь предотвратить — возглавь! Значит, прямо с вокзала наносим визит драгоценному бриллианту русской аристократии, дражайшей Зинаиде Николаевне. Коей и расскажем про все свои переживания, а так же о милости императрицы. Заодно про здоровье ее батюшки узнаю — все же, компаньон он не из худших".

Александр заметил, что улыбается. Немедля исправил эту свою оплошность, и во второй раз прочитал короткое послание — не от императора, как все подумали. Всего лишь от его военного министра. Некоторые слова ему так понравились, что он даже повторил их вслух:

— Ваши предложения высочайше одобрены, а посему жду Вас у себя в ближайший понедельник, дабы предметно обсудить…

Князь вдохнул, замер, затем длинно выдохнул, и все-таки улыбнулся:

— Обсудим, Петр Семенович, еще как обсудим!..

В один из воскресных июльских вечеров, в большой квартире семейства Бусыгиных внезапно стало многолюдно. А еще очень шумно — но, несмотря на веселые выкрики и многоголосый гам, никто из соседей даже и не думал возмущаться столь возмутительным беспорядком. По очень уважительной причине — по большей части, именно они и сидели за накрытыми аж в трех комнатах столами, через одного являясь как подчиненными Мартына Егоровича, так и просто хорошими знакомыми из соседних цехов. Ну а хорошими людьми они и вовсе были все, поголовно. И так уж издавна повелось на Руси, что для хорошего человека ну ничего не жалко!.. Особенно, если кое-что по мелочи (картошечки там, капустки квашеной — или даже штоф беленькой) для застолья тот принесет сам, а его супружница немного подмогнет хозяйке дома на кухне. Причина же, по которой все они собрались… Ну, причина была очень уважительной. Вернее, таковых набралось сразу две. Нет, даже три! Сегодня Бусыгины впервые "официально" познакомились с будущим сватом и сватьей — подросла дочура, чего уж там, скоро улетит из гнезда родительского под мужнино крыло. Скоро, да не совсем — вот вернется ее отец из поездки в чужедальние края, тогда уж и честным пирком, да за свадебку. Заодно и на швею доучится, время будет. Второй причиной было заслуженное (и все это единодушно поддерживали) повышение бригадира Бусыгина аж до должности мастера все того же экспериментального цеха. Которое, вообще-то, тоже должно было состояться лишь после его возвращения из заграниц — но это же не причина так надолго откладывать положенное по такому случаю "обмытие"?! Ну и третье, на фоне первых двух выглядевшее не причиной, а скорее уж незначительным поводом — очередная четырехмесячная стажировка Мартына, на сей раз в цехах "Швейцарской промышленной компании". Разумеется, по месту нахождения этих самых цехов. А вот прошлая была у Круппа…

— З-завидую тебе, Егорыч! Белой завистью. У одних немчин в гостях был, теперь к другим в гости поедешь — не то что мы, дурни сиволапые, дальше околицы и носу не кажем.

— Э! Тебе ли про околицу говорить, седая башка? Ты еще в Калуге на пяти заводах поработать умудрился, пока в Людиново не осел. Да и там время от времени от Проньки своей сбегал, вроде как на заработки.

— Га-га-га!

— Да его только могила исправит!..

— Не дождетесь, ироды!

Дружно грохнувшие гости тыкали пальцем в покрасневшего мастерового, надувшегося в мнимой обиде. Не стесняясь при этом в полный голос обсуждать подвиги известного "ходока" до женского полу, умудряющегося с завидной регулярностью огребать от благоверной за свои не менее регулярные блудни. А вот хозяину досмеяться не дали — легкое касание жены и пара слов в подставленное ухо заставили его покинуть насиженное место, дабы встретить новых гостей. Гостей, которых он не пустил дальше порога — собственно, он и на порог их тоже не пустил, предпочтя выйти, и плотно притворить за собой дверь.

— Ты где шляешься в такой день?!

— Так ведь смена, брат.

— Закончилась…

Мартын достал из кармашка серебряные часы с дарственной надписью от Герта, и ловко отщелкнул крышку. Покачал перед лицом Федора циферблатом (а заодно и крепким кулаком, в котором была зажата цепочка), и заметил с укоризной:

— Сорок минут назад. Все твои тут, а ты что? Или не уважаешь?!..

— Да ты что, брат!

— Вот то-то же.

Бусыгин перевел взгляд на двух других мужчин и спокойно заметил:

— А вас я не приглашал.

Федор тут же встрепенулся, но сказать, вернее, объяснить так ничего не смог, направляемый рукой старшего брата в квартиру:

— Иди-иди, тебя там штрафная стопка уже заждалась.

В очередной раз притворив дверь в свою квартиру, ее хозяин оглядел стоящих перед ним мужчин, и тихонько вздохнул. Про себя.

— Ну?.. Помолчать я и за столом могу.

— Что, даже к себе не пригласишь?

— Афанасий, так ты выпить пришел, что ли? Давайте уж, говорите, с чем до меня пожаловали.

Мастеровые помялись, переглядываясь, затем начали излагать:

— Мартын… Егорович, ты на фабрике не последний человек, тебя начальство слушает. Сделай милость, похлопочи за нас, век благодарны будем.

— А что такое?

Очередное переглядывание завершилось жалостливым вздохом:

— На Викентия его артельный ополчился, деньгу урезает, придирается постоянно — и все по мелочам. А меня вот охрана второй раз смертным боем бьет, вовсе ни за что.

— Иэх, работнички! Ладно. Что артельный твой говорит, страдалец? Из-за чего штрафует-то?

— Говорит, брака много гоню.

— А работаешь в бригаде давно ли?

— Позавчера три месяца исполнилось.

— Да уж. Может, тебе другое что попробовать? Я вот вчера слыхал, в тарный цех опять кто-то требуется?

— Так там задельное меньше платят! Да и что я, хуже других, штоль?!..

— А как насчет?..

Бригадир опытного производства звонко щелкнул пальцами себя по горлу, намекая на зеленого змия.

— Ну!.. Бывает иногда. Но все как у людей, чинно, благородно. А с утра как все, к станку.

— С запашком. Па-анятно. Вот что я тебе скажу, милок — бригадир твой против общества не пойдет.

— А причем здесь?..

Мартын отмахнулся, не пожелав говорить дальше. В самом деле, как объяснить человеку, что если он постоянно гонит брак и приходит на работу с перегаром, причем довольно часто — остальные бригадники могут и не захотеть оплачивать запоротые заготовки из своего кармана? Не, никак.

— Ну а тебе, Афоня, я еще когда говорил — нечего тебе сюда ехать?

Бывший сельчанин криво ухмыльнулся, стараясь не шевелить лишний раз подбитым глазом:

— Чего ж так? Я за чужими бабами не бегал.

— Занят был? Тем, что жену лупцевал?

— За дело!

— Не знаю я твоих дел. То, что ты пьяный при этом был, знаю. То, что она временами от тебя по соседям прячется, с детворой вместе — слышал. И про палец ее поломанный тоже что-то такое поговаривали. А уж как она иногда ходит интересно, после твоих ночных поучений, и вовсе сам видел. И раз уж зашел об том разговор…

Дверь приоткрылась, донося застольный шум, и кто-то невидимый осведомился звонким девичьим голоском:

— Тятя, тебя мама потеряла. Ты скоро?

— Иду уже Аннушка, иду.

В третий раз притворив дверку, и для полной уверенности подперев крашеную в красно-коричневый цвет филенку собственным плечом, Мартын продолжил:

— Я на фабрике давно уже, кое-что повидал, кое-что понял. Поэтому дам тебе добрый совет. Фима твоя — звеньевая у сборщиц пятого оружейного. Бабы ее уважают, на работу она цопкая, сметливая, ответственная. Мастер постоянно хвалит, опять же. По всему — именно ему и надоело смотреть, как она постоянно от всех синяки свои прячет.

— Ну?..

— А охрана тебя второй раз пометила. Так?

— Ты к чему это ведешь, Мартын?

— Да ни к чему. Тронешь ее еще раз, и станешь калекой.

Афанасий открыл было рот, сказать что-то едкое…

— И поверь мне, за Хозяином такое не заржавеет.

Мастеровой-бракодел испуганно перекрестился, а чересчур ревнивый (или что у него там?) муж медленно захлопнул рот — было что-то такое в голосе Бусыгина, до крайности убедительное.

— Тебе бы радоваться, дураку, что баба больше тебя зарабатывает. Да еще успевает всю семью обстирывать, обшивать, кормить-поить — и терпит все твои дела пьяные. Пока терпит. И соседи твои терпят. Пока. А вот если бы она хоть раз пожаловалась…

— Так что ж теперь, я в собственной семье не хозяин?! И даже и пальцем ее не тронь? А если она при всем честном народе всяким-разным улыбается?! Да еще неизвестно, из-за чего так охрана старается! Может, у нее хахаль там завелся!..

Мартын отвалился от двери и взялся за ручку, не собираясь и дальше портить себе день.

— Ну уж нет, я это дело так не оставлю. И на мордоворотов этих управа найдется — понадобится, так я и до главного инспектора дойду!!!

— Ага, давай. Только он тебя еще быстрее закопает, правдолюбец ты наш. В общем, так — я сказал, ты услышал. И это. Не ходи ко мне больше, Афоня. Никогда.

Однако ж, встретиться им все же пришлось, и довольно скоро. В кабинете господина главного инспектора, куда Бусыгина вызвали прямо с проходной — и не только вызвали, но еще и проводили, навевая таким эскортом самые нехорошие предчувствия. Которые еще больше усугубились, когда в конечной точке своего путешествия он увидел всех участников разговора, состоявшегося всего лишь два дня назад. Правда, кроме них присутствовали еще трое, и именно их наличие заставляло надеяться на то, что все обойдется: начальник и сменный мастер пятого оружейного цехов буквально сверлили Афанасия недовольными взглядами, а бригадир третьего штамповочного незамысловато (и очень многообещающе) поглаживал кулак, косясь в сторону своего изрядно скукожившегося подчиненного.

— Садись.

У Мартына колени словно сами собой подогнулись. Все же наболтал он тогда, стоя на лестничной площадке, много такого, чего по трезвому делу не то, что говорить — даже и думать бы не стал.

— Раз все в сборе, приступим. Викентий Загосин. Читай!

Долгин небрежным жестом пододвинул к мастеровому его собственный контракт, и тот вполне бегло (хотя и спотыкаясь на каждом втором-третьем слове) продекламировал:

— С правилами начисления заработной платы, внутреннего распорядка и трудовой дисциплины ознакомлен, расписался собственноручно.

— За систематическое нарушение пункта семь-три и семь-двенадцать — штраф в размере месячного заработка, в пользу твоей бригады.

Артельный еле слышно, но с большим облегчением выдохнул, и посмотрел на своего слесаря без прежней неприязни. За регулярный выход на работу "с душком", и недобросовестное выполнение рабочего урока такое наказание было очень даже божеским. Рано радовался!

— Осип Бродин, бригадир, за небрежение своими обязанностями — штраф в размере половины месячного заработка, в пользу компании. За регулярное потворство недобросовестному отношению к своим трудовым обязанностям и грубое нарушение системы качества, со всей одиннадцатой бригады — штраф, в размере двухмесячного заработка, в пользу компании. Вопросы? Нет вопросов. Свободны!

Пока двое мужчин шли на выход, один из них еще сдерживался. Но стоило двери закрыться, как из-за нее тут же донесся очень характерный звук удара, сдавленное оханье и приглушенное шипение:

— Ах ты ж сука!!! Куда собрался — я за тебя перед мужиками объясняться буду? Пшел!

Афанасий невольно посерел лицом, явно примеряя ситуацию на себя — тем более, что его прегрешения были заметно тяжелее.

— Рябушкин.

По столу заскользил очередной контракт.

— Читай.

— Да чего там. Расписывался, помню.

— Пункт семь-три, правда, достаточно редко. Десять-два — систематическое причинение телесного вреда работнику компании. Тринадцать-один — прямой ущерб производству компании. Пятнадцать-семь — нарушение общественного порядка в ночное время.

— Ээ?..

— Это когда ты вчера за женой с ковшиком в руках бегал, и соседей далеко посылал.

Буквально охреневшие от такого разнопланового списка прегрешений, мастер и начальник цеха переглянулись и с немалым интересом уставились на "героя дня", ожидая не менее длинного списка кар. Дождались:

— Штраф в размере месячного заработка, в пользу пострадавшего от…

— Это жены, штоль?

Долгин заткнул мастерового взглядом, и негромко предупредил:

— Еще раз перебьешь, пеняй на себя. И отвечая на вопрос — для компании она в первую очередь ценный работник, в обучение которого вложены немалые средства. Что она носит, юбку или штаны — дело десятое.

Придвинув контракт к себе, он тут же сбросил его в верхний ящик. Оттуда же достал лист бумаги с перьевой ручкой, откинул колпачок на чернильнице, после чего и продолжил с прежнего места:

— И выговор — первый и последний. Так же, удовлетворяя поступившее прошение о переводе на другое место работы, компания направляет Афанасия Рябушкина на Кыштымский кузнечно-прессовый завод номер два, с переводом на должность разнорабочего, с удержанием трети заработка в пользу семьи. Коя остается по своему нынешнему месту жительства.

Хозяин кабинета ласково улыбнулся и кивнул в сторону Мартына, превратившегося в одно большое ухо и глаз:

— Или можешь выбрать то, о чем он тебя предупреждал. Неволить не будем.

Проследив, как на белоснежную бумагу легла довольно-таки корявая подпись, главный инспектор подытожил:

— Отправление сегодня, охрана проследит. Свободен! Господа, я вас тоже более не задерживаю.

Начальник цеха коротко кивнул и вышел, не оглядываясь, а сменный мастер немного задержался. Не обращая более никакого внимания на неудачливого мужа своей работницы, он искренне произнес:

— Благодарствую, Григорий Дмитрич!

И получил не менее искренний ответ, с легкими нотками удивления:

— Да не за что, это моя работа.

Оставшись с всесильным главным инспектором наедине, Бусыгин опять занервничал. Герт — вот его потолок, выше он и не пробовал лезть со всеми своими предложениями и делами. А тут!.. То ли второе, то ли третье лицо в компании!

— Ты на хорошем счету. Если хочешь, чтобы так было и впредь… Думай, что говоришь. Где говоришь. И особенно — кому. Свободен!

Попадая в этот кабинет, люди чудесным образом менялись. Чиновники становились скромны и вежливы до необычайности, царедворцы выказывали редкую предупредительность, военные чины и гвардейцы проявляли несвойственную им в обычной жизни осторожность… Одним словом, посетители никогда не кричали, никогда не врывались без стука, и отвечали на все вопросы исключительно четко и по существу. А все потому, что из окон кабинета товарища министра внутренних дел Российской империи, сенатора и генерал-лейтенанта Шебеко, по совместительству являвшегося командиром Отдельного корпуса жандармов, с необычайной легкостью можно было узреть как далекую Сибирь, так и еще более далекую Сахалинскую каторгу. При некоторой доле фантазии, разумеется.

— Кхм!

Убедившись, что внимание привлечено, адъютант коротко напомнил:

— Князь Агренев.

— Что, уже полдень?

Николай Игнатьевич слегка повел плечами и шеей, сбрасывая накопившееся напряжение, захлопнул папку с многостраничным рапортом, вдумчиво изучаемым последние полчаса, и кивнул адъютанту:

— Проси.

С благожелательной миной на лице сенатор подождал, пока молодой мужчина устроится на монументальном (как, впрочем, и вся остальная мебель в кабинете) стуле, и нейтральным тоном поинтересовался — чем обязан визиту.

— Благодарю, что нашли время для того, чтобы принять меня, ваше превосходительство. Дело же мое заключается в следующем.

Оружейный магнат на секунду замолчал, слегка шевельнув пальцами, словно бы подбирая правильные слова.

— В одной из лабораторий моей компании в данный момент разрабатывается некое устройство, называемое детекторной аркой. Суть этого устройства в том, что при прохождении человека сквозь нее, становится возможным определить — есть ли при нем оружие. Быстро, незаметно, и без всякого обыска.

Недолгое молчание помогло замминистра собраться с мыслями.

— Так-так, любопытно-с. Но что же вы замолчали, князь, я слушаю вас со всем вниманием?..

— Для того, чтобы работы над аркой завершились в кратчайшие сроки, мне нужно содействие одного довольно известного электротехника. В настоящее время тот живет в САСШ, но готов немедля выехать на родину. Его останавливает только одно — он всерьез опасается преследования с вашей стороны.

Генерал-лейтенант недоуменно вскинул брови, одновременно по давнишней своей привычке оглаживая правую бакенбарду:

— С моей?!..

— Пожалуй, я неправильно выразился, ваше превосходительство. Со стороны возглавляемого вами учреждения. Видите ли, в свое время господин Лодыгин немного сочувствовал идеям печально известной "Народной воли".

— Так!..

— К счастью, ничего серьезного за ним не числится. Ошибки молодости, не более того.

Аристократ, сам находящийся в обсуждаемом возрасте, слегка переменил позу, закинув ногу на ногу.

— Ныне же он полностью осознал всю пагубность своих заблуждений, и желал бы вернуться в пределы империи, дабы работой на ее благо искупить свои невольные прегрешеня. Я готов поручиться за благоразумие Александра Николаевича.

— Вы уверены, князь?

В ответ "сестрорецкий затворник" (многие называли его именно так) вздохнул:

— Лодыгин весьма сведущ во всем, что касается электротехники… Кстати, в свое время за достижения в этой области его даже удостоили Станислава третьей степени — довольно редкий случай, не правда ли?

Он еще немного помолчал, и с едва ощутимым нажимом закончил:

— Он НУЖЕН мне. И я, вне всякого сомнения, СМОГУ обеспечить его лояльность.

Теперь уже помолчал Шебеко — но только лишь для того, чтобы еще больше подчеркнуть весомость своего ответа:

— В таком случае, князь, мое ведомство не имеет никаких вопросов к господину Лодыгину.

— Благодарю, ваше превосходительство.

Николай Игнатьевич наклонил голову, принимая благодарность, и даже подумал было встать, дабы продемонстрировать свою приязнь уходящему магнату. Однако, как оказалось, это еще было не все.

— Кстати!.. Детекторная арка не единственное, над чем работает моя компания. Некоторое время назад я задумался о массовых беспорядках или волнениях…

Взгляд хозяина кабинета на несколько мгновений стал пронизывающе-острым, а юный промышленник безмятежно улыбнулся:

— Виноват, я опять неточно выразился. Конечно же — о том, как в случае чего их пресекать. Ведь что у полиции есть на данный момент? Почти что и ничего. Тупые сабли, один-два револьвера на участок, в самом крайнем случае — несколько винтовок Бердана. Конечно, есть еще и казаки, с их нагайками, отточенными шашками и карабинами.

Генерал-лейтенант слушал с нескрываемым интересом, машинально пощипывая многострадальный бакенбард.

— Но согласитесь, это уже меры чрезвычайного порядка.

— Хм-хм. А вы можете предложить что-то иное?

— Специальные гранаты с очень едким дымом — очень трудно кричать и бесчинствовать, когда легкие буквально разрываются от кашля. Защитная амуниция, в том числе и для ареста особо опасных преступников вроде стальных наручников особо быстрого одевания. Ну и еще кое-что, по мелочи. Но уверяю вас, эти мелочи позволят сохранить немало жизней, причем как нижним чинам полиции, так и тем, против кого оные будут действовать. Опять же, пресечь беспорядок с помощью казаков, с неизбежными жертвами, или же обойтись силами только и исключительно полиции, без серьезной крови и привлечения воинских частей… Разница все же существенная. Особенно в глазах общественности.

Шебеко не удержался и кивнул.

— Так же у меня есть ряд новинок непосредственно для Корпуса жандармов — например, оружие скрытого ношения, небольшие переносные фотоаппараты, и ряд других, крайне полезных приспособлений.

Заместитель министра внутренних дел, курирующий как полицию, так и жандармов, оставил в покое растительность на лице и деловито уточнил:

— Где и как можно будет ознакомиться со всем тем, что вы мне сейчас перечислили?

— В следующий понедельник я как раз устраиваю в Ораниенбауме небольшое мероприятие для начальника Дворцовой охраны… Скажу вам по секрету, Петр Александрович весьма заинтересовался кое-какими образчиками пистолетов-карабинов. Так вот — если бы вы только сочли возможным посетить предстоящее действо, или же послать доверенного человека, то можно было бы устроить наглядную демонстрацию и для вас.

Сенатор и генерал-лейтенант в одном лице ненадолго задумался, перебирая в уме запланированные дела.

— Ну что же, не вижу в этом ничего невозможного.

Посетитель тотчас поднялся и учтиво склонил голову:

— Польщен.

Хозяин кабинета в ответ не поленился встать, и сделать пару шагов, обходя стол и вставая сбоку — и даже руку пожал, демонстрируя чуть ли не крайнюю степень приязни.

— Позвольте еще раз поблагодарить ваше превосходительство за то, что смогли уделить мне немного своего драгоценного времени.

Стоило князю уйти, как дружелюбная улыбка тотчас покинула лицо сенатора, сменившись нахмуренными бровями. Пара минут, и в дверь с легким предваряющим стуком прошел адъютант. И не один, а с очень даже объемистой папочкой в руках — была у его шефа небольшая слабость, давно уже переросшая в привычку. Любил Николай Игнатьевич после ухода очередного посетителя полистать все то, что смогли насобирать его трудолюбивые подчиненные касательно недавнего гостя. А так как простые люди к нему не заходили, то интересным чтением он был обеспечен всегда — увы, не бывает безгрешных, или хотя бы просто скучных людей. Правда, его недавний гость и здесь смог выделится — закрыт, вернее чрезвычайно скрытен, нелюдим, чурается публичности и очень не любит, когда интересуются его личной жизнью. Но от интереса государственной службы его это все равно не спасло, как, впрочем, и от постоянного пригляда.

— Осмелюсь заметить, в последнем рапорте есть кое-что интересное.

— Своими словами, голубчик.

— При очередной перлюстрации писем один конверт не поддавался обычным мерам. Пар, просвечивание, тонкое лезвие, иные методы — все оказалось бессильным. Исключительный случай!

— Так.

— Ротмистр под свою ответственность приказал вскрыть конверт. Вот его содержимое, ваше превосходительство.

На стол перед Шебеко лег лист веленевой бумаги, на которой прекрасным типографским шрифтом был отпечатаны положения Всемирной почтовой конвенции. А кое-какие так даже были дополнительно обведены ярким красным карандашом, видимо, для лучшего понимания:

— …Гарантируя тайну частной переписки, участники конвенции принимают на себя обязательства не допускать нарушения оной.

Намек был настолько ясным и толстым, что двойного толкования не имел. О наблюдении знают, его терпят, но — до определенного предела. Который, похоже, уже близко. Если титулованный аристократ, стремительно обрастающий "тяжеловесными" связями, и имеющий немалый авторитет в армейских кругах, обнародует сам факт просмотра своей корреспонденции!.. Скандал выйдет изрядным. Хуже того — с весьма неприятными последствиями, в том числе и для него.

— Так!

— Более того, в том же конверте нашелся кусочек фотографической бумаги. К сожалению, она оказалась засвечена, поэтому восстановить запечатленное на ней не представляется возможным. Я уже отослал предварительное распоряжение об "утере" письма почтовыми служащими, но если будут иные указания?..

Нельзя восстановить, а значит, нельзя и подменить — кто знает, что именно было снято на эту фотокарточку? А раз нельзя сделать вид, что никто ничего и не вскрывал…

— Так!..

Решение было быстрым:

— Цензора немедленно убрать, работу с корреспонденцией князя прекратить. Распоряжение касательно "утери" письма утверждаю.

Адъютант открыл блокнот и сделал короткую запись:

— Ротмистр?..

— В его отношении все по-прежнему. Безотлагательно разослать циркуляр о возможности обнаружения при перлюстрации вложений непроявленной фотобумаги, а так же передачи сообщений с помощью этого способа. Н-да, изобретатель!.. Кхм. Далее — необходимо усилить работу по Кыштымским начинаниям князя, и… Пока на этом все. У вас есть что-то еще, требующее отдельного доклада?

— Никак нет, ваше превосходительство.

Аккуратно положив папку перед начальством, адъютант без промедления убыл за дверь. Шебеко же сложил пальцы в замок, положил на получившуюся опору подбородок и уперся взглядом в тисненный рисунок дубовых листьев на лицевой стороне кожаного чехла для бумаг. Николай Игнатьевич всегда считал (и не без оснований), что для того, чтобы разгадать намерения человека, так сказать — его самую потаенную суть, достаточно всего лишь понять все интересы и таланты исследуемой особы. Сложить их, отсортировать по степени важности, хорошенько все обдумать, и!.. Найти тот самый "крючочек", на который можно поймать очередную "рыбку". Власть, красивые женщины, деньги, слава, положение в обществе… Древние, как сам мир, но по-прежнему весьма действенные приманки. Многие, очень многие проверили на себе их губительную сладость!

— Так-с.

К большому сожалению товарища министра, молодой Агренев как раз был тем из немногих исключений, что лишь подтверждают незыблемость общего для всех правила. Жил подчеркнуто скромно (это при его-то капиталах!), развлечения, обычные для людей его круга и возможностей, попросту игнорировал — в карты или рулетку не поигрывал, лошадьми не увлекался, предметы искусства не коллекционировал. И что уж совсем было странно, к прекрасной половине человечества тоже особого интереса не проявлял! Одно время Николай Игнатьевич даже подозревал у оружейного магната кое-какие нездоровые пристрастия к собственному полу… Пока не выяснилось, что время от времени у князя все же появляются содержанки очень даже недурных кондиций.

Генерал-лейтенант полистал содержимое папки, изредка останавливаясь на самых занятных фактах, затем взял из специальной стопки белоснежный лист с голубоватым отливом, обмакнул перо в малахитовую чернильницу и поставил цифру один. А сразу после нее вывел — "Скромен". Поглядел на дело рук своих, и принялся негромко рассуждать, вертя перо между пальцев:

— Скромник, но при желании умеет произвести благоприятное впечатление на кого угодно. Отчего и знакомства свои заводит с потрясающей легкостью. М-да.

На бумагу легла цифра два, и рядом с ней очередное слово — "Независим".

— Независим, и довольно ловко ускользает от любого давления. Но, опять же — при желании умеет договариваться. Вот только непонятно, почему с каким-нибудь профессором из разночинцев он вполне приветлив и может даже шутить, а с большинством дворян держит определенную дистанцию. Хм, уж нет ли тут чего-нибудь этакого, идейного? Хотя, надо отдать должное, с полдюжины ловушек он таким образом избежал — и ведь наверняка даже и не догадывается, что давненько уже мог бы быть женатым человеком. Ха!

Подчеркнув второй пункт жирной линией, и едва не поставив небольшую кляксу, сенатор стряхнул лишние чернила обратно и небрежно записал третий пункт.

"Изобретательство".

Вот тут Николай Игнатич тяжело вздохнул, и чуть ли не пригорюнился. Потому что объяснить, каким образом выпускник первого Павловского пехотного училища умудрился получить столь глубокие и всеобъемлющие знания по множеству наук, он сильно затруднялся. Физика, химия, электротехника, механика, металлургия, строительство станков… Просто кладезь талантов получается! Одно только непонятно. Чего же он их раньше не демонстрировал, например, во время учебы в Александровском кадетском корпусе? А теперь вот, ну прямо как прорвало. Одна его новая взрывчатка чего стоит: в Артиллерийском комитете, поговаривают, целые дебаты развернулись! Морское ведомство опять же, интерес проявляет, и нешуточный — господа адмиралы на полном серьезе подумывают, нельзя ли этот его "Гренит" в свои снаряды запихнуть, раз укротить чертов мелинит никак не получается. Пулеметы свои на конкурс подал, императорские оружейные заводы переустраивать по-новому хочет, винтовки направо и налево продает, причем десятками тысяч… Попробуй, тронь такого, мигом столько недовольных образуется! Правда, по молодости да неопытности, князь Агренев и сам успел немало мозолей оттоптать — и промышленникам, и аристократам, и даже чиновникам. Но, опять же, кому из чиновничества оттоптал, а кому и потрафил изрядно — например, тем из них, кто в недавно образованную Медицинскую комиссию вошел, которая по надзору за торговлей опасными лекарствами. Разом такой клубок змей образовался! И еще один образуется совсем скоро — должен же кто-то надзирать, как именно производится модернизация заводов. Работу принимать, казенные средства отпускать, планы согласовывать, наблюдать за самим ходом переустройства… Да уж, его министерству тоже работы прибавится!

Шебеко еще раз вздохнул, и опять шевельнул пером, не забыв предварительно макнуть его в чернила. Четвертым словом стало — "Честолюбив".

— Пять великих князей, не считая Михаила Александровича. Юсуповы, Нечаев-Мальцев, молодой граф Игнатьев, князь Гагарин, банкир Губонин. Чертова дюжина генералов и втрое больше полковников!.. Добрая треть Главного инженерного управления, офицеры лейб-гвардии, сам военный министр, профессор Чебышев, Менделеев, и под сотню его учеников. Из иностранцев тоже — сплошь и рядом настоящие "короли" от промышленности. Крупп, Тиссен, Вестингхауз… И наверняка кто-то еще, такого же калибра. Еще и государыня к нему явно благоволит, а государь постоянно интересуется!.. Нет, этот юноша определенно знает, как заводить правильные знакомства.

Перо, мягко надавливая на бумагу, вывело следующее слово:

"Расчетлив".

— Или же дьявольски удачлив! Хотя, пожалуй, нет — никакая удача не может длиться так долго.

Оставив одинокий лист бумаги в покое, Николай Игнатьевич бегло перечитал кое-какие страницы в папке, освежая в памяти список последних приобретений недавнего гостя. Освежил. После чего покачал пальцем увесистое пресс-папье в виде фигурки льва, и в очередной раз вздохнул. Потому как у него все в тот же очередной раз возникла настойчивая мысль — о том, что молодой аристократ попросту и без особых затей скупал все, на что только падал его взгляд. Нет, ну вот что может связывать небольшой, и явно дышащий на ладан заводик по выпуску елочных игрушек, крошечную мастерскую некоего Николая Карловича Гейслера, и уже довольно известный издательский дом Сытина? До недавнего времени Шебеко ответил бы, не задумываясь — абсолютно ничего. Первый выделывает крашеные стекляшки с финтифлюшками, второй производит мизерными партиями пожарную сигнализацию и телефоны, да еще интересуется оптикой. Третьего же и вовсе ничего, кроме газет, журнальчиков разных да несерьезных книжек в мягкой обложке, не интересовало. А теперь!.. Теперь их крепче стальной цепи связывает ротмистр Пограничной стражи в отставке, кавалер "Золотого" оружия и иных орденов, его сиятельство Александр Яковлевич Агренев. Завод он попросту купил на корню. А к Гейслеру и Сытину взял да и вошел в дело — причем полноправным компаньоном. Учитывая же тот факт, что оружейный магнат доселе нигде, никогда и никем не был замечен в бесцельном швырянии денег на ветер — смысл во всех этих тратах определенно был. Вот только почему же Николай Игнатич его никак не увидит?

К примеру, взять затею князя с этими его "Экономическими офицерскими обществами". Кои, зародившись в одном из отрядов Четырнадцатой Ченстоховской пограничной бригады, успели за сравнительно небольшой срок расползтись и по самой бригаде, и по паре соседних. Тут все ясно — этим нехитрым ходом он обеспечивает постоянный сбыт своих стреляющих игрушек, при минимальных затратах на приказчиков и содержание оружейных лавок. Причем обороты будут только расти, как и количество ячеек "Общества" — господа офицеры тоже, знаете ли, не дураки, и деньги считать умеют. И скидки с рассрочками любят. Очень. Что бы они там про себя ни говорили. Все просто, все понятно, смысл и интерес Агренева, что называется, налицо. Ну почему с остальным не так, а?

— Н-да, все мы люди, все мы человеки.

Решив отложить столь непростой вопрос для отдельного рассмотрения, замминистра вернул к себе лист, опять обмакнул перо в чернильницу, и медленно вывел пункт номер шесть, несколько выделяющийся из ровной череды предыдущих.

"Военный министр".

Никто не знал, какие именно договоренности были между князем и главой военного ведомства, но то, что они были, уже мало кто сомневался. Сенатор же не сомневался вовсе, так как до сих пор помнил охватившую его легкую оторопь — от известия, что на границе стоит вагон с больше чем дюжиной пулеметов системы Хайрема Максима, а в получателях значится "сестрорецкий затворник". Пятнадцать штук! Да столько во всем Военном ведомстве не было! Но стоило ему проявить вполне закономерный интерес, как тут же пришла официальная бумага от Петра Семеновича, в которой черным по белому говорилось, что таможня задержала вовсе не пулеметы. А совсем даже наглядные пособия для военно-учебных заведений Российской империи — по одному экземпляру в каждое училище. Более того, князь к каждому иностранному "пособию" присовокупил аналог собственного производства, да вдобавок поставил полсотни учебных, и полсотни боевых винтовок образца 1891 года. В каждое училище. С патронами. И все за свой счет.

Совсем неудивительно, что после такого меценатства, на Русскую оружейную компанию пролился дождь из очень выгодных контрактов. На поставку консервов, например. Или десяти полевых госпиталей, со всем, что к ним полагалось — от скальпелей и шприцов, до клистирных трубок и костылей.

— Так!

Николай Игнатьевич вернул перо к пункту один, и поставил рядом жирный знак вопроса. Какая уж тут скромность, если по результатам таких "небольших подарков" его известность среди юнкеров превышает все мыслимые пределы? Да еще эта его новая затея масла в огонь подливает:

— Как бишь там? Трем лучшим стрелкам курса — пистолет особой выделки с дарственной надписью! Гип-гип — ура! И все в восторге…

В кабинет неслышной тенью просочился адъютант. Постоял минуту, ожидая, что на него обратят внимание. Не дождался, но унывать не стал, а вместо этого скромно напомнил о своем существовании. А заодно и о том, что служба службой, а обед никто не отменял:

— Кхм!

Донн! Донн!! Донн!!!

— Что? Ах да. Иду, голубчик, иду.

Бросив едва-едва исписанный лист между страничками папки, генерал-лейтенант Шебеко оглядел кабинет, и тихо проговорил, пощипывая бакенбард и еле заметно вздыхая:

— Как же с вами все-таки сложно иметь дело, Александр Яковлевич!

Меж тем, сам князь, как только покинул присутственное место и ступил на набережную Фонтанки, сразу же замер в легком раздумье. Ибо до отправления вечернего поезда на Сестрорецк было почти пять часов, и это время надо было чем-нибудь занять. Желательно — полезным. Мелькнули было мысли-воспоминания о пленительных округлостях Натальи, которая ко всем своим достоинствам оказалась еще и очень темпераментной особой… Но быстро исчезли. Во-первых, он уже изрядно "проинспектировал" как достоинства, так и округлости бывшей горничной, причем не далее как нынешним утром. А во-вторых, трехэтажная громада министерства внутренних дел за его плечами, как-то не способствовала фривольности чувств, самим своим видом настраивая на деловой лад. Ну а раз так!..

"Пожалуй, можно немного выправить свою аристократическую карму, отработав пару-тройку приглашений. Начну я с посещения графа Строганова, продолжу…Тенишевы или Кочубеи? Наверное, все же последние. А закончить сей променад можно и у Юсуповых. Да, так и сделаю!".

Подняв взгляд на ближайший экипаж (понятливый кучер мгновенно шлепнул коня по крупу вожжами, направляясь к денежному клиенту), аристократ-промышленник поправил слегка задравшийся рукав сюртука. А усевшись в пахнущий свежим лаком фаэтон, опять погрузился в раздумья — только на сей раз, о другом.

Короткая, и по большому счету довольно скучная церемония представления ко двору, кроме больших и явных плюсов, принесла Александру маленькие, но на удивление неудобные минусы. В частности, сразу после нее на его столичную квартиру зачастили лакеи родовитейших и знатнейших семейств империи. И не просто так, а с открытками-приглашениями, или просто визитками своих хозяев — которых, честно говоря, уже давненько интересовал молодой, богатый, и самое главное — неженатый князь. Вот только если до посещения Гатчины их интерес был насквозь неофициальным и настороженным, то после короткой встречи Агренева с августейшей четой стало вполне приличным, и даже отчасти модным пригласить новичка к себе. Так сказать, чайку погонять (пузырящегося такого, из местечка Шампань), приятно пообщаться (то есть посплетничать) — а заодно составить собственное мнение о перспективности продолжения знакомства. К счастью, большую часть таких приглашений можно было игнорировать — разумеется, предварительно написав письмо с объяснением причин своей чрезвычайной занятости, и не забыв пообещать "как только, так сразу". А вот меньшую часть приглашений приходилось принимать — причем вне зависимости от своего желания. Как отказать в коротком визите к тем же Нарышкиным, если они вполне официально считаются родственниками Дома Романовых? Этот род в свое время отказался от графской короны на свой герб, вполне обоснованно посчитав, что оный титул ниже их реального положения и достоинства в империи Российской. Таких проигнорируешь, как же! Себе дороже выйдет. А еще были Воронцовы-Вельяминовы, Воронцовы-Дашковы (кстати, просто Воронцовы тоже были, причем в немалом количестве), князь Барятинский, Шереметевы, обширное семейство Оболенских, представители рода Голицыных, Лопухины, Трубецкие и многие, многие другие достойнейшие и влиятельнейшие представители по-настоящему СТАРЫХ фамилий. Корнями своими уходящих еще к первой династии властителей царства Московского. А кто и подалее, считая свой род аж со времен Киевской Руси — те же Долгоруковы, например. Все эти потомственные политики и царедворцы (правда, справедливости ради надо отметить, что и военачальники в этих родах попадались, причем чуть ли не через одного), искушенные по части недомолвок и намеков, свято блюдущие для начала свои, а только потом государственные интересы. Все они, все без исключения — желали лицезреть загадочного князя у себя как можно скорее, дабы оценить, и по мере возможности включить, (то есть использовать) эту неизвестную пока величину в свои расчеты и расклады. Осторожные расспросы, замаскированные как бы праздным любопытством, многозначительные, но при этом очень дружелюбные и открытые улыбки, тончайшие намеки — особенно в доме князя Владимира Барятинского, счастливого отца трех дочерей. Слава Богу, пока относительно малолетних — но это только пока!

Надо сказать, каждое такое "скольжение по верхам" отнимало у Александра сил как бы ни больше, чем полноценная тренировка на полигоне — причем, как минимум с половинным составом Отдела экспедирования за раз. А уж сколько на это уходило времени!.. Которое бы он и рад был потратить на что-нибудь попроще (и полегче) — но увы, раз груздем назвался, так место твое в корзине. То бишь, в том самом пресловутом "обществе", чье коллективное мнение могло почти любого как вознести до небес, так и втоптать в грязь. Но даже в этих неудобствах были светлые моменты — особенно, если во всем искать если не хорошее, то хотя бы полезное, а еще работать и думать на перспективу. Которая определенно была, ведь некоторая часть старой знати располагала состояниями ничуть не меньшими (вернее даже большими), чем у него — и было бы настоящим преступлением не попытаться использовать их деньги в своих проектах. Хотя бы потому, что вместе с деньгами знатных фамилий придет и защита для этих самых проектов, причем на самом высшем уровне — разумеется, если он сможет обеспечить хорошие дивиденды с каждого вложенного рубля.

Именно об этом думал (вернее, мечтал) его сиятельство князь Агренев, высаживаясь из очередного фаэтона как раз напротив семейного дворца Юсуповых — и если первые два визита он именно что отбыл, то третий был ему вполне приятен. И тем, что был последним, и тем, что хозяйка дворца была ему симпатична — в первую очередь, своим умом. А во вторую, своим отношением. Зинаида Николаевна для великосветской дамы была на удивление открыта, почти правдива (что не раз уже ему помогло), и не имела к нему каких-либо матримониальных либо же финансовых интересов. Ну и третье тоже не стоило сбрасывать со счетов, ибо ему попросту нравилось любоваться хозяйкой, как истинным шедевром природы. Вот только в этот раз усладить свои глаза и слух не получилось — потому что в Гобеленовой гостиной навстречу раннему, но вполне желанному гостю, из глубокого кресла поднялась совсем не графиня Сумарокова-Эльстон.

— Рада вас видеть, Александр Яковлевич.

Двенадцатилетняя княжна Юсупова приветливо (и явно подражая сестре) улыбнулась, отодвигая от себя большой альманах с видами городов. Целовать ей руку пока не полагалось, но взрослый аристократ о такой важной мелочи "нечаянно" забыл — тем более, что ему это ничего не стоило, а девочке явно польстило (как же, такой откровенный намек на ее взрослый возраст!). Как впрочем, и вежливые слова ответного приветствия, прозвучавшие без малейших ноток снисходительности и нетерпения.

— Как здоровье Николая Борисовича?

— Благодарю, все хорошо.

Обычный вежливый вопрос, один из обязательных к произношению в самом начале беседы — вот только во время не менее обязательного ответа, на личико юной княжны набежала едва заметная тень.

"Неужели все так плохо?".

— Все ли благополучно у Зинаиды Николаевны и Феликса Феликсовича?

— Более чем, князь.

В этот раз ответ был по-настоящему спокойным. Но никак не отменял того факта, что верная и любящая жена, всегда сопровождающая мужа во всех его поездках, вот уже полгода безвыездно сидит в родовом гнезде на Мойке.

"Граф в старой столице, трудится адъютантом у брата императора, его высочества великого князя Сэр-гея… Гм, Александровича. А старшая из сестер Юсуповых осталась в Санкт-Петербурге, с отцом. Которого уже давненько никто не видел стоящим на своих двоих. Тревожный признак!".

— Приятно, когда в делах такого рода сохраняется неизменное постоянство…

Спустя десять минут разговора, более всего напоминающего обычный светский треп (с поправкой на разницу в возрасте у собеседников) Александр окончательно утвердился во мнении, что он болван. Кхм!.. Точнее (и вернее) будет сказать, что его встреча и общение с маленькой светловолосой хозяйкой большого дворца были совсем не случайны, и в данный конкретный момент его используют в качестве живого, и заведомо дружелюбного учебного пособия. Этакой "груши" для отработки навыков великосветской жизни, на которой двенадцатилетняя аристократка оттачивает и закрепляет весьма полезное во взрослой жизни умение — разговаривать с кем угодно и насчет чего угодно, да еще и демонстрировать при этом неподдельный интерес к собеседнику. Конечно, до высочайшего уровня сияющей жемчужины имперского дворянства, несравненной Зинаиды Николаевны ей было пока далеко — но со временем она явно обещала догнать, а возможно (чем черт не шутит?) и перегнать сестру. Как по уму, так и по внешности. По крайней мере, все задатки для этого у нее явно имелись…

"Потренировав" Надежду еще четверть часа в чрезвычайно важном для любого аристократа искусстве долгих разговоров ни о чем, гость на секунду замолчал, беря паузу, затем неожиданно поинтересовался:

— Увлекаетесь видами будущего?

Видимо, до таких "плавных" переходов с темы на тему учебная программа младшей Юсуповой пока еще не дошла — замерев без движения, княжна пару раз моргнула. А затем неуверенно улыбнулась, проследив взгляд взрослого мужчины, направленный на стопочку открыток, лежащих на столике рядом с альманахом. С очень интересным названием, кстати, оказалась книжка — "Архитектура итальянских городов". А под ней лежал другой томик, еще более интересный — "Двадцать тысяч лье под водой", за авторством Жюля Габриэла Верна.

"Занятный набор книг для легкого чтения".

Впрочем, открытки тоже были по своему замечательны: во-первых тем, что появились на свет в далекой Франции и Англии, а во-вторых тем, что на них были изображены, ни много ни мало, картины будущего. Вернее, представления о том, каким оно будет, для жителей туманного Альбиона и солнечной вив ля Франс всего лишь двести лет спустя.

— Немного.

— Вы позволите?

Стопка покинула стол, на секунду задержалась в тоненьких холеных пальчиках, и наконец, перешла в мужские руки, украшенные весьма странными мозолями — впрочем, едва заметными.

Картинки князя явно впечатлили. Экипажи без коней (но с обязательным кучером), приводимые в движение небольшими двигателями (судя по характерной трубе с вьющимся дымком, паровыми), черными реками двигались по улицам Лондона. Высоченные десятиэтажные здания, с крыши которых во все стороны вели подвесные рельсы для метрополитена, и толпы глазеющих на все это дело прохожих, одетых в легкие летние фраки и сюртуки… В небе над ними можно было различить разноцветные монгольфьеры, кое-где даже снабженные рекламой на весь купол и чахленьким винтом позади пилотской корзины — привод которого, надо полагать, тоже питался от пара. Хм, ну или был педальным. А на предпоследней открытке можно было увидеть, как по Сене, разделяющей Париж на две части, плыл корабль такого титанического размера, что кончик башни Эйфеля еле-еле доставал ему до среднего ряда иллюминаторов. Надпись на обороте этого шедевра графики витиеватыми завитушками поясняла, что это не больше ни меньше как торговый КРЕЙСЕР — видите ли, после скорого всемирного договора о запрещении войны, военный флот тут же будет упразднен. За полной и абсолютной ненадобностью.

"Ага, верю. Уж старая добрая Англия точно рвется упразднять, как и ее бывшая колония под названием САСШ. Наверняка спят и видят, чтобы все остальные страны свои броненосцы добровольно и с песнями на металлолом разобрали".

Надежда, внимательно наблюдавшая за лицом, а в особенности за взглядом своего гостя, подметила, как серьезное выражение его глаз сменилось вначале озадаченностью, а потом и вовсе откровенным смехом. Подметила, и немножечко обиделась такой неприкрытой насмешке над своим увлечением. А потом опять растерялась, услышав:

— Надя, вы умеете хранить тайны?

— Да…

— Хотите, я расскажу, каким оно будет, это самое будущее?

Личико юной аристократки заметно вытянулось в удивлении, а в глазах заполыхал осторожный огонь любопытства. Но простого согласия в виде наклона головы князю оказалось явно недостаточно, и она догадливо произнесла:

— Обещаю, все останется между нами!

Перетасовав открытки на манер игральной колоды, Александр вытащил одну из картонок, и передал ее хозяйке. Глянул на изображение, и улыбнулся:

— Крупные города разрастутся неимоверно, и редко какой из них сможет похвастать количеством жителей МЕНЬШЕ двух-трех миллионов. Высокие дома-башни будут, но не в жалкий десяток, а как минимум под тридцать этажей — земля в столицах никогда не бывает дешевой. А вот поезда все как один уйдут под землю — по той же самой причине. Станет мало зелени парков и скверов, почти исчезнут пруды. Взамен придет бетон, сталь, стекло и асфальт — увы, такова плата за прогресс.

Следующая открытка вызвала новую улыбку:

— Лошади действительно повсеместно исчезнут с улиц. Пришедшие им на смену самобеглые экипажи поименуют автомобилями, вот только двигать их будет не пар, а нефть и электричество. Да и вид у них будет абсолютно другой… Как и одежда простых обывателей — тут ведь изображены именно они, я не ошибаюсь? Дамские платья станут чуть открытее и короче, еще больше подчеркивая женскую красоту, а вот мужчины в своих вкусах останутся немного консерваторами.

Княжна слушала гостя так внимательно, что даже не заметила, как непроизвольно подалась ему навстречу. Столько интересного сразу ей еще никто ни разу не говорил!

— Что там дальше — воздух? Увы, художники ошиблись, и монгольфьеры в будущем будут всего лишь красивой диковинкой. Так, для развлечения публики на праздниках, и не более того. В небе безраздельно будут царить совсем другие аппараты, не легче, а намного тяжелее воздуха, и называть их будут самолеты. Ну, или аэропланы, тут уж кому как удобнее. Кстати, управлять ими смогут в том числе и дамы — а уж за рулем автомобилей они и вовсе будут сидеть в превеликом множестве…

"Пророк" рассказывал еще минут пять, совершенно очаровав любительницу знаний о грядущем. И вещал бы и дальше — если бы не заметил, как бесшумно приоткрылась дверь гостиной, пропуская дворцовую прислугу. Подошедший лакей почтительно поклонился всем и никому сразу (то есть в пустоту между хозяйкой и гостем), и тихим голосом выдал очень оригинальную фразу:

— Ее сиятельство примет ваше сиятельство в Мавританской гостиной. Прошу за мной.

— Ну что же. Как-нибудь при случае мы непременно продолжим наш разговор, Надежда Николаевна. Примите мое почтение…

В этот раз гость про тонкости этикета не забыл, всего лишь намекнув на легчайший наклон головы. Следуя за лакеем, Александр дошел до двери — и подождав, пока седовласый слуга выйдет прочь, обернулся и прижал указательный палец к губам, напоминая:

Тайна!..